Тип галеры, к которому принадлежала «Милость Гродно», назывался здесь, в Оке Мира, «свифтер четыре-сорок». Это означало сорок весел, по четыре гребца на каждом. Применяемая иногда на Земле очень неудобная классификация галер по числу гребцов на скамье на внутреннем море не применялась. Весла держали поднятыми, наготове. Барабанный дельдар ударил, раздалось единственное предостерегающее «бумм». Я увидел, как весельный начальник поднял взгляд на офицера, прислонившегося к поручням полуюта и облаченного с ног до головы в бело-зелено-золотой наряд. Теперь-то они там, на корме, несомненно, хоть немного почувствовали вонь, в которой мы сидели. Тот офицер прижал к лицу платок. Весельный начальник поднес к губам серебряный свисток, и я подобрался, готовый грести.Прозвучал свисток, ударил барабан, и тот и другой — в отработанной серии звуков и приказов, и все весла как одно вошли в воду.Мы плавно завершили гребок. Барабанщик-дельдар мерно отбивал ритм на двух барабанах — один тенор, другой бас. Еще один плавный, ритмичный, затяжной удар. Наши спины ритмично двигались взад-вперед, так что наши руки и вальки то и дело оказывались над согнутыми спинами рабов, сидящих перед нами, а потом ровно — ах, как ровно! — на себя.«Милость Гродно» рассекала волны. Она двигалась, вызывая то же самое ощущение, которое казалось таким странным для меня, когда я впервые вступил на борт галеры на озере, из которого растет город Афразоя. А теперь, по этой водной глади внутреннего моря галера неслась как по рельсам. Она едва покачивалась, мчась вперед по штилевому морю, словно какой-то чудовищный жук о сорока ногах.Галера наша была относительно невелика. Всего двадцать весел на борт — это означало, что длиной она была намного ниже тех военных галер, какие я видел в военном порту Магдага. Так навскидку я б сказал, что её высота от ватерлинии не больше ста футов Ок. 30 м.
. Опять же навскидку, поскольку я никогда не видел её издали и сбоку, её общая длина не превышала ста сорока футов Ок. 42 м.
. Признаюсь теперь, меня озадачило, что эти свифтеры обладают и тараном, и шпироном — я считал их взаимоисключающими. Но позже я узнал, как именно сражались галеры на внутреннем море.Разумеется, она была до крайности непригодна для плавания в открытом море.Мы налегали на весла, совершая короткие, плавные, экономные гребки, обеспечивающие нам скорость примерно в два узла.Я, конечно же, понятия не имел о цели нашего плавания. Ведь я был всего лишь прикованным к скамье галерным рабом. Покуда мое тело совершало непрерывные механические движения гребли, я размышлял над этим ярлыком: «прикованный галерный раб».Мы с Зоргом сообща осторожно и старательно перетирали звено цепи, приковывавшей нас к скамье за металлическую скобу-подпорку. Растущее углубление забивалось, во избежание разоблачения, пропитанной потом грязью. И когда мы теперь вновь и вновь нагибались вперед и откидывались назад, а галера мчалась по спокойной воде, меня не покидало беспокойство за Зорга.— Полегче, Зорг, — шепнул я ему, когда кнут-дельдар, бдительно патрулируя, прошел мимо по куршее.Его кнут пощелкивал и казался живым существом, жаждущим крови. Галерные рабы называли этот кнут «старым змеем». Я знал, что такое выражение бытовало и на Земле. Нетрудно понять, почему.— Я … буду … тянуть свое, Писец… Я буду налегать и тянуть ещё сильней.Я почувствовал раздражение. Он был мне другом. Я беспокоился за него. И все же он, исключительно из гордости, упрямо настаивал на работе в полную силу. О да, я знал, что за гордость горела в моем друге, Зорге ти-Фельтеразе.— Я — Зорг, — тихо пробормотал он. Мы могли говорить, пока гребля была столь легкой. — Я — Зорг, — снова произнес он, словно ища опору в этих словах, а затем почти крикнул: — Я — Зорг, крозар! Крозар! Я никогда не сдамся!Я не знал, что он подразумевал под словом «крозар». Прежде я этого слова не слышал. Нат греб со слепой судорожностью, с шумом наполняя жарким воздухом свое тощее голое тело. Но вот Золта с быстрой, нарушающей ритм гребли внезапностью взглянул в нашу сторону. Лицо его выражало потрясение. Я с усилием снова ввел весло в ритм, выругавшись на страшной смеси английского, крегенского и наречия магдагских трущоб.Мы продолжали грести.И тут я услышал крик.Оглянувшись на корму, выпрямляясь во время очередного гребка, я увидел, что там поднялась суматоха. Тенты убирали. Вот и хорошо. Теперь эти проклятые полотна не будут ловить ветер и замедлять нам ход. И туда сбегались бойцы. «Милость Гродно», как мне рассказывали, была более чем умеренно быстроходной галерой для свифтера четыре-сорок. И срезая путь через залив, чтобы добраться до Ганска, мы оставили ближайшую сушу за горизонтом.Когда я греб, мне казалось, что я гребу всю жизнь. Воспоминания тускнели, казалось, они относятся к другим мирам и к другой жизни. И лишь один образ — Делия Синегорская — оставался для меня в эту пору невыразимых тягот и горестей все таким же ясным и сияющим. В качестве галерного раба, я участвовал в сражениях, когда магдагская галера, где я сидел на весле, захватила богатого «купца» из одного из городов поклонников Зара, и мы дважды вступали в настоящий бой с галерами из Санурказза. Но мне пока ни разу не довелось стать свидетелем схватки на борту «Милости Гродно». Я не знал, как действовали в чрезвычайные моменты капитан и весельный начальник, кнутовые дельдары или дельдар-барабанщик. Мы с Зоргом многое пережили вместе на спокойных водах Ока Мира. А теперь все признаки ясно указывали: «Милость Гродно» готовилась к бою.Дельдар-барабанщик забил чаще.Мы гребли в этом темпе, сохраняя ритм. Тяжелые вальки двигались по предписанной дуге, ограниченной гребными рамами, направляющими и контролирующими движения крайних набортных концов вальков. Как сидевший дальше всех от борта, я должны был двигаться больше всех. В соответствии с этим нас подбирали по росту. Золта, самый маленький, сидел почти над водой, на выступающем палубном настиле за тыльным траверсом.Вскоре, по тому, как офицеры, солдаты и матросы постоянно посматривали в кильватер, стало ясно, что нас преследуют. Следовательно, у нас будет мало шансов пустить в ход таран. Словно в подтверждение моих мыслей на полубаке — он был слишком мал, чтобы называться баком — появилась группа солдат и принялась оснащать шпирон передовым удлинением. Я услышал крики, несущиеся с ахтеркастля на крайнем кормовом конце полуюта. Вскоре подбежал офицер, и матросы принялись убирать удлинение, сопровождаемые множеством язвительных замечаний.Нат закатил глаза, наполняя легкие воздухом, и сплюнул.— Так значит, этот Гродно-гаста думает, что он будет драться! Ха!Гродно-гаста, как я знал, являлось выражением кощунственным и крайне неделикатным.— Сгнои его Зар! — прорычал Золта, налегая на весло.Теперь мы гребли с хребтоломной скоростью, а барабанщик все наращивал темп. Зорг теперь налегал не всем телом, как хороший гребец, а пытался работать одними бицепсами. Меня потряс цвет его лица — серо-синевато-зеленый, как шкура сектрикса. При каждом гребке он конвульсивно хватал ртом воздух.— Чтоб мне потопнуть, Зорг! — злобно рявкнул я. — Качайся при гребке, глупый ты зарянин!Он задыхался и не мог отхаркаться из-за отсутствия слюны. Глаза его закатились.— Я никогда не сдамся! — сумел прохрипеть он. — Крозар! Мои обеты … я — Зорг! Зорг ти … ти-Фельтераз. Крозар!Он говорил уже совершенно бессвязно, тело его моталось взад-вперед вместе с веслом, едва в четверть усилия. Затем с его губ сорвалось ещё одно слово, которое я никогда прежде не слышал. Это было имя — и я понял, что он больше не с нами, на борту этой поганой магдагской галеры, а где-то далеко-далеко, пусть в лихорадке, но уже не с нами:— Майфуй. — произнес он и, снова, с протяжным рыдающим стоном: — Майфуй.Все это не могло больше долго оставаться незамеченным кнутовым дельдаром. Гребли-то ведь теперь только Нат, Золта и я, а Зорг мертвым грузом повис на весле. Наши голые тела заливал пот. Затем зеленая коническая соломенная шляпа свалилась с головы Зорга и выкатилась в проход.Голая голова Зорга сразу же привлекла внимание.Кнутовой дельдар хлестнул его. Он метко попал по спине Зорга, моего друга Зорга. Старый змей заговорил с ним.Загорелая кожа Зорга лопнула, на ней выступила кровь, а потом, когда кнут обрушился снова и снова, она так и хлынула. Кровь моего друга брызгала на меня, сидящего рядом, когда магдагский кнутовой дельдар засекал его до смерти.— Налегай на весло! — рычал дельдар. — Греби!Но для Зорга из Фельтераза всякая гребля, какой он когда-либо занимался в своей жизни на Крегене, под солнцами Антареса, уже закончилась.Суматоха, вызванная освобождением мертвого раба от кандалов, выбрасыванием тела за борт и заменой его одним из гребцов, наслаждавшихся в данный момент роскошью пребывания в числе запасных и прикованного в недрах трюма (мы все поочередно вкушали этой роскоши) не шла ни в какое сравнение с суматохой, царившей на полуюте. Когда тело моего друга Зорга, голое и обмякшее, с капающей из рассеченной спины кровью, волокли со скамьи и подняли, чтобы выбросить за борт, солдаты бегом подымались на ахтеркастль с луками в руках. Другие становились к баллистам. Матросы готовили абордажные сабли. Эта неразбериха вызывала у меня презрение. Я ведь прошел школу на борту военного корабля. Но мое внимание опять требовала эта непрерывная гребля. Греби, греби, греби, — и продолжай грести. С полуюта донеслась визгливая команда, и барабанщик опять увеличил темп.Я не видел, как Зорга предали морю.Я не слышал всплеска, который издало его иссеченное тело, ударившись о поверхность воды, и не видел, как оно исчезло с глаз живых. Я знал: он верил, что отправится после смерти на Зим, чтобы сесть одесную Зара, во всем его сиянии. Самоубийством этого воскресения было не достичь — ни на зеленом солнце, ни на красном — иначе многие мои сотоварищи по галере воспользовались бы этим скорым путем в рай.Мне думается, я действовал движимый чисто животным инстинктом, ненавистью, голой жаждой убивать, убивать и ещё раз убивать этих магдагских хищников. И все же я был закаленным моряком, привыкшим управлять кораблем, научившимся пользоваться ветром и погодой. И я знал, что «Милость Гродно» преследовали хищники пострашнее магдагских. Если я скажу, что инстинкты побудили меня к опрометчивым действиям, которые получили бы одобрение со стороны профессионального опыта, то это наверно лучше всего подытожит мои тогдашние действия.Когда Зорга, расковав кандалы, оттащили от меня, я вложил все свои силы в то, чтобы сломать последние доли дюйма металла, все ещё державшие перетертое звено. Я навалился на весло с такой силой, что валек треснулся о гребную раму. Нат и Золта тупо уставились на меня. Их тела и руки механически продолжали совершать вбитые в их мускулы движения гребли.Я почувствовал окоченение, напряжение натянувшихся мускулов, внезапно попытавшихся выполнить серию движений, отличных от тех, к каким их принуждали до сих пор час за часом. Кнутовой дельдар услышал треск валька о гребную раму и уже подбегал, высоко занеся кнут, с перекошенным от злобы лицом. Я поймал язык кнута левой рукой и резко дернул за него, а правой схватил кнутобоя за горло и швырнул его в гущу рабов на веслах.А затем очутился на куршее.Я оказался там так быстро, так внезапно. Мне однажды я уже довелось видеть, как какой-то раб сумел оторваться от весла. Он попытался прыгнуть за борт, но матросы поймали его и держали, пока кнутовой дельдар не засек его «старым змеем».Я двинулся к борту над рабами, таращившими на меня глаза. Четверо солдат в кольчугах, выхватив длинные мечи, побежали ко мне по куршее. Мое перемещение к борту убедило их, что я намерен нырять в море, и они заколебались, готовые позволить мне убежать, согласные избавиться от глупого раба, которого мог, всего лишь мог, подобрать гнавшийся за нами корабль. Во всяком случае, я истолковал их колебание именно так. Подбирая меня, преследователю пришлось бы замедлить ход. Но, думаю, они решили, что гнавшийся за нами корабль не остановится, не купится на крики человека в воде. И снова кинулись ко мне. А я — на них. Мой сжатый кулак превратил лицо первого из них в отбивную, и у него не нашлось времени даже завопить. Я выхватил у него длинный меч и со свистом рассек воздух. Второго я рубанул сквозь наустник, и он опрокинулся навзничь с ужасом на лице, заливая кольчугу кровью.— Хватайте его, дураки! — пронзительно крикнул голос с кормы.Я прыгнул, взмахнул мечом и снес пол-лица третьему, одновременно уворачиваясь от удара четвертого. Вот это уже больше походило на схватки, к которым я привык на борту земных кораблей, когда я бросался в пороховом дыму на абордаж. И очень мало напоминало бои с рапирой и кинжалом в Зеникке.Четвертого я сгреб левой рукой в охапку, разбил ему лицо рукоятью меча и отшвырнул прочь.Теперь рабы подняли крик.Они истошно орали, словно вуски, которые фыркают, ревут и визжат у корыта. Я бросился по куршее к корме.Весельный начальник в табернакле, похоже, понял, что я задумал. И вскочив завопил:— Лучники! Застрелите его!Я подтянулся на одной руке и, оказавшись в табернакле, зарубил его, пока он пытался выкарабкаться наружу. У барабанщика было ещё меньше шансов. Я нанес удар с такой страстью, что его голова прокатилась несколько ярдов по куршее, прежде чем упасть на гребные скамейки.Солдаты заметались, сбегая по трапу с полуюта.Покамест я не произнес ни слова.Теперь, когда солдаты побежали ко мне, я бросился вперед них по куршее. Первый кнутовой дельдар лежал убитый, но его помощники нещадно секли рабов в попытке, отчаянной и бесплодной, поддержать ритм гребли. Но ритм безвозвратно нарушился со смертью дельдара-барабанщика.Кнуты — не защита от длинного меча. Оба кнутовых дельдара пали, и срединный, и носовой. Теперь на меня с ревом неслись воины, одетые в кольчуги. И тут я проревел, напрягая легкие:— Ребята! Галерные рабы! Кончай грести! Суши весла! Настал судный день!Это, конечно, мелодраматичный способ выражаться, однако же я знал, с какими людьми имею дело в лице этих сеченых галерных рабов Магдага. На нескольких скамьях с веслами заколебались, ритм окончательно разладился. А затем, так как весла непременно должны работать вместе, иначе не будет никакого толку, крылья левого и правого борта «Милости Гродно» неуправляемо затрепетали, затрещали и смолкли. Вальки втянули на борт. Рабы теперь подняли такой крик, что я был почти уверен: бойцы на преследующей нас галере, которую я пока ещё не видел, должны были услыхать нас и воодушевиться, понимая, что их час близок.Рядом со мной в куршею вонзилась стрела. Я снова бросился к корме. Слишком долго я не держал в руках меча. Я не верю в наслаждение битвой, в ускоренный ток крови, в то, что некоторые говорят про упоение в бою. Я не наслаждаюсь убийством. Этому-то, по крайней мере, Савантам учить меня не понадобилось. Но сейчас — что-то во всей череде моих испытаний, которые я перенес, с тех пор как добрался до этого внутреннего моря, до этого Ока Мира, побудило меня к стереотипной реакции. В силе, движущей мной, смешалось все — ненависть, отвращение, гнев. Я испытывал жестокую радость, когда мой меч кромсал головы, тела и конечности моих противников.В те времена я был молодым обозленным моряком и размахивал своим грозным мечом направо-налево. Я рычал, крошил и рубил. Чтобы прорвать кольчугу и прорубить то, что находилось под ней требовалось разить с огромной силой,. Одетые в кольчуг воины рубятся не быстро. Они должны вкладывать в каждый удар дополнительный вес и силу.Благодаря той закалке, которую получил, будучи галерным рабом, благодаря крещению в священном бассейне потерянной для меня Афразои, благодаря темным порывам ненависти и мести, ведущим мою руку, я наносил каждый удар со стремительностью и силой, кроша и кроша врагов Зара, погубивших моего друга Зорга из Фельтераза.Долго ли это продолжалось, я не знаю. Знаю лишь, что почувствовал волну негодования и разочарования, когда галера накренилась и закачалась, а резкий, сопровождаемый скрежетом толчок с кормы кинул нас всех вперед, и через полуют хлынули, сверкая мечами, бойцы в кольчугах. Их шлемы украшали красные перья. Они разили своих противников с быстротой и умелой сноровкой и скоро заполнили всю «Милость Гродно». В этом бедламе до меня донеслись новые, полные ужаса, крики галерных рабов.Я почувствовал под ногами предательский крен и ощутил, что палуба пропитывается водой.Галера тонула. Воины Магдага каким-то образом вскрывали борта, отворив недра корабля морю, готовые все отправиться на дно при своем окончательном поражении.Теперь между мной и воинами юга, поклонниками Зара, божества красного солнца, не осталось ни одного бойца Магдага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
. Опять же навскидку, поскольку я никогда не видел её издали и сбоку, её общая длина не превышала ста сорока футов Ок. 42 м.
. Признаюсь теперь, меня озадачило, что эти свифтеры обладают и тараном, и шпироном — я считал их взаимоисключающими. Но позже я узнал, как именно сражались галеры на внутреннем море.Разумеется, она была до крайности непригодна для плавания в открытом море.Мы налегали на весла, совершая короткие, плавные, экономные гребки, обеспечивающие нам скорость примерно в два узла.Я, конечно же, понятия не имел о цели нашего плавания. Ведь я был всего лишь прикованным к скамье галерным рабом. Покуда мое тело совершало непрерывные механические движения гребли, я размышлял над этим ярлыком: «прикованный галерный раб».Мы с Зоргом сообща осторожно и старательно перетирали звено цепи, приковывавшей нас к скамье за металлическую скобу-подпорку. Растущее углубление забивалось, во избежание разоблачения, пропитанной потом грязью. И когда мы теперь вновь и вновь нагибались вперед и откидывались назад, а галера мчалась по спокойной воде, меня не покидало беспокойство за Зорга.— Полегче, Зорг, — шепнул я ему, когда кнут-дельдар, бдительно патрулируя, прошел мимо по куршее.Его кнут пощелкивал и казался живым существом, жаждущим крови. Галерные рабы называли этот кнут «старым змеем». Я знал, что такое выражение бытовало и на Земле. Нетрудно понять, почему.— Я … буду … тянуть свое, Писец… Я буду налегать и тянуть ещё сильней.Я почувствовал раздражение. Он был мне другом. Я беспокоился за него. И все же он, исключительно из гордости, упрямо настаивал на работе в полную силу. О да, я знал, что за гордость горела в моем друге, Зорге ти-Фельтеразе.— Я — Зорг, — тихо пробормотал он. Мы могли говорить, пока гребля была столь легкой. — Я — Зорг, — снова произнес он, словно ища опору в этих словах, а затем почти крикнул: — Я — Зорг, крозар! Крозар! Я никогда не сдамся!Я не знал, что он подразумевал под словом «крозар». Прежде я этого слова не слышал. Нат греб со слепой судорожностью, с шумом наполняя жарким воздухом свое тощее голое тело. Но вот Золта с быстрой, нарушающей ритм гребли внезапностью взглянул в нашу сторону. Лицо его выражало потрясение. Я с усилием снова ввел весло в ритм, выругавшись на страшной смеси английского, крегенского и наречия магдагских трущоб.Мы продолжали грести.И тут я услышал крик.Оглянувшись на корму, выпрямляясь во время очередного гребка, я увидел, что там поднялась суматоха. Тенты убирали. Вот и хорошо. Теперь эти проклятые полотна не будут ловить ветер и замедлять нам ход. И туда сбегались бойцы. «Милость Гродно», как мне рассказывали, была более чем умеренно быстроходной галерой для свифтера четыре-сорок. И срезая путь через залив, чтобы добраться до Ганска, мы оставили ближайшую сушу за горизонтом.Когда я греб, мне казалось, что я гребу всю жизнь. Воспоминания тускнели, казалось, они относятся к другим мирам и к другой жизни. И лишь один образ — Делия Синегорская — оставался для меня в эту пору невыразимых тягот и горестей все таким же ясным и сияющим. В качестве галерного раба, я участвовал в сражениях, когда магдагская галера, где я сидел на весле, захватила богатого «купца» из одного из городов поклонников Зара, и мы дважды вступали в настоящий бой с галерами из Санурказза. Но мне пока ни разу не довелось стать свидетелем схватки на борту «Милости Гродно». Я не знал, как действовали в чрезвычайные моменты капитан и весельный начальник, кнутовые дельдары или дельдар-барабанщик. Мы с Зоргом многое пережили вместе на спокойных водах Ока Мира. А теперь все признаки ясно указывали: «Милость Гродно» готовилась к бою.Дельдар-барабанщик забил чаще.Мы гребли в этом темпе, сохраняя ритм. Тяжелые вальки двигались по предписанной дуге, ограниченной гребными рамами, направляющими и контролирующими движения крайних набортных концов вальков. Как сидевший дальше всех от борта, я должны был двигаться больше всех. В соответствии с этим нас подбирали по росту. Золта, самый маленький, сидел почти над водой, на выступающем палубном настиле за тыльным траверсом.Вскоре, по тому, как офицеры, солдаты и матросы постоянно посматривали в кильватер, стало ясно, что нас преследуют. Следовательно, у нас будет мало шансов пустить в ход таран. Словно в подтверждение моих мыслей на полубаке — он был слишком мал, чтобы называться баком — появилась группа солдат и принялась оснащать шпирон передовым удлинением. Я услышал крики, несущиеся с ахтеркастля на крайнем кормовом конце полуюта. Вскоре подбежал офицер, и матросы принялись убирать удлинение, сопровождаемые множеством язвительных замечаний.Нат закатил глаза, наполняя легкие воздухом, и сплюнул.— Так значит, этот Гродно-гаста думает, что он будет драться! Ха!Гродно-гаста, как я знал, являлось выражением кощунственным и крайне неделикатным.— Сгнои его Зар! — прорычал Золта, налегая на весло.Теперь мы гребли с хребтоломной скоростью, а барабанщик все наращивал темп. Зорг теперь налегал не всем телом, как хороший гребец, а пытался работать одними бицепсами. Меня потряс цвет его лица — серо-синевато-зеленый, как шкура сектрикса. При каждом гребке он конвульсивно хватал ртом воздух.— Чтоб мне потопнуть, Зорг! — злобно рявкнул я. — Качайся при гребке, глупый ты зарянин!Он задыхался и не мог отхаркаться из-за отсутствия слюны. Глаза его закатились.— Я никогда не сдамся! — сумел прохрипеть он. — Крозар! Мои обеты … я — Зорг! Зорг ти … ти-Фельтераз. Крозар!Он говорил уже совершенно бессвязно, тело его моталось взад-вперед вместе с веслом, едва в четверть усилия. Затем с его губ сорвалось ещё одно слово, которое я никогда прежде не слышал. Это было имя — и я понял, что он больше не с нами, на борту этой поганой магдагской галеры, а где-то далеко-далеко, пусть в лихорадке, но уже не с нами:— Майфуй. — произнес он и, снова, с протяжным рыдающим стоном: — Майфуй.Все это не могло больше долго оставаться незамеченным кнутовым дельдаром. Гребли-то ведь теперь только Нат, Золта и я, а Зорг мертвым грузом повис на весле. Наши голые тела заливал пот. Затем зеленая коническая соломенная шляпа свалилась с головы Зорга и выкатилась в проход.Голая голова Зорга сразу же привлекла внимание.Кнутовой дельдар хлестнул его. Он метко попал по спине Зорга, моего друга Зорга. Старый змей заговорил с ним.Загорелая кожа Зорга лопнула, на ней выступила кровь, а потом, когда кнут обрушился снова и снова, она так и хлынула. Кровь моего друга брызгала на меня, сидящего рядом, когда магдагский кнутовой дельдар засекал его до смерти.— Налегай на весло! — рычал дельдар. — Греби!Но для Зорга из Фельтераза всякая гребля, какой он когда-либо занимался в своей жизни на Крегене, под солнцами Антареса, уже закончилась.Суматоха, вызванная освобождением мертвого раба от кандалов, выбрасыванием тела за борт и заменой его одним из гребцов, наслаждавшихся в данный момент роскошью пребывания в числе запасных и прикованного в недрах трюма (мы все поочередно вкушали этой роскоши) не шла ни в какое сравнение с суматохой, царившей на полуюте. Когда тело моего друга Зорга, голое и обмякшее, с капающей из рассеченной спины кровью, волокли со скамьи и подняли, чтобы выбросить за борт, солдаты бегом подымались на ахтеркастль с луками в руках. Другие становились к баллистам. Матросы готовили абордажные сабли. Эта неразбериха вызывала у меня презрение. Я ведь прошел школу на борту военного корабля. Но мое внимание опять требовала эта непрерывная гребля. Греби, греби, греби, — и продолжай грести. С полуюта донеслась визгливая команда, и барабанщик опять увеличил темп.Я не видел, как Зорга предали морю.Я не слышал всплеска, который издало его иссеченное тело, ударившись о поверхность воды, и не видел, как оно исчезло с глаз живых. Я знал: он верил, что отправится после смерти на Зим, чтобы сесть одесную Зара, во всем его сиянии. Самоубийством этого воскресения было не достичь — ни на зеленом солнце, ни на красном — иначе многие мои сотоварищи по галере воспользовались бы этим скорым путем в рай.Мне думается, я действовал движимый чисто животным инстинктом, ненавистью, голой жаждой убивать, убивать и ещё раз убивать этих магдагских хищников. И все же я был закаленным моряком, привыкшим управлять кораблем, научившимся пользоваться ветром и погодой. И я знал, что «Милость Гродно» преследовали хищники пострашнее магдагских. Если я скажу, что инстинкты побудили меня к опрометчивым действиям, которые получили бы одобрение со стороны профессионального опыта, то это наверно лучше всего подытожит мои тогдашние действия.Когда Зорга, расковав кандалы, оттащили от меня, я вложил все свои силы в то, чтобы сломать последние доли дюйма металла, все ещё державшие перетертое звено. Я навалился на весло с такой силой, что валек треснулся о гребную раму. Нат и Золта тупо уставились на меня. Их тела и руки механически продолжали совершать вбитые в их мускулы движения гребли.Я почувствовал окоченение, напряжение натянувшихся мускулов, внезапно попытавшихся выполнить серию движений, отличных от тех, к каким их принуждали до сих пор час за часом. Кнутовой дельдар услышал треск валька о гребную раму и уже подбегал, высоко занеся кнут, с перекошенным от злобы лицом. Я поймал язык кнута левой рукой и резко дернул за него, а правой схватил кнутобоя за горло и швырнул его в гущу рабов на веслах.А затем очутился на куршее.Я оказался там так быстро, так внезапно. Мне однажды я уже довелось видеть, как какой-то раб сумел оторваться от весла. Он попытался прыгнуть за борт, но матросы поймали его и держали, пока кнутовой дельдар не засек его «старым змеем».Я двинулся к борту над рабами, таращившими на меня глаза. Четверо солдат в кольчугах, выхватив длинные мечи, побежали ко мне по куршее. Мое перемещение к борту убедило их, что я намерен нырять в море, и они заколебались, готовые позволить мне убежать, согласные избавиться от глупого раба, которого мог, всего лишь мог, подобрать гнавшийся за нами корабль. Во всяком случае, я истолковал их колебание именно так. Подбирая меня, преследователю пришлось бы замедлить ход. Но, думаю, они решили, что гнавшийся за нами корабль не остановится, не купится на крики человека в воде. И снова кинулись ко мне. А я — на них. Мой сжатый кулак превратил лицо первого из них в отбивную, и у него не нашлось времени даже завопить. Я выхватил у него длинный меч и со свистом рассек воздух. Второго я рубанул сквозь наустник, и он опрокинулся навзничь с ужасом на лице, заливая кольчугу кровью.— Хватайте его, дураки! — пронзительно крикнул голос с кормы.Я прыгнул, взмахнул мечом и снес пол-лица третьему, одновременно уворачиваясь от удара четвертого. Вот это уже больше походило на схватки, к которым я привык на борту земных кораблей, когда я бросался в пороховом дыму на абордаж. И очень мало напоминало бои с рапирой и кинжалом в Зеникке.Четвертого я сгреб левой рукой в охапку, разбил ему лицо рукоятью меча и отшвырнул прочь.Теперь рабы подняли крик.Они истошно орали, словно вуски, которые фыркают, ревут и визжат у корыта. Я бросился по куршее к корме.Весельный начальник в табернакле, похоже, понял, что я задумал. И вскочив завопил:— Лучники! Застрелите его!Я подтянулся на одной руке и, оказавшись в табернакле, зарубил его, пока он пытался выкарабкаться наружу. У барабанщика было ещё меньше шансов. Я нанес удар с такой страстью, что его голова прокатилась несколько ярдов по куршее, прежде чем упасть на гребные скамейки.Солдаты заметались, сбегая по трапу с полуюта.Покамест я не произнес ни слова.Теперь, когда солдаты побежали ко мне, я бросился вперед них по куршее. Первый кнутовой дельдар лежал убитый, но его помощники нещадно секли рабов в попытке, отчаянной и бесплодной, поддержать ритм гребли. Но ритм безвозвратно нарушился со смертью дельдара-барабанщика.Кнуты — не защита от длинного меча. Оба кнутовых дельдара пали, и срединный, и носовой. Теперь на меня с ревом неслись воины, одетые в кольчуги. И тут я проревел, напрягая легкие:— Ребята! Галерные рабы! Кончай грести! Суши весла! Настал судный день!Это, конечно, мелодраматичный способ выражаться, однако же я знал, с какими людьми имею дело в лице этих сеченых галерных рабов Магдага. На нескольких скамьях с веслами заколебались, ритм окончательно разладился. А затем, так как весла непременно должны работать вместе, иначе не будет никакого толку, крылья левого и правого борта «Милости Гродно» неуправляемо затрепетали, затрещали и смолкли. Вальки втянули на борт. Рабы теперь подняли такой крик, что я был почти уверен: бойцы на преследующей нас галере, которую я пока ещё не видел, должны были услыхать нас и воодушевиться, понимая, что их час близок.Рядом со мной в куршею вонзилась стрела. Я снова бросился к корме. Слишком долго я не держал в руках меча. Я не верю в наслаждение битвой, в ускоренный ток крови, в то, что некоторые говорят про упоение в бою. Я не наслаждаюсь убийством. Этому-то, по крайней мере, Савантам учить меня не понадобилось. Но сейчас — что-то во всей череде моих испытаний, которые я перенес, с тех пор как добрался до этого внутреннего моря, до этого Ока Мира, побудило меня к стереотипной реакции. В силе, движущей мной, смешалось все — ненависть, отвращение, гнев. Я испытывал жестокую радость, когда мой меч кромсал головы, тела и конечности моих противников.В те времена я был молодым обозленным моряком и размахивал своим грозным мечом направо-налево. Я рычал, крошил и рубил. Чтобы прорвать кольчугу и прорубить то, что находилось под ней требовалось разить с огромной силой,. Одетые в кольчуг воины рубятся не быстро. Они должны вкладывать в каждый удар дополнительный вес и силу.Благодаря той закалке, которую получил, будучи галерным рабом, благодаря крещению в священном бассейне потерянной для меня Афразои, благодаря темным порывам ненависти и мести, ведущим мою руку, я наносил каждый удар со стремительностью и силой, кроша и кроша врагов Зара, погубивших моего друга Зорга из Фельтераза.Долго ли это продолжалось, я не знаю. Знаю лишь, что почувствовал волну негодования и разочарования, когда галера накренилась и закачалась, а резкий, сопровождаемый скрежетом толчок с кормы кинул нас всех вперед, и через полуют хлынули, сверкая мечами, бойцы в кольчугах. Их шлемы украшали красные перья. Они разили своих противников с быстротой и умелой сноровкой и скоро заполнили всю «Милость Гродно». В этом бедламе до меня донеслись новые, полные ужаса, крики галерных рабов.Я почувствовал под ногами предательский крен и ощутил, что палуба пропитывается водой.Галера тонула. Воины Магдага каким-то образом вскрывали борта, отворив недра корабля морю, готовые все отправиться на дно при своем окончательном поражении.Теперь между мной и воинами юга, поклонниками Зара, божества красного солнца, не осталось ни одного бойца Магдага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25