Там и заночевали. Лишь на другой день стюардесса объявила: «Пересекли Государственную границу». Под крылом — выженные плоскогорья, они становятся все выше и угрюмее, потом снега Гималаев и, наконец, серовато-зелёный ковёр долин. В самолёте не много народу. В основном советские специалисты, летящие за рубеж работать на стройках. В туалеты самолёта — очередь. Идёт переодевание. В Москве было минус 10, а в Карачи, как объявили по радио, плюс 25-Выходят принарядившиеся.На световом табло зажглось: «Не курить, пристегнуть ремни».Снижаемся, и все быстрее мелькают под нами одинокие домики, пальмы, бетон полосы. Сели. В лицо ударяет влажный, какой-то очень плотный горячий воздух. И запах. Запах Востока.Впервые он поразил меня год назад, когда мы так же выходили из самолёта, прилетев в Индию. Это было в Дели. Потом то же повторилось в Бирме, в Рангуне. Сейчас в Пакистане — тоже. Запах сложный — дыма сгоревших пахучих трав, каких-то пряностей, неизвестных растений. Этот запах преследует вас всюду. Он варьирует от страны к стране по силе и оттенкам, но по нему вы с закрытыми глазами можете сказать, что вы на Востоке.Был уже вечер, короткие минуты полыхающего лимонным цветом заката перед полной темнотой. И на этом фоне особенно резко, контрастно, но почему-то гармонируя с окружающим, горели ртутные лампы на столбах.Первый незнакомый иностранный город всегда волнует. А у меня для волнения были двойные основания. Мы опоздали, и самолёт, на котором я должен был продолжать полет, уже улетел. Я стоял в низком, современном, из стекла здании аэропорта перед своими шестью неподъёмными тюками, а несколько высохших — кожа и кости — полуголых носильщиков, отталкивая друг друга, почти требовали, чтобы я разрешил им тащить свои вещи. Тащить их, наверное, куда-нибудь было надо, но я не знал куда именно. И зачем.Через стеклянную дверь я видел такси, хозяин которого также изо всех сил махал мне рукой и что-то кричал.Такие же худые служащие у весов также что-то кричали друг другу, временами указывая на меня. По отдельным словам я понял, что они говорят по-английски. Я начал им объяснять, что мне надо лететь дальше, но мой самолёт улетел. Теперь мне надо найти компанию, самолёт которой доставил бы меня в Сидней. Я хотел бы улететь как можно скорее.Из моей фразы клерк понял лишь то, что я пытаюсь говорить по-английски. По-видимому, у нас обоих были очень сильные, но разные акценты, которые, сложившись, лишили нас возможности понимать друг друга.Наступила ночь, все наши, кто прилетел вместе со мной, уже уехали. Вдоль стены шли конторки представителей различных компаний: английских, американских, итальянских, нашего родного Аэрофлота… Красочные плакаты над каждой конторкой приглашали лететь в любой пункт мира именно их самолётами. Но клерков за стойками не было. Никто не боролся за то, чтобы я согласился лететь на их самолёте.И тут я услышал у одного из окошечек русскую речь: «Черт побери…» Через минуту мы познакомились. Его звали Юра Кошелев. В Москве мы бы прошли мимо друг друга, не улыбнувшись. Но здесь мы сразу же стали почти что родственниками. Юра тоже спешил, только в Токио. Он тоже пытался пробиться через языковый барьер, но более удачно, чем я.Наконец кто-то заинтересовался нами. Выяснилось, что можно лететь по-прежнему английским самолётом, но тогда надо сидеть весь день в Карачи. Можно лететь итальянским. Он улетает завтра в семь утра. Правда, меняется маршрут. Самолёт будет садиться в Индии, Таиланде, Сингапуре. У меня нет виз в эти страны. Короткий разговор клерка с какой-то мисс из «Алиталиа» (так называется итальянская компания) и на меня дано магическое «О'кей». Это значит, ваши билеты закомпостированы. В итальянском «Дугласе» На другое утро я уже сидел в длинном салоне итальянского «Дугласа». «Дуглас-8» был по тому времени современный самолёт. Он вмещал сто с лишним пассажиров. Скорость его достигала тысячи с лишним километров в час. Это был мой первый полет на иностранном самолёте. Присматриваюсь. После взлёта стюардессы куда-то исчезли и появились уже преображённые. Строгая форменная одежда заменена на домашние платья, правда чуть-чуть стилизованные, так что эмблема компании на груди или воротничке воспринимается как украшение. Предстоит длинный полет, люди устают, им надоедает смотреть на стюардессу в форме, а вот улыбающуюся красивую девушку видеть всегда приятно. Потом было много других экипажей, и я любовался и стюардессой-индианкой в сари, и японкой в кимоно.Мы уже позавтракали, когда пришло время пристегнуть ремни перед посадкой в Бомбее. О Бомбее сказать мне нечего. Час ожидания в аэропорту. Пальмы за лётным полем. Холмистый пейзаж. Где-то рядом, но недосягаемый — знаменитый висячий сад Бомбея.Летим дальше. Впереди Бангкок — столица Таиланда. Таиланд — это бывший Сиам. Читал у Паустовского, что там, в Бангкоке, есть кладбище, где среди густой травы стоит большой белый слон из мрамора, грустно склонив голову. А под ним надпись по-русски и по-сиамски: «Здесь лежит Маруся Весницкая — королева Сиама». Та самая гимназистка из Киева, в которую был влюблён юный Паустовский и все его товарищи и которую увёз с собой в Бангкок заезжий сиамский принц.В Бангкоке нас встречают надменные упитанные чиновники в одежде полувоенного покроя. Очень красивые девушки из наземного обслуживания похожи на японских кинозвёзд. Ни тени раболепия перед пассажирами европейского лайнера. Скорее, наоборот, сквозит усталое равнодушие хозяина, которому надоели частые гости. Все сдают паспорта, и я сдаю свой. Пауза, удивлённый взгляд, пауза:— Проходите…Правда, далеко не ушли. Вылет через час, после заправки.Жара невыносимая. Единственное спасение — стеклянный зал ожидания, где работает «айркондишн». На противоположной стороне поля, за взлётной полосой, видны грязно-зелёные, полукруглые бараки американской армии, большие грузовые самолёты. Это «Геркулесы», самолёты фирмы «Локхид», те самые, на которых мне придётся летать в Антарктиде.Опять в воздухе. Спасение от жары только в полёте. Курс — на Сингапур. Там последняя дозаправка перед Австралией. Время бежит. Надо бы уснуть. Ведь практически не спал уже двое суток. Но жалко прозевать посадку в Сингапуре. И я не пожалел, что не спал. Мы садились в Сингапуре уже к вечеру. Внизу были сплошные облака. Мы пробили один слой, тонкий, почти прозрачный, за ним второй, третий. После каждого слоя цвет освещения менялся: становился все более жёлтым. Наконец, мы пробили последний слой, уже совсем лимонного цвета, и внизу открылась панорама сотен островов, заливов, резкая линия тёмных берегов на фоне светлой воды и наконец залитый огнями огромный город и освещённые корабли на рейде. Все в лимонном свете. Может быть, этот свет имел в виду Вертинский, когда пел о бананово-лимонном Сингапуре.Снова короткая стоянка — заправка горючим, смена экипажа. Снова бар, соки и магазинчики, забитые японскими транзисторами. Наконец уже в темноте мы взлетели для последнего перелёта в Австралию. Сейчас, наверное, усну И тут стюардесса принесла бланки для заполнения таможенной декларации — документа, необходимого при въезде в любую страну. Там имеется ряд вопросов (разные в разных государствах), отвечая на которые вы ставите таможню в известность о ввозе в страну тех вещей, которые её интересуют. Австралийская таможня считается одной из самых строгих в мире. Вам дают сначала листок, который содержит такие вопросы: «Везёте ли Вы продукты, включая консервы?» Ответьте: «да», «нет». «Везёте ли Вы изделия из меха?» «Есть ли у Вас предметы, предназначенные для подарков другим?» И так далее.Да — нет, да — нет… Внизу написано. «Таможня может проверить Ваш багаж. Если Вы ответили неправильно…»Я старался отвечать правильно. И в результате почти на все вопросы анкеты ответил «Да».Первый листок забрали и принесли второй, где надо было дать объяснения по всем вопросам, на которые вы ответили «да». Требовалось написать, какие это вещи, сколько их, сколько стоят. Но разве запомнишь, сколько меховых рукавиц или подарочных матрёшек лежит в моих шести тюках! Открыл бумажник, где лежали шесть квитанций на шесть сданных в багаж тюков, но квитанций не было. Они, наверное, выпали из паспорта где-то между Пакистаном и Австралией.От волнения не спал всю ночь, заснул только под утро. Разбудили меня, когда самолёт уже садился в Сиднее. И вот я уже стою в очереди пассажиров. Сначала проверка паспортов и виз, потом багажа и таможенных деклараций.Моя очередь. Предъявляю свои листочки. Один заполненный «да, да, да…». Второй пустой. Объясняю кое-как:— Чтобы заполнить второй листок, надо открыть вещи, посмотреть. А вещи… Вот они, целая груда. Но у меня нет квитанции, чтобы их получить. Я где-то потерял квитанции…Таможенник удивляется. — Русский? В Антарктиду? О'кей! Забирайте вещи.И он ставит штамп «Прошёл таможню» на все тюки и чемоданы, не глядя. Гора упала с плеч.Сидней — большой город на берегу океана. Здесь очень тёплый, почти тропический климат. Интенсивный, «американский» темп жизни, тысячи автомашин, сумчатые медведи коала в городских садах. Мы были здесь три дня год назад, а сейчас город не интересовал меня. Только вперёд, в Новую Зеландию…Самолёт в Новую Зеландию летит через три часа. Места и «О'кей» на меня есть, груз получен, вещи сданы. Теперь осталось только сесть в самолёт. Сейчас, когда я и груз в полной сохранности ждём последнего прыжка, наступила реакция. Сразу навалилась усталость. За последние четыре дня спал дважды часа по четыре. Первый раз в Алма-Ате, второй — в Карачи. Остальное время — в воздухе или в ожидании самолётов. Зашёл в кафе выпить пепси-колы и заснул на стуле. Правда, сразу проснулся, когда стал падать. Решил ходить. Так не уснёшь. Выяснил: в аэропорту для транзитных пассажиров есть душ. Пошёл помылся, сменил рубашку, стало чуть легче.Когда началась посадка в самолёт, я стоял одним из первых в очереди. Не помню, как садились другие люди, как производился взлёт, проснулся лишь через три часа. Разбудили, просят поднять столик. Приглашают пообедать. Внизу Тасманово море. Через час желанный Крайстчерч. Конец первого этапа моего пути. «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА МАК-МЕРДО, СЭР» Первые американцы …Душа — не путешественница; мудрый человек остаётся дома, и, когда потребности или обязанности по какому-либо поводу зовут его из дома или призывают в чужие земли, он душой всегда остаётся дома и одним выражением своего лица показывает людям, что он в своих странствиях совершает миссию мудрости и добродетели и посещает города и людей, как хозяин, а не как беглый бродяга или слуга… Дж. Неру «Открытие Индии» Трех часов сна в самолёте оказалось достаточно, чтобы освежиться и быть способным оценить обстановку. Из Сиднея я дал американцам телеграмму, сообщив, когда прилечу. Получили ли они её? Приедет ли кто-нибудь меня встречать? Если да, то кто и как я их узнаю? Как держать себя при встрече? Ведь первое впечатление важно на будущее.Рубашка опять помялась. И эта чёртова боевая пирога из Таиланда. Я купил в Бангкоке чудесную игрушку, сувенир — старинную боевую пирогу, ощетиненную поднятыми для удара вёслами, с гребцами и солдатами. С тех пор я везде таскаю её с собой в руках. Она такая хрупкая, что даже в коробке может повредиться. Её можно только носить в руках.Выйду я к американцам с пирогой в одной руке, чемоданчиком в другой, кино— и фотоаппаратами на плечах, даже протянуть руку не смогу для приветствия.Погода в Новой Зеландии после тропиков и даже Сиднея мягкая, не жарко. В самый раз ходить в пиджаке. Волнуюсь. Идём к зданию аэропорта. Там небольшая кучка встречающих. Среди них выделяются каким-то командировочным видом трое. Попробовал улыбнуться им. Они расплылись в ответ. Машут руками. Да, это они. Судя по улыбкам, все мои вопросы снимаются.Снова сначала таможня, и тут неожиданная задержка. Представитель департамента сельского хозяйства пришёл в смущение, узнав, что я сходил на землю в Пакистане, Индии и Таиланде. Он боялся, что на своих ботинках я занесу в страну какие-нибудь микробы. Однако, выяснив, что я никаких ферм по пути не посещал, он успокоился, и я оказался в руках трех богатырей. Это были: доктор Крери — научный руководитель антарктической программы США, Филлип Смит — оперативный руководитель этой программы и Эдди Гуддейл — представитель научной американской антарктической программы в Новой Зеландии.Крери — известный во всем мире гляциолог. Руководитель многих санно-тракторных походов в Антарктике, дрейфовавший на ледяных островах в Арктике, работавший на ледяном куполе Гренландии. Его перу принадлежат признанные во всем мире труды. Я знал его только по работам, видел же впервые. Он оказался чуть выше среднего роста, широкоплечий, лет так под пятьдесят. Лицо немного усталое, добродушное, глаза с хитринкой. Большие, чёрные, мопассановские усы. Потом ребята сказали мне, что он старый холостяк. Может быть, отчасти и поэтому он мог проводить столько времени во льдах и в море. Это же являлось предметом многочисленных шуток, но Крери лишь добродушно шевелил усами и смеялся громче всех. Оказывается, он читал мои работы и некоторые из них ему даже нравились. То, что Крери знал меня по моим публикациям, было очень важно для моей работы на американской станции.Филлип Смит, или просто Филл, как он отрекомендовался, выглядел типичным американцем, под стать своему имени. Очень высокий, худой, с манерами нашего рубахи-парня, только ещё более уверенного в себе. Простые манеры так не соответствовали высокому посту, который он занимал, что я сначала даже не понял, кто он, принял его за одного из рядовых инженеров, товарищей Крери.Третий — мистер Эдди Гуддейл — был тоже очень высоким, но уже почти стариком, лет шестидесяти. Очень прямой, как отставной военный, с продолговатой лысой головой, на которой были гладко выбриты остатки волос. Очки в тонкой оправе. Вид и манера разговаривать очень представительные. Но он чему-то засмеялся, и я тут же понял, что Эдди — простой человек. Это так и должно быть, ведь Эдди — старейший полярный волк, участник ещё экспедиций адмирала Бёрда в Антарктику. За его плечами не одна зимовка. А раз так, то уже работает как бы чувство братства.Американцы взвалили на плечи мои чемоданы и ящики и быстро дотащили все до машины Эдди. Снова улыбки.— Езжай отдохни. Увидимся завтра.Через полчаса я уже сидел в комнате тихой гостиницы «Стон Хоре» — «Каменная лошадь», собираясь лечь спать.Наступал вечер, но ещё светило солнце. Тишина стояла почти деревенская. Небольшое окно со старинными медными, кованными, по-видимому в кузнице, крючками и запорами. Нехитрая обстановка. Старинный сервант у стены, двуспальная кровать, накрытая тоже бабушкиным стёганым лоскутным одеялом. За окном — подстриженные газончики пустынной улицы, у подъездов аккуратно увитых зеленью домиков — автомобили выпуска 30-х годов. Не очень яркое голубое небо, всегда покрытое кучевыми облачками. Воздух свежий, прохладный. Тишина. Покой. Не надо думать о самолётах, багаже, пересадках. Я долетел всё-таки. Теперь поспим, и новый день покажет, что делать. В Крайстчерче На следующее утро, 18 января, я проснулся от того, что кто-то нежно, но настойчиво что-то спрашивал у меня. Открыл глаза. Не понял сразу, что к чему. Увидел серые, смеющиеся глаза девушки в белом передничке.— Доброе утро, сэр. Сэр желает кофе или чай?Да ведь это Новая Зеландия! Я совсем забыл традиции маленьких гостиниц этого города, которые мы узнали год назад. Смеюсь над самим собой.— Чая, пожалуйста. Доброе утро.— С молоком, сэр?— Да, пожалуйста.Вторая женщина везёт столик на колёсах. На нем кофе, чай, молоко, печенье. Это традиционный в местных гостиницах способ будить постояльцев утром. Горячий кофе или чай в постель полусонному человеку. Улыбка горничной:— Доброе утро, сэр! Извините, сэр, вы, наверное, устали вчера?Важно ведь проснуться утром с улыбкой. Даже если и устал вчера. Год назад я жил здесь с нашими ребятами в другой подобной же гостинице. Два этажа. Двадцать комнаток. На первом этаже — маленькая столовая. Напротив — конторка, в которой по очереди сидят хозяин или хозяйка. Тут же рядом с конторкой комнаты, в которых они живут. Гостиницы обычно с пансионом, то есть с трехразовым питанием, включённым в стоимость номера. Завтраки, обеды и ужины в такой столовой — это почти ритуал. За центральным столом обычно сидят хозяин и хозяйка с детьми. Все на другой же день знают друг друга. Обстановка семейная.В воскресенье маленькие города Новой Зеландии как будто вымирают. Первый день в Крайстчерче был воскресеньем. На улицах ни души. С удовольствием прошёлся по тихим улочкам до центральной площади, где стоит высокий готический собор. Возле него — сквер. Чуть дальше речушка с дикими утками и парк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16