— Конечно нет.— Почему?— Стула нет. Сидеть не на чем. — Она взглянула на него. У него было совсем мальчишечье лицо. Вероятно, они ровесники, но она чувствовала себя намного старше. — У нас с тобой ничего не получится, Риччи. Возвращайся к друзьям, они тебя ждут.Она скользнула в дверь и тотчас захлопнула ее. Этот Риччи — славный парень. Может быть, из всех, кого она встречала, он как раз тот, кто ей нужен. Но он опоздал. Или она поспешила. Она стояла среди комнаты, не зная, что делать. Кровать за ширмой внушала тоску. Кроме кровати сесть было не на что. Именно это она сказала Риччи, отказавшись впустить его.Агата позвала из своей комнаты:— Иди к нам, познакомлю!— Я спать буду, — отговорилась Джин, с отвращением глядя на ширму.Агата наполовину высунулась из второй комнаты.— Ты что! Шести нету! Ты же через день работаешь — завтра можешь спать сколько хочешь! Понимаешь, — зашептала она, — их двое, а я одна…— Я себя плохо чувствую, — соврала Джин. — Меня тошнит.— Тошнит? — Агата подняла брови и выпятила губы. — Ты что, беременна?Чтобы скрыть растерянность. Джин притворилась рассерженной.— С чего ты взяла! Будто тошнит только беременных!..— Как знаешь.Явно обиженная. Агата прикрыла дверь, оставив Джин в одиночестве. Через мгновение в ее комнате грохнула музыка — там запустили кассету с новым шлягером Майкла Джексона…Джин шла торопливо, то и дело оглядываясь. Ни в одном окне не горел свет. Фонари освещали пустые улицы. Со стороны порта небо озарялось белыми вспышками — там, похоже, работала бригада электросварщиков.Сзади послышались шаги. Она метнулась в тень дома и замерла. Звук шагов затих. Джин постояла и пошла дальше. Миновала ресторан «Семь футов», где познакомилась с Риччи, и другой — «Проходной двор». За «Проходным двором» следовали два жилых дома, супермаркет, еще два жилых дома, а затем — она усмехнулась — «ее» кафе.Как и в первый раз, она оглянулась, быстро вошла и заперла за собой дверь. Потом принесла из кухни ведро с горячей водой, щетку, достала резиновые перчатки и принялась сдвигать столы…Она домывала кухню уже в присутствии Терезы. На этот раз барменша высказала недовольство: Джин должна заканчивать работу до ее прихода, а также протирать зеркала в баре и туалете. С чем отлично справляется эмигрантка из Польши.Это было предупреждение, но Джин слишком устала, чтобы реагировать на него. Тереза увидела, что уборщица едва держится на ногах, и колебалась, высказывать ли свое предложение. Все же спросила:— Не хочешь поработать у меня официанткой? Вместо Герберта, он уезжает. Время у тебя есть, и сотня долларов в неделю не помешает… Я бы взяла эмигрантку, но у нее проблемы с языком.Джин сама хотела найти вторую работу, но сейчас была слишком измучена, чтобы решить, связываться ли двойными путами с Терезой. Однако над предложением стоило подумать.— Думай, — разрешила барменша. — До понедельника. Лотом другого найду.Джин отказалась от кофе с сандвичем. Ее мутило, лоб покрылся холодным потом. Она поспешила на улицу. С жадностью глотала утренний воздух, не успевший прогреться лучами утреннего солнца.В «Семи футах» она выпила чашку кофе. За соседним столиком двое портовиков, должно быть холостые, доедали перед сменой завтрак. Один из них отрезал пол-лимона, лежавшего на блюдце, и выдавливал сок в чашку с кофе. Джин, не отрываясь, смотрела на падающие мутные капли. Потом подошла к стойке, купила лимон и отправилась домой. Едва переступив порог, она, надкусив цедру, стала жадно высасывать сок.Из своей комнаты вышла заспанная Агата.— Ну и работенка у тебя!.. — Агата зевнула и вдруг увидела, как квартирантка расправляется с лимоном. — Я была права — ты беременна! — проговорила она. Предупредив готовую возразить Джин, добавила: — Не темни. Я эти дела распознаю лучше любого врача. То-то я смотрю: тошнит ее, а теперь и в кислое вцепилась!.. Ты когда ж успела?Джин молчала.— Молчи, дело твое, — сказала Агата. — Будешь избавляться? — Агата смотрела, покачивая головой. Беременная квартирантка — не находка. Пока беременна, можно потерпеть, но с ребенком — извините!.. Надо было раньше маму порасспрашивать, откуда берутся дети… — У врача была? Небось, сказал: «Поздравляю?»Джин чуть улыбнулась.— Какой месяц? — допытывалась Агата.— Второй.— Так чего ты тянешь?— Надо деньги заработать.Агата даже присвистнула.— Пусть он дает!— Он не знает.Агата не стала вдаваться в подробности, у нее хватало своих проблем. Джин видела ее неудовольствие и почти точно проследила ход мыслей Агаты. И все же было легче от того, что кто-то знает, что можно поговорить, попросить совета.Из всего сказанного Агатой Джин тревожило напоминание о времени: она боялась, что барменша Тереза уволит ее, не зря та вспоминала расторопную эмигрантку! Она останется без работы — кому нужна уборщица или официантка, вот-вот ждущая ребенка! — и не успеет собрать необходимые деньги… Можно, конечно, вернуться на ферму. Но Джин знала позицию матери: в их семье исключены внебрачные связи, тем более — внебрачные дети! После скандала у соседей-фермеров, дочь которых, приехав с учебы в университете, вместе с дипломом привезла ребенка, мать Джин заявила, что в ее семье, слава Богу, подобные истории невозможны. У них вообще не может быть ничего «такого». Это Джин хорошо усвоила, так что мелькнувшая мысль о возвращении домой была всего лишь неисполнимым желанием.Спустя неделю, когда Джин на кухне мыла голову, в дверь громко и уверенно постучали. Она замотала голову полотенцем и накинула халат.— Входите!Дверь распахнулась, и вслед за стулом, который Риччи нес перед собой, вошел он сам.— Что это? — спросила Джин.— Стул, — сказал Риччи. — Ты сказала, что не можешь пригласить меня, потому что не на чем сидеть, вот я и принес!Он поставил стул и уселся.— Ты надолго? — поинтересовалась Джин.— Это зависит от тебя. Одевайся, пойдем погуляем.— У меня мокрые волосы.— Ничего, высохнут на солнце.— Ты всех так приглашаешь?— Только тебя.Джин вернулась на кухню и вышла вновь уже одетая. Сказала коротко:— Пойдем.Он предупредил:— Стул я оставлю.— Спасибо.Они молча шли по дневной улице, залитой солнцем. По дороге на большой скорости проносились машины, словно торопились поскорее прошмыгнуть через непривлекательный пейзаж. У ресторана «Семь футов» рабочие разгружали продукты. Риччи здесь знали и приветствовали, выражая одобрение его выбору.— Куда ты меня ведешь? — спросила Джин, когда они свернули к автобусной остановке.— У меня три дня свободные. Я повезу тебя в Сиэтл, познакомлю с родителями.У нее было растерянное лицо, и он добавил:— Я серьезно.— Тогда и ты серьезно послушай: этого не будет.— Почему?— Потому… — Джин подумала о его разочаровании, когда расскажет о беременности, и с мстительным любопытством произнесла:— Потому что я жду ребенка.Риччи недоверчиво оглядел ее.— Врешь?..— Не вру, — устало сказала она.Безнадежность тона убедила больше слов. Он смотрел с жалостью. Джин вызывающе спросила:— Так как — поедем в Сиэтл?Он не ответил. Джин отвернулась.— Подожди…Она остановилась. Риччи стоял, уставившись на собственные ноги. Джин постояла и пошла. Он не удерживал ее. Глава 10Доброе сердце Бекки Ливень застал ее на середине дороги. Возвращаться за зонтом не имело смысла — она уже промокла. Синоптики два дня сообщали об осадках, о фронте между циклоном и антициклоном, а дождя все не было. Вот Джин и перестала обращать внимание на метеосводки.Она добралась до кафе вымокшая до нитки. Сбросив одежду, развесила ее на спинках стульев, набила в мокрые туфли бумагу и начала уборку. Майку Джин не сняла. Поначалу влажная ткань неприятно холодила тело, но вскоре стало жарко. Делала Джин все быстрее, чем прежде — как-никак появился опыт, — и до прихода хозяйки все расставила по местам. Она натянула мокрую блузку и брюки на разгоряченное тело, всунула ноги в ставшие тесными туфли и ушла.Дождь почти прекратился, но тучи не расходились, заслоняя солнце, и сырой воздух, подгоняемый легким ветром, холодил тело Джин. У нее стало привычкой заходить после работы в «Семь футов». Пожилой бармен, бывший лоцман, запомнил ее и, как завсегдатаю, не спрашивая, подавал кофе и сандвич.— Погодка! — приветствовал он Джин. — Промокли?— Немного.— Советую выпить чего-нибудь покрепче. Рюмку бренди? — уточнил он, вопросительно глядя на Джин. — С горячим кофе будет как раз!Джин не отказалась. Она сперва съела сандвич, чтобы не опьянеть. Вылила бренди в кофе и выпила залпом. В груди стало тепло, горячая волна разошлась по телу, ударила в голову. Джин попросила еще сандвич.— Подействовало? — Бармен улыбнулся. — Это здорово согревает, проверено!Кроме Джин в зале было еще несколько ранних посетителей, моряков и рабочих. Но с тех пор, как они с Риччи расстались, Джин больше не видела его ни в ресторане, ни в городе.Дома она залезла в постель и сразу» уснула. Она всегда после работы добирала ту порцию сна, что не успела доспать ночью. Сквозь сон слышала, как ходит из комнаты в кухню вернувшаяся с хлебозавода Агата. Потом донеслись голоса: к Агате пришли гости. Джин хотела спросить, продолжает ли идти дождь, но не могла заставить себя проснуться. Ей было жарко. Она отбрасывала одеяло — становилось холодно, и она снова укрывалась.Ночью Джин проснулась от собственного кашля. Термометра у нее не было, но она чувствовала жар. Очень хотелось пить. Джин попыталась встать, чтобы пройти на кухню, но, едва приподнялась, комната, и она вместе с ней, рухнули в бездну…Она не знала, сколько прошло времени. Над ней стояла Агата, испуганно дергая за руку.— Ты чего? Что это с тобой?Джин смотрела воспаленными глазами.— Врача надо! — определила Агата. — Страховка у тебя есть?— Нет…— Тогда придется платить. А то еще умрешь здесь.Джин удивилась: она не собиралась умирать. Лишь подумала, что Терезе придется искать другую уборщицу. И другую официантку идя официанта вместо Герберта, которого Джин так никогда и не видела.— Деньги в сумке, — сказала она.Агата взяла деньги и ушла. Вернулась с врачом. Тот долго выслушивал Джин и наконец изрек:— Пневмония. Надо серьезно лечиться. — Он оглядел пустынную комнату, сложенную ширму у стены и вздохнул. — Хорошо бы в больничных условиях…Агата сказала:— У нее денег нет. — И потише еще что-то.Врач выписал рецепты. После его ухода Агата принесла из аптеки лекарства и шприц. Сказала, что уколы будет делать сама. Успокоила Джин:— Не горюй. Еще радоваться будешь — от такой температуры непременно выкинешь!Джин не радовалась и не огорчалась. Ей хотелось закрыть глаза и очутиться на ферме, в своей комнате. Ей становилось все хуже. Она понимала, что обуза для Агаты, и решила: если в ближайшие дни не наступит улучшения, напишет Фрэнку.Еще через день Агата явилась веселая.— Ну и везет же тебе! Сейчас доставлю в больницу.Джин не спрашивала, как удалось это устроить. Агата помогла ей одеться. У дома ждала машина, и через десять минут они были в приемном покое.Агате тоже повезло: она избавилась от больной квартирантки. Сдав Джин дежурному врачу. Агата позвонила из телефонной кабины своему другу и сообщила приятную новость:— Я отправила ее в больницу!.. Нашелся болван, который заплатил… Придешь?.. Бегу!Джин лежала на прохладной простыне, укрытая одеялом в прохладном пододеяльнике. Ей было плохо. Она понимала, что уже не успеет заработать достаточной для оплаты аборта суммы, но думала об этом отвлеченно, словно не о себе, а о другом человеке. Иногда представлялось, что доктор ошибся — она не беременна. Или что был выкидыш, но от нее скрыли, чтобы не волновать. Но и к этой мысли Джин оставалась безучастной. Она засыпала и просыпалась. Вокруг все было тихо, чисто, и она, успокоенная, засыпала снова.Она не знала, сколько прошло дней, но однажды, окончательно очнувшись, обнаружила, что в палате есть еще живая душа — молодая девушка. Где-нибудь на улице, в толпе, Джин не обратила бы на нее внимания, но девушка была первой, кого она увидела, придя в сознание, и Джин знала, что запомнит ее навсегда.— Я давно здесь? — спросила Джин.— Давно. Я после тебя пришла. Я каждый год здесь лежу. У меня слабое сердце… Меня зовут Бекки… — Она говорила спокойно, словно речь шла не о больнице и болезнях, а о пребывании на курорте.К вечеру они знали друг о друге все. Бекки с восхищением смотрела на Джин:— Ты должна найти Стива! Вы же любите друг друга!— Пойми, я ничего о нем не знаю, кроме имени! И он обо мне ничего.— Но почему?— Если бы Стив не уехал неожиданно, мы, наверно, поговорили бы… Но тогда мне было все равно, откуда он и что делает.— Ты и сейчас его любишь?— Я всегда буду любить его.— И он?— Не знаю. Может быть, он забыл.— Не говори так! У вас будет ребенок. Вы непременно встретитесь и поженитесь!Бекки, как и Джин, исполнилось восемнадцать, но она не тешила себя любовью ни теперь, ни в будущем — она была больна. Это внушала ей сестра Сандра. Бекки и сама знала: она больна, ее удел — жить старой девой. Одни в ее положении озлоблялись на весь мир, другие становились восторженно доброжелательными, радующимися чужому счастью. Как она.— Ты будешь счастливой! — повторяла Бекки. — В тебе есть что-то… я не могу объяснить. Но ты будешь счастливой, непременно будешь. Возьми тогда меня к себе! Я буду ухаживать за твоими детьми, это я смогу…Впервые с тех пор, как уехала от Фрэнка, Джин смеялась.— Я серьезно! — Бекки тоже засмеялась. — Мне ведь нельзя делать ничего тяжелого. Когда сестра выйдет за скрягу соседа, тот не позволит давать мне деньги, и я должна буду зарабатывать на жизнь сама.Сестра Бекки Сандра работала горничной в отеле «Морской лев». От нее Бекки знала десятки историй из жизни кинозвезд и рассказывала их Джин с таким азартом, будто сама все видела и слышала.Джин поправлялась. В те часы, когда они с Бекки не разговаривали. Джин задумывалась о будущем. Она уже знала, что беременность сохранена, время для аборта упущено — да и денег на него нет, — значит, у нее будет ребенок. До рождения ребенка оставалось больше полугода. Этот срок представлялся ей то необычно коротким, то очень длинным, а жизнь, которая начнется потом, настолько неправдоподобной, что Джин даже не пыталась вообразить ее, Ее пугало более близкое время, поджидающее за порогом больницы. В кафе Терезы она не вернется. Для такой работы она слишком слаба, да и одно воспоминание о кровати за ширмой заставляло вздрагивать.И вот наконец ей сказали, что она здорова и может покинуть больницу.— Прощай, — сказала Бекки.— Почему «прощай»? Разве ты не будешь ухаживать за моими детьми?— То была шутка.— Значит, ты шутила, что меня ждут богатство и счастье?На лице Бекки промелькнула улыбка.— Нет, это серьезно.— Спасибо… Ну, я пошла к Агате. Увидимся.Джин вышла за ворота больницы — В жизни не видела она такого теплого, солнечного утра. Она подняла голову и взглянула на окна палаты, где осталась милая, добрая, несчастная Бекки…Агата была дома. Она стояла спиной к двери и отжимала в ведре длинный хвост щетки. Оглянувшись на звук шагов и увидев Джин, Агата уселась на стул, принесенный Риччи. Произнесла, не выражая ни удивления, ни досады:— Вернулась… Твоя сумка с вещами у меня.Она вынесла спортивную сумку, которую Джин при отъезде позаимствовала у Фрэнка.— Деньги тоже тут.— Спасибо, Агата, спасибо за все.— Не за что… — Агата лукавила: благодарность была ей приятна, тем более что поводы для людской благодарности она давала редко. Растрогавшись, Агата неожиданно для себя обещала поговорить с управляющим хлебозаводом, чтобы Джин взяли на работу: — К Терезе тебе нельзя возвращаться. Там нужен двужильный.— Скажи, — спросила Джин, — кто заплатил за больницу? Тереза?Агата от удивления даже забыла рассмеяться.— Да ты что! Тереза ни за кого цента не заплатит! Матрос к тебе приходил. Я сказала, ты помираешь. Он ушел, а потом вернулся, дал деньги и говорит: «Везите в больницу!»— Это Риччи, — сказала Джин.— Какой еще Риччи? Где он живет?— Не знаю.— Как же ты отблагодаришь его, если не знаешь, где он живет?— Когда-нибудь встречу и отдам. Но это не то, что ты думаешь.— Не подходит? Принца ждешь? — уже сердито сказала Агата.Зачем он приходил? — думала Джин. Деньги заплатил, а в больнице ни разу не был… Или это не он? Да нет: матрос, молодой… Больше некому!Она пересчитала деньги — осталось двести пятьдесят долларов. Почти все надо отдать Агате за квартиру. Но триста пятьдесят баксов ей еще должна Тереза…Было время обеда, но большинство столов в Терезином заведении оставалось свободными. Выпить и закусить пришли лишь несколько грузчиков, да еще две продавщицы прибежали из ближайшего магазина — эти, понятное дело, только закусить. Официант, видно, нанятый вместо уехавшего Герберта — длинный и худой, как заостренный карандаш, — носился с подносом, создавая впечатление, будто переполнившие зал недовольные посетители разрывают его на части.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14