Довольно много аналогичных сигналов поступило и из других больниц Парижа и провинции. Подобный размах невольно наводит на мысль, а не являются ли эти предсказания о трагической гибели — в сущности это были смерти путем внушения — частью какого-то единого плана? Не столкнулись ли мы с преступной организацией среди предсказателей судеб? Конечно, подобное предположение может показаться весьма необычным и даже нелепым, поскольку слабо просматриваются причины, которые могли бы вызвать к жизни такого рода шайку. Ну а если речь идет о попытке посеять панику и породить комплекс отчаяния у ряда лиц, чья доверчивость в отношении глашатаев будущего мало в чем изменилась по сравнению со Средневековьем.
Поскольку в этом случае над жизнью многих сограждан нависла бы очевидная опасность, то не следовало ли бы провести более тщательное расследование, чтобы раскрыть всю подноготную этой темной истории?»
Заметка не удостоилась чести быть вынесенной на первую полосу и выглядела весьма буднично. Но для Морана она была более чем многозначительна, поскольку отвечала его собственным подозрениям. Он не без резона полагал, что подобную банду мог организовать только Желтая Тень. Уж слишком хорошо были известны преступные намерения последнего. Грозный монгол, располагавший неисчерпаемыми финансовыми возможностями, путем террора стремился сокрушить западную цивилизацию. По его глубокому убеждению, она вела человечество к самоуничтожению и её следовало заменить на менее претенциозный образ жизни, ближе к природе. Поскольку в добрую волю людей он не верил, то был готов навязать свой новый порядок силой, а для достижения этой цели его демонический ум не видел иного способа, кроме террора. Внутренне Боб был абсолютно убежден в неискренности провозглашенных месье Мингом целей. Человеколюбие и желание осчастливить людей слишком уж не соответствовали образу мышления этого персонажа, в сущности, настоящего монстра в силу присущей ему жестокости и безжалостности, двоедушии и свирепости. Удивительно, но эти качества уживались в нем с на редкость развитым умом и обширными знаниями, что делало его ещё более грозным противником. Около года тому назад Боб Моран и его друг Билл Баллантайн вступили в жесткую схватку с Мингом, украсившим себя псевдонимом Желтая Тень. В результате сложного стечения обстоятельств они сумели одержать над ним верх. В итоге Баллантайн прикончил его, а тело изверга было засыпано обвалившимися скальными породами.
«Давай-ка поразмышляем над всем этим делом на холодную голову, — решил про себя Боб, засовывая вырезку обратно в досье. — Итак, я собственными глазами видел, как Минг преставился, но в то же время склоняюсь к тому, что сегодня после обеда нечаянно встретил его. Кроме того, создается впечатление, что вся эта цепь драматических смертей через убежденность в их неотвратимости — дело его рук…»
Он задумался, подперев ладонью подбородок. Где-то в глубине души, вынужден был признать Моран, он вопреки очевидным доказательствам по сути никогда не верил в то, что Желтая Тень сгинул. Так значит?..
— В этом вопросе должна быть полная ясность, — громко возвестил он, как бы убеждая самого себя. — И установить истину должен я сам!
С этими словами он схватил трубку стоявшего на письменном столе телефона и быстро набрал номер.
— Алло?.. Говорит Боб… Могу ли я переговорить с профессором Клэрамбаром?..
— Сию минуту, месье Боб. Я соединю вас с его кабинетом…
Раздался щелчок. Прошло несколько секунд. Еще щелчок и радостный, какой-то ребячий возглас:
— Алло? Это вы, Боб? Чем обязан удовольствию слышать вас почти в разгар ночи?
— Надеюсь не побеспокоил вас, профессор?
— Не волнуйтесь, Боб. Я все ещё работал… К тому же, вы никогда и ни при каких обстоятельствах мне не мешаете. Всегда рад поговорить с вами. Но, полагаю, вы не звоните мне в столь поздний час с единственной целью обменяться банальностями.
— Ну, конечно же, нет… Я просто хотел выяснить жива ли ещё ваша старушка. Та, что с передним приводом?
— Разумеется. Жером пользуется ею при крупных закупках.
— Не могу ли я одолжить её у вас на несколько дней, профессор?
— Что за вопрос, Боб. Только предупреждаю, что она неважнецки выглядит. По сравнению с вашим «ягуаром» — просто курам на смех…
— Мне, как раз, это и нужно. Видите ли, «ягуар» уж очень бросается в глаза и поэтому не годится в том деле, что я задумал. Кстати, хотел спросить и насчет «Поляроида», которым вы пользуетесь для работы…
— Так вам нужно сделать несколько моментальных снимков?
— Именно так, профессор. Могу ли я на него рассчитывать?
— Ясное дело, Боб. Колымага и фотоаппарат вам понадобятся сию же минуту?
— Нет… Но завтра меня бы устроило…
— Тогда Жером все доставвит вам утречком вместе с пленками для «Поляроида». Но, Боб, будьте осторожны и не попадитесь опять в какую-нибудь передрягу…
— Будьте спокойны на этот счет, профессор, — расхохотался Боб. — До скорого и спасибо вам огромное…
— Пока, Боб…
Оба одновременно положили трубки. Боб откинулся в кресле. На его лице застыло озабоченно-решительное выражение, которое, наверное, бывает у матодора, который позабыл шпагу и посему готовится схватить разгневанного быка прямо за рога.
— Чтобы прояснить загадку, — тихо произнес он, — остается лишь одно: сделать фотографию этого обезьяньего вожака.
На следующий день в середине пополудни довольно неказистая развалюха неопределенного серого цвета, протянувшись вдоль набережных Анатоля Франса и Орсэ, прошмыгнула по мосту Альма и, повернув вправо, выехала на набережную Конферанс. Ни одна душа не узнала бы Боба Морана в сомнительного вида водителе этого ветхого драндулета. Растрепанная борода, сооруженная из приклеенных прямо на кожу волосинок, скрывала всю нижнюю часть лица, а потертая и измятая шляпа была нахлобучена прямо на глаза. Одежда висела на нем мешком, была основательно заношена, поскольку когда-то принадлежала покойному супругу консьержки мадам Дюран. Более того, он нарочно перепачкал себе лицо и руки так, чтобы в таком виде походить на одного их этих скользких и сомнительных полукорабейников-полукоммивояжеров, всюду суетящихся по своим бог весть каким темным делишкам. А уж кряхтевший от старости «ситроен» профессора Клэрамбара достойно завершал это полнейшее перевоплощение Боба. Единственной вещью, никак не вязавшейся с общим замызганным обликом, был превосходный фотоаппарат «поляроид». Это чудо современной техники, вдвое дороже самой колымаги было небрежно брошено на переднее сиденье рядом с Мораном.
Уличный фокусник находился на том же месте, что и накануне, заставляя обезьянку выделывать все положенные ей трюки. Боб остановил машину неподалеку от него и, взяв в руки «поляроид», выдвинул гармошку меха. Он тщательно приладил телеобъектив, поставил диафрагму и с помощью дальномера навел на резкость. Затем терпеливо дождался момента, пока интересующий его человек не поднял голову, и тут же незаметно сфотографировал его. В любом случае, даже если бы этот любитель обезьян и обратил, не подав однако виду, внимание на его действия, вполне мог бы посчитать его за любителя живописных снимков. Открыв соответствующую створку, Боб дернул за бумажный язычок, протягивая пленку на кадр вперед, и включил механизм проявления отснятой сцены. Выждав с часами в руке ровно минуту, Моран открыл тыльную крышку аппарата и оторвал по срезу готовое фото. Промокнув его войлочным тампоном, смазанным в спецрастворе, он зафиксировал изображение. В итоге получилось великолепное клише размером 9х12 см. Положив снимок плашмя на сиденье, Боб извлек из кармана лупу с сильным увеличением и принялся старательно изучать черты лица нищего. Это занятие отняло у него довольно много времени, но, когда Моран выпрямился, никаких сомнений у него не оставалось.
— Да, это, несомненно, месье Минг! — пробормотал он. — Если у кого-то ещё и могли в силу невероятной случайности оказаться точно такие же глаза, то одновременное полное совпадение ещё и черт лица — выше всех допустимых норм вероятности. Утверждают, что у любого из нас где-то в мире бродит двойник, но только не у Минга. Два подобных существа существовать параллельно не могут — такого Земля просто не выдержала бы…
У Морана появилось ощущение, что на него внезапно навалилось что-то сверхтяжелое и настолько очевидное, что выходило за рамки его понимания, грозя раздавить его.
«Но как Минг мог очутиться здесь, — вопрошал он себя, — если я самолично видел, как он погиб? Если бы я был человеком суеверным, не преминул бы поверить в какое-то колдовство.. Но, пожалуй, ничто со стороны Минга не в состоянии удивить меня…»
Воистину так, и едва лишь Боб принял как данность сначала возможность, а затем и очевидность воскрешения из мертвых своего заклятого врага, как он с присущим ему хладнокровием тут же принялся всесторонне оценивать возникшую ситуацию.
«Если Минг жив, это значит, что он намерен продолжать творить зло и множить новые преступления. И если кто-то и маячит за ширмой криминальной организации профессиональных предсказателей судеб, о чем говорилось в статье „Фигаро“, то этим человеком может быть только он. Следовательно, мой долг — вновь включиться в борьбу с ним и попытаться на сей раз окончательно обезвредить его.»
Придя к этому выводу, Моран даже вздрогнул. Его страшила сама мысль о том, что в силу долга придется опять помериться силами с чудовищным монголом. Было время, когда Бобу удалось выйти из противостояния Желтой Тени, но лишь по той простой причине, что у Минга тогда по отношению к нему был старый долг признательности — единственно доступное ему доброе чувство. Но спрашивается, до каких пор Желтая Тень будет щадить человека, который ставил под угрозу само его существование и, естественно, все задуманные им демонические деяния?
На какое-то мгновение Моран чуть не поддался искушению уступить охватившему его чувству страха, броситься прочь, куда глаза глядят, и понадежнее укрыться в каком-нибудь забытом Богом и людьми дальнем уголке. Но он не был из числа тех людей, которые руководствуются только эгоистическими мотивами. Даже в том случае, когда, как это стало теперь очевидным, над его жизнью нависла смертельная опасность. Раз Желтая Тень вернулся, чтобы снова угрожать судьбам человечества, то его прямой долг, считал он, — не колеблясь, выступить против этого монстра, даже если единственным вознаграждением за этот благородный жест будет собственная гибель.
Глава 3
Моран припарковал свой «ситроен» чуть подальше и стал ждать. Прошло почти два часа, прежде чем таинственный уличный фокусник, которого он отныне и до получения стопроцентно убедительных доказательств «против» рассматривал как лицо, полностью идентичное Мингу, соблаговолил проявить свои дальнейшие намерения.
Боб наблюдал за малейшими жестами побирушки через ветровое стекло. План его был чрезвычайно прост: по окончании кувырканий обезьянки перед толпой зевак, её хозяин должен будет куда-то направиться. Он, Моран, незаметно последует за ним и выяснит, где тот укрывается. Затем он слегка подсуетится, чтобы установить по адресу проживающее там лицо, и тем самым достаточно определенно выяснит, столкнулся ли он действительно с Желтой Опасностью или же с кем-то другим.
Бдению Морана, наконец-то, судя по всему, стал подходить конец. Последний раз прошлась по кругу зрителей кружка для сбора пожертвований, и, как и вчера, балаганщик со своей неизменной обезьянкой на плече, облокотился на парапет набережной, задумчиво вглядываясь в неспешное течение Сены. Боб обратил внимание, что принимая эту позу, тот заметно распрямился, как если бы его прежняя сутуловатость была нарочитой.
Простояв так минут десять, незнакомец медленно побрел в направлении площади Согласия. Боб вылез из машины, тщательно запер дверцу «ситроена» и начал слежку, естественно, стараясь не показаться на глаза объекту своего внимания.
«Если это и в самом деле Минг, — думал он при этом, — то вполне вероятно, что он меня уже взял на заметку, поскольку он не тот человек, которого так легко можно было бы застать врасплох».
Учитывая, однако, что предпринимая этот шаг, он заведомо шел и на весь связанный с ним риск, Морану и в голову не пришло отказываться от своих планов.
Фокусник пересек прощадь Согласия, ровным счетом не обращая никакого внимания на снующие автомобили, как будто его оберегал какой-то защитный электромагнитный экран, а сам он пользовался радаром, и направился к улице Руайяль. Боб тотчас же сообразил, что тот намерен воспользоваться метро, и посему ускорил шаг, чтобы не отстать и не потерять из виду преследуемого.
Моран вдруг забеспокоился. Ведь у него не было билетов на подземный транспорт, а у человека с обезьянкой скорее всего все обстояло наоборот. В этом случае, если у касс столпился народ, тот от него легко избавится. К счастью, одно из окошечек оказалось свободным, и Боб задержался всего на несколько секунд, успев вслед за предполагаемым месье Мингом прошмыгнуть через начавшую уже закрываться при подходе поезда стальную дверцу на перрон линии, ведущей к Пор де ля Шапель. Понятно, что Боб предпочел сесть в соседний вагон, чтобы не подвергаться бессмысленному риску привлечь к себе внимание своего подопечного. Но он осторожно держался у самого выхода, чтобы иметь возможность наблюдать за перроном при каждой остановке.
На станции Маркаде нищий сделал пересадку и вышел на поверхность на конечной остановке — Порт де Клиньянкур. Ни разу даже не обернувшись, он миновал запутанный лабиринт Блошиного рынка и вывел Морана в один из унылых кварталов. Пустыри здесь чередовались с отдельными островками донельзя обветшавших домов, намеченных к скорому сносу бульдозерами. Стал накрапывать мелкий дождичек, скрыв все вокруг серой пеленой. Попадавшиеся ему изредка прохожие доверия не внушали. То были настороженно оглядывавшие его цыгане, бродившие возле грязных проплешин, где размещались их автоприцепы; вырванные из привычной им среды обитания арабы с неуверенной походкой затравленных людей, потерявшиеся под чуждым солнцем; тщедушные, дрожавшие под насквозь пронизывающими водяными струями индокитайцы с ничего не выражавшими взглядами буддистов.
Вышагивая за своим объектом на достаточно большом расстоянии, Боб, тем не менее, не мог не заметить, что вся эта человеческая фауна уступала тому дорогу с каким-то боязливым почтением. Он подумал, что эта обстановка безысходной нищеты отлично подходила для темных замыслов месье Минга. Именно в такого рода кварталах грозный монгол мог чувствовать себя наиболее уверенно, поскольку имел возможность беспрепятственно навязывать свою волю как террором, так и с помощью денег. Как раз в таких зонах он мог рассчитывать не только на пособничество, в котором нуждался, но и найти любое устраивающее его укрытие.
К счастью, своим внешним видом — взлохмаченной бородой, перепачканным лицом, растрепанной и изношенной одеждой с плеча мужа своей консьержки Боб не слишком выделялся на этом фоне всеобщего прозябания. Он и шел соответствующим образом — слегка подволакивая ногу, шаркая стоптанными туфлями по выщербленной мостовой, покрытой скользкой и липкой пленкой дождя, или чавкая в грязи пустошей, над которыми застойно стелились сбиваемые брызгами клубы дыма от кострищ цыган.
Тем временем человек с обезьянкой запетлял между старыми, готовыми вот-вот рухнуть, стенами лачугами, чередовавшимися с допотопными складскими помещениями, годными разве что лишь для свалок старьевщиков. Между тем, улицы, если таковыми вообще можно было назвать узенькие кривые переулки с мостовой в сплошных ухабах, с повсюду разбросанными консервными банками, дырявыми кастрюлями и котелками, странно опустели. Они превратились в какое-то безжизненное пространство, где, казалось, все внезапно застыло. Боб отметил, что по мере втягивания в это царство разрухи и запустения, бродяга-фокусник постепенно распрямлялся, пока его фигура не приняла вполне нормальный вид. Теперь Боб не сомневался, что раньше тот явно симулировал сутулость. Спрашивается, почему? Да потому, что он действительно был никем иным, как Желтой Тенью.
Вступив в этот невообразимо убогий квартал, Боб явственно ощутил, как вокруг него начала сгущаться неведомая опасность. Было такое впечатление, что в него впились тысячи недобрых невидимых глаз. Но на улочке, кроме него и человека с обезьянкой, никого больше не было. Почти совсем стемнело. Тем не менее, хотя небо заволокли тучи и моросило с тупым, свойственным злу, упорством, видимость пока была ещё сносной. Все как бы укуталось в какую-то невыразительную, чуть подсвеченную серую вуаль, сквозь которую четко проступали отдельные затененные участки, а глянцевые от дождя предметы приобретали несколько призрачный оттенок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Поскольку в этом случае над жизнью многих сограждан нависла бы очевидная опасность, то не следовало ли бы провести более тщательное расследование, чтобы раскрыть всю подноготную этой темной истории?»
Заметка не удостоилась чести быть вынесенной на первую полосу и выглядела весьма буднично. Но для Морана она была более чем многозначительна, поскольку отвечала его собственным подозрениям. Он не без резона полагал, что подобную банду мог организовать только Желтая Тень. Уж слишком хорошо были известны преступные намерения последнего. Грозный монгол, располагавший неисчерпаемыми финансовыми возможностями, путем террора стремился сокрушить западную цивилизацию. По его глубокому убеждению, она вела человечество к самоуничтожению и её следовало заменить на менее претенциозный образ жизни, ближе к природе. Поскольку в добрую волю людей он не верил, то был готов навязать свой новый порядок силой, а для достижения этой цели его демонический ум не видел иного способа, кроме террора. Внутренне Боб был абсолютно убежден в неискренности провозглашенных месье Мингом целей. Человеколюбие и желание осчастливить людей слишком уж не соответствовали образу мышления этого персонажа, в сущности, настоящего монстра в силу присущей ему жестокости и безжалостности, двоедушии и свирепости. Удивительно, но эти качества уживались в нем с на редкость развитым умом и обширными знаниями, что делало его ещё более грозным противником. Около года тому назад Боб Моран и его друг Билл Баллантайн вступили в жесткую схватку с Мингом, украсившим себя псевдонимом Желтая Тень. В результате сложного стечения обстоятельств они сумели одержать над ним верх. В итоге Баллантайн прикончил его, а тело изверга было засыпано обвалившимися скальными породами.
«Давай-ка поразмышляем над всем этим делом на холодную голову, — решил про себя Боб, засовывая вырезку обратно в досье. — Итак, я собственными глазами видел, как Минг преставился, но в то же время склоняюсь к тому, что сегодня после обеда нечаянно встретил его. Кроме того, создается впечатление, что вся эта цепь драматических смертей через убежденность в их неотвратимости — дело его рук…»
Он задумался, подперев ладонью подбородок. Где-то в глубине души, вынужден был признать Моран, он вопреки очевидным доказательствам по сути никогда не верил в то, что Желтая Тень сгинул. Так значит?..
— В этом вопросе должна быть полная ясность, — громко возвестил он, как бы убеждая самого себя. — И установить истину должен я сам!
С этими словами он схватил трубку стоявшего на письменном столе телефона и быстро набрал номер.
— Алло?.. Говорит Боб… Могу ли я переговорить с профессором Клэрамбаром?..
— Сию минуту, месье Боб. Я соединю вас с его кабинетом…
Раздался щелчок. Прошло несколько секунд. Еще щелчок и радостный, какой-то ребячий возглас:
— Алло? Это вы, Боб? Чем обязан удовольствию слышать вас почти в разгар ночи?
— Надеюсь не побеспокоил вас, профессор?
— Не волнуйтесь, Боб. Я все ещё работал… К тому же, вы никогда и ни при каких обстоятельствах мне не мешаете. Всегда рад поговорить с вами. Но, полагаю, вы не звоните мне в столь поздний час с единственной целью обменяться банальностями.
— Ну, конечно же, нет… Я просто хотел выяснить жива ли ещё ваша старушка. Та, что с передним приводом?
— Разумеется. Жером пользуется ею при крупных закупках.
— Не могу ли я одолжить её у вас на несколько дней, профессор?
— Что за вопрос, Боб. Только предупреждаю, что она неважнецки выглядит. По сравнению с вашим «ягуаром» — просто курам на смех…
— Мне, как раз, это и нужно. Видите ли, «ягуар» уж очень бросается в глаза и поэтому не годится в том деле, что я задумал. Кстати, хотел спросить и насчет «Поляроида», которым вы пользуетесь для работы…
— Так вам нужно сделать несколько моментальных снимков?
— Именно так, профессор. Могу ли я на него рассчитывать?
— Ясное дело, Боб. Колымага и фотоаппарат вам понадобятся сию же минуту?
— Нет… Но завтра меня бы устроило…
— Тогда Жером все доставвит вам утречком вместе с пленками для «Поляроида». Но, Боб, будьте осторожны и не попадитесь опять в какую-нибудь передрягу…
— Будьте спокойны на этот счет, профессор, — расхохотался Боб. — До скорого и спасибо вам огромное…
— Пока, Боб…
Оба одновременно положили трубки. Боб откинулся в кресле. На его лице застыло озабоченно-решительное выражение, которое, наверное, бывает у матодора, который позабыл шпагу и посему готовится схватить разгневанного быка прямо за рога.
— Чтобы прояснить загадку, — тихо произнес он, — остается лишь одно: сделать фотографию этого обезьяньего вожака.
На следующий день в середине пополудни довольно неказистая развалюха неопределенного серого цвета, протянувшись вдоль набережных Анатоля Франса и Орсэ, прошмыгнула по мосту Альма и, повернув вправо, выехала на набережную Конферанс. Ни одна душа не узнала бы Боба Морана в сомнительного вида водителе этого ветхого драндулета. Растрепанная борода, сооруженная из приклеенных прямо на кожу волосинок, скрывала всю нижнюю часть лица, а потертая и измятая шляпа была нахлобучена прямо на глаза. Одежда висела на нем мешком, была основательно заношена, поскольку когда-то принадлежала покойному супругу консьержки мадам Дюран. Более того, он нарочно перепачкал себе лицо и руки так, чтобы в таком виде походить на одного их этих скользких и сомнительных полукорабейников-полукоммивояжеров, всюду суетящихся по своим бог весть каким темным делишкам. А уж кряхтевший от старости «ситроен» профессора Клэрамбара достойно завершал это полнейшее перевоплощение Боба. Единственной вещью, никак не вязавшейся с общим замызганным обликом, был превосходный фотоаппарат «поляроид». Это чудо современной техники, вдвое дороже самой колымаги было небрежно брошено на переднее сиденье рядом с Мораном.
Уличный фокусник находился на том же месте, что и накануне, заставляя обезьянку выделывать все положенные ей трюки. Боб остановил машину неподалеку от него и, взяв в руки «поляроид», выдвинул гармошку меха. Он тщательно приладил телеобъектив, поставил диафрагму и с помощью дальномера навел на резкость. Затем терпеливо дождался момента, пока интересующий его человек не поднял голову, и тут же незаметно сфотографировал его. В любом случае, даже если бы этот любитель обезьян и обратил, не подав однако виду, внимание на его действия, вполне мог бы посчитать его за любителя живописных снимков. Открыв соответствующую створку, Боб дернул за бумажный язычок, протягивая пленку на кадр вперед, и включил механизм проявления отснятой сцены. Выждав с часами в руке ровно минуту, Моран открыл тыльную крышку аппарата и оторвал по срезу готовое фото. Промокнув его войлочным тампоном, смазанным в спецрастворе, он зафиксировал изображение. В итоге получилось великолепное клише размером 9х12 см. Положив снимок плашмя на сиденье, Боб извлек из кармана лупу с сильным увеличением и принялся старательно изучать черты лица нищего. Это занятие отняло у него довольно много времени, но, когда Моран выпрямился, никаких сомнений у него не оставалось.
— Да, это, несомненно, месье Минг! — пробормотал он. — Если у кого-то ещё и могли в силу невероятной случайности оказаться точно такие же глаза, то одновременное полное совпадение ещё и черт лица — выше всех допустимых норм вероятности. Утверждают, что у любого из нас где-то в мире бродит двойник, но только не у Минга. Два подобных существа существовать параллельно не могут — такого Земля просто не выдержала бы…
У Морана появилось ощущение, что на него внезапно навалилось что-то сверхтяжелое и настолько очевидное, что выходило за рамки его понимания, грозя раздавить его.
«Но как Минг мог очутиться здесь, — вопрошал он себя, — если я самолично видел, как он погиб? Если бы я был человеком суеверным, не преминул бы поверить в какое-то колдовство.. Но, пожалуй, ничто со стороны Минга не в состоянии удивить меня…»
Воистину так, и едва лишь Боб принял как данность сначала возможность, а затем и очевидность воскрешения из мертвых своего заклятого врага, как он с присущим ему хладнокровием тут же принялся всесторонне оценивать возникшую ситуацию.
«Если Минг жив, это значит, что он намерен продолжать творить зло и множить новые преступления. И если кто-то и маячит за ширмой криминальной организации профессиональных предсказателей судеб, о чем говорилось в статье „Фигаро“, то этим человеком может быть только он. Следовательно, мой долг — вновь включиться в борьбу с ним и попытаться на сей раз окончательно обезвредить его.»
Придя к этому выводу, Моран даже вздрогнул. Его страшила сама мысль о том, что в силу долга придется опять помериться силами с чудовищным монголом. Было время, когда Бобу удалось выйти из противостояния Желтой Тени, но лишь по той простой причине, что у Минга тогда по отношению к нему был старый долг признательности — единственно доступное ему доброе чувство. Но спрашивается, до каких пор Желтая Тень будет щадить человека, который ставил под угрозу само его существование и, естественно, все задуманные им демонические деяния?
На какое-то мгновение Моран чуть не поддался искушению уступить охватившему его чувству страха, броситься прочь, куда глаза глядят, и понадежнее укрыться в каком-нибудь забытом Богом и людьми дальнем уголке. Но он не был из числа тех людей, которые руководствуются только эгоистическими мотивами. Даже в том случае, когда, как это стало теперь очевидным, над его жизнью нависла смертельная опасность. Раз Желтая Тень вернулся, чтобы снова угрожать судьбам человечества, то его прямой долг, считал он, — не колеблясь, выступить против этого монстра, даже если единственным вознаграждением за этот благородный жест будет собственная гибель.
Глава 3
Моран припарковал свой «ситроен» чуть подальше и стал ждать. Прошло почти два часа, прежде чем таинственный уличный фокусник, которого он отныне и до получения стопроцентно убедительных доказательств «против» рассматривал как лицо, полностью идентичное Мингу, соблаговолил проявить свои дальнейшие намерения.
Боб наблюдал за малейшими жестами побирушки через ветровое стекло. План его был чрезвычайно прост: по окончании кувырканий обезьянки перед толпой зевак, её хозяин должен будет куда-то направиться. Он, Моран, незаметно последует за ним и выяснит, где тот укрывается. Затем он слегка подсуетится, чтобы установить по адресу проживающее там лицо, и тем самым достаточно определенно выяснит, столкнулся ли он действительно с Желтой Опасностью или же с кем-то другим.
Бдению Морана, наконец-то, судя по всему, стал подходить конец. Последний раз прошлась по кругу зрителей кружка для сбора пожертвований, и, как и вчера, балаганщик со своей неизменной обезьянкой на плече, облокотился на парапет набережной, задумчиво вглядываясь в неспешное течение Сены. Боб обратил внимание, что принимая эту позу, тот заметно распрямился, как если бы его прежняя сутуловатость была нарочитой.
Простояв так минут десять, незнакомец медленно побрел в направлении площади Согласия. Боб вылез из машины, тщательно запер дверцу «ситроена» и начал слежку, естественно, стараясь не показаться на глаза объекту своего внимания.
«Если это и в самом деле Минг, — думал он при этом, — то вполне вероятно, что он меня уже взял на заметку, поскольку он не тот человек, которого так легко можно было бы застать врасплох».
Учитывая, однако, что предпринимая этот шаг, он заведомо шел и на весь связанный с ним риск, Морану и в голову не пришло отказываться от своих планов.
Фокусник пересек прощадь Согласия, ровным счетом не обращая никакого внимания на снующие автомобили, как будто его оберегал какой-то защитный электромагнитный экран, а сам он пользовался радаром, и направился к улице Руайяль. Боб тотчас же сообразил, что тот намерен воспользоваться метро, и посему ускорил шаг, чтобы не отстать и не потерять из виду преследуемого.
Моран вдруг забеспокоился. Ведь у него не было билетов на подземный транспорт, а у человека с обезьянкой скорее всего все обстояло наоборот. В этом случае, если у касс столпился народ, тот от него легко избавится. К счастью, одно из окошечек оказалось свободным, и Боб задержался всего на несколько секунд, успев вслед за предполагаемым месье Мингом прошмыгнуть через начавшую уже закрываться при подходе поезда стальную дверцу на перрон линии, ведущей к Пор де ля Шапель. Понятно, что Боб предпочел сесть в соседний вагон, чтобы не подвергаться бессмысленному риску привлечь к себе внимание своего подопечного. Но он осторожно держался у самого выхода, чтобы иметь возможность наблюдать за перроном при каждой остановке.
На станции Маркаде нищий сделал пересадку и вышел на поверхность на конечной остановке — Порт де Клиньянкур. Ни разу даже не обернувшись, он миновал запутанный лабиринт Блошиного рынка и вывел Морана в один из унылых кварталов. Пустыри здесь чередовались с отдельными островками донельзя обветшавших домов, намеченных к скорому сносу бульдозерами. Стал накрапывать мелкий дождичек, скрыв все вокруг серой пеленой. Попадавшиеся ему изредка прохожие доверия не внушали. То были настороженно оглядывавшие его цыгане, бродившие возле грязных проплешин, где размещались их автоприцепы; вырванные из привычной им среды обитания арабы с неуверенной походкой затравленных людей, потерявшиеся под чуждым солнцем; тщедушные, дрожавшие под насквозь пронизывающими водяными струями индокитайцы с ничего не выражавшими взглядами буддистов.
Вышагивая за своим объектом на достаточно большом расстоянии, Боб, тем не менее, не мог не заметить, что вся эта человеческая фауна уступала тому дорогу с каким-то боязливым почтением. Он подумал, что эта обстановка безысходной нищеты отлично подходила для темных замыслов месье Минга. Именно в такого рода кварталах грозный монгол мог чувствовать себя наиболее уверенно, поскольку имел возможность беспрепятственно навязывать свою волю как террором, так и с помощью денег. Как раз в таких зонах он мог рассчитывать не только на пособничество, в котором нуждался, но и найти любое устраивающее его укрытие.
К счастью, своим внешним видом — взлохмаченной бородой, перепачканным лицом, растрепанной и изношенной одеждой с плеча мужа своей консьержки Боб не слишком выделялся на этом фоне всеобщего прозябания. Он и шел соответствующим образом — слегка подволакивая ногу, шаркая стоптанными туфлями по выщербленной мостовой, покрытой скользкой и липкой пленкой дождя, или чавкая в грязи пустошей, над которыми застойно стелились сбиваемые брызгами клубы дыма от кострищ цыган.
Тем временем человек с обезьянкой запетлял между старыми, готовыми вот-вот рухнуть, стенами лачугами, чередовавшимися с допотопными складскими помещениями, годными разве что лишь для свалок старьевщиков. Между тем, улицы, если таковыми вообще можно было назвать узенькие кривые переулки с мостовой в сплошных ухабах, с повсюду разбросанными консервными банками, дырявыми кастрюлями и котелками, странно опустели. Они превратились в какое-то безжизненное пространство, где, казалось, все внезапно застыло. Боб отметил, что по мере втягивания в это царство разрухи и запустения, бродяга-фокусник постепенно распрямлялся, пока его фигура не приняла вполне нормальный вид. Теперь Боб не сомневался, что раньше тот явно симулировал сутулость. Спрашивается, почему? Да потому, что он действительно был никем иным, как Желтой Тенью.
Вступив в этот невообразимо убогий квартал, Боб явственно ощутил, как вокруг него начала сгущаться неведомая опасность. Было такое впечатление, что в него впились тысячи недобрых невидимых глаз. Но на улочке, кроме него и человека с обезьянкой, никого больше не было. Почти совсем стемнело. Тем не менее, хотя небо заволокли тучи и моросило с тупым, свойственным злу, упорством, видимость пока была ещё сносной. Все как бы укуталось в какую-то невыразительную, чуть подсвеченную серую вуаль, сквозь которую четко проступали отдельные затененные участки, а глянцевые от дождя предметы приобретали несколько призрачный оттенок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12