Его интересуют только широкие жесты и планы, которые он изобретает.
– Минутку, Роуленд. Можно мне сказать?
– А ты по какой-то причине, которую я никогда не смогу понять, слушаешь его. Он приходит к тебе с каким-нибудь очередным плодом собственных измышлений, а ты с готовностью его поддерживаешь. Он говорит «прыгай», и ты прыгаешь. Этот человек оказывает на тебя необъяснимое иррациональное влияние, и в твоих речах я так и слышу его голос.
– Черт побери, Роуленд, в том, что ты сейчас наговорил, нет ни слова правды, – возмутилась Линдсей. – Да, Колин, спасибо, я с удовольствием выпью. Сколь бы удивительным тебе это ни казалось, но я приняла это решение без посторонней помощи, без тебя и без Маркова. Я не спрашивала твоего совета, не нуждаюсь в нем и теперь. И перестань смотреть на меня свысока. Что дает тебе право руководить моей жизнью?
Последняя фраза заставила Роуленда замолчать, хотя он уже был готов возразить. Наверное, это замечание его обидело, подумала Линдсей и тут же пожалела Роуленда. Он покраснел, потом отвернулся. Из горячей глубины гнева поднимались сожаление и раскаяние. Зачем я это сказала, думала она. По правде говоря, Роуленд действительно имел некоторое право требовать объяснений. Но теперь в присутствии других людей она не видела способа загладить свою ошибку и принести извинения. Потом она вдруг поняла, что все трое реагируют совсем не так, как ей представлялось: Том и Катя еле заметно улыбались, а Колин, который в начале стычки казался встревоженным, теперь спокойно разливал вино. Она увидела, что, встретившись глазами с Томом, он ему подмигнул.
– Кошка с собакой, – сказал Том. – Клык и коготь. Спорят, спорят, спорят. Извините, Колин, они спорят всегда.
– Никогда ни в чем не соглашаются, – вставила Катя. – О чем бы ни шел разговор – о кино, о пьесе, о книге…
– Она говорит, что он вмешивается в ее жизнь. И что он ужасно самонадеян.
– А он обвиняет ее… В чем он ее обвиняет, Катя?
– В чем только не обвиняет! Что она никого не слушает. Слишком много болтает, вместо того чтобы анализировать.
– Между прочим, Роуленд тоже любит поговорить, – с улыбкой вступил в дуэт Колин. – Правда, ему требуется время, чтобы начать, и с кем попало он говорить не станет, но уж если заговорит, то его не остановишь. Когда я познакомился с Роулендом, он был просто невыносим. Стоило вам кашлянуть, и у него уже было мнение по этому поводу. Стоило чихнуть – опять мнение. Моя сестра, которая когда-то была в него ужасно влюблена, как-то раз сказала…
– Довольно. Немедленно прекрати. – Роуленд повысил голос. – Мы уже достаточно тебя наслушались.
Он помолчал в нерешительности, потом улыбнулся и протянул руку Линдсей. Зеленые глаза остановились на ее лице, но в них уже не было холода.
– Я был не прав. Прости, Линдсей. Я просто хочу, чтобы тебе было хорошо. Надеюсь, ты это знаешь.
– Я тоже виновата перед тобой. Беру свои слова назад.
Линдсей сжала его руку. Рукопожатие Роуленда было таким теплым, таким дружеским, таким отеческим, что Линдсей захотелось разреветься. Но поскольку это было невозможно, она выпила бокал вина, а поскольку вино придало ей сил – вслед за ним второй.
Линдсей подождала, пока разговор возобновится, а атмосфера станет менее напряженной. Она подождала, пока Катя, Роуленд и Том снова не разговорятся.
Катя была довольно агрессивна в разговоре. Линдсей и раньше подозревала, что Катя ощущает вызов в универсальной образованности Роуленда и именно поэтому в его присутствии становится более резкой в суждениях. Том даже как-то раз обвинил ее в том, что она выставляется перед Роулендом.
Линдсей решила, что теперь самое время задать один-единственный вопрос, который так и вертелся у нее на языке. Она взглянула в добрые наивные глаза Тома, Лассела и попросила:
– А теперь расскажите мне о своей сестре, Колин. Вы ведь так все давно знакомы, какие вы оба были раньше?
Перед Линдсей приоткрылась дверь, и она увидела юного Роуленда Макгира, совсем другого, незнакомого. Пока она изучала этого Роуленда и пыталась связать его с тем, которого знала, ленч завершился, и они вышли из шумного зала на улицу.
Линдсей шла под руку с Колином Ласселом, который вел ее сквозь ворота, ведущие во внутренний дворик.
– Это было здесь! На этом самом месте. – Колин в припадке воодушевления размахивал руками, как ветряная мельница. – «Шато Марго» 1959 года. Две с половиной бутылки! И я все еще держался на ногах. А потом я начал падать – очень медленно, как огромная сосна. Я уже видел, как приближаются булыжники мостовой… и тут меня подхватил Роуленд. Он спас меня и с тех пор спасал неоднократно. Только благодаря Роуленду моя жизнь имеет хоть какой-то смысл. Я должен его поблагодарить. Где он? Он только что был здесь.
Колин обернулся, по-прежнему размахивая руками. Роуленд, стоявший в двух футах от него и вместе с Катей и Томом наблюдавший за представлением, шагнул и крепко схватил его за руку.
– Том, у нас, кажется, будут проблемы, – сказал он.
– Это была прекрасная речь, Колин, – с искренней теплотой проговорила Линдсей. – Я словно увидела все это собственными глазами. А ночь была холодная?
– Холодная? Стоял лютый мороз. И было три часа ночи. Темень – хоть глаз выколи.
– Был июль, – спокойно уточнил Роуленд. – Том, возьми его за другую руку.
– Вперед, Колин, вперед. Нет, не надо спорить. Том, ты его тащи, а Катя пусть толкает. Вот так, правильно. К счастью, ваша квартира недалеко. Идите с ним вперед. Теперь Линдсей. Осторожно, Линдсей, ступени скользкие.
– Нет, не скользкие.
– Это обманчивое впечатление. Здесь слишком мало света. Будет лучше, если я возьму тебя за руку. Вот так. Держись за мою руку.
– У тебя такие хорошие руки, Роуленд. Теплые. Я обратила внимание на твои руки в самую первую нашу встречу. Очень сильные руки.
– Наверное, это благодаря альпинизму.
– Альпинизм – вот что меня беспокоит. – Они дошли до ворот на мост. – А где же Колин?
– Он ушел вперед. Не беспокойся за него. С ним Том и Катя.
– Я беспокоюсь не из-за Колина, а из-за альпинизма. Я страшно беспокоилась вчера ночью, потому тебе и позвонила. – Она подняла голову и взглянула Роуленду в лицо. – Знаешь, я тебя видела. Веревка оборвалась, и ты полетел в пропасть. Я так перепугалась!
– Ну, случалось и такое, хотя нечасто.
– Неужели это правда?
Линдсей прижалась к Роуленду, и это было так приятно, что по ее телу пробежала дрожь. Роуленд обнял ее за талию, и они пошли дальше.
– Линдсей, – нежно сказал он. – Что случилось? Почему ты плачешь?
– Жизнь меняется. – Она всхлипнула. – Моя жизнь больше не укладывается в рамки, не подчиняется правилам. Я не могу…
– Что ты не можешь?
– Я всегда знала, где север. А теперь не знаю. Он сдвинулся, Роуленд. Он становится то югом, то востоком.
– Это случается в жизни.
– Я сейчас разревусь по-настоящему. Уже ничего нельзя сделать! О черт… Прости, Роуленд.
Она безутешно рыдала, не замечая дороги. Потом обнаружила, что стоит у дома, который, кажется, ей знаком. Наружная дверь была открыта. Она смотрела на дверь, пока из нее не вышли ее сын и Катя.
– Том, мне очень жаль, что все так получилось. Колин меня здорово подвел.
– Все в порядке, Роуленд, не беспокойтесь.
– Теперь слушай, Том. Он может захотеть с тобой подраться. Если это случится, скажи ему, что вы подеретесь утром, тогда он снова заснет. Когда проснется, кофе – как можно больше. Да, и еще. Катя…
– В чем дело, Роуленд?
– Он может сделать вам предложение, имейте в виду.
– Я уже об этом слышала.
– Самое лучшее, что можно сделать, немедленно дать согласие. Это помогает избежать слезливой стадии, которая обычно идет следом. Я возьму машину Линдсей и отвезу ее в Лондон. Линдсей, обопрись на минутку о Тома. О-о, да она спит. Держи ее.
Том поддерживал Линдсей, пока Роуленд что-то делал в «Астоне». Он протянул Тому ручку переключения скоростей и ключи.
– Это наилучшее решение. Он знает, как поставить ее на место, но будет не в состоянии это сделать, пока полностью не протрезвеет. Я очень благодарен вам обоим. Позвоню завтра утром. И еще раз простите.
Тем временем Линдсей начала просыпаться. Что-то мягкое, пахнущее розовыми лепестками коснулось ее щеки. Это было приятно, хотя тоненький голосок у нее внутри настойчиво утверждал, что с этим поцелуем что-то не так. Она все еще пыталась разрешить эту загадку, когда рядом оказался ее сын, кажется, читавший ей что-то вроде нотации, но, по-видимому, простивший ее. У нее возникло ощущение, что ее сын над чем-то подсмеивается про себя. Потом она услышала удалявшиеся шаги, потом дверь закрылась.
И как только она закрылась, две сильных руки обняли ее, и ее мокрое лицо прижалось к чему-то мягкому и теплому. Внутренний голос теперь говорил совершенно отчетливо: оно было не в самом поцелуе, а в том, кто ее поцеловал. Она подняла голову и некоторое время всматривалась в лицо Роуленда. Он явно не сердился, казалось, его что-то забавляет и одновременно удивляет. У него были самые зеленые глаза, какие ей когда-либо приходилось видеть, и сейчас она не видела в них ничего, кроме доброты и сочувствия.
– Линдсей, – прошептал он, заглядывая ей в лицо. – Знаешь ли, ты ужасно пьяна.
– Ужасно, – согласилась Линдсей. – Замечательное ощущение. Какие у тебя зеленые глаза. Поразительно зеленые.
– А твои – орехового цвета. Никакие не карие и не серые. Вокруг зрачка чуть темнее. Никогда раньше этого не замечал. Что ты делаешь, Линди?
– Целую твой свитер, – объяснила она. – Мне так хочется тебя поцеловать, но ты слишком высокий. Если бы ты мог немного наклониться…
Роуленд наклонился. Линдсей нежно поцеловала его в щеку, потом в нос, потом в губы. Роуленд не отстранился.
Он нашел ее сумку, ключи, ее маленький автомобиль. В какое-то мгновение она почувствовала, что Роуленд сажает ее на сиденье, а в следующее она каким-то чудом оказалась в своей постели. Он снял с нее туфли и аккуратно поставил на коврик. Он уложил ее на бок и бережно укрыл одеялом. Он выключил лампу возле кровати и некоторое время молча стоял в полосе света, проникающего из холла, глядя на нее сверху вниз – волосы растрепаны, руки в карманах. Линдсей, приоткрыв глаза, увидела на его лице несколько озадаченное выражение.
Сначала ей приснился просто сон, потом кошмарный сон, и она проснулась среди ночи, не понимая, кто она и где находится. Она вскрикнула, вскочила с кровати и вдруг осознала, что она среди знакомых вещей в своей спальне. Она на ощупь добрела до двери в гостиную, приоткрыла ее. Сначала ей показалось, что там никого нет, но потом она увидела Роуленда, который сидел на диване, скрестив руки на груди и хмуро глядя в пространство.
– Роуленд, можешь со мной поговорить? – тихонько позвала она.
– Конечно. – Он протянул ей руку. Линдсей свернулась калачиком на диване и положила голову ему на плечо. Роуленд обнял ее, и некоторое время они сидели молча.
– Так о чем мы будем говорить? – спросил Роуленд.
– О чем угодно. О самых обычных вещах. Мне просто хочется слышать твой голос.
– Ладно, попробуем. – Он улыбнулся. – Так вот, я старался быть полезным. Я помыл одну чашку, одну кастрюльку и одну тарелку. У себя я тоже мою всего по одному. Я прослушал твой автоответчик, потому что его мигание действовало мне на нервы.
– Было что-нибудь интересное?
– Звонил Марков, из Греции. Он сказал, что они с Джиппи сидят у какого-то храма, забыл какого. Звонил Макс. Еще звонил кто-то, кажется, от Лулу. Я записал.
– Лулу Сабатьер? Странно, с чего бы это она меня разыскивала? Я не стану ей звонить.
– Потом звонил я – прошлым утром. Поэтому я послушал себя, что всегда производит неприятное впечатление, у меня был довольно неприятный голос. – Роуленд вздохнул.
– Потом… Потом я пробовал почитать, но не мог сосредоточиться. Я стал думать о Шотландии. О тех горах, где был в последний раз.
– Ты счастлив, Роуленд? – вдруг отважилась спросить Линдсей.
– Сейчас? – Казалось, вопрос его не удивил. – Как ни странно, сейчас я чувствую себя счастливым.
– Нет, я не это имею в виду. Я имею в виду – вообще. День за днем, ночь за ночью.
– Нет, конечно, нет. Хотя, впрочем, наверное, счастлив.
– Можно задать тебе еще один вопрос?
– Можно, – улыбнулся он. – Может быть, я даже на него отвечу.
– Ты когда-нибудь кого-нибудь любил?
– Да, дважды.
– И что из этого вышло?
– Ничего не вышло. – Он помолчал. – Первая женщина, которую я любил, мертва. Ее звали Эстер. Эстер убили в Вашингтоне за месяц до нашей свадьбы. Это было очень давно. А во второй раз… Из этого тоже ничего не вышло. Все кончилось само собой.
Линдсей услышала в его голосе нежелание продолжать, и она заранее знала, что именно эту дверь он никогда перед ней не откроет.
– Из моего брака тоже ничего хорошего не вышло, – пробормотала она, опустив голову. – Но мне потребовалось немало времени, чтобы это понять. Конечно, ты можешь сказать, что из этого брака вышел Том, но я никогда так не считала. Том – благословение, подарок небес. Но ты даже не можешь себе представить, что привело к его появлению на свет. Просто однажды я чувствовала себя несчастной, а мой муж был пьян…
– Не надо, Линдсей.
– Да, ты прав. Я не буду. В сущности, это не так уж важно, потому что Том изменил мою жизнь. Как только я взяла его на руки… Он не был хорошеньким младенцем, даже я это видела. Но у него были темные волосы. Он родился с темными волосами. Я так гордилась этими чудесными волосами, но потом они посветлели и стали как у его отца.
– Линдсей, милая, не плачь.
– Я не собиралась реветь, сама не знаю, почему я плачу. Я счастлива. Я так люблю Тома. Мне только хотелось бы, чтобы он вырос с настоящим отцом. Не с его отцом, потому что его отцу было все равно, и я не прощу ему это до конца жизни.
– Линдсей, когда он ушел?
– Когда Тому было шесть месяцев. Я думаю, у него появилась какая-то женщина – как обычно. В сущности, они появлялись у него все время, без перерывов. Когда я была беременна, до того, после того. Разумеется, я узнала об этом только потом. Он непрерывно лгал.
– Линдсей…
– Ничего, все в порядке. Теперь я могу смотреть на это отстраненно, но тогда это было ужасно. Он снова появился, когда Тому исполнилось полтора года. Он всегда возвращался, оставался на два-три дня, иногда на неделю, потом снова исчезал. Потом я поняла, что он приходил только для того, чтобы занять денег или если ему негде было переночевать, и, когда я это поняла, я его выгнала. Но даже после этого я продолжала посылать ему письма и фотографии Тома – сначала Том-младенец, потом маленький мальчик, первый день в школе, праздник и тому подобное. Я была так по-идиотски упряма и глупа.
– Линдсей, дорогая, не надо так убиваться, ведь это было давно.
– Я думала: не важно, что он меня не любит, Тома-то он должен любить. Даже если он плохой отец, все равно он у Тома единственный, и Тому он нужен. Я продолжала на что-то надеяться – самым постыдным и глупым образом, но в один прекрасный день все это кончилось. Я просто вдруг осознала, какая он дрянь, осознала, что не уважаю его, что он мне не нравится и что Тому будет лучше без него. Потом…
– Ты никогда не собиралась снова выйти замуж?
– Нет.
– Почему?
– На самом деле никто меня особенно об этом не просил, – честно сказала Линдсей. Она засмеялась, потом опять расплакалась. – И это очень хорошо, потому что я могла бы согласиться и совершить следующую ужасную ошибку. Но, Роуленд, любовников у меня было бесчисленное множество.
– У меня тоже.
– И большинство были чудовищно скучными. Благоразумными, рассудительными. Наверное, у меня была подсознательная тяга к благоразумным людям.
– Из-за Тома?
– Может быть. Ну хватит об этом. И, пожалуйста, Роуленд, прости, я так глупо вела себя вчера. Мне ужасно стыдно. Наверное, я вам всем испортила вечер.
– Мне ты ничего не испортила.
– О, черт. Я сейчас опять разревусь. Весь пиджак тебе намочу. Роуленд, я так рада, что ты здесь.
– Я тоже рад, Линдсей.
– Я бы хотела, чтобы у тебя все было по-другому. Чтобы ты не был так одинок.
– Я привык, знаешь?
– Знаю, тебе нужны дети.
– Ты права.
– Я иногда смотрю на тебя, когда ты разговариваешь с Томом, и думаю, каким бы ты был хорошим отцом.
– Правда? Надеюсь. – Он немного помолчал. – Я иногда так хочу…
– Чего ты хочешь?
– Наверное, чтобы моя жизнь сложилась по-другому.
– Расскажи мне о себе, поговори со мной. Ты всегда так закрыт. Человек не должен быть так замкнут.
Роуленд обнял Линдсей. Она свернулась калачиком в его сильных руках. Линдсей закрыла глаза – сколько сейчас времени? Три часа ночи? Четыре? Город был погружен в ночную тишину, его неумолчный гул затих ненадолго, в полутемной комнате было слышно только их дыхание. Тихо в городе, тихо в комнате.
Потом Роуленд начал говорить.
Он рассказывал ей о маленькой ферме, которой владел его отец-ирландец и где Роуленд жил до восьми лет – до смерти отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45