Оно было создано так, чтобы именно это и изображать — каменные сиденья в затемненных углах, развалившийся колодец в центре и мумифицированный римлянин в стене для прикола, я осмелюсь так выразиться. Сюз давала остыть своему cappuccino и откусывала сливочный сыр и бутерброд с корнюшоном, ибо Сюз никогда не ест днем, так как онапредрасположена к полноте, что мне нравится. Однако она наверстывает упущеное огромной тарелкой курицы с бобами, которую она готовит для своих гостей Пиков.— Привет, дорогой, — сказала она.— Привет, милая, — ответил я.Мы слышали, что так приветствовали друг друга две кинозвезды в фильме, который мы смотрели вместе давным-давно, в те дни, когда у нас с Сюз были спокойные отношения.— Как мальчики? — спросил я ее, садясь напротив и касаясь ее своими коленямиподэтим крошечным столиком.— С мальчиками, — сказала она, — все в порядке. В порядке.— До сотого уже дошла? — спросил я ее.— Нет, до сотого пока нет, — ответила Сюз, — еще нет, нет, не думаю, ста нет.Я заказал себе мороженое-ассорти.— Ты когда-нибудь думала о том, чтобы выйти замуж за кого-нибудь из них? — спросил я ее раздраженно, как обычно соскальзывая на язвительный тон, захватывающий меня всегда, когда я начинаю разговор о личной жизни Сюз.Она выглядела сонно, хотя на самом деле просто подкрасила ресницы в стиле итальянской звездочки из кабаре.— Если я когда-нибудь выйду замуж, — сказала она, — я сделаю это исключительно для своей оригинальности. Это будет очень выдающийся брак.— Значит, не с Пиком.— Нет, не думаю.Она сделала маленькое гнездышко в белой пене своего cappuccino.— Кстати, у меня уже есть предложение. Или нечто, что можно рассматривать как предложение.Она остановилась и посмотрела на меня.— Продолжай, — сказал я.— От Хенли.— Нет!Она кивнула и опустила глаза.— От этого ужасного старого педераста! — простонал я.Я должен объяснить, что Хенли — дизайнер одежды, на которого работает Сюз, и он достаточно стар, чтобы быть ее тетушкой, и ничем другим, кроме тетушки.Сюз посмотрела на меня злым и обиженным взглядом.— Хенли, — сказала она, — возможно, и извращенец, но у него есть особенность, оригинальность.— Конечно, у него есть это! — закричал я. — О, конечно, у него с этим все в порядке!Она сделала паузу.— Наш брак, — продолжила она, — будет бесполым.— Еще бы! — проорал я.Я свирепо уставился на нее, подыскивая убийственную фразу.— И что скажет Мисс Хенли, — вновь закричал я, — когда тысячи Пиков, громко топая, придут в его особенную брачную спальню?Она улыбнулась с сожалением и не сказала ни слова. Я мог бы ударить ее.— Я не врубаюсь в это, Сюз, — стонал я. — Ты же секретарь, ты ведь не шикарная модель. Почему он хочет иметь в качестве своего главного женского алиби тебя?— Я думаю, он восхищается мной.Я сердито посмотрел на нее.— Ты женишься ради бабок, — воскликнул я. — С Пиками ты была просто шлюшкой, теперь ты будешь настоящей блядью.Она приблизила свое решительное, упрямое лицо к моему.— Я женюсь для оригинальности, — ответила она, — а этого ты никогда не смог бы мне дать.— Нет, этого бы точно не смог, — сказал я очень язвительно.Я встал из-за стола, сделав вид, что хочу поставить пластинку, застегнул свои три пуговицы, и к счастью, наткнулся на Эллу. Ее голос мог успокоить даже вулкан. Я подошел к двери лишь на миг, и действительно, жара начинала пропитывать воздух и ударять тебя.— Лето не может так продолжаться, — сказал мужик за Гаджой, вытирая свою потную бровь потной рукой.— О, конечно, может, папуля, — ответил я. — Оно может продолжаться до тех пор, пока календарь не скажет «стоп»!— Нет…, — сказал мужик, подло уставившись на темную синеву этого сочного июньского неба.— Оно может светить вечно, — прошипел я ему, наклонившись и попав в пар от его Гаджи. Потом я развернулся и пошел обратно, чтобы обсудить дела с Сюз.— Расскажи мне об этом клиенте, — сказал я ей, присаживаясь. — Скажи мне, кто, когда и даже, если тебе известно, почему.Сюз была со мной довольно мила, ибо уже пронзила мои легкие своей маленькойстрелкой.— Он дипломат, — ответила она, — или, по крайней мере, так говорит. Он представляет какую-нибудь страну?— Не совсем так, нет, он приехал сюда на какую-то конференцию, так она мне сказала.— Кто она?— Его женщина, которая пришла с ним к Хенли покупать платья.Я уставился на Сюзетт.— Пожалуйста, ответь мне на вопрос, который давно меня гложет. Как ты говоришь им об этом?— О чем?— О том, что ты мой агент.Сюз улыбнулась.— О, это довольно легко. Иногда, конечно, они знаю обо мне, я хочу сказать, по рекомендации других клиентов. А если не знают, я их подготавливаю и показываю кое-что из своей коллекции снимков.— Так вот запросто?— Да.— А Хенли, он знает?— Я никогда не делаю этого, когда он рядом, — сказала Сюз, — но подозреваю, что он знает.— Понятно, — сказал я, не обрадовавшись этому. — Понятно. А как быть с этим дипломатом? Как мне зафиксировать сделку?— Разреши?, — было, ответом Сюз, причиной этому служило то, что я сжал ее колено своими. Я отпустил ее и спросил: "Ну, так как? "Она открыла свою сумочку и дала мне бумажный квадрат, на котором было написано: Микки Пондорозо12б, Уэйн Мьюз Уэст,Лондон (Англия), S. W. 1.
Адрес был отпечатан, но имя вписали от руки.— О, сказал я, вертя эту штуку пальцами. — У тебя есть хоть малейшее представление о том, какие снимки ему нужны?— Я не вдавалась в подробности.— Не издевайся, Сюз. Ты ведь получаешь 25 процентов, не так ли?— А ты не можешь дать мне немного авансом?— Нет. Только не раздражайся.— Ну, тогда ладно.Я поднялся, чтобы уйти. Она последовала моему примеру довольно медленно.— Я пойду искать этого персонажа, — сказал я. — Проводить тебя до магазина?— Лучше не надо, — ответила она. — Нам не разрешается приводить ухажеров к зданию.— Но я больше не твой ухажер.— Нет, — сказала Сюзетт. Она быстро поцеловала меня в губы и побежала. Потом остановилась и скрылась из виду, идя медленным шагом.Поиски М-ра Микки П. я начал в Белгравии.И я должен сказать, что я тащусь от Белгравии: не от того, чего тащатся папики, живущие здесь, и что они называют головокружительной вершиной бешеных извращений. Я вижу Белгравию, как Старый Английский Продукт, такой, как Смена Стражи или Савильские костюмы для гребли на лодках, или сыр Стилтон в больших коричневых китайских банках, и все те вещи, которые рекламируют в журнале Esquire, чтобы заставить американцев посетить красочную Великобританию. Я хочу сказать, что в Белгравии есть ящики с цветами, и навесы над дверьми, и фасады домов окрашеныразличными оттенками кремового цвета. Великолепная жизнь среди красных и зеленых просторных площадей за окном, мяуканья и машин дипломатов, и все доставляют к дверям, и маленькие ресторанчики, где педиковатые создания в обтягивающих хлопковых брюках спортивного покроя подают авокадо за пять фунтов.Казалось, что все, чего не хватает для полноты картины — это Король Тед собственной персоной. И я всегда, проходя через этот район, думал, что это великолепный бело-зеленый театр комедии, которым я восторгался, как бы грустно это не было.Итак, я рыскал по Белгравии в своем новом римском костюме, что было подвигом первооткрывателя в Белгравии, где люди все еще носят пиджаки, свисающие ниже того места, которое портные называют «сидячим». А на шее у меня висел мой Роллейфлекс, его я всегда держу наготове ночью и днем, потому что неизвестно, когда может случиться катастрофа, например, самолет рухнет на Трафальгар-сквер, и ее я смогу продать ежедневным газетам, в которые заворачивают рыбу или жареный картофель. Либо какой-нибудь скандал, например, известные персоны с различными нелицеприятными женщинами, его очень выгодно продал бы маленький Уиз.Это привело меня к Уэйн Мьюз Уэст. Как и остальные тихие Лондонские заводи, это была вполне сельская местность, с мостовыми, клумбами, тишиной и запахом конского навоза повсюду. Я увидел мотороллер «Веспа», припаркованный возле недавно построенной конюшни, и сгорбившуюся над деревянной кадкой возле хромированной входной двери фигуру в шелковом розовато-лиловом тайском летнем костюме.Я щелкнул пальцами, пытаясь обратить его внимание на себя.— Здорово, — сказал он, глядя вверх и улыбаясь мне. — Ты хочешь, чтобы я позировал для тебя возле моей «Веспы»?— Вам не могли выдать что-нибудь с четырьмя колесами? — сказал я. — Вы, наверное, из какой-нибудь испорченной маленькой страны?М-р Микки П. был не очень доволен.— Я разбил ее, — сказал он. — Это был Понтиак Конвертибл.— Это наше правило левой стороны такое неудобное.— Я знаю правила, в меня просто врезались.— Как всегда, — сказал я.— Что?— Стойте спокойно, пожалуйста, и улыбайтесь, если хотите такой снимок.Я щелкнул его несколько раз. Он стоял возле своего скутера, как будто это был арабский пони.— В вас всегда врезаются, — объяснил я. — Всегда вина лежит на другом.М-р Пондорозо прислонил свой скутер к стене Уэйн Мьюз Уэст.— Ну, я не знаю, — сказал он, — но в вашей стране очень много плохих водителей.Я перемотал катушку.— А в вашей стране они какие? — спросил я его.— В моей, — сказал он, — это не имеет значения, потому что дороги широкие, а автомобилей меньше.Я поглядел на него. Мне хотелось выяснить, откуда он, но я не хотел задавать прямых вопросов, что всегда мне казалось грубым путем разузнать вещи, которые при некотором терпении люди скажут тебе сами. К тому же, мы все еще были на подготовительной стадии, необходимой при встрече со взрослыми, неважно, какой расы.— Вы латиноамериканец? — спросил я у него.— Я родился там, да, но живу в Соединенных Штатах.— О, да. Вы представляете обе страны?На его лице появилась дипломатическая улыбка.— Я работаю в ООН. Пресс-атташе делегации.Я не спросил у него, какой.— Интересно, могу ли я спрятаться у вас дома от этого яркого света, чтобы поменять катушку?— Чтобы что?— Перезарядить камеру. Кстати, — сказал я, разглядывая его в галерее, — я думаю, что нам с вами надо поговорить о фотографии. Сюзетт прислала меня, вы ее встретили у Хенли.Он поглядел на меня осмотрительно и пустым взглядом, потом вновь вернулся к дипломатической улыбке и похлопал меня по плечу.— Заходи, — проговорил он, — я ждал тебя.Изнутри квартира выглядела клево и дорого — знаете, с покрытой стеклом белой металлической мебелью, американскими журналами, комнатными растениями и сифонами, но было ощущение, что ничто из этого не принадлежало ему, в чем я и не сомневался.— Выпьешь? — спросил он.— Спасибо, нет, я не буду, — сказал я ему.— Ты не пьешь?— Нет, сэр, никогда.Он уставился на меня, держа бутылку и стакан и казалось, что он впервые по-настоящему заинтересовался мной.— Тогда как же ты сдерживаешь себя?Мне так часто приходилось разъяснять это старшим собратьям, что это превратилось уже почти в рутину.— Я не использую кайф от алкоголя, — сказал я, — потому что весь нужный мне кайф я получаю от себя самого.— Ты вообще не пьешь?— Либо ты пьешь много, либо, как я, ты не пьешь вовсе. Ликер создан не для придачи энергии, а для оргий или для полного воздержания — это единственно мудрые отношения между мужчиной и бутылкой.Он покачал головой, и налил себе немного смертельного варева.— Так значит, ты — фотограф?Я понял, что мне нужно быть очень терпеливым с этим типом.— Так точно, — ответил я и продолжил, еще не подозревая, с какими странностями мне придется столкнуться. — Какие снимки вам нужны?Он выпрямился и напряг свой торс.— О, я бы хотел, чтобы ты сфотографировал меня.— Вас?— Да, это что, необычно?— Ну, да, немного. Мои клиенты обычно заказывают снимки с моделями, делающими то и се…Я пытался осторожно намекнуть ему на его странности. Но он сказал,— Я не хочу моделей, только себя.— Да я понимаю. А что вы будете делать?— Атлетические позы, — ответил он.— Только вы один?— Конечно. — Он видел, что я все еще был растерян. — В моей гимнастической форме, — добавил он.Он поставил стакан и бутылку и отправился в соседнюю комнату, пока я листал американские журналы, посасывая тоник. Потом он вышел одетый — клянусь, что ничего не выдумываю — в пару голубых баскетбольных кроссовок с белыми шнурками и черные трико. Его обнаженная грудь была покрыта густыми волосами, как рождественская открытка, а на голове у него была маленькая круглая купальная шапочка.— Можешь начинать, — сказал он.— Сколько поз вы хотите?— Около ста.— Серьезно? Это обойдется вам недешево… Вы хотите делать что-нибудь конкретное или просто позировать?— Я полагаюсь на твое вдохновение.— О" кей. Тогда просто ходите вокруг. Ведите себя естественно.Щелкая аппаратом, я продумывал основные вопросы, которые мог бы задать ему; мне было интересно, был ли он банкротом, или лунатиком, или у него были столкновения с законом, как у многих жителей столицей в эти дни. Этот сумасшедший латиноамериканец неуклюже бродил среди мебели в своих апартаментах, принимая нарциссические позы, будто он уже восхищался снимками этого огромного великолепного мужчины.Через какое-то время после этих движений в тишине — он потеет, я гоняюсь за ним, щелкая фотоаппаратом, словно профессор с сачком для бабочек, — он схватил свою выпивку, рухнул в белое, покрытое блестящей кожей кресло, и сказал:— Возможно, ты способен мне помочь.— Я тоже так думаю, М-р Пондорозо.— Зови меня Микки.— Как скажете, — сказал я ему, делая непоколебимый вид, и перезаряжая свой аппарат.— Дело вот в чем, мне нужно закончить исследование для своей организации о пути британского народа середины ХХ столетия.— Отлично, — произнес я, думая, как бы скорее добраться до сотни, и щелкая его сидящего, с животом, вываливающимся избалетных трико.— Я исследовал англичан, — продолжил он, — но у меня очень мало интересных идей насчет них.— Как долго вы их исследовали?— Недель шесть, думаю; я знаю, это не очень долгий срок. Но даже за это время я не увидел никаких перспектив.Микки П. вопрошающе глядел на меня в промежутках между глотками.— Даже погода неправильная, только взгляни в окно, — сказал он, — Английское лето должно быть холодным.Я понял, что он имел в виду. Старое солнце Сахары неожиданно вылезло на небо и перепекло нас в совершенно другую форму, отличающуюся от обычной сырой мягкотелой массы.— Попробуйте задавать мне вопросы, — проговорил я.— Ну, давай возьмем две главные политические партии, — начал он, и я сразу понял, что он подготавливается к большой речи.— Нет, благодарю, — выпалил я, — я не хочу быть задействованным ни в той, ни в другой.Его лицо немного вытянулось.— Они тебя не интересуют, в этом все дело?— А как же иначе?— Но ведь ваши судьбы разрабатываются по их инициативе…Я сфотографировал его небритое лицо ужасным крупным планом.— Если кто-либо, — перебил я его, — и разрабатывает мою судьбу, так это уж точно не эти парламентские чуваки.— Ты не должен презирать политиков, — возразил он мне. — Кому-то ведь надо заниматься домашним хозяйством.Здесь я отпустил свой Роллейфлекс, и начал бережно выбирать слова.— Если бы они занимались лишь домашним хозяйством и прекратили бы играть в Уинстона Черчилля и Великую Армаду, так как время оловянных солдатиков прошло, тогда бы их никто не презирал. Их бы просто не было заметно.М-р Пондорозо улыбнулся.— Я думаю, сказал он, — это бы подошло политикам.— Я надеюсь, — ответил я.— Тогда что ты скажешь о Бомбе? — спросил М-р П. — Что ты будешь делать с этим?Все понятно, я связался с настоящим зомби.— Послушайте. Никто во всем мире моложе двадцати лет ни капельки не заинтересован в этой вашей бомбе.— Ага, — оживился чудак-дипломат, его лицо при этом стало хитрым. — Вы, может и не заинтересованы — я имею в виду, здесь, в Европе, — но как насчет молодых людей в Советском Союзе и в США?— Молодые люди в Советском Союзе и в США, — процедил я ему сквозь зубы, — не дадут и маленького куска кошачьего дерьма за эту вашу бомбу.— Полегче, сынок. Откуда ты знаешь?— Мужик, это же только вы, взрослые, хотите уничтожить друг друга, и я должен сказать, говоря, как так называемый подросток — мневас вовсе не жаль. Разве что в процессе уничтожения друг друга вы убьете несколько миллионов нас, невинных ребятишек.М-р П. чуть раздражен.— Но ты же не был в Америке, не так ли? — прокричал он, — или в России, где ты мог бы поговорить с молодыми людьми!— А зачем мне ехать туда, мистер? Необязательно путешествовать, чтобы узнать, каково быть молодым — когда угодно и где угодно. Поверьте мне, мистер Пондорозо, молодежь интернациональна, как и старики. Мы все очень любим жизнь.Я не знал, сказал ли я сейчас чушь, или думает ли так же хоть кто-нибудь кроме меня во всей Вселенной. Однако, как бы там ни было, я верил в это, основываясь на своих собственных наблюдениях и разговорах со своим старым Папашей.М-р П., казалось, разочаровался во мне. Потом лицо его немного просветлело, он вопрошающе поднял брови и сказал:— Это оставляет нам лишь одну английскую тему, но очень важную… (при этих словах чудила в балетных трико поднялся и отдал честь)… И это Ее Величество Королева Британии!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Адрес был отпечатан, но имя вписали от руки.— О, сказал я, вертя эту штуку пальцами. — У тебя есть хоть малейшее представление о том, какие снимки ему нужны?— Я не вдавалась в подробности.— Не издевайся, Сюз. Ты ведь получаешь 25 процентов, не так ли?— А ты не можешь дать мне немного авансом?— Нет. Только не раздражайся.— Ну, тогда ладно.Я поднялся, чтобы уйти. Она последовала моему примеру довольно медленно.— Я пойду искать этого персонажа, — сказал я. — Проводить тебя до магазина?— Лучше не надо, — ответила она. — Нам не разрешается приводить ухажеров к зданию.— Но я больше не твой ухажер.— Нет, — сказала Сюзетт. Она быстро поцеловала меня в губы и побежала. Потом остановилась и скрылась из виду, идя медленным шагом.Поиски М-ра Микки П. я начал в Белгравии.И я должен сказать, что я тащусь от Белгравии: не от того, чего тащатся папики, живущие здесь, и что они называют головокружительной вершиной бешеных извращений. Я вижу Белгравию, как Старый Английский Продукт, такой, как Смена Стражи или Савильские костюмы для гребли на лодках, или сыр Стилтон в больших коричневых китайских банках, и все те вещи, которые рекламируют в журнале Esquire, чтобы заставить американцев посетить красочную Великобританию. Я хочу сказать, что в Белгравии есть ящики с цветами, и навесы над дверьми, и фасады домов окрашеныразличными оттенками кремового цвета. Великолепная жизнь среди красных и зеленых просторных площадей за окном, мяуканья и машин дипломатов, и все доставляют к дверям, и маленькие ресторанчики, где педиковатые создания в обтягивающих хлопковых брюках спортивного покроя подают авокадо за пять фунтов.Казалось, что все, чего не хватает для полноты картины — это Король Тед собственной персоной. И я всегда, проходя через этот район, думал, что это великолепный бело-зеленый театр комедии, которым я восторгался, как бы грустно это не было.Итак, я рыскал по Белгравии в своем новом римском костюме, что было подвигом первооткрывателя в Белгравии, где люди все еще носят пиджаки, свисающие ниже того места, которое портные называют «сидячим». А на шее у меня висел мой Роллейфлекс, его я всегда держу наготове ночью и днем, потому что неизвестно, когда может случиться катастрофа, например, самолет рухнет на Трафальгар-сквер, и ее я смогу продать ежедневным газетам, в которые заворачивают рыбу или жареный картофель. Либо какой-нибудь скандал, например, известные персоны с различными нелицеприятными женщинами, его очень выгодно продал бы маленький Уиз.Это привело меня к Уэйн Мьюз Уэст. Как и остальные тихие Лондонские заводи, это была вполне сельская местность, с мостовыми, клумбами, тишиной и запахом конского навоза повсюду. Я увидел мотороллер «Веспа», припаркованный возле недавно построенной конюшни, и сгорбившуюся над деревянной кадкой возле хромированной входной двери фигуру в шелковом розовато-лиловом тайском летнем костюме.Я щелкнул пальцами, пытаясь обратить его внимание на себя.— Здорово, — сказал он, глядя вверх и улыбаясь мне. — Ты хочешь, чтобы я позировал для тебя возле моей «Веспы»?— Вам не могли выдать что-нибудь с четырьмя колесами? — сказал я. — Вы, наверное, из какой-нибудь испорченной маленькой страны?М-р Микки П. был не очень доволен.— Я разбил ее, — сказал он. — Это был Понтиак Конвертибл.— Это наше правило левой стороны такое неудобное.— Я знаю правила, в меня просто врезались.— Как всегда, — сказал я.— Что?— Стойте спокойно, пожалуйста, и улыбайтесь, если хотите такой снимок.Я щелкнул его несколько раз. Он стоял возле своего скутера, как будто это был арабский пони.— В вас всегда врезаются, — объяснил я. — Всегда вина лежит на другом.М-р Пондорозо прислонил свой скутер к стене Уэйн Мьюз Уэст.— Ну, я не знаю, — сказал он, — но в вашей стране очень много плохих водителей.Я перемотал катушку.— А в вашей стране они какие? — спросил я его.— В моей, — сказал он, — это не имеет значения, потому что дороги широкие, а автомобилей меньше.Я поглядел на него. Мне хотелось выяснить, откуда он, но я не хотел задавать прямых вопросов, что всегда мне казалось грубым путем разузнать вещи, которые при некотором терпении люди скажут тебе сами. К тому же, мы все еще были на подготовительной стадии, необходимой при встрече со взрослыми, неважно, какой расы.— Вы латиноамериканец? — спросил я у него.— Я родился там, да, но живу в Соединенных Штатах.— О, да. Вы представляете обе страны?На его лице появилась дипломатическая улыбка.— Я работаю в ООН. Пресс-атташе делегации.Я не спросил у него, какой.— Интересно, могу ли я спрятаться у вас дома от этого яркого света, чтобы поменять катушку?— Чтобы что?— Перезарядить камеру. Кстати, — сказал я, разглядывая его в галерее, — я думаю, что нам с вами надо поговорить о фотографии. Сюзетт прислала меня, вы ее встретили у Хенли.Он поглядел на меня осмотрительно и пустым взглядом, потом вновь вернулся к дипломатической улыбке и похлопал меня по плечу.— Заходи, — проговорил он, — я ждал тебя.Изнутри квартира выглядела клево и дорого — знаете, с покрытой стеклом белой металлической мебелью, американскими журналами, комнатными растениями и сифонами, но было ощущение, что ничто из этого не принадлежало ему, в чем я и не сомневался.— Выпьешь? — спросил он.— Спасибо, нет, я не буду, — сказал я ему.— Ты не пьешь?— Нет, сэр, никогда.Он уставился на меня, держа бутылку и стакан и казалось, что он впервые по-настоящему заинтересовался мной.— Тогда как же ты сдерживаешь себя?Мне так часто приходилось разъяснять это старшим собратьям, что это превратилось уже почти в рутину.— Я не использую кайф от алкоголя, — сказал я, — потому что весь нужный мне кайф я получаю от себя самого.— Ты вообще не пьешь?— Либо ты пьешь много, либо, как я, ты не пьешь вовсе. Ликер создан не для придачи энергии, а для оргий или для полного воздержания — это единственно мудрые отношения между мужчиной и бутылкой.Он покачал головой, и налил себе немного смертельного варева.— Так значит, ты — фотограф?Я понял, что мне нужно быть очень терпеливым с этим типом.— Так точно, — ответил я и продолжил, еще не подозревая, с какими странностями мне придется столкнуться. — Какие снимки вам нужны?Он выпрямился и напряг свой торс.— О, я бы хотел, чтобы ты сфотографировал меня.— Вас?— Да, это что, необычно?— Ну, да, немного. Мои клиенты обычно заказывают снимки с моделями, делающими то и се…Я пытался осторожно намекнуть ему на его странности. Но он сказал,— Я не хочу моделей, только себя.— Да я понимаю. А что вы будете делать?— Атлетические позы, — ответил он.— Только вы один?— Конечно. — Он видел, что я все еще был растерян. — В моей гимнастической форме, — добавил он.Он поставил стакан и бутылку и отправился в соседнюю комнату, пока я листал американские журналы, посасывая тоник. Потом он вышел одетый — клянусь, что ничего не выдумываю — в пару голубых баскетбольных кроссовок с белыми шнурками и черные трико. Его обнаженная грудь была покрыта густыми волосами, как рождественская открытка, а на голове у него была маленькая круглая купальная шапочка.— Можешь начинать, — сказал он.— Сколько поз вы хотите?— Около ста.— Серьезно? Это обойдется вам недешево… Вы хотите делать что-нибудь конкретное или просто позировать?— Я полагаюсь на твое вдохновение.— О" кей. Тогда просто ходите вокруг. Ведите себя естественно.Щелкая аппаратом, я продумывал основные вопросы, которые мог бы задать ему; мне было интересно, был ли он банкротом, или лунатиком, или у него были столкновения с законом, как у многих жителей столицей в эти дни. Этот сумасшедший латиноамериканец неуклюже бродил среди мебели в своих апартаментах, принимая нарциссические позы, будто он уже восхищался снимками этого огромного великолепного мужчины.Через какое-то время после этих движений в тишине — он потеет, я гоняюсь за ним, щелкая фотоаппаратом, словно профессор с сачком для бабочек, — он схватил свою выпивку, рухнул в белое, покрытое блестящей кожей кресло, и сказал:— Возможно, ты способен мне помочь.— Я тоже так думаю, М-р Пондорозо.— Зови меня Микки.— Как скажете, — сказал я ему, делая непоколебимый вид, и перезаряжая свой аппарат.— Дело вот в чем, мне нужно закончить исследование для своей организации о пути британского народа середины ХХ столетия.— Отлично, — произнес я, думая, как бы скорее добраться до сотни, и щелкая его сидящего, с животом, вываливающимся избалетных трико.— Я исследовал англичан, — продолжил он, — но у меня очень мало интересных идей насчет них.— Как долго вы их исследовали?— Недель шесть, думаю; я знаю, это не очень долгий срок. Но даже за это время я не увидел никаких перспектив.Микки П. вопрошающе глядел на меня в промежутках между глотками.— Даже погода неправильная, только взгляни в окно, — сказал он, — Английское лето должно быть холодным.Я понял, что он имел в виду. Старое солнце Сахары неожиданно вылезло на небо и перепекло нас в совершенно другую форму, отличающуюся от обычной сырой мягкотелой массы.— Попробуйте задавать мне вопросы, — проговорил я.— Ну, давай возьмем две главные политические партии, — начал он, и я сразу понял, что он подготавливается к большой речи.— Нет, благодарю, — выпалил я, — я не хочу быть задействованным ни в той, ни в другой.Его лицо немного вытянулось.— Они тебя не интересуют, в этом все дело?— А как же иначе?— Но ведь ваши судьбы разрабатываются по их инициативе…Я сфотографировал его небритое лицо ужасным крупным планом.— Если кто-либо, — перебил я его, — и разрабатывает мою судьбу, так это уж точно не эти парламентские чуваки.— Ты не должен презирать политиков, — возразил он мне. — Кому-то ведь надо заниматься домашним хозяйством.Здесь я отпустил свой Роллейфлекс, и начал бережно выбирать слова.— Если бы они занимались лишь домашним хозяйством и прекратили бы играть в Уинстона Черчилля и Великую Армаду, так как время оловянных солдатиков прошло, тогда бы их никто не презирал. Их бы просто не было заметно.М-р Пондорозо улыбнулся.— Я думаю, сказал он, — это бы подошло политикам.— Я надеюсь, — ответил я.— Тогда что ты скажешь о Бомбе? — спросил М-р П. — Что ты будешь делать с этим?Все понятно, я связался с настоящим зомби.— Послушайте. Никто во всем мире моложе двадцати лет ни капельки не заинтересован в этой вашей бомбе.— Ага, — оживился чудак-дипломат, его лицо при этом стало хитрым. — Вы, может и не заинтересованы — я имею в виду, здесь, в Европе, — но как насчет молодых людей в Советском Союзе и в США?— Молодые люди в Советском Союзе и в США, — процедил я ему сквозь зубы, — не дадут и маленького куска кошачьего дерьма за эту вашу бомбу.— Полегче, сынок. Откуда ты знаешь?— Мужик, это же только вы, взрослые, хотите уничтожить друг друга, и я должен сказать, говоря, как так называемый подросток — мневас вовсе не жаль. Разве что в процессе уничтожения друг друга вы убьете несколько миллионов нас, невинных ребятишек.М-р П. чуть раздражен.— Но ты же не был в Америке, не так ли? — прокричал он, — или в России, где ты мог бы поговорить с молодыми людьми!— А зачем мне ехать туда, мистер? Необязательно путешествовать, чтобы узнать, каково быть молодым — когда угодно и где угодно. Поверьте мне, мистер Пондорозо, молодежь интернациональна, как и старики. Мы все очень любим жизнь.Я не знал, сказал ли я сейчас чушь, или думает ли так же хоть кто-нибудь кроме меня во всей Вселенной. Однако, как бы там ни было, я верил в это, основываясь на своих собственных наблюдениях и разговорах со своим старым Папашей.М-р П., казалось, разочаровался во мне. Потом лицо его немного просветлело, он вопрошающе поднял брови и сказал:— Это оставляет нам лишь одну английскую тему, но очень важную… (при этих словах чудила в балетных трико поднялся и отдал честь)… И это Ее Величество Королева Британии!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24