Безо всякого предупреждения. Он явно осуществляет посадочный маневр.
Теперь уже остолбенел Манцев.
— Какого же черта? — Он впился в Йонга таким взглядом, что у полковника волосы просто должны были встать дыбом и задымиться. — Какого черта ваш человек угнал лайнер?! Да еще в такой момент?! Это... это — неповиновение! Неповиновение в самой наглой форме!
— Агент Яснов, — тихо произнес Йонг, — выполняет свои контрактные обязательства...

* * *

«Саратога» болидом неслась вниз — к залитым утренним светом здешнего Солнца полярным снегам Чура. Но скорость этого стремительного падения не нарастала, а снижалась. Вот она отстала уже от порожденной ею звуковой волны, и гром тормозных движков и вой раздираемой кораблем атмосферы унеслись туда — вниз. Ударили по равнине и вершинам гор. Перекличкой троллей загуляли в отрогах. А инверсионный след корабля, теперь уже ясно различимый в бездонном, темнеющем к зениту небе Чура, начал изгибаться, забирать вверх, снова уходить в космическую тьму.
А потом на самом его острие засверкала слепящая, беспощадная звезда: включились плазменные двигатели вертикальной посадки.
Теперь это был уже не стремительный болид. Огромная, дышащая жаром, иссиня-черная, только кое-где тронутая пепельными тонами остывающей керамики и злым блеском металла, устоявшего против сумасшедшего жара раскаленной плазмы, трехсотметровая башня медленно тонула в ледяной атмосфере планеты. Вот она ушла из утренних лучей Звезды. Канула в тень планеты. Стала черным призраком над струей светлого огня. Тонула, опираясь на бешено рвущееся вниз пламя. На пламя, жар которого снега равнины почуяли за километры и стали сереть, превращаться в оттепельные льды. В талую воду.
И воду испарило пламя.
По обнажившемуся каменному ложу с треском пробежал, словно от брошенного в воду камня, еле заметный круг разрядов. Перекинулся через границу нерастопленных снегов и прожженным в этих, оставшихся нетронутыми, снегах тонким кольцом означил границу невидимого защитного поля, окутавшего «Саратогу». Рев беснующейся плазмы стал тише. Смолк.
Мягко ударили двигатели посадки. Над долиной разнесся скрежет. Крик каменного ложа, принимающего на себя тысячетонный груз, пришедший с небес, смолк.
И тишина опустилась на равнину.
«Саратога» гигантской, чуть накренившейся башней высилась над окрестностями. На севере, очень далеко, на самой границе видимости, над темным еще горизонтом мерцал еле намеченный хрустальный пунктир — вершины полярных Седых хребтов. А к югу горизонт неуловимо поднимался, казался обманчиво близким.

* * *

— Будьте добры объяснить ваши действия, господа... — Голос капитана «Цунами» в динамике был сух и напряжен.
— Кто именно и какие действия должен вам объяснить? — так же сухо и напряженно ответил ему вопросом на вопрос Ким. — Если вас интересует, почему «Саратога» вынуждена была совершить посадку на поверхности планеты, то могу ответить вам так: решение было принято в экстремальных условиях. Принято не мной одним, а всеми, кто находится на борту корабля. У всех разные причины поступать именно так. Я могу отвечать только сам за себя. И от своего имени могу сказать вот что...
На секунду-другую он замялся. Нет, не все стоило знать людям на крейсере. И вообще — посторонним. Информацию следовало аккуратно дозировать.
— Под вопрос было поставлено выполнение задания, о котором вам могут рассказать («А могут и не рассказать», — прозвучало в интонации его голоса) господа, находящиеся у вас на борту... Полковник Йонг и профессор Лошмидт. Это все, о чем я могу говорить в эфире...
Наступило довольно продолжительное молчание. Затем голос Манцева снова зазвучал в динамике:
— Вы совершили посадку на редкость в неудобном месте... Вам следует передислоцировать корабль.
— Мы сделаем это, как только будет возможно.
Снова тишина повисла в эфире. Потом капитан коротко определил:
— Я не могу дать вам более суток, господа.


ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ПОСЕЛЕНИЕ

ГЛАВА 10
ХОЛОД

Кислорода в отделившемся от «Саратоги» внешнем тамбуре было достаточно, чтобы продержаться много часов. Но вот тепла... Тамбур представлял собой контейнер, разделенный на два сообщающихся отсека. Оба они были заключены в общую вторую оболочку, внутри которой, заполняя зазор между ней и стенками отсеков, находился точно такой же уплотнитель, что и между двойными стенками секций соединительного туннеля. Сейчас часть второй оболочки была разрушена взрывом, произошедшим в соседней секции туннеля, и пропитка этого уплотнителя испарялась значительно быстрее, чем это могли предполагать люди с крейсера. Температура в тамбуре падала стремительно. Холод пронизывал Анну до мозга костей.
Было бессмысленно ломать ногти о металл гермодверей. Да и почти невозможно было это — ломать об этот металл ногти. Слишком уж он был гладок. И не было — да и быть не могло — ни малейших зазоров.
Он только отнимал у рук остатки тепла. Помогал холоду сковать тело и мозг. Они были в союзе — металл и холод.
«Кажется, мне конец... — как-то очень отрешенно подумала Анна. — Еще час... Да нет, меньше часа... Если эту чертову консервную банку не вскроют через полчаса, то это будет означать, что мне сильно не повезло... Пожалуй, не стоит сейчас думать о том, как там без меня будут мама и Тимоти... Ни о чем таком не стоит думать... Последнее дело — жалеть себя».
Она усмехнулась в темноту и стала шарить по карманам. Пальцы уже не слушались. Точнее, она перестала чувствовать их... Привычно сунула ладонь в маленький внутренний карман куртки. Снова усмехнулась.
«Надеюсь, хотя бы тебе заячья лапка пригодится, агент», — подумала она.
С трудом нашарив зажигалку, она попыталась разогреть этот кусочек ледяного металла, прижав его к телу. Потом стала нащупывать по карманам курево. С трудом вытянула вдрызг смятую пачку из заднего кармана джинсов и вытянула зубами крошащуюся сигарету.
— А, черт! Последняя! — сообщила она самой себе. — И здесь фатальная невезуха...
И тут ее проняло. Скорчившись в клубок на обжигающе холодном металле, она заплакала — как плакала когда-то в детстве. Она уже не помнила причины того своего детского горя. Просто было ужасно обидно, что ей так не повезло.
Она попыталась снова взять себя в руки. Но это не очень-то получалось. Отрешенность куда-то ушла, и Анна не могла снова вернуть ее. Оставалась только горькая обида на то, что все получилось вот так.
Она нащупала на полу выпавшую сигарету, снова воткнула ее в зубы и щелкнула зажигалкой. Та и не подумала зажигаться.
— Господи, ну почему так не везет? — спросила она у Бога. — Ну почему, почему?
Она поняла, что ей хочется спать. Мягкая, теплая громада сна наваливалась на нее. Только маленький островок обиды и горя продолжал светиться в ее сознании.
Она снова щелкнула зажигалкой. Снова и снова.
— Ну загорайся, сволочь, зажигайся, миленькая... — просила она.
И уже просто для того, чтобы не уйти в теплый мрак, так вот — просто и страшно, она повторяла снова и снова:
— Ну почему так не везет? Почему, почему?
И все щелкала и щелкала проклятой зажигалкой.

* * *

Да, к югу равнина незаметно уходила вверх. И словно обрубала горизонт совсем рядом от корабля.
— Там... — сглотнув слюну, сказал Валька.
Он кивнул головой в сторону этого странно близкого горизонта.
— Там — Поселение... Его нельзя видеть. Ни со спутника, никак вообще... На него наложена голограмма...
Пятеро людей и оба Пса сгрудились в не слишком просторной рубке управления «Саратоги». Впрочем, им она казалась сейчас всего лишь маленькой площадкой, вознесенной на сотни метров над простором заснеженной равнины. И оттого особенно действовал на нервы зыбкий наклон пола под ногами. Голографический экран общего обзора сплошным кольцом охватывал рубку и волшебно превращал ее стены в разверстое пустое пространство. Казалось странным, что ледяной арктический ветер не врывается сюда — в царство мерцающих дисплеев и злых огоньков бесчисленных индикаторов.
Пейзаж вокруг дрогнул. Пол шевельнулся под ногами: бортовые компьютеры реагировали на крен корабля — приводили в действие мощные гидродомкраты, упирались в грунт дополнительными опорами... Башня «Саратоги» выпрямлялась. Становилась строго вертикальной...
— А они — ваши... Они видят нас? — нервно поинтересовался Кэн.
— Дежурные — конечно, видят... — пожал плечами Валька. — А остальные — остальные слышали...
— Фактически мы стоим в зоне прямой видимости... — хмуро констатировал Ким. — Чего, собственно, и хотели. Так ты уверен, Валя, что нас не атакуют?
— Они ни за что не станут выдавать себя! Ни за что. Они затаятся. Будут следить издалека. Но фигли они что смогут увидеть...

* * *

Сборы заняли не так много времени. У Вальки все было наготове в его каюте: и легкая теплая куртка, и белая маскировочная накидка, и короткие, широкие лыжи — складные, из какого-то очень легкого и прочного сплава — и палки к ним, и рюкзачок со всем необходимым для проникновения...
Звезда еще не добралась до полуденной высоты, когда весь маленький экипаж «Саратоги» сгрудился в малом выходном тамбуре, прощаясь с ним, идущим первым.
— Только уговор! — напомнил Валька. — Ждите моего сигнала. Никто без него не лезет в Поселение. Это — верная смерть!
Общее молчание было в данном случае знаком согласия и понимания.
— Снег там сильнее повалил, — неопределенно бросил Кэн, выглядывая в иллюминатор-бойницу. — Буран начинается.
— В это время они здесь слабые, что буран, что пурга... — спокойно отозвался Валька и шагнул к люку. — Не заметет. А маскирует неплохо...
Кэн надавил на кнопку открытия люка.
— Удачи! — тихо сказал Ким и сглотнул комок в горле. — Удачи тебе, агент.
Где-то внизу, под ребристым полом взвыли сервомоторы. За закрытым пока что люком выдвинулась из корпуса и заскользила вниз стальная полоса спусковой аппарели. Достигнув поверхности, она уперлась уже не в голый грунт, а в сугробы нанесенного всего за несколько часов снега.
Мягко ударил по ушам толчок так и не скомпенсированного до конца перепада давлений, чавкнув, ухнув, уползла в сторону серая туша внешнего люка. И в открывшееся пространство дунул воздух Чура. Неповторимый — сухой и морозный, пропитанный опасностью... Заставляющий душу сжаться, делающий тебя одновременно охотником и дичью воздух полярных равнин.
Валька попрочнее затянул шнуры накидки, кивнул своим друзьям и их Псам и первым вылез на круто спускающуюся вниз аппарель.
Тут, на ее шершавом, ребристом, все еще хранящем внутреннее тепло корабля покрытии, он был пока что на «Саратоге», пока что еще в пути... И Валька заторопился вниз.
Не доходя метров двух до конца стальной полосы, он сбросил в снег свои лыжи и спрыгнул вслед за ними сам, придерживая на весу легкие титановые лыжные палки. Быстро застегнул крепления и, не оборачиваясь, почти не отталкиваясь палками, заскользил по снегу прочь от обгорелой башни корабля — ходко и бесшумно.
Пелена легкого бурана почти сразу скрыла его с глаз Кима.

* * *

Буран действительно ничуть не мешал Вальке двигаться вперед. Он был даже чем-то родным для него — здешний, почти теплый, весенний буран. Ось Чура была наклонена к здешней эклиптике совсем не так, как ось старушки Земли, и не было здесь, на полярной равнине, ни полярных ночей, ни жутких холодов. Большая весна, постепенно, но неумолимо сменяющая ядерную зиму, должна была растопить и шапки льда, обступившие Седые хребты. Взрослые обещали, что он, Валька, это еще увидит. Если вернется с заданий.
С одного он уже вернулся...
Теперь главным было добраться до своих.
Хорошо бы было, конечно, знать, подняли ли уже в Поселении тревогу, когда «Цунами» вышел на свою орбиту над Чуром. И еще, успели ли Раймон и Ли предупредить Первую Касту и Охрану о том, что возвращаются, и, главное, о том, что Сайрус и Валька — уже не «свои»...
Хорошо бы...
Но можно обойтись и без этого.
Валька сдавал экзамен по своему любимому предмету — «Имитация действий Врага». И билет попался ему довольно трудный — проникновение... Ну что же, ему уже приходилось отвечать на этот билет, и отвечать всерьез, на Последнем Испытании — перед самой отправкой. «Всерьез» — это когда стреляют не холостыми...
На мгновение он задумался над тем, почему на всех тренировках и испытаниях ему так нравилось играть именно за Врага? Может, это и было первым симптомом предстоящего предательства Дела? Предупредительным звоночком? Может, то, что Первая Каста зовет изменой, именно в этом и проявляло себя? Так или иначе, его учителя и надсмотрщики пропустили этот звоночек мимо ушей. Ну что ж, на войне как на войне... Теперь вас самих будет экзаменовать ваш ученик. Один из лучших — сами говорили...
Правда, тогда он был в гораздо лучшей форме — после месяцев тренировки и режима, без капли лишнего веса, весь как закаленная пружина. А теперь?
Вес он набрал. Чертовы чаепития с крекерами и проклятая, всюду в мире Заблудших доступная и вкусная еда добавили ему, пожалуй, лишние килограмм-другой. И тренировался он только от случая к случаю... Баловства с Ганом и Фором — не в счет.
Тьфу, да и только!
Ладно! Теперь не время каяться. Подобраться. Смотреть в оба. Вспомнить все то, что знаешь и умеешь. Вот что требуется от тебя, а не разводить нюни по поводу собственного несовершенства. Помнишь, чему учили тебя?
Да, быть готовым. Всегда быть готовым. Не умереть ради Дела, а исполнить его. Точно и до конца.
Только вот Дело у Вальки сейчас другое, не то, к которому его готовили.
Впрочем, почему же?
«Я спасаю Поселение... Его людей... Значит, я и остаюсь им? Агентом Тартара?» — подумал Валентин.
И тут же задавил эту мысль.
Нельзя сейчас сомневаться.
Нельзя думать ни о чем, кроме проникновения.
Экзамен!
Может быть, самый важный...
Другого такого не будет.

* * *

Это только из рубки «Саратоги» равнина казалась гладкой. Лишенной примет и признаков абстрактной декорацией. Валька-то с самого начала знал, что это не так.
Здесь, на ее плоскости, даже летящий снег, скрывший горизонт и Седые хребты, не мог скрыть ее истинное лицо. Холмики и ложбинки. Заносимые снегом овражки. Приметы, понятные только тренированному глазу. Рельеф.
И рельеф этот Валька знал буквально на ощупь. Он мог бы добраться до Поселения с закрытыми глазами. Так что буран не был ему помехой. Зато других помех предвиделось немало.
Прежде всего надо было нащупать начало Тропы. Его, как и еще несколько ключевых точек пути проникновения, все время переносили с места на место. Но на всякую хитрость у него наработаны свои приемы. И на всякий замок изготовлены свои отмычки...
Одну такую отмычку Валька загодя достал из рюкзака и повесил себе на шею. Несколько других рассовал по карманам куртки. Но главное было не в ключах и отмычках. Главным было содержимое его башки, и он надеялся, что она не подведет. Поэтому, спускаясь в ложбину, которая должна была вывести его к одной из шести возможных точек выхода на Тропу, он присматривался не столько в мерцанию болтающегося на шее амулета-индикатора, сколько к неуловимым следам, которые должны были оставить те, кто проходил по Тропе. Если кто-то прошел здесь хотя бы пару дней назад, то никакой буран не помешал бы различить те приметы, которые оставили они в памяти упрятанных в свои гнезда-норы сторожевых автоматов.
А с ними Валька дружил. Этому его тоже научил Сайрус.
Нет, здесь по Тропе не ходил никто. Уже давно. Значит, вероятность того, что вход на нее где-то здесь, была довольно велика. И свечение амулета-индикатора — трепетное и неровное раньше, ставшее теперь ясным и ровным, — подтверждало это. Итак, с первого раза ему повезло — он точно вышел на Тропу.
Это даже не понравилось Вальке. Когда везет сначала, точно не везет в конце...
Здесь, в ложбине, ветер наносил снег с одного ее края и сдувал с другого, обнажая скалистое ложе, по которому когда-то — до зимы неслись воды сбегавшей с Седых хребтов речки. Так всегда — на равнине снег не залеживается, но и не уходит с нее... Добравшись до того места, где русло делало поворот, Валька снова глянул на амулет — тот светился уже сумеречным багровым светом — светом Тропы. Валька притулился в защищенном от ветра углублении, сбросил рукавицы и достал из-за пазухи вторую свою отмычку — тонкую металлическую дудочку-манок.
На мгновение его охватил страх — ему показалось, что он сбился, выдувая мелодию, от которой зависело так много.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46