Я не в силах ненавидеть никого из вас, если бы даже и хотел…В темноте, на пронизывающем ветру, он порывисто прижал меня к своей груди, к своему бьющемуся сердцу. Мне даже послышалось рыдание.— Джори, ты даже не знаешь, как я хотел услышать это от тебя. Я всегда надеялся на то, что ты поймешь нас, — и мы хотели рассказать тебе все сами, когда ты подрастешь. Наверное, мы сделали глупость, мы рассчитывали подождать еще несколько лет… но вы все узнали сами. А теперь, когда ты смог продолжать любить нас, я надеюсь, что придет время, когда ты поймешь нас.Я прижался к нему, и мы пошли к дому. Я чувствовал, идя с ним, что между нами возникла какая-то новая связь, более близкая и прочная, чем раньше. По сути, он и был моим отцом, ведь в нем текла родная мне кровь. Раньше я думал, что он дядя только для Барта, и это заставляло меня ревновать его. Теперь я мог заявить права на него. Но почему они не доверяли моему разуму? Почему они считали меня маленьким? Я бы смог понять, если бы мама рассказала, что была в любовной связи с отцом Барта… мог бы?.. Надо подумать…Мы поднялись по ступеням. Но прежде чем папа успел нажать кнопку звонка, двери распахнулись, и на пороге предстал тот самый дворецкий — Джон Эмос Джексон.— Я собираю вещи, — сказал он вместо приветствия, оскалившись и злобно блеснув глазами, — а моя жена уже уехала на Гавайи. Мне необходимо уладить миллион дел перед отъездом, а ваше вторжение задерживает меня. Как только я управлюсь, я присоединюсь к ней.— Ваша жена? — раздельно, с крайней степенью изумления произнес папа, так что меня даже покоробило.Что-то смутно радостное мелькнуло в глазах дворецкого, но тут же исчезло.— Да, доктор Кристофер Шеффилд, миссис Уинслоу теперь моя жена.Мне показалось, что папа сейчас рухнет.— Мне необходимо видеть ее. Я вам не верю. Выйти за вас замуж она могла только в невменяемом состоянии.— Я не лгу вам, — сказал отвратительный дворецкий. — Она действительно невменяемая. Ей необходимо опираться на мужское плечо, и поэтому я здесь.— Я не верю вам, — напал на него папа, — тем более мне надо знать, где она? Где моя жена? Видели ли вы ее? Дворецкий улыбнулся:— Ваша жена, сэр? Мне нет до этого никакого дела. Мне достаточно дел своей собственной жены. Вчера она позвонила мне и посоветовала задержаться, чтобы хорошенько укрыть дом от непогоды. И, несмотря на все издержки, которые она понесла при отделке и меблировке дома, она намерена переехать.Папа стоял неподвижно, в упор глядя на Джексона.— Вы ведь знаете, кто я, неправда ли, Джон? Не отпирайтесь. Я вижу по вашим глазам, что вы отлично все понимаете. Вы тот самый дворецкий, который занимался любовью с горничной по имени Ливви, пока я мальчишкой подсматривал за вами, лежа на полу за софой; я слышал, как вы болтали с ней о том, как бы подложить мышьяк в сладости на чердак, чтобы извести чердачных мышей.— Понятия не имею, о чем это вы, — ответил Джон, пока я в недоумении переводил взгляд с одного на другого.Да, надо было прочесть все похищенные страницы маминого дневника. Вещи оказались еще серьезнее и запутаннее, чем я думал.— Джон, допустим, вы действительно женаты теперь на моей матери или, допустим, вы лжете. Но я уверен, что вы знаете, что случилось с моей женой. Кроме того, я все более начинаю думать, что вы сделали что-то и с моей матерью. Поэтому — прочь с дороги! Я собираюсь перерыть весь дом, но отыскать их.Дворецкий побледнел:— Вы не смеете вмешиваться… приказывать мне… Я вызову полицию.— Вы не вызовете полицию, но если решитесь — тем лучше. Смелее, вызывайте прямо сейчас. Меня ничто не остановит.Старик беспомощно посторонился.— Ну что ж, идите, ваша воля, но вы ничего не найдете.Мы искали вместе с папой. Я знал дом куда лучше его, я оглядел многие потаенные места. Папа надеялся, что они на чердаке. Но, поднявшись, мы не нашли ничего, кроме пыли и рухляди.Мы вернулись в зал, где женщина, которую он называл матерью, сидела когда-то в кресле-качалке. Я сел в него и нашел его довольно неудобным. Папа безустанно обыскивал комнаты, затем остановился в дверях перед портретом, написанным маслом, висевшим в соседней комнате.— Если Кэти была здесь, она увидела бы это, но ее мог позвать Барт.Качаясь в кресле от безысходности, я подвинулся ближе к огню. Вдруг под полозьями кресла что-то треснуло. Папа услышал этот звук и нагнулся поднять вещь с пола. Это была жемчужина.Он попробовал ее на зуб и горько улыбнулся:— Это та самая нитка жемчуга с застежкой в форме бабочки, что носила моя мать. Она носила ее постоянно, так же как наша бабка никогда не расставалась со своей бриллиантовой брошью. Не думаю, чтобы она куда-нибудь уехала без своего жемчуга.Мы искали еще час, потом опрашивали горничную-мексиканку, которая не была сильна в английском, и оба были достаточно измучены.— Я еще приду, Джон Эмос Джексон, — сказал папа, открывая дверь на улицу, — но я приду с полицией.— Как вам угодно, доктор, — сказал со злобной улыбкой дворецкий.— Папа, мы не станем вмешивать в это дело полицию?— Если нужно будет, обратимся к помощи полиции.Но давай подождем до утра. Он не причинит вреда им, потому что побоится оказаться за решеткой.— Пап, клянусь, Барт знает что-то. Они с Джоном заодно.. И я рассказал папе, как часто заставал Барта разговаривавшим самим с собой, когда он думал, что его не слышат. Он говорил и во сне. Потом, он часто представлял кого-то в лицах. Казалось, что самая главная часть жизни Барта проходит в этих играх и разговорах.— Хорошо, Джори, я понимаю тебя. У меня есть одна идея. Будь внимательным: это, возможно, твоя самая важная в жизни роль. Завтра утром сделай вид, что уходишь в школу. Я подвезу тебя до угла и высажу. Ты беги домой и убедись, что Барт ничего не подозревает. Нам предстоит выяснить, правда ли, что моя мать улетела на Гавайи, и правда ли то, что она замужем за этим страшным человеком. ТАИНСТВЕННЫЕ ГОЛОСА Спрашивают, расспрашивают, только и делают, что расспрашивают. Я ничего, ни-че-го не знаю. Я не виноват, не виноват. Отчего они мучают меня? Ведь если я — сумасшедший, то нечего и спрашивать.— Мама ушла, потому что она всегда ненавидела меня, даже когда я был совсем маленький.В голове моей роились и плясали шлюхи, мерзавцы и негодяи. Я проснулся. Стук дождя по крыше не прекращается ни на секунду. Ветер рвет двери с петель, бьется в окна.Я снова заснул, и мне снилось, что я маленький, как тетя Кэрри, которая так и не выросла. Я молился во сне, чтобы Бог помог вырасти мне таким высоким, чтобы головой доставать до неба. Я бы глядел сверху вниз на людей, а они были бы как муравьи и ужасно боялись меня. Я бы тогда вошел в воды океана, чтобы они поднялись и залили города. Раздались бы крики ужаса. И все эти люди, которых я не выношу, утонули бы. А я бы сел посереди океана, волны доходили бы мне до пояса, и плакал. Я наплакал бы столько, чтобы вода еще больше поднялась. Я бы тогда со всех сторон видел только свое отражение, свое прекрасное отражение. Но тогда уже не осталось бы на земле ни одной женщины, ни девушки, чтобы они любовались мною, какой я красивый, и любили меня. А я буду такой красивый, сильный и высокий…Я рассказал Джону Эмосу свой сон. Он кивнул и сказал мне, что он тоже в юности видел сны про девушек, и как он любит их; вернее, как бы он любил их, если бы только они не высмеивали его длинный нос.— О, у меня было много достоинств, которые они не могли видеть, и они так и не увидели их, так и не увидели…На другое утро Джори уехал с папой. Надо было исчезнуть, чтобы не заметили Эмма и Мадам Mapиша, но это было легко: они так возились с Синди, что ничего не замечали. Так что я в безопасности пробрался в бабушкин дом. Джон Эмос упаковывал все картины, люстры и прочие ценности в коробки.— Серебро надо обернуть специальной бумагой, — наставлял он горничных, — да будьте осторожнее с фарфором и хрусталем. Когда приедут рабочие по перевозке, скажите, чтобы первой грузили дорогую мебель: я могу куда-нибудь отлучиться.Служанка была молоденькая и хорошенькая. Она нахмурилась:— А почему мы уезжаем, мистер Джексон? Мне всегда казалось, что мадам нравится здесь. Она никогда не говорила о переезде.— Ваша хозяйка всегда была женщиной переменчивой. А тут еще этот мерзкий мальчишка, который живет в соседнем доме. Тот, что повадился ходить сюда. Он ей страшно надоел. Он убил подаренную ему собаку. Наверное, вам об этом неизвестно?Я увидел, как девушка застыла в ужасе:— Нет, я думала… я думала, собаку взяли в их дом…— Этот пакостник опасен! Вот почему мадам приняла решение переехать: он уже не однажды угрожал ей. Он ненормальный — находится под наблюдением психиатра.Они поглядели друг на друга с пониманием, покачав головой. Бешенство! Бешенство охватило меня: так наврать про меня, и это Джон Эмос, которому я верил!Я дождался, пока он останется один, затаившись под столиком, в котором бабушка хранила свою чековую книжку.Когда я выбрался оттуда, он прямо подпрыгнул от неожиданности.— Барт, мне бы не хотелось, чтобы ты скрывался всюду, а потом пугал людей. Сделай какой-нибудь звук: например, кашляни, когда входишь, чтобы дать знать, что ты здесь.— А я слышал, что ты говорил девушкам. И я не сумасшедший!— Конечно, нет, — свистящим шепотом проговорил он. — Но ведь нужно было как-то объяснить им, правда? Иначе они стали бы подозревать нас. А теперь они уверены, что твоя бабушка уехала на Гавайи…Мне стало нехорошо. Я беспомощно глядел вниз, на свои ноги, перебирая пальцами:— Джон Эмос… можно дать сегодня маме и бабушке сэндвичи?— Нет. Они не голодны.Я так и знал, что он так скажет.Он вскоре забыл про меня. Он читал подряд все ее записи, денежные счета, рецепты — и хихикал. Он нашел какой-то маленький ключик и открыл крошечный ящичек за дверью.— Только глупая женщина может подумать, что я не увижу, где она прячет свой ключ…Я ушел от него. Пусть себе веселится, раз ему так нравится перебирать чужие вещи. Пойду проведаю своих пойманных мышек. Мне нравилось думать о них, как о мышках, попавших в мышеловку.Мама лежала и стонала, плача от холода. Я увидел у них маленький огарок свечи. Это я подбросил им свечу и несколько коробков спичек, чтобы видеть, что они там делают. Бабушка все так же держала мамину голову на коленях и вытирала лицо какой-то тряпкой, по краю которой были видны шелковые кружева: видно, оторвала от подола. Мама показалась мне страшно маленькой и бледной.— Кэти, любовь моя, моя единственная оставшаяся мне дочь, очнись, послушай меня… Мне надо тебе сказать, иначе я могу не успеть… Да, я сделала много ошибок. Я позволяла своему отцу мучить меня до тех пор, пока я не могла отличить правильного от неправедного, не могла уже ничего предпринять сама. Не знала, что делать. Да, я накапала мышьяк на ваши сладости, потому что думала, что вы только лишь чуть-чуть впадете в забытье, чтобы я смогла выкрасть вас одного за другим с чердака. Я не желала ничьей смерти. Клянусь, я любила вас, всех четверых. Когда я отнесла Кори в автомобиль, и там, едва я успела положить его на заднее сиденье и накрыть одеялами, он испустил последний вздох. Я была в панике. Я не знала, что мне делать. Идти в полицию я не могла — и на мне навсегда осталась эта ужасная, несмываемая вина.Я дрожал от ее рассказа. Мама молчала, и бабушка потрясла ее:— Кэти, дочка, очнись и послушай меня. — Мама, наконец, очнулась и с трудом пыталась сфокусировать взгляд. — Милая моя, я не думаю, что это Барт убил собаку, которую я ему подарила. Он любил Эппла. Скорее всего, это сделал Джон с целью, чтобы Барта обвинили и признали окончательно сумасшедшим. Если он планировал наше похищение, то задумал и это, чтобы полиция обвинила тоже Барта. Я думаю, что это Джон убил не только Эппла, но и любимого пуделя Джори, и моего котенка.Барт — очень застенчивый, одинокий мальчик. Кэти, он совсем не опасен. Он очень любит подражать кому-то, представляться сильным и жестоким. Кто опасен —г-так это Джон. Он ненавидит меня. Только недавно я узнала, что если бы я не вернулась в Фоксворт Холл после смерти твоего отца, Кэти, то Джон унаследовал бы всю недвижимость и богатства Фоксворта. Отец мой так доверял Джону, как никому другому, может быть, оттого, что они так похожи. Но когда я вернулась, он вычеркнул Джона из завещания и переписал все на меня, как на единственную наследницу. Ты слушаешь, Кэти?— Мама, это ты, мама? — спросила моя мама слабым детским голоском. — Мама, отчего ты никогда не глядела на наших близнецов, когда приходила навещать нас? Почему ты так и не заметила, что они совсем не растут? Ты нарочно не видела их? Ты не хотела их видеть, чтобы не думать о своей вине?— Ах, Кэти! — воскликнула бабушка. — Если бы ты знала, как больно после всего пережитого слышать от тебя эти слова! Наверное, я так провинилась перед вами с Крисом, что вы никогда не откажетесь от своих детских воспоминаний. Ничего удивительного, что вы с Крисом живете вместе… ах, я так виновата… Мне так больно, что лучше бы я умерла!Правда, через минуту она уже кончила причитать и снова приступила к рассказу о том, что ее мучило.— Даже если ты сейчас в жару и бреду, постарайся послушать. Я должна тебе это сказать, пока я жива. Когда Джон Эмос был молодым, лет двадцати пяти, он домогался меня, хотя мне в ту пору было всего десять. Он всегда прятался и шпионил за мной, а потом доносил моему отцу, тысячу раз переврав самые невинные мои поступки. Родители никогда не верили мне, и я не могла ничего им рассказать. Они верили ему. Они отказывались верить, что на ребенка могут посягать взрослые мужчины, даже старшие родственники. Джон приходился троюродным братом моей матери и единственным родственником ее семьи, который втерся в доверие к моему отцу. Думается, уже тогда отец рассчитал, что если я выйду из его доверия, он все передаст Джону. К тому времени двое старших моих братьев умерли. Джон жаждал богатства. Его считали святым за его хитрость и намекали, что он сможет стать наследником. У него всегда был такой благочестивый вид, он так скромно себя вел, и все это время, несмотря на набожность, волочился за каждым хорошеньким личиком, которое появлялось в Фоксворт Холле. Родители никогда об этом не подозревали. Все дурное они видели только в собственных детях. Теперь ты понимаешь, насколько Джон ненавидит меня? Понимаешь, отчего он ненавидит моих детей? Если бы я так и осталась в Глэдстоуне, наследство досталось бы ему.Однажды я услышала, как он нашептывал твоему сыну Барту, что я даже обольстила своими женскими чарами своего собственного отца, и тот несправедливо обделил наследством своего единственного преданного Друга.Бабушка начала плакать. Внутри меня была боль от того, что я невольно узнал. Я сопротивлялся этому. Малькольм, неужели и ты порочен? Кому же теперь верить?Неужели и Джон Эмос так же потакает своей похоти, как и женщины? Все греховны? Все порочны, так же, как мои бабушка и мама? На чьей же стороне Бог?— Мам, ты здесь, мама?— Да, моя дорогая, я с тобой. Я буду с тобой до последнего, и стану заботиться о тебе так, как мне не довелось еще ни разу в жизни. Теперь я исполню свой материнский долг, не сделав этого раньше. Теперь я спасу тебя и Криса.— Кто это? — будто очнувшись, строго спросила мама, вскакивая и отталкивая бабушку. — А, это ты! — закричала она. — Тебе мало было убить Кори и Кэрри, теперь ты пришла, чтобы убить меня! И тогда уж Крис будет твой, целиком твой, только твой!Она начала плакать и кричать, как безумная. Она выкрикивала слова ненависти своей матери вновь и вновь.— Почему ты не умерла, Коррин Фоксворт?! Почему ты не умерла?Я ушел. Я не мог больше этого выносить. Сколько злобы и порока в них обеих…Но отчего, отчего же мне так больно? ДЕТЕКТИВ Как мы с отцом и задумали, рано утром он повез меня в направлении школы, а потом высадил на углу, где начиналась дорога к нашему дому.— Не волнуйся, Джори. Не предпринимай ничего, что могло бы угрожать твоей жизни, и не выдавай своего присутствия этому дворецкому или Барту — они опасны, помни это. — Он обнял меня. — А теперь слушай. Я сегодня увижусь с психиатром Барта и расскажу ему, что случилось. Потом поеду в аэропорт проверить, улетела ли моя мать каким-нибудь рейсом, хотя, видит Бог, это неправдоподобно. Ведь то, что обе они пропали в один и тот же день — слишком подозрительное совпадение.Я должен был сказать ему это, хотя и страшился собственных слов.— Папа, ты подумал о том, что Барт мог… ну, ты понимаешь. Вспомни: Кловера удавили проводом. Эп-пла заморили голодом и потом проткнули вилами. Кто знает, что случится в следующий раз?Он потрепал меня по плечу:— Да, я тоже думал об этом. Но я не могу себе представить, чтобы Барт посягнул на собственную мать. К тому же она взрослый человек, и у нее достаточно сил справиться с ним, даже если она больна. Но это-то как раз больше всего меня беспокоит, Джори. У нее была высокая температура, а это уже опасно. Надо было мне остаться дома и проследить за ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36