Это воистину патетическое зрелище. Такое мыслимо только у нас. Мы не похожи ни на какой другой народ на земле! Ничуть не похожи!— Да, нам совершенно необходимо заиметь собственного бога, причем безотлагательно. Невозможно требовать, чтобы наш народ поклонялся богу, которым пользуются другие, неполноценные расы. Наш народ очень религиозен, но он желает иметь собственного бога! Представление о некоем общем боге не что иное, как открытое издевательство над всей системой наших взглядов, и будет караться мерами, отныне распространяющимися на все виды преступлений.Подозрительный субъект шлялся в полусумраке по залу, с наглой ухмылкой просил милостыню, грубо толкал столики, расплескивая содержимое бокалов, если ничего не подавали.В дальнем углу сидела за столиком компания.— Да что за дьявольщина! Мы вам пиво заказывали с сосисками, а вы приносите шампанское. Безобразие, черт дери! Вы что, думаете, мы миллионеры, вроде этих жирных свиней?— Извините, я думал, господа — из высшего общества…— Тьфу, анафема! В другой раз получше смотри, а то тебе так засветят — не будешь спать на ходу!Пошатываясь, ввалился солдат, подсел к палачу и затарахтел ему в лицо:— Ну и вид у тебя дурацкий!.. Ты почему не в походной форме, а? Нет, вы гляньте на него, а!..— Тс-с… — прошептал кто-то рядом. — Ты что, не видишь, это палач.— Да вижу я, вижу! Только смотреть на него — со смеху помрешь! И это палач, а! Фу, да на что он такой годится! Пулеметы — вот что нужно! И гранаты!.. Это дело другое, ясно? Не под силу тебе ремесло, не тянешь, сразу видно!— Не болтай глупости! Еще как тянет, получше тебя. Ты, парень, зря не тарахти. Вы ведь с ним друг другу сродни, сам понимаешь.— Вот я и говорю, пусть пулеметом пользуется!.. Отличная вещь, современная, ясно тебе?.. Мигом, раз — и готово!.. Походная форма тебе нужна, ясно, старикан?— Не зарывайся, малый! Ты про войну-то меньше моего ночного горшка знаешь, не нюхал еще, по речам слышно!— Не знаю, так узнаю, понял?! Душу можешь дьяволу прозакладывать, что узнаю! Вот тогда увидите, черт побери!— Еще бы, уж если ты возьмешься!..— Да, и я, и другие ребята! Не беспокойся, мы свое дело знаем! И не трусливого десятка!— Молодец, парень, правильно!— Парень молодец, хоть он сегодня и многовато хватил пивка для своих неокрепших мозгов. Замечательно, что у нас в стране такая молодежь! Как тут не растрогаться старому человеку…— А ну вас, старичье… ничего вы уже не смыслите… Твое здоровье, палач! Тебя я одобряю! Ты да я — мы с тобой уж как-нибудь наведем порядок в этом мире!.. Ты чего не пьешь-то? Вот те на, чертяка несчастный! Взгрустнулось, что ли?За одним из столиков так хохотали, что гости и официанты стали оглядываться, молодая женщина прямо пополам переломилась.— Ясно, что нам необходима война! Война равнозначна здоровью! Народ, не желающий войны, это больной народ!— Верно, мир хорош лишь для грудных младенцев да для больных — вот кому нужен мир! А взрослому нормальному человеку он не нужен!— Окопы — вот единственное место, где приличный мужчина чувствует себя хорошо. Надо бы и в мирное время жить в окопах, а не в домах, они только изнеживают людей.— Да, свинцовый душ войны — вещь незаменимая! Здоровый народ не может обходиться без него дольше одного десятилетия. Иначе он начинает вырождаться — если он, конечно, действительно нормальный.— Да. И тот, кто прекращает войну, — предатель!— Это точно!— Долой предателей! Долой предателей!— Смерть им!— Даже если он одерживает победу. Потому что и в этом случае он бессовестно обрекает свой народ на полнейшую неопределенность мирного существования. Что такое война — известно и понятно, а когда народ живет в мире, ему со всех сторон грозят неведомые опасности.— Сущая правда.— Хватит, пора нам кончать с нашей пагубной размягченностью! Детей надо воспитывать для войны. Когда они учатся ходить, они должны учиться этому для военных нужд, а не просто для своих мамаш!— С этим делом скоро все уладится. Детьми мы будем заниматься сами, нельзя оставлять их на попечение безответственных родителей.— Разумеется.— Тем самым наше будущее можно считать обеспеченным.— Я слышу, друзья, вы говорите о войне, — сказал человек с отстреленным почти напрочь лицом, от которого сохранилась лишь нижняя часть, а над нею была красная шероховатая поверхность; он неуверенно приподнялся со стула. — Это радует мое сердце! Надеюсь, мне посчастливится дожить до того дня, когда наш народ снова гордо выйдет на поля былых сражений! И надеюсь, современная наука к тому времени достигнет таких успехов, что я тоже смогу принять участие! Мне прочитали в одной недавно вышедшей книге, что ученые полагают возможным сделать так, чтобы можно было видеть, а значит, и целиться непосредственно с помощью души. В таком случае вы найдете меня в самых первых рядах, и глаз мой будет зорок — ибо душа у меня, друзья, в полной сохранности!— Браво, браво!— Это замечательно!— Великолепно!— Таких людей рождает лишь великое время!— Да, недаром говорится, что война кладет печать благородства на человеческое чело! Это прекрасно видно!— Грандиозно!— Такой народ! Он воистину непобедим!— Да, ясно, что мы должны распространить свои идеи на весь мир! Было бы просто возмутительно, если бы мы не поделились этим с другими. А если какой-либо народ не захочет их принять, придется его истребить.— Разумеется. Ради его же блага. Для любого народа быть истребленным куда лучше, чем жить, не приобщившись к такому учению!— Разумеется!— Мир будет нам благодарен, когда он поймет, чего мы добиваемся.— Да, совершенно необходимо, чтобы человечество через какое-то время разрушало то, что оно раньше создало! Иначе утрачивается детская свежесть восприятия. Разрушение значительнее примитивного созидания, в котором проявляется лишь обыкновенная сила привычки. Настали великие, славные времена! Всегда найдутся старательные, работящие муравьи, чтобы созидать мир, об этом, право же, не стоит беспокоиться. Но дерзкие умы, способные единым махом смести игрушечный человеческий мирок, чтобы можно было все начать сначала, они являются редко, лишь тогда, когда мы оказываемся достойны их.— Да, мы абсолютно здоровый народ! Поэтому у нас хватает силы духа открыто заявить: мы любим то, что другие именуют угнетением. Лишь расслабленные, дегенеративные расы стараются его избежать. Всякий же сильный народ радуется занесенной над ним плетке и чувствует себя при этом превосходно!— Да, не правда ли? Больше всего окрыляет то, что в наших рядах мы видим молодежь. Молодежь — наша опора! Мужественная, несентиментальная современная молодежь! Повсюду становится она на нашу сторону, на сторону власть имущих! Молодые герои!— Да, хватает же смелости!— Кажется, кто-то что-то сказал?.. Значит, мне просто послышалось.Возникло какое-то волнение вблизи входной двери, люди зашептались, стали вскакивать с мест, вскидывать руки, все взгляды устремились в одном направлении. Шум пронесся по залу.— Да здравствуют убийцы! Да здравствуют убийцы!Двое хорошо одетых молодых людей симпатичной, самой обыкновенной наружности шли по проходу между рядами рук, с учтивой улыбкой кивали направо и налево. Весь зал поднялся, танцевальная музыка смолкла, и тот оркестр, что поприличнее, заиграл гимн, который слушали стоя. Тем временем трое официантов бесшумно бросились к вновь прибывшим, а поспешивший за ними метрдотель опрокинул столик с пивными кружками и графином красного вина на каких-то дам, которые тихо и горячо заверили его, что они ничуть не в претензии, после чего он ринулся дальше. Зал был переполнен, кому-то пришлось встать и уйти домой, а молодые люди расположились за освободившимся столиком.— Вот черт, теперь, куда ни придешь, обязательно сразу узнают.— Правда, фу ты, дьявол, — сказал второй и выпустил изо рта дым сигареты, вытянул ноги под столом в ожидании заказа. — Это начинает мне надоедать.— Да уж, если бы мы знали, что быть убийцей так обременительно, мы бы, наверно, его не пристрелили, этого малого. Кстати, он ведь вроде вполне ничего был парень.— Да, но по виду его было ясно, что он не наш.— Это-то конечно. Вид у него был черт-те какой.Негритянский оркестр опять наяривал фокстрот, тощая женщина с закутанным в платок ребенком прошла по залу, и даже персонал не обратил на нее внимания, так что немного погодя она сама вышла вон.— Придешь сегодня ночью трупы перетаскивать?— Трупы перетаскивать?— Ну да, надо перетащить кое-каких предателей, врагов нового мировоззрения, с кладбища в болото, там они будут на месте.— М-м…— М-м? Не хочешь?— Не знаю. Что-то мне идея не ясна.— Идея? Идея нашего движения, приятель!— Да, но… Они же умерли еще до того, как мы начали.— Ну и дальше?— Это уж, по-моему, черт-те что.— Как ты сказал? Ты не хочешь? Отказываешься? — Отказываюсь? Я только говорю, что, по-моему, это уж слишком.— Слишком! Может, это, по-твоему, глупо?— Нет, ну не то чтобы глупо…— Слушай, ты, собственно, что хочешь сказать? А ну выкладывай напрямик!— Что я хочу сказать?.. Какого ты черта в меня вцепился?— Отказываешься повиноваться приказу?! В рассуждения пускаешься, да?!— Отпусти, тебе говорят!— Ишь, чего захотел, так мы тебя и отпустили!— Да пустите же, дьяволы!— Слыхали, как он нас обзывает?!— Сволочь! Отказываешься!.. В перебежчики нацелился!..— Я не отказывался!— Нет, отказывался!— Чего с ним пререкаться, с перебежчиком! Кончай разговор!Грянул выстрел, и тело глухо бухнулось.— Унесите эту падаль!— Да ладно, пусть валяется, кому он мешает.Джаз продолжал греметь, молодая девушка повернула голову на тоненькой шейке.— Что это там такое? — спросила она.— Кажется, кого-то застрелили.— А-а.Небольшая компания пристроилась за дальним столиком.— Они тут все толкуют о том, что произойдет завтра, а знаете, что, по-моему, будет?— Ну?— Совсем не то, что воображают себе эти сопляки.— А что же?— М-м… — Свернув цигарку, он прикурил у соседа, сплюнул табачную крошку. — Мы ведь тоже умеем нажать на курок, когда надо. И между прочим, бог его знает, не у нас ли они научились кое-каким приемам — если только этому нужно учиться.— Вряд ли, к таким делам у всех в наше время природная склонность.— Конечно.— А недурно было бы еще чуточку прочистить человечество. Оно в этом явно нуждается.— Да, не возражаю принять посильное участие.Молодая женщина подошла и тихонько села рядом с палачом. Она была похожа на нищенку, но, когда она откинула платок с головы, лицо ее лучилось удивительным, щедрым светом. Она осторожно положила свою руку на его, и он повернулся к ней — кажется, она была единственной, на кого он посмотрел за все это время. О ней рассказ впереди.Музыка переменилась, оркестр получше в другом конце зала заиграл томное танго на тему старой классической мелодии. Обстановка была спокойная и одушевленная, но одному господину, как на грех, понадобилось выйти в туалет. Возвращаясь назад, он увидел, что негры сидят и наспех глотают бутерброды за столиком позади своей эстрады. Он подошел к ним с побагровевшим лицом.— Да как вы смеете, свиньи этакие! Сидеть и есть вместе с белыми людьми!Они изумленно обернулись. Ближайший из них приподнялся со стула:— Что? Что господин хочет сказать?— Что я хочу сказать! Ты смеешь сидеть тут и есть, обезьяна поганая!Чернокожий подскочил как на пружинах, и глаза его сверкнули, но он не решился ничего предпринять.— Хэлло, джентльмены! Хэлло! — заорал разгневанный господин, адресуясь к публике, и люди начали сбегаться, столпились вокруг него и негров. — Видали вы что-нибудь подобное? Это же неслыханно! Эти обезьяны сидят и едят вместе с нами !Поднялся страшнейший переполох.— Какая наглость! Неслыханно! Вы что, думаете, вам тут обезьянник?! Так, что ли, по-вашему?!— Нам тоже надо есть, как всем живым существам! — сказал один из негров.— Но не вместе с людьми, собака!— Есть! Вы пришли сюда играть ! А не есть!— Вы имеете честь играть для нас, поскольку нам угодно находить удовольствие в вашей музыке! Но извольте вести себя прилично, а иначе вас линчуют! Понятно?!— Полезайте-ка живо на место!— Ну! Пошевеливайтесь!Чернокожие и не думали исполнять приказание.— Да это же форменное пассивное сопротивление, господа! — сказал представительный джентльмен благородной наружности.— Ну! Долго еще ждать?!— Go on! А ну! (англ.)

Живо полезайте на эстраду!— Мы голодные! Нам надо поесть, чтобы мы могли играть!— Голодные! Нет, вы слыхали, а?!— Да, надо! И мы имеем на это право, — сказал огромный детина, с угрозой сверкнув глазами.— Право! Это у тебя-то есть какие-то права? Бесстыжий!— Да, есть! — сказал чернокожий, подступая.— Что?! Это ты белому человеку так отвечаешь, сволочь! — Он ударил чернокожего прямо в лицо.Негр сжался в комок, задрожал, как зверь, потом с быстротой молнии прыгнул вперед и всадил в него кулак, так что белый господин упал навзничь.Поднялась невообразимая кутерьма. Народ бросился к ним, весь зал пришел в неистовое возбуждение. Чернокожие сбились в тесную кучу, стояли напружинившись и ощетинившись, с налитыми кровью глазами и белым оскалом зубов, словно какие-то невиданные звери в человеческих джунглях. Грохнул выстрел, и один, отделившись от кучи, рыча и истекая кровью, бросился на белых, в ярости колотил всех без разбора. Остальные с ревом рванулись за ним, но были остановлены револьверами, выстрелы гремели непрерывно, и они, окровавленные, уползали за столы и стулья.— Ну что, будете вы играть? — крикнул симпатичный белокурый господин и разрядил свой браунинг туда, где они прятались.— Нет! — прорычали чернокожие.— У нас же есть другой оркестр! — воскликнул кто-то, пытаясь всех успокоить. — Есть же еще один!— К черту сентиментальную слякоть! Пусть вот эти играют! Ну-ка поднимайтесь, черномазые обезьяны!Их вытеснили из укрытий, и опять началась свалка, еще хуже прежней, сплошное безумие и столпотворение. Предметы носились в воздухе, как смертоносные снаряды, уличная шваль взгромоздилась на стулья и визжала. Негров гоняли по всему залу.— Кой черт! Ведь мы же все-таки цивилизованные!..— Что?! Скажешь это слово еще раз — пристрелю!— Цивилизация, черт ее возьми!Чернокожий детина, кажется тот, с кулаком, метался по залу, как бешеный зверь, пинками опрокидывая все на своем пути и раздавая смертельные нокауты направо и налево, но был настигнут метким выстрелом, схватился за грудь и рухнул, растянув губы в широкую пустую усмешку. Остальные, собрав разрозненные силы, вооружились стульями и крушили черепа всем, кому могли. Они дрались в слепом остервенении, излучая ненависть белками глаз, пока не падали, сраженные.— Кусаешься, трусливая собака! — рявкнул богатырь в военной форме полумертвому цветному, лежавшему на полу и стиснувшему челюстями его ногу, направил дуло вниз и послал в него пулю. Черные испускали страшные, диковинные воинственные клики, как в первобытном лесу, но белые не давали себя запугать, стойко удерживали позиции всего лишь с помощью оружия, револьверные выстрелы трещали, как пулеметные очереди. Это была жаркая, яростная схватка.Двое молодых убийц не принимали участия, сидели и забавлялись, наблюдая за происходящим, — они свое сделали.Наконец оставшиеся в живых негры были оттеснены в угол и окружены. Их сопротивление было сломлено, пришлось им сдаться на милость победителя.— Ну то-то же! — Белые перевели дух.— Живо на эстраду!Чернокожих вытолкнули на эстраду и заставили взять инструменты.Мощный господин в смокинге уселся перед ними верхом на стуле и направил на них дуло револьвера.— Кто не будет играть — прикончу! — объявил он.И негры играли. Жутко, неистово, с налитыми кровью глазами, с окровавленными руками и лицами, играли, как бешеные. То была музыка, дотоле неслыханная, исступленная, устрашающая, как полночный вой в джунглях, как грохот барабана смерти, когда племена сходятся в лесу после захода солнца. Исполинского роста негр стоял впереди всех и, стиснув зубы, выбивал, как одержимый, бешеную дробь, из зияющей раны на его голове струйка бежала по шее, и разодранная сорочка ярко краснелась. Он бил и бил окровавленными кулачищами, и звуки остальных инструментов примешивались к громовой дроби, сливаясь в единый нечленораздельный рев.— Великолепно! Великолепно!Белые танцевали, подпрыгивали и подскакивали в лад музыке. Танцевали повсюду, по всему огромному залу, все бурлило, как клокочущее варево в ведьмином котле. Лица горели после боя и от жары в помещении, тяжелые испарения расходились душными волнами, умирающие хрипели, валяясь между столиками, их отшвыривали ногами танцующие пары. Шар под потолком, переливаясь всеми цветами, вертелся над смрадной гущей. Женщины сияли сладострастием и красотой, бросали пылкие взгляды на огромного, истекавшего кровью негра и вдвигали свою ногу между ног кавалера, мужчины упруго прижимали их к себе, распаленные взглядами и горячим револьвером, что висел, болтаясь, у них на поясе.
1 2 3 4 5