— Что ты там делаешь? — спросил он.
— Мне нужно с тобой поговорить.
Он направился к лестнице, но Жанна его остановила.
— Не ходи! — крикнула она. — Стой где стоишь.
Том был раздражен и одновременно сбит с толку. Он окинул взглядом платформу и лишь затем спросил:
— Почему ты не захотела поговорить по телефону? Почему именно здесь?
«Потому что здесь тебе до меня не дотянуться», — хотелось сказать Жанне. Здесь ей ничего не грозило, хотя бы в эту минуту.
— Найди себе другую, — заявила она.
— Для чего?
— Для своей картины.
Тома как током прошило.
— Почему?
— Потому что ты используешь меня в своих интересах, — сказала она. — Потому что заставляешь делать то, чего я никогда не делала. Потому что отнимаешь у меня время… — эти упреки она давно хотела бросить Тому в лицо, но не могла, и снова заплакала от усталости и чувства бессилия, — и потому что мне приходится делать все, что придет тебе в голову. С фильмом покончено, ясно?
Том в замешательстве простер к ней руки. Подкатил поезд, скрыв их друг от друга, и Жанна поняла, что это конец: поезд отойдет, унося с собой Тома, и все ее проблемы разрешатся сами собой. Она благодарила судьбу, что нет времени ни радоваться, ни мучиться. Все просто-напросто завершилось.
Поезд ушел. Тома не было.
Она повернулась — он стоял у нее за спиной.
— Хватит меня насиловать! — завизжала она.
Они сцепились, как остервенелые коты. Он неловко стукнул ее кулаком, но удар скользнул по плечу, не причинив боли. Она в ярости с размаху хлестнула его сумочкой. Их потасовка напоминала бузотерство детишек в песочнице. Они беспорядочно молотили воздух руками, ругались, наконец выдохлись и упали друг другу в объятия.
Глава одиннадцатая
Алжирец, похоже, не знал отдыха. Прерывистые мелодии, которые он извлекал из своего саксофона, напоминали Полу муки живого существа, загипнотизированного собственным плачем. Пол вытянулся на кушетке в своей комнате так, чтобы видеть в холле конторку и лампу, горевшую вполнакала. Ядовито-зеленый неоновый круг рекламы «Рикар» на противоположной стороне улицы как бы замыкал собою самый дальний предел его мирка. Пол задремал.
Он проснулся разом, ощутив у себя на груди чью-то руку. В полумраке он различил массивный силуэт тещи; кутаясь в шаль, она примостилась на краешке кресла.
— Эта музыка мне спать не дает, — пожаловалась она.
На миг Полу привиделось, что это Роза, — похожий голос и такое же прикосновение.
— Я пришел в эту гостиницу на одну ночь, — как во сне произнес Пол, — а застрял на пять лет.
— Когда мы с отцом содержали эту гостиницу, народ приходил сюда спать.
В ее голосе не было укора, но Пол знал, что она его осуждает.
— А теперь чем тут только не занимаются, — заметил он чуть ли не с гордостью. — Скрываются, принимают наркотики, играют на инструментах…
Ее рука давила ему на грудь нестерпимым грузом. Одна мысль о человеческой плоти, стиснутой в этих убогих стенах, — его ли, ее или постояльцев — вызывала у него отвращение. В ее жесте он уловил нечто помимо утешения.
— Уберите руку, — попросил он.
Но ей казалось, что она постигает его одиночество. В конце концов, он был Розе мужем, и ее долг — облегчить ему боль. Прикосновение к нему успокаивало и ее тоже. Она чувствовала, что Роза выбрала в мужья того, кого считала настоящим мужчиной.
— Ты не одинок, Пол, — шепнула она, ощущая под пальцами его широкую грудную клетку. — Я рядом.
Он осторожно приподнял ее руку и стал разглядывать; она испытала прилив благодарности. Потом поднес руку ко рту и внезапно, со звериной сноровкой, цапнул зубами.
Матушка охнула и, схватившись за кресло, попыталась от него отодвинуться. Укушенную руку она прижимала к груди.
— Ты сумасшедший! — крикнула она. — Теперь я начинаю понимать… — и осеклась.
Пол знал, что она хотела сказать: что это он довел Розу до самоубийства. Он не возражал выступить и в этой роли: она была ничуть не нелепей, чем его нынешнее амплуа — овдовевшего мужа, тайного любовника, управляющего гостиницей.
Он вскочил с кушетки.
— Хотите — покончу с этой музыкой? — спросил он и пошел через комнату к электрощитку. — Прекрасно, сейчас они у меня заткнутся.
— Что ты задумал, Пол? — со страхом спросила она.
— В чем дело, Матушка, вы что, боитесь? — спросил он, переходя на английский; он говорил захлебываясь, с презрением. — Не волнуйтесь, бояться вам нечего. Ничего не стоит заставить их перетрусить.
Он выключил рубильник, и дом погрузился во мрак. Она охнула и вцепилась в кресло. Пол надвинулся на нее.
— Хотите знать, чего они боятся? — спросил он громким голосом. — Так я вам скажу. Представьте себе, темноты, вот чего.
Он грубо схватил ее за руку и вывел в холл.
— Идемте, Матушка, познакомлю вас с моими приятелями.
— Свет, — сказала она, — свет включи!
Он потащил ее к лестнице. Саксофон захлебнулся и смолк. На верхних этажах захлопали двери, зашаркали подошвы, послышалась приглушенная разноязыкая речь.
— По-моему, вам пора познакомиться кое с кем из наших жильцов, — произнес Пол с отчаянной иронией и крикнул в лестничную клетку: — Эй, ребята! Поздоровайтесь с Мамочкой!
На площадке второго этажа зажгли спичку, выхватив из мрака призрачные бесформенные силуэты. Вспыхнула еще одна спичка и осветила лица — он вот уже много лет видел их изо дня в день: людское отребье, к которому принадлежал и сам он, бренное, нелепое и трусливое, а потому, в его глазах, тем более презренное.
— Мамочка! — заорал он, показав одной рукой на смутные лица, а другой вцепившись ей в предплечье. — Вот это наш мистер Алкаш Запойный. А там мистер Саксофон, наш сбытчик-добытчик, Мамочка, он нас от случая к случаю героинчиком балует…
Она попыталась вырваться.
— Отпусти! — зашипела она, но Пол не ослабил хватки.
— … А вот там прекрасная мисс Королева Сосалок 1933 года. Она и сейчас неплохо берет, если вынет вставную челюсть. Поздоровайтесь с ними, Мамочка! Эй, вы, это наша Мамочка, слышите?!
Разноязыкий ропот стал громче.
— Свет, Пол, — взмолилась она, — включи свет.
— Как, Мамочка, вы тоже боитесь темноты? Она боится темноты, — сообщил он постояльцам. — Ай-ай-ай, бедняжка. Ладно, солнышко, уж я о вас позабочусь. Сейчас все будет в порядке.
Он зажег спичку, и его искаженное мукой лицо выступило из мрака. Он издал протяжный невеселый смешок, отбросил спичку и вернулся в комнату. Включил рубильник, и свет зажегся. Как легко было их напугать, подумал он. Им, похоже, одинаково страшно что самим убить, что быть убитыми.
Он вернулся в холл. Постояльцы, кто в халатах, кто в наброшенных на голое тело плащах, разбрелись по своим номерам, ворча, как потревоженные звери. Теща Пола стояла, вцепившись в перила, и глядела на него так, словно видела первый раз в жизни.
С улицы вошел постоялец с рулоном газет под мышкой. Он был старше Пола, однако вид имел нарядный и представительный. На нем были чистое пальто и тирольская шляпа, которую он тут же и снял.
— Привет, Марсель, — равнодушно сказал Пол и подал ему ключ.
Марсель любезно поклонился Матушке и поднялся наверх. Она проводила его одобрительным взглядом.
— Он вам понравился, Матушка? — спросил Пол.
Она почуяла в его вопросе очередной подвох и не ответила. Он презрительно улыбнулся и покачал головой. Вот она — последняя и сокрушительная насмешка, которую припас ему этот вечер.
— Так вот, — произнес он, — Марсель был любовником Розы.
Глава двенадцатая
Время, стиснутое нарядными фасадами каменных зданий на улице Жюля Верна, остановило свой бег. Приходя сюда, Жанна сперва непременно оглядывалась, опасаясь встретить взгляд кого-нибудь из знакомых. Она запомнила, в каком порядке стоят припаркованные у обочины автомобили, досконально изучила яркий ободранный тент кафе и вечно пустующие строительные леса напротив многоквартирного дома, куда приходила далеко не впервые.
Она с удовольствием окунулась в прохладный душный полумрак подъезда. Оконце консьержки было закрыто, дом, как всегда, казался безлюдным. Жанна — она несла портативный проигрыватель — вошла в кабину лифта и поставила проигрыватель на пол, между ног. Как всегда, мысль о Поле тревожила ее все сильнее: она и хотела его, и боялась застать в квартире. Но их последняя встреча завершилась так необычно, так нежно, что чем выше она поднималась, тем радостнее становилось у нее на душе.
Когда она вставила ключ в замочную скважину, ей показалось, что она уловила все ту же ускользающую ритмичную музыкальную ноту. Дверь распахнулась в пустую, как ей показалось, квартиру. Ее шаги отдались от плит гулким эхом, взгляду открылись освещенная солнцем половина круглой гостиной и столь знакомый матрас.
— Есть тут кто? — позвала она, зная, что никто не ответит.
Она опустила проигрыватель на пол и посмотрела на сваленную в кучу мебель. Груда под простыней выглядела несколько зловеще. Жанна шутливо обратилась к ней, словно пытаясь приуменьшить охватившее ее разочарование:
— И тут что-то не так? Тоже свои неприятности, hein?
Жанна не видела Пола — тот молча лежал в дальнем углу, от всего отрешенный. На полу перед ним валялись обгрызенный кусок камамбера, горбушка хлеба и нож. На Поле были только брюки и нижняя рубашка, волосы всклокочены, вокруг глаз — черные круги от недосыпания. Наконец он произнес, не удостоив ее взглядом:
— Масло на кухне.
Жанна резко повернулась.
— Так ты здесь, — сказала она, постаравшись скрыть испуг. — Почему не отвечал?
— Ступай принеси масло, — приказал он.
— Я спешу, у меня деловая встреча.
— Ступай принеси масло!
Она воззрилась на него, ничего не понимая. Накануне он говорил ей одно, а теперь валялся на неметеном полу в скотском виде, опершись на локоть и даже не смахнув с губ хлебных крошек. Он мял корочку сыра, словно посаженный в клетку зверь в ожидании кормежки.
Жанна пошла на кухню и принесла брикет масла, упакованный в фольгу. Она бросила его на пол под нос Полу, и этот робкий протест, казалось, впервые заставил его обратить на нее внимание. Пол посмотрел на нее снизу вверх с выражением некоторого любопытства. Она в первый раз бросила ему вызов, но уйти от него у нее не было сил.
— Нет, я просто понять не могу, — сказала она на своем ломаном английском, усевшись перед ним скрестив ноги, — почему ты так чертовски уверен, что я буду к тебе возвращаться?
Вместо ответа Пол намазал горбушку маслом и сжевал, громко чавкая. Отшвырнув кусочек фольги, он вытер губы тыльной стороной кисти. Он не станет ее удерживать, но, если она останется по доброй воле, — что ж, он подвергнет ее испытанию.
— Или ты думаешь, — с издевкой спросила она, переходя на французский, хоть и знала, что ему предпочтительнее говорить по-английски, — что развалившийся на полу в пустой комнате американец, который жрет сыр и засохший хлеб, так уж интересен?
Она провоцировала его, но он и бровью не повел. Самый его вид ее одновременно отталкивал и возбуждал. Она не могла понять, почему он, такой грязный и неухоженный, сексуально ее притягивает, хотя при этом унижает и злит, как не могла понять и его презрительное отношение к ней. В Поле же еще с вечера нарастали злость и слепое отчаяние, и теперь он решил на ней отыграться — просто потому, что она оказалась рядом. В конце концов, она представляла собой всего лишь женское тело, как оно и подразумевалось соглашением между ними.
Жанна раздраженно забарабанила пальцами по паркету. Затем постучала костяшками пальцев. Звук получился какой-то полый.
— Ой, что там? — спросила она, опять постучав. — Кажется, пусто. Слышишь?
Пол приподнялся и подполз к Жанне. Постучал кулаком по полу, затем провел пальцами вдоль края ковра, задрав его там, где, судя по всему, находился полый тайник.
— Не вскрывай, — попросила Жанна.
— Почему?
— Не знаю. Но не вскрывай.
Она схватила его за руку.
— В чем дело? — сказал он. — Что, уж и открыть нельзя?
Он следил за ней с возрастающим любопытством. Ему ничего не стоило отковырнуть паркетину, но он решил не спешить. Его возбуждало противодействие Жанны.
— Постой-ка, — произнес он, вырвав руку. — Может, там драгоценности. Или золото.
Жанна отвела глаза. Она не хотела, чтобы он вскрыл тайник, но не желала объяснять ему почему.
— Ты что, боишься? — поддел он. — Ты все время боишься.
И снова взялся за паркетину.
— Не нужно, — сказала она. — Может, там какая семейная тайна.
Пол убрал руку.
— Семейная тайна? — переспросил он с обманчивой кротостью послушного мальчика. — Сейчас я тебе все объясню про семейные тайны.
Схватив Жанну одной рукой за шею, а другой за предплечье, он прижал ее лицом к полу. Слово «семейный» в ее устах привело его в слепую ярость. Она еще будет тут рассуждать о том, что — так уж получилось — он ненавидел самой лютой ненавистью: о семье, этом великом институте морали, неприкосновенном божественном установлении, призванном воспитывать добрых граждан в духе добродетели, о самом средоточии всех добродетелей. Сейчас он ей покажет!
Жанна слабо сопротивлялась.
— Что ты делаешь? — вскрикнула она, когда он, просунув руку у нее между ног, расстегнул ей джинсы.
— Хочу объяснить тебе про семью, — сказал он, одним рывком содрав с нее штаны и обнажив ягодицы, — про этот святой институт, призванный насаждать в дикарях добродетели.
Жанна, задыхаясь, боролась из последних сил. Пол навалился на нее всем телом, вцепившись рукой ей в шею. Он, похоже, и сам не знал, что хочет с ней сделать, но тут ему на глаза попалось масло. Он ногой подтянул пакетик.
— Будешь повторять за мной слово в слово, — сказал он, запустив свободную руку в мягкое масло. Он не спеша смазал ей маслом задний проход — как поросенку, подумал он, прежде чем насадить его на вертел, — жестко и умело работая пальцами.
— Нет и нет, — вырывалась она, не в силах поверить, что он на такое способен. — Нет!
Пол расстегнул и приспустил брюки. Опершись на колени и не выпуская Жанну из хватки, он раздвинул ей ноги напором собственных бедер. Понимание того, что ее ждет, повергло Жанну в ужас и полнейшую беспомощность.
— А теперь повторяй за мной. Священная семья… — начал он, неумолимо раздвигая ей ягодицы крепкими пальцами и нащупывая вход. — Давай повторяй! Священная семья, питомник добропослушных граждан…
— Питомник, — всхлипнула она, — добропослушных…
Она закричала. Он так крепко вдавил ее лицом в гладкий паркет, что она не могла и глаз открыть. Ее пронзила внезапная жгучая боль. Его член стал орудием пытки.
— Повторяй! — приказал он, тяжело дыша. — Детей терзают до тех пор, пока они не солгут в первый раз…
— Детей…
Она опять закричала — он входил в нее все глубже и глубже.
— Где подавляют и ломают волю, — прошипел он, стиснув зубы.
— Где ломают… волю…
Она зарыдала как от унижения, так и от боли. Но Пол лишь удвоил усилия, захваченный непреодолимым нарастающим ритмом. В этом потаенном нетронутом месте плоть его казалась гигантской.
— Где свободу убивает… — продолжал он.
— Свободу…
— Свободу убивает себялюбие.
Он впился ей пальцами в тело, словно она могла испариться и оставить его наедине с самим собой. Теперь нельзя было ни избавиться от него, ни отвергнуть, и ее крики, казалось, загоняли его член все глубже и глубже.
— Семья…
— Семья, — простонала она, затихая.
— Семья, твоя е…ная-разъе…ная семья, — напрягшись, выдохнул он. — О Господи Всемогущий!
Жанна, притиснутая к полу, была не способна пошевелиться. Пол кончил, однако не торопился вынимать. Прихватив Жанну рукой за волосы, он повернул ее лицом к предполагаемому тайнику. Другой рукой он подцепил паркетину.
— Открой, — приказал он.
— Зачем? — всхлипнула Жанна.
Он подверг ее самому последнему унижению, чего ему еще не хватает?
— Открой.
Она приподняла край ковра, обнажив углубление размером с кирпич. Там ничего не было.
Пол тяжело отвалился и растянулся на полу, переводя дыхание. Он не пощадил ни единого ее отверстия — и что же? Снедавшая его пустота как зияла, так и осталась зиять.
Жанна медленно натянула джинсы; она давилась рыданиями, утирая нос рукавом груботканой крестьянской блузки. Ничто не мешало ей тотчас уйти, но она почувствовала, что на время стала хозяйкой положения: не было у него никакого права так ее позорить — как рабыню.
Она сходила за проигрывателем, принесла в гостиную, поставила на пол и, опустившись на колени, откинула крышку. Размотав шнур, она воткнула штепсель в укрепленную на полу старую розетку. Жанну обдало фонтанчиком голубоватых искр, она отдернула руку и выругалась:
— Merde!
Она посмотрела на Пола. Тот, судя по всему, пришел в себя и теперь лежал, прикрыв лицо рукой. Жанна вспомнила, что не знает его имени.
— Эй, ты! — окликнула она.
Он повернул голову и пробормотал:
— Что тебе?
— У меня для тебя сюрприз.
— Что-что? — не понял Пол, и она позвала его жестом, изобразив улыбку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15