Это называется «трудный возраст».– Больно что-то трудный, Сеня.– Переживем! Хлопни на счастье.Гвоздарева шлепает Сеньку пониже спины, и он убегает.Лихо насвистывая, он идет по двору. Сворачивает в подъезд дома, где живут Терентьевы.
* * * Терентьевы – отец, мать и дети, Леша с Наташей, еще только садятся завтракать на кухне. Три звонка в дверь заставляют мать недовольно поджать губы:– Кто это в такую рань?– Сенька Гвоздик, наверно. – Леша идет отпереть.– Странная манера – являться в дом, когда люди едва сели за стол.– Почему! На Западе есть даже обычай приглашать к завтраку, – парирует Наташа.– Но мы, кажется, не на Западе? – замечает отец с видом лихо сострившего человека.– Это – во-первых, – подхватывает мать. – А во-вторых, не помню, чтобы я его приглашала.– Он, между прочим, не к тебе, – бросает Леша, вернувшийся в кухню на последних ее словах. Он наливает две чашки чаю, сгребает со стола какую-то снедь и уходит.– Вот так. И ничего не скажи. Рта невозможно раскрыть – сразу обиды! Растишь их, воспитываешь… – она свернула на привычную тему.– Ну, завела, – скучливо тянет Наташа. – Подумаешь, событие – Гвоздик пришел!– Ваш Сеня Гвоздарев – отпетый хулиган!– Да кто его отпевал?– Наташа, – присоединяется отец, – вы обязаны считаться с мнением мамы. Она пытается уберечь вас от дурных влияний.– Курам на смех! Какое Гвоздик может оказать влияние?– А такое, что этот дворничихин сын…– Ну-ну-ну, – прерывает жену Терентьев, – подобные выражения… это не аргумент.– Я, разумеется, лишена сословных предрассудков, но согласись, что его мать… Мужа бросила, вокруг хоровод мужчин… просто страшно представить, чего ребенок нагляделся и как это подействовало на его психику!– Кисонька, может быть, не следует при Наташе… И, по-моему, Гвоздарева производит приятное впечатление.– Ах и на тебя она производит приятное впечатление?!– Ну что ты, я же не в том смысле!..В дверях появляется Леша.– Нельзя потише? Там все слышно.Он затворяет дверь. Неловкая пауза.– Но… в конце концов, я у себя дома… Имею я право говорить то, что думаю? И вообще – воспитанный человек не слышит чужих разговоров.– Ты спутала, мамочка, это глухие не слышат.– Наташа, не дерзи, – отцу очень не хочется ссоры.– Имею я право говорить то, что думаю?– Нет, не имеешь. Не доросла.Наташа встает, забирает чашку и недоеденный бутерброд.– И эта туда же! – кипятится мать. – И снова до вечера на улицу? Почему хоть в субботу не побыть немного дома! Вам созданы все условия для культурного отдыха!– Ой, мамочки! Холодильник, телефон, ванна, газ, магнитофон – голова кругом от развлечений!Отец укоризненно цокает языком.– А что на улице?– То, что рассказывали на лекции в ЖЭКе, – отвечает за Наташу мать. – Очень жаль, что вас не было. Приводились убийственные факты!Наташа прыскает и уходит. Слышно, как ребята включают музыку.– Ну что за дети, Гриша! Даже аппетит пропал. Разве я посмела бы хамить матери! Бывало, если делаешь что-нибудь не то, так ведь тайком, с оглядкой.– Да, наши не стесняются. Хоть бы соврали для приличия. Холодильник, телефон… Не ценят ничего, что досталось трудами!– По выражению твоего сына, они ищут иной смысл существования. А у самого две тройки в году, и из спортивной школы исключили. Как он без спорта в институт! Ты с ним говорил?– Еще не определился. Выбирает.– Какие могут быть выборы! Надо найти вуз, где требуется боксер-перворазрядник. Разве мы с тобой выбирали?– Что же сравнивать, кисонька, мы были другими.– Вот именно. Мы понимали, чего хотим, и добивались. Спроси свою дочь – какую общественную работу она ведет! Никакую. Ей скучно. Будто мне в ее годы было весело возиться со стенгазетой. Но я рисовала аршинные заголовки ради комсомольской характеристики.– Да… – отец в задумчивости катает хлебные крошки. – Мы относились к жизни серьезно и ответственно.Терентьевы свято верят в правоту своей жизни.
* * * Наташа, Леша и Сенька выходят на улицу.Хорошенькая Наташа выглядит старше своих лет, Сенька – моложе, а плотного Лешу легко со спины принять за взрослого мужчину, но полудетское упрямое лицо выдает мальчишку. К приятелям присоединяется Миша Мухин – смазливый, чернобровый. «Салют – салют», – дальше шагают вместе.– Натка, я пришел к тебе с приветом. – Миша крутит пальцем у виска, – рассказать, что солнце встало… Что-то вы кисло-зеленые?– Субботнее утро в кругу семьи, – бурчит Леша. – Интересно, взрослые – все идиоты или выборочно?– Выборочно. Но многие.– Неужели и мы такими будем? – задает Наташа извечный вопрос подростков.– Я против, – заявляет Миша. – Кто «за», прошу поднять руку. Воздержавшихся нет? Принято: мы будем другими.– Леха! – предостерегающе произносит Наташа.На пути стоит кучка их ровесников. Леша выдвигается вперед, возглавляя свою компанию. Сенька порывается идти плечом к плечу, Наташа дергает его назад.– Не лезь! Леша это не терпит!– Он же Леха-Ледокол, – поясняет Миша. – Флагман. А мы в кильватере.Леша идет на враждебную группу, как на пустое место, свободно свесив тяжелые кулаки. И группа в последний момент не выдерживает, расступается, пропуская его и остальных.– Красиво! – восхищается Сенька.– А-а… – поводит плечами Леша. – Подраться стало не с кем.
* * * Место ребячьих сходок – ободранная квартира на втором этаже пустующего дома. Кое-какая мебелишка, частью брошенная хозяевами, частью собранная ребятами по окрестным домам. Здесь Наташа, Леша, Сенька, Миша и пятый – долговязый, разболтанный Фитиль.Леша осматривает колченогое кресло.– Гвоздик, ты молоток. Отличное седалище для председателя. Итак, очередное собрание нашего Общества покровительства самим себе объявляю открытым. Для тонуса и по традиции словесная разминка.– Тема?Наташа поднимает руку:– Предлагаю, как в ЖЭКе : «Молодежь и влияние улицы». Очень жаль, что нас не было.– Сейчас воспроизведем. Даю запев. Мы, жертвы безнадзорности и дурного воспитания… – гнусаво заводит Леша.– Подпали под улицы пагубное влияние… – подхватывает Фитиль.И дальше идет по кругу:– Под трамваев и троллейбусов влияние опасное…– Под пешеходов влияние ужасное…– Правила уличного движения производят в наших умах брожение!– О, влияние улицы, разлагающее!– О, мусорных урн влияние развращающее!– А фонари? Что они освещают?– Они понаставлены в каждом переулке, чтобы видеть темные жизни закоулки!– Дети, берегите глаза и уши!– Спасайте свои неокрепшие души!– Долой светофоры!– Свободу Карабасу-Барабасу!«Разминка» переходит в беспорядочный гвалт, кто-то вскакивает на стул, стул ломается.– Хватит, ребята, – проявляет благоразумие Наташа. – Нас опять застукают… Кстати, на этом стуле всегда сидел Алька. Тут стоял его стол, а тут висела гитара…– Жалко, что дом сломают. У Альки мы хорошо собирались.– Что ж он не приехал? Ведь обещал.– Его запрягли, – сообщает Фитиль. – Скребет и покрывает лаком пол.– Твои тоже малярничают? – интересуется Миша.– Пока смету составляют… Знаешь, Сэм, а бабка на балкон выходить боится. И все горюет о своем палисаднике, можно подумать, у нее здесь Парк культуры был.Сенька тихо спрашивает Наташу:– Почему он «Сэм»?– Сильно эрудированный мальчик, – расшифровывает та.– Ну-с, продолжим заседание, – усаживается Леша в кресло. – На повестке дня проводы Фитиля.Фитиль выходит на середину.– В связи с переменой места жительства мы расстаемся сегодня с нашим Фитилем. Он был достойным собратом, и мы с прискорбием провожаем его в новый путь.– Прошу не считать окончательно выбывшим. Прошу оставить за мной совещательный голос и право посещать собрания.– Наверно, иногда ты будешь приезжать, но эти уже не то, – печалится Наташа.– Натка, я буду обязательно приезжать! И Алька тоже. Мы обязательно!– Ладно, Фитилек, не копти, глаза щиплет, – усмехается Миша.– Думаю, можно переходить к следующему вопросу, – «ведет собрание» Леша. – Так сказать, гвоздик программы. Сеня, прошу. Сэм, докладывай.– Товарищи-братцы-господа-граждане-сеньоры-и-сеньориты, – тараторит Миша. – Для пополнения нашего состава предлагается принять нового собрата со стажировкой в течение месяца. Семен Гвоздарев, он же Сенька Гвоздик, проживает в нашем микрорайоне около трех лет. За это время ничем положительным себя не зарекомендовал. Так что причин для отвода кандидатуры не вижу. Есть вопросы к стажеру?– Расскажи автобиографию, – доброжелательно предлагает Фитиль.– Родился… учился… В общем, все.– Больше ничего? – насмешничает Наташа.– Имею два привода: за разбитое окно и за то, что назвал дуру дурой. Мать – дворник, – Сенька начинает вибрировать. Отец автоконструктор и пьяница. Находятся в законном разводе.– Спокойно, стажер. Анкетные данные устраивают. Дату рождения. Когда подарки дарить?– Тридцать первого февраля.Фитиль улыбается одобрительно: здесь ценят выдумку.– Почем фунт лиха? – спрашивает сам «председатель».– Выдается бесплатно, посуда своя, – без запинки отбивает Сенька.– Для начала достаточно, – решает Миша. – Познакомьте новичка с принципами.– Принципов покровительства самим себе имеется шесть, – приосанивается Леша. – Стажеру полагается знать три. Запоминай. Бей первым! Смейся последним! И не мешай себе жить, это сделают другие. Приемлешь?– Само собой. Только почему – «смейся последним»?– Потому что хорошо смеется – кто? – подсказывает Фитиль.– А-а, понял.– Голосуем. Кто «за»? – и Леша первым поднимает руку. – Единодушно. Решение будет утверждено общим собранием, когда съедутся остальные ребята. От имени коллектива поздравляю. Запомни этот миг своей жизни, о Гвоздик, и постарайся дорасти до Гвоздя! Есть стажеру задание?– Пусть что-нибудь придумает, – капризно складывает губы Наташа. – Чтобы не было скучно.– Натка, человечество создало целую индустрию развлечений и все продолжает скучать.– Ну пусть хоть попробует! – настаивает она.– Придется поднатужиться, брат-стажер, – решает Леша. – Попытайся нас чем-нибудь развлечь. Или хоть удивить.
* * * Знаменский допрашивает простуженного мужчину лет сорока: Губенко.– Гражданин следователь, ну ни сном, ни духом! – клянется тот. – Я как освободился, жена ультиматум поставила: если, говорит, еще хоть с одной уголовной рожей увижу, – конец. Высчитала, что до дому ходу двадцать две минуты. В восемнадцать ноль-ноль смена кончается, в восемнадцать десять я на проходной, в восемнадцать тридцать пять ужин на столе, и я должен быть как штык, иначе допрос похуже вашего. Хоть соседи, хоть кто хотите подтвердит!– Жестокая женщина. Позавчера тоже весь вечер провели с женой?– Она к сестре ездила. А я дома футбол смотрел.– Хорошая была игра?– Ну!!– А куда же вы сломя голову бежали этак в середине второго тайма? Как раз невдалеке от ограбленного магазина?Допрашиваемый шмыгает носом.– Эх, мать честная…– Так куда бежали?– Футбол смотреть, – уныло говорит он.– Забавно.– Телевизор испортился, гражданин следователь. Острый момент, атака на наши ворота, а он, паразит, хлоп – и сдох. Пришлось бегом к дружку – досматривать.– Не застали его?– Почему? Застал. Если надо, он подтвердит.– Но кто мне подтвердит, откуда вы прибежали к дружку? Кто подтвердит, что до той поры сидели дома у телевизора?– Соседку спросите. Я сначала к ней рвался. Не пустила. Тут международного значения матч, а она муру смотрит, танцы какие-то!– Ну хорошо, допустим, все все подтвердят. Как мы определим промежуток, в который вас уже не было дома, но еще не было у приятеля?– Экран у меня вырубился на девятнадцатой минуте. К Федору я ввалился, когда штрафной назначили. Второй гол уже при мне забили. Выходит, минут девять я прозевал.– Сколько из них вы препирались с соседкой?– Показалось долго, но, наверно, минуты три.– Сбрасываем три минуты, остается шесть. Какую часть пути занял переулок?– Примерно полдороги.– Значит, вы находились поблизости именно в то время, когда ограбление совершалось или когда грабитель удирал с места преступления. Не заметили чего-нибудь, что может нас интересовать? Думаю, вопрос понятен.– Понятен… – мужчина тяжело вздыхает. – Парень там один ошивался, гражданин следователь. Тогда я, конечно, ноль внимания, но как теперь рассуждаю – по разным признакам – в общем, на стреме он стоял… Главное, видел я его раньше. Лицо знакомое.– Где?– Не помню.– А если сосредоточиться?– Пробовал уже, самому интересно. Но вот хоть убей!– В какой обстановке вам его легче представить: в парикмахерской?., в метро?., в поликлинике?., сигаретами торгует?..На каждый вопрос Губенко отвечает секундной задумчивостью и пожиманием плеч.– Опишите его.– Да так себе, белобрысый, крепкий, румяный. Без особых каких примет. Года двадцать два или двадцать пять. Блондины, они моложе выглядят, личное наблюдение.– Не мешало бы прийти в милицию и поделиться личными наблюдениями, чтобы вас не разыскивали как предполагаемого сообщника.– Да ведь, гражданин следователь…– Между прочим, товарищ следователь.– Правильно, товарищ следователь. Вы учтите мою ситуацию: соседка пожаловалась жене, что я ее обругал за телевизор по-нехорошему, я жене объясняю обстоятельства, но я говорю, что бегал к Сосновым, а бегал-то я к Феде Антонову потому что до него ближе, а Федор тоже судимый и, значит, по жениному пониманию, он для меня под запретом, а она мне ультиматум поставила, так что теперь, если узнает, она мне такое выдаст…
* * * Миша Мухин, он же Сэм, валяется дома на диване с книгой. В соседней комнате вполголоса препираются мать Миши и ее отец, древний благообразный старец.– Папаша, послезавтра Константин из поездки вернется. Скажите вы своим богаделкам, чтобы не ходили пока.– Неча ими брезговать! Сестры они мне по древлепрославленной нашей вере.– Вам – сестры, а Косте – хуже горькой редьки.– Срамишь седины мои, Аксинья. Чужие люди идут за духовным наставлением, а родная дочь лба не перекрестит. Гореть тебе дура, в геенне огненной.– Да отстаньте, папаша, молюсь, молюсь я.– Когда тебе молиться, ты телевизор смотришь.– А то вы не смотрите!Чего дед не желает слышать, то он попросту пропускает мимо ушей.Мухина переобувается в передней.– В магазин? – осведомляется дед.– Хлеба к обеду.– А что на обед?– Щи вчерашние да яичницу зажарю.– Знаешь ведь, что нынче постный день! – Нет чтобы отцу грибочков подать, рыбки. Котлеты да яичницы – словно назло во искушение вводишь!– Грибочки, папаша, на базаре кусаются. И рыбка в цене: вы ведь не селедку просите, а что поблагородней.– Константину небось припасла уже и красненького и беленького. Как приедет, пир горой. А отцу жалеешь!– Мне ваши посты влетают дороже пиров! – Она направляется к двери. .– Стой! Куда простоволосая? – и таким грозным тоном, что Мухина без звука повязывается косынкой.Дед переключается на Мишу.– Все читаешь?– Что поделать, грамотный.– А чего читаешь?– Исторический роман.– Из какой же истории?– Времен царя Алексея Михайловича.– Тьфу! С него вся скверна пошла.– Никона разжаловал, что ли?– Не разжаловал, а низложил на собрании всех патриархов. Законно низложил.– Тогда какие к Алексею Михайловичу претензии?– Исконное наше двоеперстие, истинное, кто запретил? Никон. До Никона все двумя перстами крестились. А если Никона потом вон, да в простые монахи, можно сказать, как врага народа, то почему троеперстие его сохранили? Как об этом в романе объясняется?– Никак.– Дурак твой историк.– Дед, ругаться грех, – уличает Миша.– С вами кругом грех.За окном слышен условный свист. Перед домом дожидается вся компания. Выбегает Миша. Обычные приветствия, и дальше разговор на ходу.– Чего застрял?– Дед все ведет среди меня религиозную пропаганду.– И как ты?– Ничего, мне на пользу: заставляет извилиной шевелить. Слушайте, какую недавно мыслишку подпустил. Насчет происхождения людей. Если, говорит, человек – венец творения, по образу и подобию, то с него и спрос великий. Происхождение, так сказать, обязывает. Поэтому, говорит, вы нечестивцы, и решили быть лучше от обезьян. С обезьяньих потомков что возьмешь? Никакой ответственности. Если говорит, считать, что ваши прабабки нагишом по деревьям скакали, тогда, говорит, конечно, кругом сплошной прогресс. Хоть бомбы друг в друга кидайте, хоть пьяные под забором дрыхните – все равно можете гордиться и возноситься, потому что обезьянам до вас далеко. Даже последний, говорит, болван все ж таки на двух ногах ходит и даже в штанах.– Богатая идея! – смеется Леша.Наташа добавляет:– И с ядом.– А что ты ответил? – спрашивает Сенька.– Начал про эволюцию, про научные данные. А он говорит: ваша «еволюция» – чушь. Небось, говорит, сколько ни копают, а в главном-то месте дырка. Тут обезьяна – тут человек, а переходного звена промеж них нету.– Да откуда он знает?– Начитался журнала «Знание – сила», таскает у меня потихоньку.– Силен старик! – Сеньке разговор любопытен.– Да, въедливый. При отце помалкивает, а без отца – хозяин в доме. Мать его до сих пор боится.
1 2 3 4 5 6
* * * Терентьевы – отец, мать и дети, Леша с Наташей, еще только садятся завтракать на кухне. Три звонка в дверь заставляют мать недовольно поджать губы:– Кто это в такую рань?– Сенька Гвоздик, наверно. – Леша идет отпереть.– Странная манера – являться в дом, когда люди едва сели за стол.– Почему! На Западе есть даже обычай приглашать к завтраку, – парирует Наташа.– Но мы, кажется, не на Западе? – замечает отец с видом лихо сострившего человека.– Это – во-первых, – подхватывает мать. – А во-вторых, не помню, чтобы я его приглашала.– Он, между прочим, не к тебе, – бросает Леша, вернувшийся в кухню на последних ее словах. Он наливает две чашки чаю, сгребает со стола какую-то снедь и уходит.– Вот так. И ничего не скажи. Рта невозможно раскрыть – сразу обиды! Растишь их, воспитываешь… – она свернула на привычную тему.– Ну, завела, – скучливо тянет Наташа. – Подумаешь, событие – Гвоздик пришел!– Ваш Сеня Гвоздарев – отпетый хулиган!– Да кто его отпевал?– Наташа, – присоединяется отец, – вы обязаны считаться с мнением мамы. Она пытается уберечь вас от дурных влияний.– Курам на смех! Какое Гвоздик может оказать влияние?– А такое, что этот дворничихин сын…– Ну-ну-ну, – прерывает жену Терентьев, – подобные выражения… это не аргумент.– Я, разумеется, лишена сословных предрассудков, но согласись, что его мать… Мужа бросила, вокруг хоровод мужчин… просто страшно представить, чего ребенок нагляделся и как это подействовало на его психику!– Кисонька, может быть, не следует при Наташе… И, по-моему, Гвоздарева производит приятное впечатление.– Ах и на тебя она производит приятное впечатление?!– Ну что ты, я же не в том смысле!..В дверях появляется Леша.– Нельзя потише? Там все слышно.Он затворяет дверь. Неловкая пауза.– Но… в конце концов, я у себя дома… Имею я право говорить то, что думаю? И вообще – воспитанный человек не слышит чужих разговоров.– Ты спутала, мамочка, это глухие не слышат.– Наташа, не дерзи, – отцу очень не хочется ссоры.– Имею я право говорить то, что думаю?– Нет, не имеешь. Не доросла.Наташа встает, забирает чашку и недоеденный бутерброд.– И эта туда же! – кипятится мать. – И снова до вечера на улицу? Почему хоть в субботу не побыть немного дома! Вам созданы все условия для культурного отдыха!– Ой, мамочки! Холодильник, телефон, ванна, газ, магнитофон – голова кругом от развлечений!Отец укоризненно цокает языком.– А что на улице?– То, что рассказывали на лекции в ЖЭКе, – отвечает за Наташу мать. – Очень жаль, что вас не было. Приводились убийственные факты!Наташа прыскает и уходит. Слышно, как ребята включают музыку.– Ну что за дети, Гриша! Даже аппетит пропал. Разве я посмела бы хамить матери! Бывало, если делаешь что-нибудь не то, так ведь тайком, с оглядкой.– Да, наши не стесняются. Хоть бы соврали для приличия. Холодильник, телефон… Не ценят ничего, что досталось трудами!– По выражению твоего сына, они ищут иной смысл существования. А у самого две тройки в году, и из спортивной школы исключили. Как он без спорта в институт! Ты с ним говорил?– Еще не определился. Выбирает.– Какие могут быть выборы! Надо найти вуз, где требуется боксер-перворазрядник. Разве мы с тобой выбирали?– Что же сравнивать, кисонька, мы были другими.– Вот именно. Мы понимали, чего хотим, и добивались. Спроси свою дочь – какую общественную работу она ведет! Никакую. Ей скучно. Будто мне в ее годы было весело возиться со стенгазетой. Но я рисовала аршинные заголовки ради комсомольской характеристики.– Да… – отец в задумчивости катает хлебные крошки. – Мы относились к жизни серьезно и ответственно.Терентьевы свято верят в правоту своей жизни.
* * * Наташа, Леша и Сенька выходят на улицу.Хорошенькая Наташа выглядит старше своих лет, Сенька – моложе, а плотного Лешу легко со спины принять за взрослого мужчину, но полудетское упрямое лицо выдает мальчишку. К приятелям присоединяется Миша Мухин – смазливый, чернобровый. «Салют – салют», – дальше шагают вместе.– Натка, я пришел к тебе с приветом. – Миша крутит пальцем у виска, – рассказать, что солнце встало… Что-то вы кисло-зеленые?– Субботнее утро в кругу семьи, – бурчит Леша. – Интересно, взрослые – все идиоты или выборочно?– Выборочно. Но многие.– Неужели и мы такими будем? – задает Наташа извечный вопрос подростков.– Я против, – заявляет Миша. – Кто «за», прошу поднять руку. Воздержавшихся нет? Принято: мы будем другими.– Леха! – предостерегающе произносит Наташа.На пути стоит кучка их ровесников. Леша выдвигается вперед, возглавляя свою компанию. Сенька порывается идти плечом к плечу, Наташа дергает его назад.– Не лезь! Леша это не терпит!– Он же Леха-Ледокол, – поясняет Миша. – Флагман. А мы в кильватере.Леша идет на враждебную группу, как на пустое место, свободно свесив тяжелые кулаки. И группа в последний момент не выдерживает, расступается, пропуская его и остальных.– Красиво! – восхищается Сенька.– А-а… – поводит плечами Леша. – Подраться стало не с кем.
* * * Место ребячьих сходок – ободранная квартира на втором этаже пустующего дома. Кое-какая мебелишка, частью брошенная хозяевами, частью собранная ребятами по окрестным домам. Здесь Наташа, Леша, Сенька, Миша и пятый – долговязый, разболтанный Фитиль.Леша осматривает колченогое кресло.– Гвоздик, ты молоток. Отличное седалище для председателя. Итак, очередное собрание нашего Общества покровительства самим себе объявляю открытым. Для тонуса и по традиции словесная разминка.– Тема?Наташа поднимает руку:– Предлагаю, как в ЖЭКе : «Молодежь и влияние улицы». Очень жаль, что нас не было.– Сейчас воспроизведем. Даю запев. Мы, жертвы безнадзорности и дурного воспитания… – гнусаво заводит Леша.– Подпали под улицы пагубное влияние… – подхватывает Фитиль.И дальше идет по кругу:– Под трамваев и троллейбусов влияние опасное…– Под пешеходов влияние ужасное…– Правила уличного движения производят в наших умах брожение!– О, влияние улицы, разлагающее!– О, мусорных урн влияние развращающее!– А фонари? Что они освещают?– Они понаставлены в каждом переулке, чтобы видеть темные жизни закоулки!– Дети, берегите глаза и уши!– Спасайте свои неокрепшие души!– Долой светофоры!– Свободу Карабасу-Барабасу!«Разминка» переходит в беспорядочный гвалт, кто-то вскакивает на стул, стул ломается.– Хватит, ребята, – проявляет благоразумие Наташа. – Нас опять застукают… Кстати, на этом стуле всегда сидел Алька. Тут стоял его стол, а тут висела гитара…– Жалко, что дом сломают. У Альки мы хорошо собирались.– Что ж он не приехал? Ведь обещал.– Его запрягли, – сообщает Фитиль. – Скребет и покрывает лаком пол.– Твои тоже малярничают? – интересуется Миша.– Пока смету составляют… Знаешь, Сэм, а бабка на балкон выходить боится. И все горюет о своем палисаднике, можно подумать, у нее здесь Парк культуры был.Сенька тихо спрашивает Наташу:– Почему он «Сэм»?– Сильно эрудированный мальчик, – расшифровывает та.– Ну-с, продолжим заседание, – усаживается Леша в кресло. – На повестке дня проводы Фитиля.Фитиль выходит на середину.– В связи с переменой места жительства мы расстаемся сегодня с нашим Фитилем. Он был достойным собратом, и мы с прискорбием провожаем его в новый путь.– Прошу не считать окончательно выбывшим. Прошу оставить за мной совещательный голос и право посещать собрания.– Наверно, иногда ты будешь приезжать, но эти уже не то, – печалится Наташа.– Натка, я буду обязательно приезжать! И Алька тоже. Мы обязательно!– Ладно, Фитилек, не копти, глаза щиплет, – усмехается Миша.– Думаю, можно переходить к следующему вопросу, – «ведет собрание» Леша. – Так сказать, гвоздик программы. Сеня, прошу. Сэм, докладывай.– Товарищи-братцы-господа-граждане-сеньоры-и-сеньориты, – тараторит Миша. – Для пополнения нашего состава предлагается принять нового собрата со стажировкой в течение месяца. Семен Гвоздарев, он же Сенька Гвоздик, проживает в нашем микрорайоне около трех лет. За это время ничем положительным себя не зарекомендовал. Так что причин для отвода кандидатуры не вижу. Есть вопросы к стажеру?– Расскажи автобиографию, – доброжелательно предлагает Фитиль.– Родился… учился… В общем, все.– Больше ничего? – насмешничает Наташа.– Имею два привода: за разбитое окно и за то, что назвал дуру дурой. Мать – дворник, – Сенька начинает вибрировать. Отец автоконструктор и пьяница. Находятся в законном разводе.– Спокойно, стажер. Анкетные данные устраивают. Дату рождения. Когда подарки дарить?– Тридцать первого февраля.Фитиль улыбается одобрительно: здесь ценят выдумку.– Почем фунт лиха? – спрашивает сам «председатель».– Выдается бесплатно, посуда своя, – без запинки отбивает Сенька.– Для начала достаточно, – решает Миша. – Познакомьте новичка с принципами.– Принципов покровительства самим себе имеется шесть, – приосанивается Леша. – Стажеру полагается знать три. Запоминай. Бей первым! Смейся последним! И не мешай себе жить, это сделают другие. Приемлешь?– Само собой. Только почему – «смейся последним»?– Потому что хорошо смеется – кто? – подсказывает Фитиль.– А-а, понял.– Голосуем. Кто «за»? – и Леша первым поднимает руку. – Единодушно. Решение будет утверждено общим собранием, когда съедутся остальные ребята. От имени коллектива поздравляю. Запомни этот миг своей жизни, о Гвоздик, и постарайся дорасти до Гвоздя! Есть стажеру задание?– Пусть что-нибудь придумает, – капризно складывает губы Наташа. – Чтобы не было скучно.– Натка, человечество создало целую индустрию развлечений и все продолжает скучать.– Ну пусть хоть попробует! – настаивает она.– Придется поднатужиться, брат-стажер, – решает Леша. – Попытайся нас чем-нибудь развлечь. Или хоть удивить.
* * * Знаменский допрашивает простуженного мужчину лет сорока: Губенко.– Гражданин следователь, ну ни сном, ни духом! – клянется тот. – Я как освободился, жена ультиматум поставила: если, говорит, еще хоть с одной уголовной рожей увижу, – конец. Высчитала, что до дому ходу двадцать две минуты. В восемнадцать ноль-ноль смена кончается, в восемнадцать десять я на проходной, в восемнадцать тридцать пять ужин на столе, и я должен быть как штык, иначе допрос похуже вашего. Хоть соседи, хоть кто хотите подтвердит!– Жестокая женщина. Позавчера тоже весь вечер провели с женой?– Она к сестре ездила. А я дома футбол смотрел.– Хорошая была игра?– Ну!!– А куда же вы сломя голову бежали этак в середине второго тайма? Как раз невдалеке от ограбленного магазина?Допрашиваемый шмыгает носом.– Эх, мать честная…– Так куда бежали?– Футбол смотреть, – уныло говорит он.– Забавно.– Телевизор испортился, гражданин следователь. Острый момент, атака на наши ворота, а он, паразит, хлоп – и сдох. Пришлось бегом к дружку – досматривать.– Не застали его?– Почему? Застал. Если надо, он подтвердит.– Но кто мне подтвердит, откуда вы прибежали к дружку? Кто подтвердит, что до той поры сидели дома у телевизора?– Соседку спросите. Я сначала к ней рвался. Не пустила. Тут международного значения матч, а она муру смотрит, танцы какие-то!– Ну хорошо, допустим, все все подтвердят. Как мы определим промежуток, в который вас уже не было дома, но еще не было у приятеля?– Экран у меня вырубился на девятнадцатой минуте. К Федору я ввалился, когда штрафной назначили. Второй гол уже при мне забили. Выходит, минут девять я прозевал.– Сколько из них вы препирались с соседкой?– Показалось долго, но, наверно, минуты три.– Сбрасываем три минуты, остается шесть. Какую часть пути занял переулок?– Примерно полдороги.– Значит, вы находились поблизости именно в то время, когда ограбление совершалось или когда грабитель удирал с места преступления. Не заметили чего-нибудь, что может нас интересовать? Думаю, вопрос понятен.– Понятен… – мужчина тяжело вздыхает. – Парень там один ошивался, гражданин следователь. Тогда я, конечно, ноль внимания, но как теперь рассуждаю – по разным признакам – в общем, на стреме он стоял… Главное, видел я его раньше. Лицо знакомое.– Где?– Не помню.– А если сосредоточиться?– Пробовал уже, самому интересно. Но вот хоть убей!– В какой обстановке вам его легче представить: в парикмахерской?., в метро?., в поликлинике?., сигаретами торгует?..На каждый вопрос Губенко отвечает секундной задумчивостью и пожиманием плеч.– Опишите его.– Да так себе, белобрысый, крепкий, румяный. Без особых каких примет. Года двадцать два или двадцать пять. Блондины, они моложе выглядят, личное наблюдение.– Не мешало бы прийти в милицию и поделиться личными наблюдениями, чтобы вас не разыскивали как предполагаемого сообщника.– Да ведь, гражданин следователь…– Между прочим, товарищ следователь.– Правильно, товарищ следователь. Вы учтите мою ситуацию: соседка пожаловалась жене, что я ее обругал за телевизор по-нехорошему, я жене объясняю обстоятельства, но я говорю, что бегал к Сосновым, а бегал-то я к Феде Антонову потому что до него ближе, а Федор тоже судимый и, значит, по жениному пониманию, он для меня под запретом, а она мне ультиматум поставила, так что теперь, если узнает, она мне такое выдаст…
* * * Миша Мухин, он же Сэм, валяется дома на диване с книгой. В соседней комнате вполголоса препираются мать Миши и ее отец, древний благообразный старец.– Папаша, послезавтра Константин из поездки вернется. Скажите вы своим богаделкам, чтобы не ходили пока.– Неча ими брезговать! Сестры они мне по древлепрославленной нашей вере.– Вам – сестры, а Косте – хуже горькой редьки.– Срамишь седины мои, Аксинья. Чужие люди идут за духовным наставлением, а родная дочь лба не перекрестит. Гореть тебе дура, в геенне огненной.– Да отстаньте, папаша, молюсь, молюсь я.– Когда тебе молиться, ты телевизор смотришь.– А то вы не смотрите!Чего дед не желает слышать, то он попросту пропускает мимо ушей.Мухина переобувается в передней.– В магазин? – осведомляется дед.– Хлеба к обеду.– А что на обед?– Щи вчерашние да яичницу зажарю.– Знаешь ведь, что нынче постный день! – Нет чтобы отцу грибочков подать, рыбки. Котлеты да яичницы – словно назло во искушение вводишь!– Грибочки, папаша, на базаре кусаются. И рыбка в цене: вы ведь не селедку просите, а что поблагородней.– Константину небось припасла уже и красненького и беленького. Как приедет, пир горой. А отцу жалеешь!– Мне ваши посты влетают дороже пиров! – Она направляется к двери. .– Стой! Куда простоволосая? – и таким грозным тоном, что Мухина без звука повязывается косынкой.Дед переключается на Мишу.– Все читаешь?– Что поделать, грамотный.– А чего читаешь?– Исторический роман.– Из какой же истории?– Времен царя Алексея Михайловича.– Тьфу! С него вся скверна пошла.– Никона разжаловал, что ли?– Не разжаловал, а низложил на собрании всех патриархов. Законно низложил.– Тогда какие к Алексею Михайловичу претензии?– Исконное наше двоеперстие, истинное, кто запретил? Никон. До Никона все двумя перстами крестились. А если Никона потом вон, да в простые монахи, можно сказать, как врага народа, то почему троеперстие его сохранили? Как об этом в романе объясняется?– Никак.– Дурак твой историк.– Дед, ругаться грех, – уличает Миша.– С вами кругом грех.За окном слышен условный свист. Перед домом дожидается вся компания. Выбегает Миша. Обычные приветствия, и дальше разговор на ходу.– Чего застрял?– Дед все ведет среди меня религиозную пропаганду.– И как ты?– Ничего, мне на пользу: заставляет извилиной шевелить. Слушайте, какую недавно мыслишку подпустил. Насчет происхождения людей. Если, говорит, человек – венец творения, по образу и подобию, то с него и спрос великий. Происхождение, так сказать, обязывает. Поэтому, говорит, вы нечестивцы, и решили быть лучше от обезьян. С обезьяньих потомков что возьмешь? Никакой ответственности. Если говорит, считать, что ваши прабабки нагишом по деревьям скакали, тогда, говорит, конечно, кругом сплошной прогресс. Хоть бомбы друг в друга кидайте, хоть пьяные под забором дрыхните – все равно можете гордиться и возноситься, потому что обезьянам до вас далеко. Даже последний, говорит, болван все ж таки на двух ногах ходит и даже в штанах.– Богатая идея! – смеется Леша.Наташа добавляет:– И с ядом.– А что ты ответил? – спрашивает Сенька.– Начал про эволюцию, про научные данные. А он говорит: ваша «еволюция» – чушь. Небось, говорит, сколько ни копают, а в главном-то месте дырка. Тут обезьяна – тут человек, а переходного звена промеж них нету.– Да откуда он знает?– Начитался журнала «Знание – сила», таскает у меня потихоньку.– Силен старик! – Сеньке разговор любопытен.– Да, въедливый. При отце помалкивает, а без отца – хозяин в доме. Мать его до сих пор боится.
1 2 3 4 5 6