— Тихо, розанчик, — воскликнул Веня, — попридержи язычок!Но Иван уже выпрыгивал из «Жигулей» на снег. Карен метнулся следом, зацепив свой рюкзак и сумку приятеля. Когда же мужчины бросились за ними, он отшвырнул вещи в сугроб.Три дверцы машины были распахнуты. Пнув ногой ту, что со стороны водителя, Иван (он надеялся только на то, что нож остался в бардачке) увернулся от Вени, а затем кубарем покатился под ноги водителю, который уже успел ударить Карена.— Возьми жирного! — закричал он, сбивая дыхание.Быстрый, как обезьяна, маленький Карен с воплем прыгнул на Веню (тот от крика вздрогнул и остановился), крепкой макушкой с лету ударил его в широкую переносицу. Ивану пришлось труднее, потому что водитель оказался субъектом жилистым, не утратившим формы, к тому же от бешенства потерял всякий контроль над собой. Иван увернулся от первого удара, однако второй его настиг и оглушил.Падая, он почувствовал, как руки водителя нащупывают его горло. Иван расслабился, и это обмануло мужчину. К тому же позади что-то визгливо выкрикивал Веня и вопил Карен. И тогда, извернувшись, Иван яростно, изо всех сил, ударил водителя в пах ботинком.— Бежим! — крикнул мальчик, оттаскивая Карена от поверженного наземь Вени с окровавленным лицом.Выкрикивая ругательства, Карен сгреб свой рюкзачок.Через пять минут они были уже на проспекте, а еще через пятнадцать — в «доме специалистов». Всю дорогу прошагали молча, не оглядываясь, лишь раз остановились перед каким-то освещенным подъездом, чтобы подпоясать разорванную куртку Ивана пестрым шерстяным шарфом. Его спутник кипел ненавистью.Их встретили громкий лай Лабрадора и гортанные причитания бабушки Гаянэ по поводу исчезновения вязаной шапочки внука.— Чаю! — распорядился Карен. — Пока мы будем гулять с собакой — еды побольше, горячую ванну для Ивана. Атам, пошли!Пока они выгуливали пса, Иван все еще не чувствовал холода. И в ванной, в ярком свете дневной лампы, увидев в запотевшем круглом зеркале свою полосами ободранную шею, он вздрогнул от запредельного озноба и медленно погрузился в горячую воду. Перед глазами у него были влажные от пара голубые плитки.Потом, накормленный и согревшийся, он сидел в комнате приятеля и непослушными пальцами пытался залатать куртку, а Карен говорил ему:— Две недели дрессуры, потом Атам будет ходить со мной на тренировки.Думаешь, нет? И мать больше за мной не приедет. У меня все бывает так, как я захочу…Иван не знал, исполнил ли Карен свое намерение и что получилось с псом, потому что перестал посещать спортивную секцию. Сестра Катя заболела гриппом (хворь вновь вернулась в город вместе с последним месяцем зимы); он выхаживал ее в больнице, в пульмонологическое отделение которой она попала с тяжелым осложнением. Утром он был с ней до начала занятий в школе, затем вечером шел туда снова и возвращался домой вместе с Линой уже затемно.Однако шахматный клуб мальчик не бросил. Правда, из-за нищеты бывшего Дома пионеров занятия стали нерегулярными, а руководитель означенного учреждения Иосиф Александрович, упрямо бодая лысым лбом воздух и поминутно хватаясь за сердце, снова и снова восклицал, что не допустит перевести дело его жизни на коммерческую основу. Но Иван приходил туда и погружался в ирреальный и пустынный мир изящного совершенства.Через месяц, в начале весенних каникул, позвонил тренер Марат и потребовал объяснений. Алексей Петрович сидел на кухне, мрачно отхлебывая чай, Лина с девочкой ушли в детский сад.— Позови отца, — выслушав Ивана и помолчав, сказал Марат.Телефон находился в прихожей, еще один аппарат, параллельный, — в комнате старшего Коробова. Мальчик встал на пороге кухни и, не глядя на Алексея Петровича, через силу произнес:— Папа, возьми трубку…Алексей Петрович тяжело поднялся и, отодвинув Ивана плечом, прошел к себе. Трубка на столике в прихожей взорвалась голосами; Иван осторожно опустил ее на рычаг и сел в кресло. Тонкие крепкие пальцы его подрагивали. Через три минуты появился Алексей Петрович, и мальчик поднялся.— В чем дело? — спросил Коробов. — Тебя что-то не устраивает в работе тренера?— Нет, — отвечал мальчик удивленно. — У меня нет никаких претензий. У нас были прекрасные отношения.— Претензий? — воскликнул Коробов. — Что ты вообще в этом смыслишь, щенок!— Не говорите со мной так, — сказал мальчик, — если хотите услышать от меня какие-то объяснения.— Что ты себе выдумал, Иван? — тоном ниже проговорил Алексей Петрович.— У тебя уже наметилась прямая дорожка в спорте. Марат собирался с осени перевести тебя в старшую группу, он хотел индивидуально работать с тобой…— Для чего?Коробов повернул к мальчику свою крупную голову с неровно подстриженными волнистыми темно-русыми волосами, и выражение его слегка одутловатого лица стало удивленно-озабоченным, словно он наткнулся на невидимое препятствие.— Ради чего я должен индивидуально работать? — повторил мальчик, глядя, как набрякшее левое веко Коробова начало медленно подрагивать. — Если вы мне объясните, зачем человеку заниматься тем, что его нисколько не интересует, и убедите в необходимости этого, я вернусь в секцию.— А делать то, что велят тебе взрослые, ты, значит, не намерен?— Нет, — сказал мальчик.Все, что произошло секундой позже, Коробов попытался выложить Лине, едва перед ней и девочкой открылась входная дверь. Она даже не успела расстегнуть плащ.— Стоп! — сказала Лина. — Погоди… Ванька! — позвала она сына, который появился из комнаты и, ни на кого не глядя, подошел к девочке и присел перед ней на корточки. — Погуляй с полчаса с Катей, пока я приготовлю ужин.Они ушли, а Лина, раздевшись, прошла на кухню; Алексей Петрович ввалился следом и сзади обнял ее за плечи. Женщина увидела почти пустую бутылку дешевого красного вина на столе, фужер и недоеденный бутерброд с ветчиной.— Тебя же просили оставить ветчину детям к ужину, — высвобождаясь из его рук, раздраженно сказала она. — Ладно, теперь говори, что случилось.— Я ударил его!.. — выпалил Коробов. — Да, да, что ты на меня уставилась? — Как бы предупреждая ее гнев, Алексей Петрович уже кричал. — Если бы ты видела его лицо! Наглое, тупое, упрямое! Он смотрел на меня, будто я какой-то недоумок, тля паршивая… Он…— Не шуми, — сказала Лина, — я устала. — Она вынула из подвесного шкафчика сигареты, чиркнула спичкой, выплеснула остатки вина в чистую рюмку и выпила одним глотком. — Сядем, и ты спокойно расскажешь, из-за чего вы поссорились.— Зачем ты куришь? — произнес Коробов машинально. Ему уже расхотелось говорить, и Лина поняла это. Однако, зная все эти мрачно-капризные предзнаменования коробовского загула, она все-таки хотела услышать его версию происшедшего.— Что случилось, Алеша? — мягко проговорила она.— Иван перестал ходить на тренировки. Сегодня позвонил Марат, он был буквально вне себя…— И только-то? И из-за этого вы повздорили и ты даже ударил его?— Он бросил спорт!— Ну и черт с ним. Пойми, ему скоро четырнадцать — самый болезненный возраст. Позже он сам вернулся бы к Марату.— Кто его тогда возьмет? — раздраженно буркнул Коробов и, догадываясь, что именно Лина может ответить, торопливо заговорил:— В этом деле нельзя сходить с круга по собственной воле — ни в четырнадцать, ни в двадцать пять.Все нужно довести до конца. Ты скажешь, может, ему это не нужно? Нужно! У него было будущее. Кем твой сын намерен стать? Вот! Ты молчишь… Послушай, Лина, нам вообще многое следует решить…— Не сегодня.— Сейчас. В мае будет полгода. Я должен пятнадцать тысяч. Где мне их взять? Ну, допустим, мы продадим машину. Перезанять я смогу от силы тысячи две, и то под большие проценты. Мы можем обменять квартиру на меньшую — это еще тысяч шесть. Разумеется, все это временно… Да и зачем нам такая квартира, есть очень хорошие двухкомнатные, с большой кухней. Иван бы пошел с осени в спортивный интернат…— Ты это серьезно, Алексей?— Я советуюсь с тобой, — сказал Коробов. — Что тут такого, если парень будет хорошо устроен? Неужели он не понимает, в каком мы положении? Его фокусы яйца выеденного не стоят по сравнению с тем, что эти люди могут с нами сделать…— Не заводись, — произнесла Лина, вставая. — Еще не время для паники.Тяжело, я понимаю. Могу только обещать, что с Ваней я поговорю, чтобы он вернулся к Марату. Но интернат выбрось из головы — с сыном я никогда не расстанусь, даже если это заведение окажется через дорогу. Пока он сам этого не захочет. Иди отдыхай…Переодевшись в халат, Лина занялась ужином. Картофель в мундире, чтобы потом обжарить его на сливочном масле. В холодильнике оставалась еще банка шпротов. Яйца. "Совсем как Манечка, — усмехнулась Лина, моя бугристые картофелины под стылой проточной водой. — Осталось лишь приговаривать: «Деточка, у нас сегодня только картошка, ты уж извини, я не смогла до зарплаты ни у кого подзанять…» Так делала она, когда Лина забегала между репетициями перекусить.Какой убогой ей казалась тогда их жизнь с матерью… какими глупыми и не имеющими ровно никакого значения были споры, потому что Манечки больше нет…Что за дурь жила в ней, юной, — это жадное, слепое стремление к иной, чистой и красивой жизни! Позже она и не ужинала больше с матерью, даже не глядела на аккуратно накрытую салфеткой тарелку с едой, комкая записочки, которые Манечка ей оставляла: «Доченька, здесь кусочек жареной рыбы, он и холодный неплох. Это : фосфор! Пей кисель. Мама». Откуда ей было знать, какие деликатесы пробовала Лина на вечеринках у своих приятельниц и их состоятельных покровителей…Господи Боже ты мой, как же в колонии ей хотелось всего того, что берегла для нее Манечка! Тушеной капусты, например, с кубиками розоватой, чересчур жирной дешевой свинины…Дети вернулись голодные и проглотили все, что мать поставила на стол.Коробов к ужину не вышел; когда она заглянула в его комнату, он спал одетым, при тусклом свете настольной лампы, под которой стояла еще одна пустая бутылка.Лина погасила свет и, прибрав на кухне, пошла к мальчику.Он укладывал сестру. Когда они стали жить в одной комнате, Иван уступил ей свой диван, а сам разместился в раскладном кресле, которое осталось от Манечки и стояло прежде в спальне родителей. Сейчас оно уже было разложено, постель на нем — аккуратно расстелена. Иван сидел на ковре у постели сестры и читал ей — раструб колпачка светильника был направлен таким образом, чтобы лицо девочки находилось в тени.— Все, — шепотом сказала Лина, — Ванюша, она уже спит. Идем ко мне, нам нужно поговорить.Сейчас впервые с тех пор, как пошла на работу, Лина обратила внимание, что сын вырос из своего тренировочного костюма, — особенно это было заметно внизу, где растянутые резинки штанов не закрывали тонкокостных щиколоток.Однако денег, чтобы купить ему новую одежду, не было и не предвиделось.— Проходи, Ванюша, — сказала она, — забирайся на диван, а я присяду рядом.Мальчик усмехнулся и с ровной спиной пристроился на краю, как бы сразу давая Лине понять: дистанция будет соблюдена, несмотря на ее слова. То есть несмотря на то, что она напоминала ему о позах, в которых часто раньше они болтали у нее в постели: он — свернувшись калачиком у стены, а она — лежа на спине и покуривая. Очевидная демонстрация того, что он понял ее предложение, но воспользоваться им не собирается, подействовало на Лину как щелчок хлыста.— Прости его, — торопливо сказала она и запнулась. Мальчик молчал. — Твой отец находится в крайне тяжелом положении, и у него вот-вот сдадут нервы.Иван поднял голову, и она увидела, какое у ее сына взрослое, непроницаемо-спокойное лицо.— Ну и что? — произнес наконец мальчик. — Ты думаешь, мама, только у него отчаянное положение?— Я понимаю, — быстро проговорила Лина. — Ему не нужно было… не следовало… он не мог тебя ударить, это ужасная ошибка, он сорвался. Алеша всегда был выдержанным и спокойным человеком. Ты ведь уже простил его? Скажи же мне!..Иван молчал. С гулко бьющимся сердцем, с каким-то мистическим ужасом от того, что всего лишь одно неверное слово — и она потеряет этого мальчика навсегда, Лина сказала:— Послушай, ты уже совсем вырос и догадываешься, наверное, что такое любовь. Между мужчиной и женщиной. Ты ведь знаешь, кто были Адам и Ева?— Да, — сказал Иван, и даже тени усмешки не возникло на его лице. — Мне Манечка как-то рассказывала о райском саде…— Змей соблазнил Еву вкусить от древа познания добра и зла, и вот она полюбила Адама, — проговорила Лина, как бы упрощая для мальчика суть первородного греха. — С тех пор женщина не в силах преодолеть в себе тягу к мужчине… Когда мне было двадцать лет и я встретила Алексея, мы… в общем, я поняла, что это единственный человек, который мне нужен. Он был сильным, красивым, совершенно юным и нежным. Он защитил меня… Я не думала о том, что будет дальше. Но так получилось, что мы жили в разных городах и встретились только спустя много времени, когда ты уже родился. Он искал меня и за эти годы прожил непростую жизнь. Через год после нашей первой встречи он вынужден был жениться на девушке, которую не любил, потому что, работая тогда у ее отца, допустил ошибку, которую невозможно было исправить. Он как бы стал заложником у этих людей. Ты понимаешь меня?— Нет, — сказал Иван. — Все это слишком отвлеченно. Любая ошибка имеет свою причину, и всегда возникает ситуация, когда или можно ее исправить, или нет. Это элементарная основа любой игры.— Ванька! — изумленно воскликнула Лина. — Я ведь рассказываю тебе о твоем отце, разве человеческая жизнь сравнима с шахматной партией?— Ты думаешь, нет? — спросил мальчик, и лицо его оживилось. — Очень даже сравнима. Если мы сейчас проанализируем то, что ты мне рассказала, то сможем обнаружить ошибку, проследить любой ход и даже просчитать заранее, будет он удачен или нет. И твой змей тут совершенно ни при чем.— Какой еще змей? — растерянно спросила Лина.— Тот, что в райском саду. Он молчал, как и все остальные змеи, а эта женщина, Ева, сама захотела полюбить Адама.— Это тебе тоже Манечка сказала?— Нет. Мне это сейчас в голову пришло… Мама, я, пожалуй, пойду спать.— Иди, Ванюша. Нет, погоди, — окликнула Лина, — ты вернешься к Марату?— Ты хочешь, чтобы я это сделал?— Да, пожалуйста. Ты ведь хороший, умный, послушный мальчик.— Ладно, — усмехнулся Иван, — я сделаю это ради тебя, а не ради спокойствия Алексея Петровича. Но только до лета, потому что со следующей осени я намерен серьезно заняться шахматами.— Спасибо, — проговорила Лина. — Я и не заметила, как ты стал совершенно взрослым. — Но от того, что она это сказала мальчику, ей не стало ни легче, ни спокойнее.Произошло еще несколько событий, заставивших Лину встать на сторону сына в отчетливо обозначившемся, уже почти враждебном противостоянии мужчин в доме. Иван все чаще раздражал Алексея Петровича, который уже не находил в себе сил, чтобы сдерживаться. Они почти не разговаривали, только раз, в конце апреля, на слова Коробова: «Иван, твой дед умер!» — мальчик лаконично ответил:«Мне очень жаль».Алексей Петрович вместе с Линой съездили на похороны в Полтаву, где жил его отец, в последний раз на своей машине. После этого Коробов ее продал.Какие-то незначительные деньги Лина попросила оставить на хозяйственные нужды.Остальное было отложено для погашения части долга, и эта часть, стоившая утраты гаража и автомобиля, составила всего лишь треть необходимой суммы. Лина видела, в каком положении находится Коробов, но согласиться с его предложением продать квартиру и временно поселиться с детьми в Полтаве не могла. Она не верила, что именно там, в этом сытом украинском захолустье, у чужих людей, ее муж сможет изменить свою жизнь настолько, что они «начнут все сначала», как он поговаривал.Еще никогда она не испытывала такой растерянности перед жизнью. В доме все шло своим чередом: она уходила на работу, занималась стряпней, уборкой, какими-то мелочами, и дети ее не болтались по улице. Однако неустойчивость существования, казалось, навсегда определила их отношения с Коробовым: раздраженное молчание с его стороны и терпеливое ожидание — с ее. Лине впервые пришла в голову мысль расстаться с Алексеем Петровичем, потому что они уже как бы и не жили вместе; когда он на ее робкий стук не открывал дверь, она, укладываясь одна в своей спальне, обиженная и уязвленная его демонстративным отказом, не раз с ожесточением думала: «Так тебе и надо, жалкий трус, тряпка, пьяница…», не догадываясь, что разжигает в себе неистребимое влечение.Один только раз Лина произнесла эти слова в лицо Коробову. Тогда она буквально выдернула его из комнаты сына, потому что муж кричал на мальчика, не обращая внимания на забившуюся в угол и готовую заплакать дочь. Причиной этой бури явилось то, что Иван проиграл какие-то соревнования и Марат был им очень недоволен. Лина коленом захлопнула дверь комнаты детей и толкнула Коробова на кухню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41