А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Я остановился около машины.
– Что случилось?
Мужчина сказал, что барахлит мотор, а он ничего в этом не понимает и вот уже три часа ждет вызванный тягач. Я заглядываю в мотор и говорю ему:
– Ну-ка заведи.
Но он смотрит на меня недоверчиво, моя большая борода вводит его в заблуждение.
– Ты вообще-то понимаешь что-нибудь в моторах?
– Немного… попробуй завести…
Он заводит. Бензин не поступает. Я вынимаю из кармана маленькую отвертку и разбираю карбюратор, прочищаю патрубок и освобождаю застрявший игольчатый клапан. Десять минут работы. Парень все время смотрит с беспокойством, боится, что я что-нибудь испорчу.
– Заведи теперь…
Машина легко заводится. Только и всего? Он рассыпается в благодарностях. По крайней мере сможет добраться до ближайшего гаража.
– Нет надобности, – говорю я ему, – все в порядке.
Полночь. Я стою возле него и все время осматриваюсь вокруг. Мимо беспрерывно мчатся машины. Я и не предполагал, что ночью такое большое движение. Он влезает в свой «остин», еще раз благодарит и уезжает. Мне и самому странно, что я починил ему машину так вот, бесплатно.
Я продолжаю свой путь, через десять километров снова натыкаюсь на машину, стоящую на обочине. На этот раз тягач. Наверно, тот самый, который должен был отбуксировать починенный мною «остин». Сам застрял. Я устал, но все-таки останавливаюсь.
Шофер спит на своем сиденье, укрывшись одеялом, я трясу его.
– Тебе нужна помощь?
Он просыпается, не может очухаться, тяжелый, неповоротливый человек, в волосах седина, лицо покрыто морщинами.
Да неважно, он подождет до утра. Бензин не поступает, хоть ты тресни. Какая-то бензоколонка тут загрязняет всем моторы.
– Ну-ка, я попробую.
– Ничего не выйдет.
– Что ты теряешь?
Он открывает капот. Я вожусь в темноте с грязным, запущенным мотором. Разбираю бензинный насос. Уже много лет не занимался такой работой.
А пока мы с ним беседуем. Он рассказывает о себе. Он сам из мошава недалеко отсюда. После Шестидневной войны ему надоело обрабатывать землю, он сдал свой участок в аренду, купил тягач и теперь занимается тем, что буксирует по ночам застрявшие на дорогах машины. Работает на фирму по буксировке машин.
Но и это занятие ему опротивело. Он плохо видит, да и не понимает ничего в новых моторах. Даже и не пытается выяснить, в чем дело, а просто сразу же оттаскивает машину в гараж. И фирма уже выражала ему недовольство.
– И много по ночам работы?
– Хватает. Евреи разъезжают все время.
Он смотрит, как я прочищаю бензонасос, подбираю новый винт. Дает мне какие-то странные советы. Нельзя сказать, чтобы он имел ясное представление об устройстве машин.
– Скажи, тебе в последние месяцы не попадался светло-голубой «моррис», модель сорок седьмого года?
– Чего тут только нет: «моррисы», «вольво», «БМВ», «форды», «фольксвагены», «фиаты». Модели на все вкусы. Сколько ни увеличивают налоги, а на дорогах все больше машин.
– Но маленький светло-голубой «моррис»…
– И «моррис», и всякие другие. Он плохо соображал спросонья.
Я завел его тягач. Он был в восторге. Сможет теперь вернуться и поспать дома. Может, я хочу немного подработать, он будет давать мне определенный процент.
Я улыбнулся, эта идея развеселила меня.
– Нет, но я мог бы купить у тебя твой тягач.
– Купить?
– Да. Для чего тебе в твоем возрасте крутиться ночью по дорогам?
Он почесывает в голове.
– Сколько дашь?
– Пригони его завтра ко мне в гараж, и договоримся.
Назавтра в полдень Эрлих говорит мне:
– Ты что, звал кого-то, чтобы он продал тебе тягач?
Я вышел к нему. Он стоял там, низкорослый, плотный старик крестьянин, около своего тягача. Я вспомнил отца, тот же акцент, тот же говор. Он смотрел, пораженный и удивленный, на огромный гараж, на несколько десятков рабочих.
– Это все твое?
– Да.
– А я предлагал тебе работать у меня… – сказал он то ли с горечью, то ли усмехаясь.
Я осмотрел тягач. Он был в довольно запущенном состоянии. Я позвал Хамида, чтобы он проверил мотор, а Эрлиху велел поинтересоваться ценами на рынке. Через час они дали мне полный отчет. Я сказал Эрлиху:
– Ну так назови ему цену и купи этот тягач. Эрлиху не нравилась вся эта сделка.
– Зачем тебе нужен тягач?
– Начнем буксировать по ночам застрявшие машины.
– А кто будет этим заниматься?
– Я.
– Ты? – Он не поверил.
– Да, почему нет? Думаешь, я уже забыл, как работают…
Наим
Назавтра он не пришел в гараж. Рабочие ни о чем меня не спрашивали, словно их ни капли не трогало, что я ночевал у него. Только Хамид спросил, какую работу я выполнял ночью, и я сказал, что он чинил испортившийся котел у себя дома и что я подавал ему инструменты.
Через день Адам пришел на работу, но не перекинулся со мной даже словом. Прошел еще день, а он будто не видит меня, и так день за днем. Один раз он заметил меня, улыбнулся и сказал: «Ну, как поживают стихи?» Не успел я ответить, как его позвали к телефону и он исчез. Прошло уже две недели с той ночи, а он словно забыл обо мне. Забыл, что я ночевал в его доме, мылся в его ванне. Не знаю почему, но мне стало очень грустно, хотя чего мне от него ждать?
И стихи не читались, все время я старался крутиться возле него, может, он скажет мне что-нибудь, может, пошлет куда-нибудь, но он в упор меня не замечал. Я прямо в собаку превратился, чую его запах, ощущаю следы его присутствия. Но он очень занят, все время уходит куда-то. Купил старый тягач и все время только вокруг него и хлопочет, забросил весь гараж. Обновил его, покрасил, приделал разные приспособления, а сам постоянно в каком-то напряжении, просто комок нервов.
Дни становятся все длиннее. Утром, когда мы выезжаем из деревни, уже светло, и возвращаемся мы тоже засветло. А мне все ужасно наскучило. Только и делаю, что регулирую тормоза, лежу под машинами и кричу евреям: нажми, подержи, освободи, потихоньку, нажми. И евреи слушаются.
А дни проходят, похожие один на другой. Ничего не происходит. Снова говорят о войне, и радио тарахтит без перерыва. И мы тоже стали слушать, что говорят евреи о себе, беспрестанно ноют, ругают сами себя, и нам это даже нравится. Приятно слышать, какие они испорченные и глупые и какая у них тяжелая судьба, хотя это совсем незаметно – все время меняют машины, покупают новые, побольше.
Однажды в конце рабочего дня он привел свой тягач, чтобы отрегулировать тормоза. Сам залез под машину, а мне велел нажимать на тормоз, не доверяет мне, что ли, сделать самому. Эта его машина всем уже страшно надоела, возится с нею, как ребенок, ни разу в жизни не видевший машины. Потом он закончил работу, вылез из-под машины, смотрит на нее с любовью – что бы еще улучшить. Так мы стояли с ним вдвоем в тишине, ни единой души рядом. Я испугался, что он опять ускользнет от меня, и вдруг у меня вырвалось:
– Как поживает бабушка?
Хотя мне хотелось спросить, как поживает Дафи, но получилось у меня – «бабушка». И я покраснел…
– Какая бабушка? – удивился он.
– Бабушка, у которой мы были ночью… которая потеряла память и нашла ее…
– А… бабушка… ха… ха, она в полном порядке, передает тебе привет.
И начал испытывать подъемный кран, поднимает его и опускает. Вдруг он посмотрел на меня, стал внимательно приглядываться. Видно, его осенила какая-то новая идея.
– Послушай, ты мне нужен для ночной работы на этом тягаче. Отец разрешит тебе ночевать в городе?
– Конечно… – сразу же загорелся я, – моему отцу совсем неважно, где я ночую…
– Ну и прекрасно, принеси завтра свои вещи… пижаму и все остальное. Начнешь работать по ночам на тягаче… будем буксировать машины… будешь ездить по дорогам… вместе со мной…
Ох как сильно забилось у меня сердце, какое счастье привалило!
– Хорошо… а где же я буду спать? Опять у вас в доме…
Он посмотрел на меня немного удивленно.
– Найдем тебе место… не волнуйся… организуем что-нибудь здесь, в гараже, а может быть, даже у госпожи Армозо… у бабушки… – и снова рассмеялся, – а что, будешь спать у нее… отличная идея… она будет заботиться о тебе, а ты немного поможешь ей.
Адам
Назавтра Наим пришел со старым чемоданом, в зимнем пальто, которое было ему велико. Арабы смотрели издали, как он подошел ко мне. Я уже заметил, что их интересуют отношения, которые завязались между ним и мною, наша близость казалась им странной и подозрительной.
– Что ты сказал отцу?
– Сказал, что вы берете меня в свое распоряжение.
– Ну и что он сказал?
– Ничего… – он покраснел, – чтобы вы присматривали за мной, словно вы отец мне…
– И это все?
– Все.
Так вот с легкостью они отказываются от собственного сына.
– Хорошо. Сядь и подожди тут.
И весь день он сидел в сторонке в своем большом, не по росту пальто, рядом чемодан, безмолвно ждет, уже как бы отделен от других рабочих, следит за мной: куда бы я ни пошел, я чувствую на себе взгляд его черных глаз. Вдруг в моем распоряжении оказался этот мальчик. Словно я усыновил ребенка.
В полдень я решил поговорить с Хамидом.
– Я беру Наима, чтобы он помогал мне ночью буксировать машины. Он будет жить у одной старухи. Все будет в порядке, не беспокойся.
Но тот вовсе и не собирался беспокоиться, почти не поднял глаз. Продолжает что-то подкручивать в моторе, лежащем перед ним, не понимает, чего я хочу от него.
После работы я взял Наима к старухе. Слышу ее мелкие, шлепающие шажки.
– Кто там?
– Это я, Адам. Привел мальчика.
Она начала возиться с задвижками, открывает одну за другой. Сначала я не узнал ее. Стоит маленькая и прямая, в цветастом розовом платье, на носу очки, лицо оживленное. Неужели это та самая старуха, которая лишилась памяти и всего несколько недель тому назад валялась в больнице для хроников и сестра совала ей в рот ложку с кашей?
– Как поживаете, госпожа Армозо?
– Хорошо, хорошо… Когда мозги на месте, все хорошо, хотя работы невпроворот, все время мою, убираю… Не смотри на беспорядок…
Но квартира была убрана на славу, все чисто, кухня блестит, на окнах выглаженные занавески.
– Это называется беспорядок… Квартиру узнать невозможно… Так чисто…
Но она прерывает меня:
– Это чисто? Ничего подобного. Тебе надо было прийти ко мне сорок лет назад, тогда бы ты знал, что такое чистота. На полу можно было обедать.
Я подтолкнул Наима вперед.
– Вот, я привел вам Наима. Помните его? Он был со мной в ту ночь.
Она внимательно рассматривает его.
– Да… да… Это тот араб, который залез с улицы в окно… Киф халек, я валад?.. Алан ухдол факат мин эль-бааб… дир балак…
Она говорит с ним по-арабски, а он весь покраснел, смотрит на нее настороженно.
– Он поживет здесь немного, будет помогать мне по ночам искать Габриэля.
– Входите, входите… Что это у него тут в чемодане? Посмотрим, не принес ли он с собой клопов, – прибавила она по-арабски.
Не успел он и слова сказать, а она уже наклонилась над чемоданом, открыла и стала исследовать содержимое. На сложенных аккуратно вещах лежали яйца, перцы, помидоры и баклажаны.
– Что это? Аху эль-атрах мин эль-билаз. Он ужасно смутился и рассердился.
– Не знаю, кто положил… Может быть, мама…
Она начала вынимать овощи, рассматривает яйца на свет у окна.
– Прекрасно. Яйца хорошие. Ну-ка вытащи все, чтобы проветрить. Скажи маме большое спасибо, но чтобы в следующий раз она не клала еду вместе с одеждой, а то потом у тебя в карманах заведутся тараканы… Мин фин саркат эль-пиджама?.. Полотенце не нужно, брось его в грязное белье… одежду проверю потом. Пойди пока помойся. Ты слышишь… ялла, а то вода остынет. Я включила бойлер еще утром, когда узнала, что ты должен прийти. Пусть помоется до еды, нехорошо мыться в ванне, когда желудок полон. Но ты не очень-то пачкай там. Это тебе не гостиница, и я не собираюсь убирать три раза в день. Я приготовила ему отдельную комнату, шкаф… все для него. Здесь ты будешь спать один, без ослов, коз и кур, – добавила она по-арабски.
И она втолкнула оторопевшего Наима в ванную. Он уже привык, бедняга, что каждый раз, как попадает в еврейский дом, его сразу же отправляют мыться. Меня она усадила в большой комнате и сейчас же принесла тарелки с пирожками, арахисом и миндалем, сварила кофе и подала мне.
– Не утруждайте себя.
– Не выбрасывать же все. Я уже потрудилась.
Кофе был отличный, и она очаровала меня своей живостью и мягкой улыбкой. Я рассказал ей о своем плане ездить ночью по дорогам, буксировать машины и пытаться найти Габриэля. Я сказал ей, что она, конечно, может воспользоваться помощью Наима. Пусть помогает убирать, ходит на рынок, починит что нужно.
– Он хороший мальчик, – сказал я ей, – вы сами убедитесь.
– Когда они еще маленькие – может быть, а потом глядишь – «фаттах»…
Я засмеялся.
Она надела очки для чтения, взяла груду газет, там были в основном «Маарив» и «Едиот ахронот» за последние две недели, и с увлечением стала копаться в них, наконец сняла очки и обратилась ко мне с вопросом:
– Не поможешь ли мне?
– Пожалуйста.
– Скажи мне, что такое Киссинджер?
– Что???
– Что это? Кто это? До того, как я лишилась памяти, я ничего о нем не слышала. Теперь, когда память вернулась ко мне, все газеты только о нем и пишут. Почему?
Я рассказал.
– Еврей? – удивилась она, не поверила. – Не может быть! Наверно, выкрест… как это ему разрешили? Что ты по этому поводу думаешь? И не стыдно ему доставлять нам такие беды!
– Ничего страшного… – попытался я успокоить ее.
– Как это «ничего страшного»? – запротестовала она. – Почитай, что пишут о нем в газетах. Надо бы поговорить с его отцом…
Наим вышел из ванной, хмуро смотрит на нас.
– Что это? Так быстро? Погладил водичку. Подойди-ка сюда… посмотрим, как ты помылся… а за ушами, они что, не твои? В следующий раз я сама тебя отмою. Не удивляйся, я мыла мальчиков и побольше тебя… а теперь садись кушать… – все это сказала она ему по-арабски.
Жизни в ней было с избытком. Всем интересовалась – газетами и политикой, допытывалась о политических деятелях и партиях. Очень жалеет, что пропустила выборы, ни разу еще не пропускала. Даже и потеряв память, она бы знала, за кого голосовать.
– За кого бы вы голосовали? – спросил я с улыбкой.
– Во всяком случае, не за коммунистов… может быть, за эту шармуту… как ее зовут? Ну эта, которая защищает женщин… а может быть, за кого-нибудь другого… Но это ведь следует всегда хранить в тайне, верно?
И она слегка подмигнула мне.
Наим сидит молча. Ест пирожки и пьет кофе. Я уже обратил внимание на его внутреннее спокойствие, на его необычайную способность приспособляться к новому окружению. Смотрит на нее настороженно, но молчит, берет газету, лежащую перед ним, и начинает просматривать с серьезным видом, пытаясь не обращать на нас внимания.
Она посмотрела на него с удивлением, шепчет мне:
– Что? Он читает на иврите или только притворяется?
– Он прекрасно знает иврит… закончил школу… читает наизусть стихи Бялика…
Она разозлилась.
– Для чего ему Бялик? Что он с ним будет делать? Ох! Мы совсем сводим с ума наших арабов… еще перестанут работать и начнут писать стихи… Но если уж он читает, пусть почитает мне немного вслух… Глаза у меня устают очень быстро. А в газетах много интересного…
Она взяла у него газету, перелистала и протянула ему обратно.
– Оставь-ка пока картинки. Почитай мне статью Розенблюма на первой странице. Он большой негодяй, но правду знает.
Я встал с места, очарованный ею.
– Видишь, Наим, у тебя здесь будет интересная работа…
Но он даже не улыбнулся.
– Ты уже уходишь? – Она была недовольна, ей не хотелось расставаться. – Который час? Выпей еще что-нибудь… может, поужинаешь?..
Твоя жена, наверно, еще ничего не сварила… Когда уложить его спать?.. Я снова засмеялся.
– Он сам пойдет спать. Ему скоро пятнадцать лет… сам о себе позаботится…
– Но все-таки. Этой ночью ты придешь за ним?
– Может быть…
Вдруг она ухватилась за меня, силы оставили ее, по щекам текут слезы.
– Я бы поехала с вами искать его… Как хорошо с твоей стороны, что ты заботишься обо мне, что не оставляешь меня одну, как все другие…
Я положил руку ей на плечо, от нее исходил запах детского мыла.
А Наим развалился в кресле, не обращает на нас внимания, пьет свой кофе, переворачивает страницы газеты одну за другой.
Наим
Я сказал папе и маме:
– Он снова берет меня, хозяин гаража. Я буду жить у одной старухи, потому что я нужен ему по ночам для особой работы, а надолго ли, сам не знаю.
– Снова у него котел дома испортился? – спросила мама, потому что и им я сказал, что в тот вечер помогал ему чинить котел в доме, не рассказывать же, как я забирался в квартиру старухи, хотя она и оказалась дома.
– Нет, на этот раз он решил заняться буксировкой машин, застрявших на дороге, наверно, хочет ловить клиентов в тот момент, когда у них безвыходное положение, сразу после аварии. Может, собирается расширять свой гараж. А я буду помогать ему с инструментами и вообще.
Они пришли в восторг от этой идеи, были очень горды, и папа сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45