Челюскин, отчитывавшийся после смерти Прончищева о работе отряда, в рапорте Берингу писал, что судно подошло к реке, «которая по слуху тамошних жителей может быть Таймурою». На основании этого рапорта Беринг в своем отчете указал, что отряд прибыл к устью Таймыры.
Севернее залива Фаддея в сушу далеко вдаются еще два залива — Симса и Терезы Клавенесс. В течение нескольких последующих лет, до работы Лаптева, ошибка Прончищева не могла быть раскрыта, и эти три залива поочередно считались устьем Таймыры. Но можно ли подобную ошибку ставить в вину морякам, плывшим без всякой карты вдоль совершенно безлюдного и неизвестного берега? Единственным руководством для них служили сбивчивые рассказы жителей, которые здесь не бывали и не знали этой части побережья полуострова Таймыр.
Находившийся на дубель-шлюпке лоцман, якутский казак, также не знал берега севернее островов Петра. Продвигаясь вдоль берега, моряки не видели на нем ни одного строения, ни одного человека. В тех редких случаях, когда высаживались на берег в поисках дров, они с трудом находили плавник — единственный вид топлива и строительного материала на безлесных берегах полярных морей и рек.
«Якутск» медленно продвигался к северу, обходя припай. Впоследствии в рапорте Берингу Челюскин отмечал, что вдоль берега тянулась полоса гладкого, «как на озере», льда, и делал вывод, что в тот год припай не взламывался и что вообще его «ни в какое лето не выносит». В наши дни этот вывод Челюскина подтвердился: в районе заливов Фаддея, Симса и Терезы Клавенесс лед взламывается не каждый год.
Утром 19 августа «Якутск» поравнялся с островами Комсомольской Правды. От них далеко в море тянулась полоса невзломанного неподвижного льда. Идя вдоль его кромки, судно двигалось на северо-восток. Стоял густой туман. Многократно бросали лот, но он не доставал дна даже при полностью вытравленном лотлине в сто двадцать сажен длиною. Когда туман стал рассеиваться, взорам моряков предстала безрадостная картина. Повсюду море было покрыто льдами; при этом со стороны берега лед был неподвижен, а со стороны моря медленно передвигались огромные льдины, промежутки воды между которыми были так малы, что по ним не смогла бы пройти небольшая лодка. Берега не было видно.
Около полуночи дубель-шлюпку сжало льдом, и она остановилась.
В каюте больного Прончищева, который уже не поднимался с постели, собрался консилиум. Было решено возвращаться назад и искать подходящее место для зимовки. На другой день при полном штиле и усиливавшемся морозе море стало покрываться тонким молодым ледком. Дубель-шлюпка из-за безветрия шла на веслах, которые с трудом пробивали утолщающийся лед; форштевень и обшивку около него острые льдинки резали, как ножи. Возникла опасность вынужденной остановки. К счастью, задул северный ветер; поднялась волна, взломавшая молодой лед. Дубель-шлюпка под парусами быстро пошла на юг.
23 августа судно подошло к входу в Хатангский залив. Посланные на берег матросы сообщили, что на нем никакого жилья нет и очень мало плавника. Боясь, что на берегах Хатангского залива не найдется подходящего места для зимовки отряда, а лед в любой момент может закрыть выход из залива, Челюскин, командовавший отрядом вместо тяжело больного Прончищева, решил идти к старой зимовке в устье Оленека.
29 августа, когда «Якутск» достиг Оленека, Прончищев скончался.
Встречный ветер не давал судну войти в реку. Уже наступили морозы, часто шел снег: снасти и паруса обледенели. Изнуренная холодом и тяжелым трудом команда выбилась из сил. Наконец, 2 сентября ценой больших усилий удалось ввести судно в реку и через некоторое время добраться до места зимовки. По реке уже шел осенний лед.
6 сентября команда похоронила своего начальника. Через пять дней умерла и Мария Прончищева; ее похоронили рядом с мужем. Могила Прончищевых сохранилась до сих пор.
Широта конечного пункта, достигнутого «Якутском», в различных источниках указывается по-разному: в одних — 77°25, в других 77°29; обе эти цифры сообщил Челюскин в разных рапортах, указав при этом, что получены они счислением.
Сличение широт, приводимых в рапортах Прончищева и Челюскина для ряда пунктов, с современными данными показывает, что оба штурмана систематически определяли широты на 20–25 меньше истинных.
Причиной этого обстоятельства, несомненно, является несовершенство существовавших в то время навигационных инструментов. Поэтому, можно высказать предположение, что широта самой северной точки, достигнутой отрядом Прончищева, на самом деле равна 77°45–77°55.
В пользу этого говорит и факт многократного измерения глубин более 120 сажен (220 метров). Если предполагать, что измерения производились с движущегося судна (хотя Челюскин в своем рапорте утверждает, что лот бросали «обрасопя парусы», то есть останавливаясь), то и при отклонении линя глубина должна быть не менее 200 метров. К востоку от мыса Челюскина подобные глубины имеются только севернее широты 77°35; после же измерения глубин более 120 сажен дубель-шлюпка, хотя и медленно, все же продвигалась на север около суток.
Командование отрядом после смерти Прончищева перешло к Семену Ивановичу Челюскину.
24 сентября Челюскин отправил Берингу в Якутск подробный рапорт о плавании отряда и о печальной участи своего начальника.
Беринг в свою очередь немедленно известил о случившемся Адмиралтейств-коллегию. Рапорт Беринга исключительно быстро по тому времени был доставлен в Петербург: уже 28 марта 1737 года коллегия рассматривала его.
14 декабря 1736 года Челюскин и Чекин выехали из Усть-Оленека в Якутск, захватив с собой журналы, карты и отчеты; они везли также образцы горной породы с реки Анабар.
18 января они прибыли в Сектяхское зимовье на Лене (ныне Сектях), где в это время находился ясачный сборщик — большой вельможа в глазах местного населения. Желая показать свою власть, этот самодур отказался предоставить Челюскину подводы для дальнейшего следования и при своем отъезде из Сектяха запретил местным жителям обслуживать Челюскина транспортными средствами. С трудом собрав одну упряжку собак, Челюскин отправил в Якутск солдата с рапортом Берингу о случившемся, а сам остался в Сектяхе ожидать распоряжений. 12 июня он получил, наконец, «ордер» — приказ, согласно которому взял лодку с гребцами и отправился вверх по Лене. В Якутск он прибыл 28 июля.
Еще в пути Челюскин получил новый «ордер» Беринга с предписанием ожидать в Якутске распоряжений Адмиралтейств-коллегий, а не ехать в Петербург для доклада о результатах работы, как это предусматривалось инструкцией. Беринг считал, что Адмиралтейств-коллегия уже получила его рапорт и послала свои распоряжения в Якутск, где их и получит Челюскин. Самого Беринга в Якутске не было, еще до приезда сюда Челюскина он выехал в Охотск.
Журналы и составленную им карту Челюскин передал лейтенанту Д. Я. Лаптеву, который 16 августа отправился из Якутска в Петербург.
15 сентября 1737 года в Якутск пришла дубель-шлюпка; ее привел боцманмат Медведев. Отряд занялся ремонтом судна, починкой такелажа и парусов. Челюскин, предполагая, что отряду будет предписано продолжать работу, и, ожидая нового начальника, делал все от него зависящее, чтобы привести судно в наилучшее состояние.
Семен Иванович Челюскин закартографировал самый далекий участок берега полуострова Таймыр — от Хатангского залива до устья Таймыры. Он выехал из Туруханска 4 декабря 1741 года. В конце февраля 1742 года он был у устья Хатанги. Отсюда он двинулся вдоль берега на север. Поразительна скорость движения его крохотного отряда — ежедневно он проходил по двадцать-сорок верст, почти не зная дневок и задерживаясь только из-за сильных метелей. Пользуясь тем, что наступил полярный день, Челюскин шел вперед как днем, так и ночью. 1 мая отряд достиг мыса Фаддея. Двигаясь дальше, Челюскин убедился, что берег материка тянется на север.
6 мая Челюскин астрономически определил широту. Оказалось 77°27. Идти было трудно, так как не хватало провианта. Правда, накануне удачной охотой на медведей удалось значительно пополнить скудные запасы. Но была другая беда — плавника едва хватало для приготовления пищи.
8 мая Челюскин достиг мыса, от которого берег явно поворачивал на юг; это обстоятельство он отметил в своем журнале следующими словами: «… по мнению, северный мыс досточкой окончился и земля лежит от запада к югу».
Самый же мыс он описал так: «Сей мыс каменный, приярый (обрывистый), высоты средней; около оного льды гладкие и торосов нет). Здесь именован мною оной мыс Восточно-Северный» . На мысе участники отряда поставили знак — привезенное с собою бревно.
Задерживаться на мысе Челюскин не мог; слишком скудны были запасы провианта и собачьего корма. Отдохнув всего несколько часов, путники отправились дальше, теперь уже на юго-запад. Путь был все так же труден, по-прежнему плавника было мало, он большею частью был гнилой.
15 мая Челюскин встретился с солдатом и якутом, которых послал ему навстречу Лаптев. К этому времени отряд уже выполнил порученное задание — пункт, в котором в предыдущем году закончил картографирование Лаптев, остался позади. Таким образом, все берега полуострова Таймыр были нанесены на карту. Челюскин решил не повторять картографирование на том участке, где его произвел Лаптев; к этому вынуждало крайнее утомление его спутников и собак. Поэтому после встречи Челюскин направился прямо к устью Таймыры, где его ожидал Лаптев.
Опись самой северной части полуострова Таймыр, исполненная бессменным штурманом отряда Прончищева и Харитона Лаптева, Семеном Челюскиным, явилась венцом семилетних трудов горстки русских моряков. Это была одна из самых трудных работ во всей Великой Северной экспедиции.
Трудность состояла прежде всего в том, что Челюскину пришлось идти по совершенно пустынному, безлюдному берегу, все более удаляясь от зимовий. Чем дальше на север уходил отряд Челюскина, тем большему риску он подвергался. Людям угрожали и стихия, и цинга, и снежная слепота, и недостаток провианта. Надо было обладать незаурядным мужеством, чтобы без колебаний идти вперед, навстречу опасностям. Скромный и упорный, исполнительный и инициативный штурман Семен Иванович Челюскин во многом содействовал успеху работ своего отряда.
Подвиг Челюскина настолько велик, что в середине XIX столетия высказывались сомнения в том, действительно ли Челюскин достиг Северо-Восточного мыса. Даже известный моряк, исследователь северного побережья на восток от устья Колымы, Ф. П. Врангель усомнился в силе воли, отваге и добросовестности своего предшественника. Но историк русского флота А. Соколов рассеял все сомнения, опубликовав журнал, который вел Челюскин во время похода. Из дневника стало ясно, что под руководством Челюскина отряд выполнял самые трудные задания. Русский академик А. Ф. Миддендорф еще в XIX столетии, оценивая деятельность С. И. Челюскина, сказал, возражая Ф. Врангелю:
«Челюскин, бесспорно, венец наших моряков, действовавших в том крае… вместо того, чтобы изнуриться четырехлетним пребыванием на глубоком Севере, как изнурялись все другие, он в 1742 году ознаменовал полноту своих деятельных сил достижением самого трудного, на что до сих пор напрасно делались все попытки».
Ученый имел в виду достижение Челюскиным самой северной точки азиатского материка, названной впоследствии в честь отважного русского моряка-исследователя мысом Челюскина.
После завершения Великой Северной экспедиции жизнь Челюскина и Лаптева сложилась по-разному.
По возвращении в Петербург в 1742 году Челюскин был произведен в мичманы и служил на разных должностях во флоте. Известно, что в 1745 и в 1746 годы он командовал придворной яхтой, в 1751 году был произведен в лейтенанты, а три года спустя в капитан-лейтенанты.
В 1756 году Челюскин подал прошение об отставке, которое было удовлетворено. О дальнейшей его судьбе ничего не известно.
В устье Таймырской губы, в которую впадает река Таймыра, лежит остров Челюскина. Самая северная часть полуострова Таймыр, лежащая севернее залива Фаддея, называется полуостровом Челюскина. Имя Челюскина было присвоено также одному из лучших ледокольных пароходов советского арктического флота.
Харитон Лаптев
20 декабря 1737 года Адмиралтейств-коллегия рассмотрела рапорты Беринга с приложенными к нему материалами и, не согласившись с ним, постановила продолжать картографирование морского берега в этом районе. Обоим отрядам были установлены новые сроки для выполнения работы и предписано продолжать ее:
«…во окончание в другое или в третье лето таким же образом без малейшего потеряния удобного времени, а буде какая невозможность и в третье лето во окончание привесть не допустит, то и в четвертое лето по крайней ревности и прилежности стараться, чтоб всемерно работа была закончена».
Одновременно Адмиралтейств-коллегия утвердила новую, более подробную и точную, инструкцию для начальников отрядов. Согласно этой инструкции, отряды должны были готовиться к походам заранее, и сразу же, как только позволит состояние льдов, не теряя драгоценного летнего времени, отправляться в путь. Начальникам отрядов предписывалось выжидать изменения ледовой обстановки непосредственно в тех местах, где не удастся преодолеть льды, и при малейшей возможности идти дальше. Кроме того, инструкция рекомендовала останавливаться на зимовку возможно ближе к тем пунктам, где застигнет суда зима. Это должно было избавить отряды от лишней траты времени на переход вдоль уже известных берегов.
На этом же заседании Адмиралтейств-коллегия назначила начальником отряда, картографировавшего морской берег между устьями Лены и Енисея, Харитона Прокофьевича Лаптева. Дальнейшие события показали, что коллегия не ошиблась в своем выборе, направив на наиболее трудный участок работы экспедиции этого всесторонне образованного морского офицера, обладавшего исключительной энергией, силой воли и мужеством.
X. П. Лаптев имел солидный опыт службы на флоте. До назначения в экспедицию он уже девятнадцать лет плавал на различных кораблях.
Но, несмотря на безупречное отношение Лаптева к своим обязанностям, служба шла у него не гладко. В 1734 году, во время действий русского флота под Данцигом, посланный на разведку фрегат «Митау», на котором служил мичман Харитон Лаптев, был обманным путем захвачен французским флотом, выступившим за несколько дней до этого на стороне врага, о чем не знал командир русского фрегата. Все офицеры «Митау», в том числе и X. Лаптев, были преданы суду за сдачу корабля неприятелю без боя и приговорены к смертной казни. После дополнительного расследования обстоятельств дела, произведенного по решению правительства, стало ясно, что ни командир, ни остальные офицеры фрегата не повинны в сдаче корабля французам, а потому 27 февраля 1736 года все они были помилованы.
В 1736 году Лаптев участвовал в летнем походе Балтийского флота, а затем был послан на Дон «для изыскания удобнейшего к судовому строению места». В следующем году Лаптев был назначен командиром придворной яхты «Декроне», но, узнав, что требуются офицеры для участия в Великой Северной экспедиции, попросил назначить его туда. Очевидно, полная лишений жизнь полярного исследователя больше привлекала Харитона Лаптева, чем спокойная и почетная служба при дворе.
В феврале 1738 года в Петербург прибыл с журналами, отчетами и картами двоюродный брат Харитона Лаптева — Дмитрий Яковлевич Лаптев — начальник отряда, картографировавшего берег к востоку от Лены. Он сообщил Адмиралтейств-коллегий совершенно новые сведения об условиях работы близ устья Лены, в частности о скоплениях льда, которые из года в год наблюдаются в одних и тех же местах и препятствуют движению судов. Дмитрий Лаптев предлагал картографировать берег на таких участках, двигаясь по суше.
Ознакомившись с рапортом Дмитрия Лаптева, Адмиралтейств-коллегия 3 марта 1738 года подтвердила свое решение о четырехлетнем сроке работы обоих отрядов, но дала Харитону и Дмитрию Лаптевым совершенно новые указания относительно способов выполнения задания.
Командирам отрядов предписывалось в случае, если лед не позволит закончить плавание в первое и второе лето, отослать суда с частью команд в Якутск или поставить их в удобном месте на зимовку, а с остальными людьми продолжать работы, продвигаясь по берегу.
Отрядам предписывалось обращать внимание на места, в которых будет встречаться стоячий лед, определять, как далеко он простирается, отмечать положение плавающего льда, его сплоченность, продолжительность нахождения у берега, а также места, «где сильного препятствия ото льдов нет» . Отряды должны были определять возможность плавания в районе работ, измерять глубины, находить устья рек и другие удобные места для стоянок и зимовок судов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Севернее залива Фаддея в сушу далеко вдаются еще два залива — Симса и Терезы Клавенесс. В течение нескольких последующих лет, до работы Лаптева, ошибка Прончищева не могла быть раскрыта, и эти три залива поочередно считались устьем Таймыры. Но можно ли подобную ошибку ставить в вину морякам, плывшим без всякой карты вдоль совершенно безлюдного и неизвестного берега? Единственным руководством для них служили сбивчивые рассказы жителей, которые здесь не бывали и не знали этой части побережья полуострова Таймыр.
Находившийся на дубель-шлюпке лоцман, якутский казак, также не знал берега севернее островов Петра. Продвигаясь вдоль берега, моряки не видели на нем ни одного строения, ни одного человека. В тех редких случаях, когда высаживались на берег в поисках дров, они с трудом находили плавник — единственный вид топлива и строительного материала на безлесных берегах полярных морей и рек.
«Якутск» медленно продвигался к северу, обходя припай. Впоследствии в рапорте Берингу Челюскин отмечал, что вдоль берега тянулась полоса гладкого, «как на озере», льда, и делал вывод, что в тот год припай не взламывался и что вообще его «ни в какое лето не выносит». В наши дни этот вывод Челюскина подтвердился: в районе заливов Фаддея, Симса и Терезы Клавенесс лед взламывается не каждый год.
Утром 19 августа «Якутск» поравнялся с островами Комсомольской Правды. От них далеко в море тянулась полоса невзломанного неподвижного льда. Идя вдоль его кромки, судно двигалось на северо-восток. Стоял густой туман. Многократно бросали лот, но он не доставал дна даже при полностью вытравленном лотлине в сто двадцать сажен длиною. Когда туман стал рассеиваться, взорам моряков предстала безрадостная картина. Повсюду море было покрыто льдами; при этом со стороны берега лед был неподвижен, а со стороны моря медленно передвигались огромные льдины, промежутки воды между которыми были так малы, что по ним не смогла бы пройти небольшая лодка. Берега не было видно.
Около полуночи дубель-шлюпку сжало льдом, и она остановилась.
В каюте больного Прончищева, который уже не поднимался с постели, собрался консилиум. Было решено возвращаться назад и искать подходящее место для зимовки. На другой день при полном штиле и усиливавшемся морозе море стало покрываться тонким молодым ледком. Дубель-шлюпка из-за безветрия шла на веслах, которые с трудом пробивали утолщающийся лед; форштевень и обшивку около него острые льдинки резали, как ножи. Возникла опасность вынужденной остановки. К счастью, задул северный ветер; поднялась волна, взломавшая молодой лед. Дубель-шлюпка под парусами быстро пошла на юг.
23 августа судно подошло к входу в Хатангский залив. Посланные на берег матросы сообщили, что на нем никакого жилья нет и очень мало плавника. Боясь, что на берегах Хатангского залива не найдется подходящего места для зимовки отряда, а лед в любой момент может закрыть выход из залива, Челюскин, командовавший отрядом вместо тяжело больного Прончищева, решил идти к старой зимовке в устье Оленека.
29 августа, когда «Якутск» достиг Оленека, Прончищев скончался.
Встречный ветер не давал судну войти в реку. Уже наступили морозы, часто шел снег: снасти и паруса обледенели. Изнуренная холодом и тяжелым трудом команда выбилась из сил. Наконец, 2 сентября ценой больших усилий удалось ввести судно в реку и через некоторое время добраться до места зимовки. По реке уже шел осенний лед.
6 сентября команда похоронила своего начальника. Через пять дней умерла и Мария Прончищева; ее похоронили рядом с мужем. Могила Прончищевых сохранилась до сих пор.
Широта конечного пункта, достигнутого «Якутском», в различных источниках указывается по-разному: в одних — 77°25, в других 77°29; обе эти цифры сообщил Челюскин в разных рапортах, указав при этом, что получены они счислением.
Сличение широт, приводимых в рапортах Прончищева и Челюскина для ряда пунктов, с современными данными показывает, что оба штурмана систематически определяли широты на 20–25 меньше истинных.
Причиной этого обстоятельства, несомненно, является несовершенство существовавших в то время навигационных инструментов. Поэтому, можно высказать предположение, что широта самой северной точки, достигнутой отрядом Прончищева, на самом деле равна 77°45–77°55.
В пользу этого говорит и факт многократного измерения глубин более 120 сажен (220 метров). Если предполагать, что измерения производились с движущегося судна (хотя Челюскин в своем рапорте утверждает, что лот бросали «обрасопя парусы», то есть останавливаясь), то и при отклонении линя глубина должна быть не менее 200 метров. К востоку от мыса Челюскина подобные глубины имеются только севернее широты 77°35; после же измерения глубин более 120 сажен дубель-шлюпка, хотя и медленно, все же продвигалась на север около суток.
Командование отрядом после смерти Прончищева перешло к Семену Ивановичу Челюскину.
24 сентября Челюскин отправил Берингу в Якутск подробный рапорт о плавании отряда и о печальной участи своего начальника.
Беринг в свою очередь немедленно известил о случившемся Адмиралтейств-коллегию. Рапорт Беринга исключительно быстро по тому времени был доставлен в Петербург: уже 28 марта 1737 года коллегия рассматривала его.
14 декабря 1736 года Челюскин и Чекин выехали из Усть-Оленека в Якутск, захватив с собой журналы, карты и отчеты; они везли также образцы горной породы с реки Анабар.
18 января они прибыли в Сектяхское зимовье на Лене (ныне Сектях), где в это время находился ясачный сборщик — большой вельможа в глазах местного населения. Желая показать свою власть, этот самодур отказался предоставить Челюскину подводы для дальнейшего следования и при своем отъезде из Сектяха запретил местным жителям обслуживать Челюскина транспортными средствами. С трудом собрав одну упряжку собак, Челюскин отправил в Якутск солдата с рапортом Берингу о случившемся, а сам остался в Сектяхе ожидать распоряжений. 12 июня он получил, наконец, «ордер» — приказ, согласно которому взял лодку с гребцами и отправился вверх по Лене. В Якутск он прибыл 28 июля.
Еще в пути Челюскин получил новый «ордер» Беринга с предписанием ожидать в Якутске распоряжений Адмиралтейств-коллегий, а не ехать в Петербург для доклада о результатах работы, как это предусматривалось инструкцией. Беринг считал, что Адмиралтейств-коллегия уже получила его рапорт и послала свои распоряжения в Якутск, где их и получит Челюскин. Самого Беринга в Якутске не было, еще до приезда сюда Челюскина он выехал в Охотск.
Журналы и составленную им карту Челюскин передал лейтенанту Д. Я. Лаптеву, который 16 августа отправился из Якутска в Петербург.
15 сентября 1737 года в Якутск пришла дубель-шлюпка; ее привел боцманмат Медведев. Отряд занялся ремонтом судна, починкой такелажа и парусов. Челюскин, предполагая, что отряду будет предписано продолжать работу, и, ожидая нового начальника, делал все от него зависящее, чтобы привести судно в наилучшее состояние.
Семен Иванович Челюскин закартографировал самый далекий участок берега полуострова Таймыр — от Хатангского залива до устья Таймыры. Он выехал из Туруханска 4 декабря 1741 года. В конце февраля 1742 года он был у устья Хатанги. Отсюда он двинулся вдоль берега на север. Поразительна скорость движения его крохотного отряда — ежедневно он проходил по двадцать-сорок верст, почти не зная дневок и задерживаясь только из-за сильных метелей. Пользуясь тем, что наступил полярный день, Челюскин шел вперед как днем, так и ночью. 1 мая отряд достиг мыса Фаддея. Двигаясь дальше, Челюскин убедился, что берег материка тянется на север.
6 мая Челюскин астрономически определил широту. Оказалось 77°27. Идти было трудно, так как не хватало провианта. Правда, накануне удачной охотой на медведей удалось значительно пополнить скудные запасы. Но была другая беда — плавника едва хватало для приготовления пищи.
8 мая Челюскин достиг мыса, от которого берег явно поворачивал на юг; это обстоятельство он отметил в своем журнале следующими словами: «… по мнению, северный мыс досточкой окончился и земля лежит от запада к югу».
Самый же мыс он описал так: «Сей мыс каменный, приярый (обрывистый), высоты средней; около оного льды гладкие и торосов нет). Здесь именован мною оной мыс Восточно-Северный» . На мысе участники отряда поставили знак — привезенное с собою бревно.
Задерживаться на мысе Челюскин не мог; слишком скудны были запасы провианта и собачьего корма. Отдохнув всего несколько часов, путники отправились дальше, теперь уже на юго-запад. Путь был все так же труден, по-прежнему плавника было мало, он большею частью был гнилой.
15 мая Челюскин встретился с солдатом и якутом, которых послал ему навстречу Лаптев. К этому времени отряд уже выполнил порученное задание — пункт, в котором в предыдущем году закончил картографирование Лаптев, остался позади. Таким образом, все берега полуострова Таймыр были нанесены на карту. Челюскин решил не повторять картографирование на том участке, где его произвел Лаптев; к этому вынуждало крайнее утомление его спутников и собак. Поэтому после встречи Челюскин направился прямо к устью Таймыры, где его ожидал Лаптев.
Опись самой северной части полуострова Таймыр, исполненная бессменным штурманом отряда Прончищева и Харитона Лаптева, Семеном Челюскиным, явилась венцом семилетних трудов горстки русских моряков. Это была одна из самых трудных работ во всей Великой Северной экспедиции.
Трудность состояла прежде всего в том, что Челюскину пришлось идти по совершенно пустынному, безлюдному берегу, все более удаляясь от зимовий. Чем дальше на север уходил отряд Челюскина, тем большему риску он подвергался. Людям угрожали и стихия, и цинга, и снежная слепота, и недостаток провианта. Надо было обладать незаурядным мужеством, чтобы без колебаний идти вперед, навстречу опасностям. Скромный и упорный, исполнительный и инициативный штурман Семен Иванович Челюскин во многом содействовал успеху работ своего отряда.
Подвиг Челюскина настолько велик, что в середине XIX столетия высказывались сомнения в том, действительно ли Челюскин достиг Северо-Восточного мыса. Даже известный моряк, исследователь северного побережья на восток от устья Колымы, Ф. П. Врангель усомнился в силе воли, отваге и добросовестности своего предшественника. Но историк русского флота А. Соколов рассеял все сомнения, опубликовав журнал, который вел Челюскин во время похода. Из дневника стало ясно, что под руководством Челюскина отряд выполнял самые трудные задания. Русский академик А. Ф. Миддендорф еще в XIX столетии, оценивая деятельность С. И. Челюскина, сказал, возражая Ф. Врангелю:
«Челюскин, бесспорно, венец наших моряков, действовавших в том крае… вместо того, чтобы изнуриться четырехлетним пребыванием на глубоком Севере, как изнурялись все другие, он в 1742 году ознаменовал полноту своих деятельных сил достижением самого трудного, на что до сих пор напрасно делались все попытки».
Ученый имел в виду достижение Челюскиным самой северной точки азиатского материка, названной впоследствии в честь отважного русского моряка-исследователя мысом Челюскина.
После завершения Великой Северной экспедиции жизнь Челюскина и Лаптева сложилась по-разному.
По возвращении в Петербург в 1742 году Челюскин был произведен в мичманы и служил на разных должностях во флоте. Известно, что в 1745 и в 1746 годы он командовал придворной яхтой, в 1751 году был произведен в лейтенанты, а три года спустя в капитан-лейтенанты.
В 1756 году Челюскин подал прошение об отставке, которое было удовлетворено. О дальнейшей его судьбе ничего не известно.
В устье Таймырской губы, в которую впадает река Таймыра, лежит остров Челюскина. Самая северная часть полуострова Таймыр, лежащая севернее залива Фаддея, называется полуостровом Челюскина. Имя Челюскина было присвоено также одному из лучших ледокольных пароходов советского арктического флота.
Харитон Лаптев
20 декабря 1737 года Адмиралтейств-коллегия рассмотрела рапорты Беринга с приложенными к нему материалами и, не согласившись с ним, постановила продолжать картографирование морского берега в этом районе. Обоим отрядам были установлены новые сроки для выполнения работы и предписано продолжать ее:
«…во окончание в другое или в третье лето таким же образом без малейшего потеряния удобного времени, а буде какая невозможность и в третье лето во окончание привесть не допустит, то и в четвертое лето по крайней ревности и прилежности стараться, чтоб всемерно работа была закончена».
Одновременно Адмиралтейств-коллегия утвердила новую, более подробную и точную, инструкцию для начальников отрядов. Согласно этой инструкции, отряды должны были готовиться к походам заранее, и сразу же, как только позволит состояние льдов, не теряя драгоценного летнего времени, отправляться в путь. Начальникам отрядов предписывалось выжидать изменения ледовой обстановки непосредственно в тех местах, где не удастся преодолеть льды, и при малейшей возможности идти дальше. Кроме того, инструкция рекомендовала останавливаться на зимовку возможно ближе к тем пунктам, где застигнет суда зима. Это должно было избавить отряды от лишней траты времени на переход вдоль уже известных берегов.
На этом же заседании Адмиралтейств-коллегия назначила начальником отряда, картографировавшего морской берег между устьями Лены и Енисея, Харитона Прокофьевича Лаптева. Дальнейшие события показали, что коллегия не ошиблась в своем выборе, направив на наиболее трудный участок работы экспедиции этого всесторонне образованного морского офицера, обладавшего исключительной энергией, силой воли и мужеством.
X. П. Лаптев имел солидный опыт службы на флоте. До назначения в экспедицию он уже девятнадцать лет плавал на различных кораблях.
Но, несмотря на безупречное отношение Лаптева к своим обязанностям, служба шла у него не гладко. В 1734 году, во время действий русского флота под Данцигом, посланный на разведку фрегат «Митау», на котором служил мичман Харитон Лаптев, был обманным путем захвачен французским флотом, выступившим за несколько дней до этого на стороне врага, о чем не знал командир русского фрегата. Все офицеры «Митау», в том числе и X. Лаптев, были преданы суду за сдачу корабля неприятелю без боя и приговорены к смертной казни. После дополнительного расследования обстоятельств дела, произведенного по решению правительства, стало ясно, что ни командир, ни остальные офицеры фрегата не повинны в сдаче корабля французам, а потому 27 февраля 1736 года все они были помилованы.
В 1736 году Лаптев участвовал в летнем походе Балтийского флота, а затем был послан на Дон «для изыскания удобнейшего к судовому строению места». В следующем году Лаптев был назначен командиром придворной яхты «Декроне», но, узнав, что требуются офицеры для участия в Великой Северной экспедиции, попросил назначить его туда. Очевидно, полная лишений жизнь полярного исследователя больше привлекала Харитона Лаптева, чем спокойная и почетная служба при дворе.
В феврале 1738 года в Петербург прибыл с журналами, отчетами и картами двоюродный брат Харитона Лаптева — Дмитрий Яковлевич Лаптев — начальник отряда, картографировавшего берег к востоку от Лены. Он сообщил Адмиралтейств-коллегий совершенно новые сведения об условиях работы близ устья Лены, в частности о скоплениях льда, которые из года в год наблюдаются в одних и тех же местах и препятствуют движению судов. Дмитрий Лаптев предлагал картографировать берег на таких участках, двигаясь по суше.
Ознакомившись с рапортом Дмитрия Лаптева, Адмиралтейств-коллегия 3 марта 1738 года подтвердила свое решение о четырехлетнем сроке работы обоих отрядов, но дала Харитону и Дмитрию Лаптевым совершенно новые указания относительно способов выполнения задания.
Командирам отрядов предписывалось в случае, если лед не позволит закончить плавание в первое и второе лето, отослать суда с частью команд в Якутск или поставить их в удобном месте на зимовку, а с остальными людьми продолжать работы, продвигаясь по берегу.
Отрядам предписывалось обращать внимание на места, в которых будет встречаться стоячий лед, определять, как далеко он простирается, отмечать положение плавающего льда, его сплоченность, продолжительность нахождения у берега, а также места, «где сильного препятствия ото льдов нет» . Отряды должны были определять возможность плавания в районе работ, измерять глубины, находить устья рек и другие удобные места для стоянок и зимовок судов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64