основатель державы, — сражаться против своих единоверных братьев. Это великолепно, в этом — весь Мустафа. Не алжирец, а европеец поведет борьбу с европейскими государствами, погонит в рабство собственных братьев. Цены нет такому плану!— Ты волен поступать, как считаешь нужным, — подтвердил дей. — Я доволен тобой, мой друг!Пиратский корабль укомплектовали новой командой. Турок в ней больше не было. Омар снова стал корабельным юнгой. А новый реис — единственный турок на борту — получил указание посвятить юнгу во все тонкости судовождения Дей и Мустафа будут регулярно требовать от него отчетов о ходе обучения.Предшественника за пренебрежение приказом казнили. Да и кто в Алжире застрахован от такой опасности? Нет уж, лучше французских «купцов» не трогать и взяться как следует за обучение Омара. Без строгостей здесь, понятно, не обойтись, но это еще никому не повредило.И снова на Омара взваливали работы, от которых все остальные нос воротили. Мальчик был прилежен и неглуп. Он с большой охотой овладевал знаниями и очень любил часы, когда, склонясь над картой, капитан рассказывал ему о ветрах и о соответствующих им маневрах под парусами, когда его обучали владению оружием, а иной раз и доверяли постоять у штурвалаКо всему прочему, парнишка был очень храбр. Ничего не боялся. Совсем недавно, при нападении на «испанца», он еще раз подтвердил это. Парусник защищался. Ядра и пули летели вдоль и поперек, рушились надстройки и мачты, хлопали на ветру обгорелые клочья парусов. Юнга, не обращая на все это ни малейшего внимания, отчаянным прыжком первым оказался на палубе вражеского судна. Как старый опытный корсар, размахивая ятаганом и зажав в зубах один из двух заточенных, как бритва, кинжалов, он кинулся на отчаянно сражавшуюся испанскую команду.— Молодчина, Омар! Из тебя выйдет настоящий корсар! — похвалил его капитан.Юнга широко улыбнулся, показывая, что очень рад этой похвале и всей душой стремится стать хорошим пиратом. Ливио Парвизи будет корсаром! Таким же жестоким, таким же грубым и беспощадным, как все. * * * Всего несколько миль отделяло стоявшего на берегу Луиджи от столько лет разыскиваемого им сына, но между ними пролегал теперь целый мир. И не перекинуть было через эти мили мост от отца к сыну. Порвались все связи.Отец? Омар знал, как звучит это слово по-турецки, по-арабски, по-берберски, но что эти звуки значили для него, не имеющего отца? Его «отцы» были здесь, на борту пиратского корабля, от них исходили все строгости, жестокости и наказания, которым ежедневно и ежечасно подвергался он, корабельный юнга Омар.Краткая передышка в Алжире, затем снова в каперский рейд Сперва на запад, через пролив, от Гибралтара к Португалии, потом к берегам Египта, потом на север, в пределы королевства Сардиния, почти до самой Генуи, а оттуда — к Неаполю.Дея Омар-пашу свергли, его преемник Али Ходжа-паша скончался от моровой язвы, и вот 1 марта 1818 года власть перешла к Гуссейн-паше, который оказался злейшим врагом Франции и освободил своих корсаров от запрета нападать на суда под французским флагом.Прекрасная жизнь настала на борту разбойничьего корабля для выросшего большим и сильным Омара. Дикая, необузданная сила так и бурлила в нем, ища выхода, и находила его только в сражениях. Его лихорадило от крика «Корабль!» с «вороньего гнезда», он был несчастлив, не имея возможности принять участие в рукопашной, когда реис передавал ему штурвал, а остальные кидались на добычу.Однажды страсть к приключениям подвела его. Он не удержался и оставил свой пост. Среди дикой схватки на вражеском борту появился вдруг корабельный юнга и увидел, что европейские матросы упорно теснят двух едва державшихся еще корсаров, поражение которых казалось неизбежным. Омар пронзительно вскрикнул и бросился на подмогу. Будоражащий души крик прокатился по палубе, воодушевляя корсаров рубиться еще ожесточеннее.Полная победа!Сияющий от счастья юнга подскочил к капитану и хотел было доложить о своих подвигах, ожидая похвалы и одобрительной улыбки.— Веревку для непослушного щенка! — взревел реис при виде перепачканного кровью, едва прикрытого располосованною в клочья одеждой Омара.И вот уже железные руки схватили перепуганного юнгу, чтобы исполнить жестокий приказ, как разгневанный капитан вспомнил вдруг, кто покровительствует Омару.— Нет, не сейчас! Заковать его пока в цепи! Позже я решу, что с ним делать.Приказ — превыше всего, твой пост — место святое, и покидать его во имя утоления своих страстей безнаказанно нельзя! Эту заповедь несчастный юнга усвоил, валяясь закованным в цепи на дне корабельного трюма. Времени поразмыслить о своем положении у него хватало. Вокруг была непроглядная тьма. День наверху или ночь? Луч света лишь на мгновение врывался в глухую тюрьму, когда приоткрывали люк, чтобы спустить узнику кусок хлеба и кувшин с водой. Человек, ставивший время от времени перед Омаром скудную пищу, не произносил ни слова. Омар пытался было завязать разговор, чтобы выяснить, что же с ним будет дальше, но вопросы его оставались без ответа.Сколько будет длиться эта неизвестность? Уморить его здесь, что ли, собрались? Неужели нет на борту никого, кто пожалел бы его? Увидеть бы еще раз солнышко, вдохнуть еще раз полной грудью свежий морской воздух — хоть на мгновение, хоть перед самой смертью! Большего он и желать не осмеливался. Но ничего не менялось.Единственным на борту, кого Омар знал поближе, был капитан. Он служил простым янычаром, когда его послали в Сиди-Фарух за взятыми в плен с захваченного генуэзского судна женщиной, ребенком и капитаном. Все его просьбы посодействовать в продвижении по службе Мустафа с усмешкой отклонял. В боях с объединенным британско-нидерландским флотом ему посчастливилось отличиться, и лишь после этого его, без протекции «Ученого», произвели в капитаны.Люди помнили, что в прошлом «Ученый» не откликнулся на его просьбы, и причисляли поэтому капитана к ярым противникам Мустафы. В Алжире их хватало. Однако свалить этого всесильного человека пока никому не удавалось. Может, подставить ему ножку, прикрываясь этим мальчишкой? Но вот как? Этого реис еще не придумал.Шторм? Корабль сильно качнуло. Омара швырнуло к борту. Браслеты на руках и ногах врезались в мясо. Что это? Выстрелы? Значит, идет бой. А он заперт в этой темнице.— Выпустите меня! Я хочу сражаться! Эй, друзья, снимите с меня цепи! Выпустите, выпустите меня! — вопил не переставая Омар.Он кричал, пока не сорвал голос. Никто к нему не шел. Никому он был не нужен. А оковы — такие крепкие… Не вырваться, как ни напрягай мышцы.Совсем обессиленный, он скрючился кое-как на корточках. Напрасны его стоны, никто его не слышит. А вокруг — непроглядная ночь.А может, корсаров одолели, и его освободят? Нет, на это надеяться не приходилось. Что он этим неверным? Он, корсар и магометанин?Горло пересохло от крика, воздух спертый и зловонный. Омар потянулся к кувшину. Где же он? Опрокинулся, вода вылилась. Ни капли не осталось.Забыли об арестованном. А ведь были как будто друзьями. Впрочем, какая это дружба — только покуда капитан позволяет!Сколько же ему томиться еще в этом трюме? Три дня? Неделю? Или дольше? Что его ждет дальше? Когда его выпустят на свободу? Или выволокут, чтобы накинуть петлю на шею? А, да не все ли равно! Лишь бы только кончилось это безысходное, убийственное ожидание.Заскрипела на петлях створка люка, луч света скользнул по вонючей, загаженной корабельной преисподней, по грязному, пропахшему трюмной гнилью человеку, упал на его чумазое лицо.Он зажмурил глаза, потом широко раскрыл их. Лихорадочно заработали мысли.За ним пришли! Наконец-то! «Аллах всемогущий, на тебя одного уповаю!»Как чудесно звякает железо о железо, когда с тебя снимают цепи! Совсем по-другому звенят они, чем при бесчисленных тщетных попытках узника самому сбросить оковы.Ноги свободны. Ими можно двигать. А теперь и руки. Омар хотел вскочить, ударился о борт и упал под ноги одному из пришедших за ним людей.— Пошли!Приказ не имел смысла, ибо юнга не мог стоять, руки и ноги его одеревенели — слишком долго тяжелые цепи крепко стягивали его тело.Его подхватили под руки. Он неуверенно двинулся вперед, едва переставляя ноги. Наверх по трапу его пришлось нести.Был ясный день. Стоящее в зените солнце заливало корабль яркими золотыми лучами. Этого льющегося золота было так много, что Омара прямо-таки ожгло, словно ударом бича.Несколько корсаров стояли вокруг, привалясь к бухтам тросов, и с кривыми усмешками, молча, наблюдали за юнгой. Капитана не было видно. Корабль вел его помощник.Что произошло? На борту — полный порядок. Казнить его, определенно, не собираются.Омар глубоко вздохнул; свежий воздух пьянил его.За борт вывалили шлюпку. Омару велели сесть в нее. Лишь теперь он заметил, что корабль находится близ берега. Гребцы недовольно брюзжали, сопровождавшему Омара офицеру то и дело приходилось понукать их.Юнга лежал на днище шлюпки. От слабости он не мог сидеть на банке.Один из гребцов показался ему подобрее других.— Что со мной будет? — отважился спросить Омар.Матрос сделал вид, что не слышит. Юнга спросил еще раз, уже шепотом.Гребец оглянулся. Офицер стоял на носу, наблюдая за берегом.— Тебя отвезут в горы Фелициа к шейху Осману, — пробормотал скороговоркой гребец, налегая на весло.Шейх Осман, горы Фелициа? Омару это ни о чем не говорило.Он не знал еще, что его, европейца, ставшего настоящим корсаром, отдавали в рабы.А Эль-Франси продолжал искать сына, своего Ливио… Глава 14МУСТАФА Дом Бенелли при обстреле Алжира европейским флотом остался цел. Летели ядра, город пылал, и ренегат скрипел зубами, опасаясь за свои сокровища и за прочность трона дея. С его концом рухнуло бы и все могущество «Ученого». Во время канонады он не отходил от Омар-паши, подбадривая его и побуждая держаться до конца. Довольно скоро ему стало ясно, что лорд Эксмут на крайности не пойдет. И предчувствия его не подвели.Фанфарон! Так оценил он английского адмирала. Пострелял, пошумел — и только. Договор — пустое посмешище, спектакль для успокоения несущих ущерб европейских держав.При нынешнем дее Гуссейн-паше, презревшем давние дружеские отношения с Францией, жизнь забурлила снова. Алжир против «Великой нации»! Он, Бенелли, приложил к этому руку!Гравелли пишет, что Луиджи Парвизи, возможно, снова где-то в Алжире. Предупреждение Мустафа учел, но его люди пока так и не обнаружили никаких следов итальянца. Они лишь натыкались иной раз на Эль-Франси, который по всем данным был французом из Ла-Каля. До сих пор этому заядлому охотнику не чинили никаких препон, ибо Омар-паша всеми средствами старался не омрачать ничем союза с Францией.Теперь времена изменились. Оставалась самая малость — вызвать у дея подозрение к Эль-Франси и получить разрешение выследить этого человека и, при необходимости, устранить.Где-то здесь должны быть донесения шпиков об этом Эль-Франси. Бенелли совсем уже было собрался еще разок просмотреть их, как над городом раскатился гром пушек.С подзорной трубой в руках он поспешил на крышу своего дома.— Ага, корабль с Омаром на борту! Сейчас же надо встретиться с капитаном, — пробормотал он себе под нос.Времени до швартовки корсара было еще довольно изрядно, однако возиться с делами Эль-Франси ренегату расхотелось.Одним из первых взошел он на борт разбойничьего корабля. реис уже ждал его. Лицо моряка было мрачно. «О, да я же знаю этого человека, хотя тогда его звали по-другому», — мелькнуло в памяти Бенелли. Однако чувств своих он никак не проявил и спросил строго по-деловому:— Хороши ли успехи у Омара, корабельного юнги, которого я доверил тебе для обучения?— Он был очень способным и храбрым юношей, Мустафа.— Что такое? Что значит — был?Глаза Бенелли сверлили турка.— Он мертв, господин.— Ты лжешь, реис!Бенелли заметил, что, отвечая, капитан отвел глаза.— Я не осмелился бы сказать слова неправды такому высокому и могущественному человеку. Какая мне с этого польза?— Рассказывай!— Погиб в бою. Он был одним из храбрейших моих людей. Сорвиголова, безрассудный, непослушный — кинулся в схватку, убежав с поста, на который я его назначил, — закончил капитан свой рассказ.Бенелли круто развернулся, ни один мускул не дрогнул на его лице. С минуту он сосредоточенно разглядывал гавань.— Непослушный? — молниеносно повернувшись к рейсу, грозно бросил он.— Да, — вздрогнул капитан. Слишком поздно заметил он, что угодил в захлопнувшуюся за ним западню. Слишком поздно до него дошло, что дело он имеет не с кем-нибудь, а с опаснейшим в Алжире человеком.— Ты его убил! — продолжал атаковать Бенелли— Клянусь бородой пророка, нет!— Окажись твоя клятва фальшивой, реис, в целом мире тебе не скрыться от моей мести!— За что ты обижаешь меня, Мустафа? Спроси любого из команды. Тебе подтвердят, что я сказал правду.— Ха! Не учи меня. Мне ли не знать, как вынуждают людей говорить то, что требуется. Обижаешься ты или нет, мне все равно! Я повторяю: ты лжешь!Он лжет. Омар не умер. Бенелли был почти убежден, что предположение его верно. Этого не может быть: Омар слишком важная фигура в его игре, чтобы какой-то капитанишка осмелился убрать ее с доски.Новые отношения с Францией итальянец рассматривал по-иному, чем дей. Глазами европейца. На долготерпение этой великой державы, как это ведется с другими европейскими странами, рассчитывать не приходится. Англия доказала, что может при необходимости поднять руку на Алжир, однако окончательно сокрушать его не намерена. С Францией скорее всего вышло бы по-иному. Случись такое, и само существование регентства Алжир повиснет на тонкой шелковинке. Ну а случись, что турки падут? С голоду он, конечно, не умрет, но для человека склада Бенелли это было бы равносильно смерти от голода. Уж лучше на этот нежелательный случай иметь на руках козырную карту. И эта козырная карта — Омар. С ней можно выдавить из Гравелли все соки. А уж он не преминет с дорогой душой пустить кровь и старику Парвизи, и его сыночку. Далее мертвый Омар стоит золота, а уж живой — несравненно дороже: он свидетель!Часами сидел ренегат, углубившись в свои думы. Определенно, реис лжет. Бенелли слово за словом восстанавливал в уме весь разговор, вспоминал каждую деталь, каждую интонацию.Он никак не мог позабыть того впечатления, которое произвело на него тогда короткое слово «непослушный». Прояви кто-то из экипажа корсарского корабля неповиновение — расправа с ним у капитана короткая. Если бы и в этом случае реис применил свое право, Омар, конечно, в самом деле был бы мертв. Но тогда весь рассказ о его способностях и героической гибели не имел бы смысла. Тогда никто — и Мустафа вовсе не думал, что даже для него сделали бы исключение, — не вправе был бы предъявить рейсу обвинение; ведь это означало бы — взорвать основу основ корсарской власти, построенной на запугивании, страхе и слепом повиновении.Реис клялся бородой пророка, что Омар не убит ни им, ни кем другим по его приказу.— Нет, он не умер! — Бенелли даже подпрыгнул от своей догадки. — Омар жив! Они спрятали его где-то. Ну погоди же, мерзавец! Задумал провести меня? Не пройдет! Я разыщу его, и тогда мы посчитаемся.Злобная радость слышалась в этом возгласе. Таким авантюристам, как он, стоит только загореться, а уж сообразить, как пустить в ход все свои хитрости, все коварство и вероломство, они быстро сумеют.Слуга с ног сбился, выполняя всевозможные приказы и поручения хозяина. Мозг ренегата работал, как хорошо отлаженный часовой механизм.Вскоре его шпионы заметались, заспешили по всему регентству.— Доставьте мне Омара, корабельного юнгу! И торопитесь! — наставлял он каждого из них.Теперь двое искали мальчика — отец и ренегат Бенелли. Мустафа был уверен, что его ищейки успешно справятся с заданием. Не терял надежды и Луиджи — он найдет сына, найдет во что бы то ни стало, отыщет потерянные следы! * * * Лагерь для рабов шейха Османа в горах Фелициа пуст. Что за времена настали! Всего один европеец остался. Всего один, а прежде-то в лагере всегда было добрых тысячи полторы людей, принужденных волею судьбы влачить здесь в страхе и лишениях свою жалкую жизнь.Шейх, крепкий старик лет за шестьдесят, пренебрежительно ощупал взглядом переданного ему юнца. Что с ним делать? Ведь он магометанин. Что взбрело в голову его другу прислать сюда этого парня? Ох, падет за это гнев Аллаха на них обоих, и на него, и на рейса…С тех пор как пришлось отпустить рабов, жизнь стала скучной и пресной. О, с какой неохотой исполнял он приказ дея! Осман ругался, подсчитывая, какой урон он понесет. Но так повелел дей. В указе однозначно говорилось, что все рабы должны быть освобождены. А дей куда более могущественный господин, чем самый знатный и грозный шейх.В те дни, когда уезжали европейцы, Осман не выходил из дома, чтобы не видеть всего этого безобразия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40