Довольно развязно поздоровался, одобрительно отозвался о погоде.В ответ коротко прозвучало:– Садитесь.– Стою – сижу, хожу – сижу, лежу – опять сижу. Прямо загадка для детей старшего возраста, – раскатился Миркин поболтать, как в прошлый раз, «на равных».И наткнулся на барьер:– Шутить не будем. Рассуждать о жизни не будем. С этим покончено.Миркин различил лед в голосе, сердце екнуло, попробовал, крепкая ли стена, которой отгородился Знаменский:– А я-то радовался, что у меня следователь, с которым можно обо всем по-человечески…– Считайте, что у вас новый следователь, – и только теперь Пал Палыч поднял далекие-далекие от сочувствия глаза.Перед этим новым следователем Борис Миркин почувствовал себя до крайности неуютно и зябко замельтешил:– А что так? Простите… Случилось что-нибудь?– Многое. Что в корне меняет мое к вам отношение.Миркин напрягся в тоскливом ожидании.– Ознакомьтесь с актом экспертизы.Миркин прочел акт, утер разом взмокший лоб и – утопающий хватается за соломинку – забормотал прыгающими губами:– Но… здесь какая-то ошибка… Что можно обнаружить на совершенно чистых весах?!– Берут ватку, смоченную спиртом, протирают поверхности. Потом ватку сжигают и делают спектральный анализ золы. Доказательство бесспорное.Молча и безжалостно наблюдал Пал Палыч, как допрашиваемый барахтается в волнах отчаяния. Сейчас наступит миг, когда потребуется безупречным швырком перекинуть его в еще горший омут.– За песок – уже другая статья? – изнемогая, спросил Миркин.Вот оно! Знает он, знает, что полагается за шлих. Вопрос подготовительный, чтобы начать оправдываться: один раз, случайно, немножко, по глупости, честное слово…– Статья другая, – равнодушно подтвердил Пал Палыч. – Но не это сейчас для вас главное, – грозно, пудово.Кажется, удалось. Миркин обмер: что еще? какое главное?– Ведите подпись эксперта под актом?– Да…– Почитайте ее рапорт о происшедших накануне событиях.Миркин прочел раз, прочел второй, с трудом постигая смысл печатных строчек. «Достоевское» лицо его без ведома хозяина убедило Пал Палыча в совершенной неожиданности и ошеломительности читаемого.Это укрепило позицию Знаменского, ибо он стремился не дать допрашиваемому сообразить или попытаться выяснить, что срок за участие в хищении золотого песка неизмеримо больше, чем за похищение живого ребенка. (О, причуды соцзаконности! Американцы за «киднеппинг» без церемоний сажают на электрический стул!) А как раз на шантаже Кибрит Пал Палыч и целился прорвать защитную линию Миркина. И, пока тот читал и перечитывал рапорт, приметил участок для прорыва: в тексте – там, где описывались приметы преступников, – были две-три строки, на которые Миркин реагировал иначе, чем на все остальное.Тот наконец оторвался от печатных страниц, вскинул голову:– С ней что-то случилось?!.. Или мальчик?!..Пал Палыч забрал рапорт и экспертизу, сложил в папку, медленно завязал тесемочки, каждой секундой молчания усугубляя тяжесть неизвестности для Миркина.– Гражданин следователь! – взмолился тот.– Не имею права ответить, – сурово сказал Знаменский. – Служебная тайна.– Боже мой… Боже мой… – застонал Миркин и закачался на стуле, являя собой зрелище неподдельной скорби.Ледяной барьер в Знаменском слегка подтаял. Да, пожалуй, и пора уже было переводить разговор на более мягкие рельсы.– Думаете, мне сладко? – мрачно произнес он. – Эксперт… Зинаида Кибрит – из круга близких моих друзей, – фраза о двух концах: дополнительная угроза (я тебе за Кибрит голову оторву), но одновременно как бы и приглашение к человеческому общению.– О… – выдохнул Миркин и перестал качаться.– Самых близких, – подчеркнул Пал Палыч. – Вы были к кому-нибудь сильно привязаны?– Н-нет…Коротенькое это словечко сбило Пал Палыча.– Ни к кому не были привязаны? – озадаченно переспросил он.Миркин тоже как бы в минутном недоумении пожал плечами:– Да как-то… скорее всего, нет…– А мать?– Ну… относительно.Миркина тема явно не прельщала, а Знаменскому и вовсе некогда было заниматься человековедением.– Хорошо, – снова построжел он, – вернемся к шантажу.– Клянусь, я не имею ни малейшего отношения! Я бы никогда не стал, клянусь вам!– Кто эти люди? Назовите их.– Не знаю.– То есть как это «не знаю»?! Они мои друзья или ваши? Ради кого они вытворяют свои подлости? Ради Бориса Семеновича Миркина! Вашего ради отбеливания. И, пока молчите, вы – соучастник!– Да разве меня спросили? – Миркин гулко ударил себя в грудь кулаком. – Я бы им объяснил, что это безумие!– Кто они? – требовал Знаменский.– Дайте подумать.– Подумать, что выдать, а про что смолчать?– Гражданин следователь, не наседайте на меня так. Надо же сообразить… Человека, который приходил к эксперту, я не знаю. Никогда не видал, поверьте!– Верю. Но знаете того, кто болтал с мальчиком в подворотне.Миркин помолчал, вздохнул прерывисто:– Тут я могу предполагать… возможно, имел с ним дело… Но, честное слово, даже имени не знаю, только кличку… Чистодел.– У него вы и брали шлих?– Да… Один раз, на пробу!– У случайного, незнакомого человека? Неправдоподобно.– На свете много неправдоподобного, гражданин следователь.«Сколько раз, да сколько грамм, да почем – после все это, после!»– Не будем отклоняться.– Хорошо, я вам постараюсь объяснить. В этом деле все конспирируются. Прямо как шпионы! От вас – само собой, но друг от друга тоже. Товар идет из рук в руки, и в каждых руках должен остаться свой парное.– Ясно, ясно.– Ну вот. Если, допустим, Чистодел мне что-то продает, он ни за что не скажет, у кого купил. А то мы столкнемся напрямую, и товар мимо него уплывет, понимаете? А он бы тоже рад прямиком на моего купца выйти, чтобы лишние руки миновать. Потому каждый своего купца прячет и вообще вокруг себя напускает туман. Доверия друг к другу – от сих до сих, а дальше ни-ни!– Раз подобная секретность, тем более вы не связались бы с первым встречным. Кто его привел, рекомендовал?– Один старичок. А откуда выкопал – понятия не имею.– Что же за старичок?– Он до меня в киоске сидел. Ушел по старости, уступил мне точку в Столешниковом… и клиентуру. Ей-богу, я вам все, как на духу!Пал Палыч встал и сверху уперся взглядом в Миркина:– Полуправда. Все это полуправда. Как вы поддерживали контакт с Чистоделом?Но Миркин, хотя и нервный и впечатлительный, оказался довольно выносливым. Пережив серию болезненных встрясок, он умудрился как-то оправиться и вновь занял оборонительные рубежи:– Гражданин следователь, посмотрите на вещи с моей стороны. Вот сидим мы с вами и разговариваем. Немножко поговорили – набежал новый эпизод. Еще посидели – уже другая статья.– Да ведь назад пути нет, Миркин. Раз заговорил – говорите до конца!– Нет, у человека в моем положении тоже есть своя этика. Надо сохранять лицо. Все отрицать глупо, конечно. Но все вытряхивать… Чуть на тебя надавили, и ты уже ползешь по швам…– Неэтично?– Если хотите, да! Неэтично. У меня масса знакомых в Столешниковом. Так сказать, свой круг. Женщины. Все они придут в суд. И что услышат? Как я буду выглядеть?Довольно долго он упрямился, пока не предпринял нового отступления:– Ладно, я скажу, что знаю. Только в деле пока ничего не будет. Такое условие. Если вы Чистодела возьмете, покажете мне фотографию, тогда пожалуйста.– Известный жанр: лично вам по секрету. – Пал Палыч чуть не взбесился: – Воображаете, я способен торговаться? В моей ситуации? Я вас готов на дыбу вздернуть, но иметь официальные показания!Миркин струхнул, кинулся «мириться».– Несколько раз я писал Чистоделу до востребования. Сергеев он, Петр Иванович.– Почтовое отделение?– Главпочтамт.– Почти на деревню дедушке. Работает?– По-моему, пенсию получает.– Сколько же ему лет?– Сорок три.– Так… Что еще?– Один раз я видел, как он папиросы покупал. Глядите где. – Миркин взял лист бумаги, нарисовал: – Вот так старый Арбат, тут диетический, а вот так переулочек. И здесь палатка.– Ну?– Он был в шлепанцах. Далеко от дома человек в шлепанцах не пойдет, верно?– Это уже кое-что.– Но уже все, больше никаких концов.– Попробуем поскрести по сусекам. Культурный уровень?– Сероват… И, по-моему, зашибает.– Женат?– Вряд ли. Очень неухоженный.Еще с десяток вопросов-ответов, и Пал Палыч позвонил Токареву:– Миша, записывай. Номер один – пусто. Номер два – Сергеев Петр Иванович, предположительно пенсионер, учитывая возраст – по инвалидности. Место жительства – район Плотникова переулка. Имеет родственников где-то на юге. Над верхней губой небольшая родинка. Мягко выговаривает букву «г». Одет неряшливо. Курит «Беломор».Токарев обещал мгновенно связаться с райсобесом, авось кто еще на месте. Если ж нет, то добывать координаты заведующего. Откладывать поиски Чистодела и на час было нельзя.Знаменский вспомнил, что на свете есть сигареты. Вредная штука, которая помогает жить. Оба закурили, и Миркин спросил иронически:– Допускаете, что найдут?– Найдут. Если сведения верны.Он представил себе Зиночку с ее реверансом и новой прической.«Ну, еще один напор!»– Миркин, куда вы сбывали шлих?Тот протестующе заслонился худыми ладонями:– Не все сразу, Пал Палыч! Не знаю, как вы, а из меня уже дух вон.– Это потому, что вы сопротивлялись, Борис Семенович. Бились в кровь. А просто рассказать правду совсем не трудно. Попробуйте.– Да что у меня было шлиха-то? Взял триста грамм.– Допустим, – согласился Знаменский с враньем. – И куда дели?– Сплавил по мелочи зубным техникам.– Вот видите, – подбодрил Пал Палыч, – стоит заговорить – и пойдет.– Ну да! Вы начнете спрашивать, кто да что, а я даже лиц-то не помню!– Опять вы крутитесь, Борис Семенович. Все сначала. Признаваться так признаваться.– Вы считаете?Миркин внезапно и резко, будто толкнуло что, сел на стуле боком и уставился в окно. И потом через плечо осведомился едко:– А вам доводилось признаваться?.. Нет, пустите меня отдохнуть. Полежу на коечке, подумаю, может, что вспомню.На том он и уперся, да так неожиданно крепко, что Знаменский со скрежетом зубовным вынужден был прекратить допрос.
* * * Прахова переживала поистине звездный день.С утра – беседа с Мишей Токаревым. Воспитанный молодой человек, но довольно упрямый и скучноватый. Не столь уж трудно оказалось одержать над ним верх. Но победа есть победа, она бодрит, молодит, горячит кровь.Антонина Валериановна с отменным аппетитом пообедала и только прилегла, по обыкновению, отдохнуть, как подоспел следующий визитер – немного под мухой. Он все поминал какие-то десять рублей и пивную, а Прахова приглядывалась к нему, колеблясь: из тех ли двоих, кого описал оперативник? Если из них, отчего он словно бы ничем не интересуется? В чем смысл визита?Она взяла десятку, обещав истратить на передачу для Бориса, и посетитель откланялся. На всякий случай Прахова обследовала купюру с лупой, сравнила на просвет с другой десятирублевкой, даже подержала над паром и ничего не обнаружила.Досадно не понимать, в чем дело. Приметы совпадали, а поведение было нелепым. Но все же визит оставил по себе ощущение взволнованного ожидания. Потому что Прахова – ах, наивный Миша Токарев, – Прахова-то знала, что друзья Бориса станут искать к ней подходы!..Настя подтирала в коридоре пол, орудуя старой щеткой на длинной ручке. В апартаментах хозяйки наводить чистоту – мука мученическая, зато в коридоре, передней и кухне Насте вольготно.Требовательный звонок в дверь заставил ее отереть руки фартуком, с привычной неслышностью приблизиться к глазку и привычно приподняться на цыпочки. Ага, вон какой пожаловал!– Кто там? – спросила она.– Откройте, – командирски донеслось с лестницы. – Уголовный розыск!Настя скинула цепочку, отперла два замка, не отвечая на приветствие, бросила гостю под ноги тряпку, чтобы не наследил по свежему полу. И, лишь когда тот добросовестно пошаркал ботинками, позвала:– Антонина Валериановна! К нам угрозыск!Настя умела сказать – а хозяйка понять. И не поспешила навстречу «угрозыску», а лишь величественно возникла в проеме двустворчатой двери. Токарева впускали в апартаменты через небольшую, так сказать, подсобную дверь, которая вела к повседневно-обжитому Антониной Валериановной углу, нового же посетителя приглашали в парадную часть помещения.Тигриной своей походкой он преодолел коридор, на ходу изображая казенную деловитость и занятость:– Прошу прощения, что беспокою. Из МУРа, – и мельком из руки показал удостоверение. – Мне надо кое-что узнать о Миркине, которого мы арестовали. Разумеется, все останется между нами.Прахова пристально и с удовольствием рассматривала гостя. Облик его до мелочей соответствовал портрету, нарисованному Токаревым.– Ну что ж, если вы гарантируете секретность… Прошу.Вошли.– Старые люди – старые вещи, – пояснила она, видя, как забегали глаза Приезжего. – Настя, милая, передвинь ширму.Вдобавок ко всему, что и так поразило Приезжего дворцовой, по его мнению, роскошью, в обозримое пространство был включен сияющий рояль, завершивший обстановку парадной гостиной.Разумеется, Приезжему доводилось лицезреть не только приисковые халупы или стандартные новостройки. Случалось, заносила его судьба и в богатейшие дома, где интерьер во всеуслышание кричал, что госбанком тут попросту подтираются. Но то были интерьеры «иного поколения», интерьеры-выскочки. У Праховой же овеяло его душу чем-то невиданным, музейно-ностальгическим.Смешения антикварных стилей (от трех мужей) он не уловил. Ему и в голову не пришло, что окружающее похоже на безграмотную декорацию, перегруженную реквизитом.Как деревенский мальчишка в барских покоях, взирал он на круглый стол черного дерева, упиравшийся в пол львиными лапами, а в центре увенчанный лампой, ножку которой обвивал бронзовый (львиный же, вероятно) хвост. Вокруг стола парковались такие же черномазые кресла и тоже на лапах и обитые лиловой материей, названия которой Приезжий не придумал бы и под пыткой (да может, оно уже и утрачено в век синтетики).А по периметру гостиной, выгороженной из странной этой комнаты-зала, хороводились комоды с резьбой; шкафы, в дверцы которых ловко были всобачены из дерева другого цвета сцены то ли придворной, то ли рыцарской жизни; хрупкие этажерки, выдерживавшие однако вес лаковых шкатулок, фарфоровых и хрустальных ваз.А потолок – мать честная! – где-то прямо в поднебесье, и на нем балуются голозадые с крылышками амурчики, не сильно даже и закопченные.– Так жили когда-то все культурные и обеспеченные люди, – улыбнулась Прахова, довольная произведенным впечатлением.Приезжий спохватился, что выбивается из роли:– Нас интересуют друзья и близкие знакомые Миркина. Вы, наверное, много бываете дома, видели, кто приходил…– Присаживайтесь, молодой человек. Думаю, разговор будет длинный.– Мерси, – поддавшись салонной обстановке, поблагодарил он, несколько озадаченный тоном превосходства, который взяла старуха. – Однако обстоятельства заставляют, знаете ли, спешить.– Не спешите, голубчик, в вашем деле спешка не всегда уместна… Не могу сказать, что определенно ждала подобного визита, но я вам рада.– Очень приятно. – Приезжий достал блокнот и карандаш. – Какие у вас были отношения с Миркиным?– Самые отличные. Он вырос у меня на глазах.– Значит, вы в курсе, кто его друзья и прочее? Не было, к примеру, зубных врачей или техников?– Насколько догадываюсь, вас интересуют люди, покупавшие у Бориса золото.– Вы их знаете?!– Ах, как вы торопитесь, как торопитесь!Приезжий положил карандаш и, отключившись от амуров и львиных лап, приказал себе мобилизоваться. И, во-первых, действительно не гнать лошадей. Это не экспертша. Старуха мягко стелет, но какая-то она… взор орлиный, лишнего слова не вытянешь… кремень-старуха, и нечем ее взять за горло – кроме как рукой. Но тогда надо учитывать Настю: маячит где-то поблизости. Не расставаясь с половой щеткой.А во-вторых, держать в уме то, что на минуту-две вытеснили здешние неожиданные красоты: и старуху и Настю наверняка уже расспрашивали о связях Миркина. Правда, Чистодел клялся, что те Бориса не выдадут, он, дескать, имел к ним доверие. (Но по той же причине он и Приезжего отговаривал соваться к Праховой). Надо внести ясность.– Те сведения, что вы сообщили следствию, надо сказать, недостаточны.Прахова прижмурилась хитро:– Вы имеете в виду нашу беседу с Михаилом Константиновичем?– В частности, – согласился Приезжий, опасаясь, что его берут на пушку.– Михаил Константинович мне не понравился, – хмыкнула Прахова. – Не располагал к откровенности.– Очень, очень надеюсь, что мне повезет больше! – в эту фразу Приезжий вложил максимум доступного ему обаяния.Прахова снова прижмурилась.– Возможно, – протянула она. – Я всегда предпочитала брюнетов.«Этак разговор получится длиннее длинного. Может быть, старуха развлекается от нечего делать?»– В целом вы мне нравитесь, – продолжала Прахова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10