А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Боюсь, что это невозможно. Да и не нужно, во всяком случае для меня. Тут уже ничего не поделаешь. Я свой выбор сделал. Гораздо раньше, чем тебе пришло в голову про отъезд.Вот тогда-то и случился тот ненужный разговор с сестрой на кухне.Неделей позже старшие Кричевские и Мила подали заявления и также стали ждать. Марк же, взяв на себя известные обязательства, после всего случившегося оказался не в состоянии их исполнить. Денег не было совершенно, кроме какой-то ерунды, оставшейся на текущие расходы, и это тоже терзало Марка, успевшего отвыкнуть считать гроши.Опыт, однако, подсказывал ему искать решение своих экономических проблем в чужих таких же проблемах. А эти проблемы в изобилии порождал все тот же отъезд соплеменников. В предшествующие месяцы к нему не раз обращались за консультациями отцы состоятельных еврейских семейств, которых интересовало прежде всего, что из предметов искусства могло бы быть беспрепятственно вывезено и успешно реализовано на Западе. Никто не верил в чепуху о золотых гвоздях и проглоченных бриллиантах, а еще меньше в популярность матрешек и хохломы. Марк сверялся с каталогами, давал советы, понимая, впрочем, что вывезти можно что угодно, в особенности в тех случаях, когда вещи отправляются контейнером. Тут все зависит только от одного — чтобы деньги попали в нужные руки. Но в дальнейшем ничего хорошего обладателям даже очень добротных полотен или антикварной бронзы не светило. Нужно было знать европейский рынок, людей, работающих на нем, ситуацию — иначе вложенные средства даже не окупались.Необходимо было отыскать нечто довольно распространенное здесь, на этой территории, и являющееся если не редкостью, то по крайней мере пользующееся устойчивым спросом на Западе.Проспект солидного лондонского антикварного магазина преподнес ему это нечто. «Кружевницы»! Как он мог позабыть! Ведь каждая из них, даже со смазанным клеймом мануфактуры, стоила от двухсот до трехсот долларов! Их не много оставалось западнее Рейна, и антиквары высоко ценили этот товар. Стоило подумать.«Кружевницами» на жаргоне коллекционеров назывались неглазурованные фарфоровые статуэтки немецких заводчиков девятнадцатого века, изображавшие, как правило, пасторальные группы или по отдельности девиц в облегченных нарядах эпохи рококо. Прелесть состояла в том, что, используя особую технологию, мастера прорабатывали кружевные части одежды так тонко, что на просвет те действительно сквозили цветочным узором или сложной сеткой. Сама по себе пластика была не бог весть какая, массовый продукт, веселивший глаз бюргера, но секрет белоснежного фарфорового кружева ныне был утерян или никто не хотел с этим возиться, иначе подобные штучки продолжали бы появляться.Суть заключалась в том, что в одну из последних поездок на Украину Марку довелось побывать на старом фаянсовом заводике, поставленном близ карьеров белой глины. Заводик гнал тарелки для общепита, расписные настенные блюда с якобы национальным орнаментом и сувенирные пивные кружки, густо облитые бурой глазурью. Зато в местном музее стояли вещицы куда более изящные. Среди прочего он отметил и несколько мелких фигурок, выполненных в технике «кружевниц», и спросил служащего — неужели фаянс? Тот ответил отрицательно, мол, ничего подобного, фарфор, у них здесь и сырье свое, а делали двое молодых, выпускники художественно-промышленной школы при заводе.Марк похвалил и двинулся дальше, огибая какие-то чудовищные сосуды, покрытые лепными барельефами из отечественной истории, не пригодившиеся начальству к юбилейной дате. Только теперь он вспомнил о существовании как самого заводика, так и тамошних умельцев. Имело смысл рискнуть, но все следовало организовать таким образом, чтобы не быть включенным в цепочку. И никаких подделок — чистая работа, даже, возможно, без клеймения. Все равно цена будет достаточно высокой, а реализация не составит труда. Кроме того, оставалось еще множество неясностей. Там ли еще эти ребята, согласятся ли они работать на него, удастся ли организовать производство хотя бы небольших партий? Да и вообще, поддается ли тиражированию заново изобретенный прием? Все вопросы были открытыми, однако дальше оставаться в логове слесаря не имелось никакой возможности. Он ничего не мог поделать с жаждой движения, охватившей его, а главное — уже сейчас ощущал мускатный привкус успеха, который никогда его не обманывал.Уже на следующий день он сел в поезд и сутки спустя, отыскав в поселке при заводе обоих мастеров, вступил в переговоры. Еще в дороге он обдумал, как выстроить, шаг за шагом, лестницу, по которой готовые изделия поднимались бы из этой глубинки к столичному покупателю. Оборудование — списанная муфельная печь, сита и чаны для приготовления нежного каолинового теста — имелось в сарае одного из мастеров. Все это не позволяло развернуть поточное производство, но для целей Марка вполне годилось. Речь шла не о количестве, а об уникальности каждой статуэтки. Это также оказалось возможным. Так как Сережа, старший, оказался не только замечательно одаренным природой скульптором-керамистом, чувствовавшим материал как собственную плоть, но и тонким стилизатором, способным виртуозно передать дух эпохи. На младшего — Петра — возлагались доводка, обжиг, словом, технология, а также придание изделиям налета времени.Сошлись на том, что Марк сможет получать два десятка статуэток в неделю, если в производстве не возникнет никаких помех. Это его устраивало, и он предложил по полсотни за штуку. Перспектива зарабатывать по две тысячи в месяц как бы слегка оглушила парней. Завод платил по сто тридцать. Марк покинул их все еще недоумевающими, сказав, что через неделю за готовыми «кружевницами» явится человек от Архитектора и привезет первые деньги. Хрупкие, как воздушные пирожные, статуэтки должны быть упакованы так, чтобы выдержать длительный переезд.Теперь он мог выйти на рынок с предложением, и следовало позаботиться о том, чтобы сформировать спрос. Этим он и занялся по возвращении в Москву, обзвонив всех, кто обращался к нему за советом. Он рассчитывал на то, что известие о существовании источника товара, позволяющего на вложенную тысячу рублей стабильно выручить тысячу долларов за рубежом, распространится мгновенно.Так и случилось. Через десять дней он не мог бы удовлетворить даже пятую часть желающих. Немаловажную роль в этом сыграло то, что за ним прочно укрепилась репутация человека, держащего «двойной ответ», хотя до сих пор никто не пробовал осуществить подобную трансакцию с фарфором. Единичные экземпляры, вывозившиеся из страны, шли отлично, но они и оставались единичными.Марк лучше кого-либо понимал, что массовый выброс изделий на рынки Вены, Берлина, Иерусалима и Цюриха вскоре уронит цену, но до этого было еще далеко. Так далеко, что он мог успеть решить все свои проблемы.В ходе операции с «кружевницами» он продолжал жить на стороне, избегая появляться дома, хотя все обороты и осуществлялись через посредников и курьеров, которые, в свою очередь, были наняты им через подставное лицо — человека, которому он когда-то помог с «малыми голландцами». К этому же человеку стекались деньги, и раз в две недели Марк являлся за ними.По прошествии некоторого времени мастера передали через курьера, что могли бы увеличить выпуск почти вдвое, на что Марк ответил строжайшим запретом.«Кружевницы» были дефицитным товаром, их постоянно не хватало — на этом и стояло все дело.Три месяца спустя он смог сдержать слово, что само по себе было непросто, даже при больших деньгах. Но к тому времени кое-кто из московских коллекционеров, знавших Марка, уже прочно обосновался в Израиле, и, пустив в ход рычаги знакомств и взаимных услуг, ему удалось осуществить все в очень короткое время. Как ему представлялось, теперь он был свободен от обязательств по отношению к семье и мог приступить к осуществлению идеи, которая занимала его воображение уже давно.Раз и навсегда разделив свое собирательство на две обособленные сферы — «это мое» и остальное, предназначенное для обмена и перепродажи с целью пополнения основного фонда, — Марк не мог не нуждаться в постоянном притоке живописи среднего качества, служившей как бы почвой его дела. Почва эта была довольно сырой и кисловатой, потому что, как это ни удивляло Марка поначалу, особо широким спросом пользовалась средней руки немецкая живопись прошлого столетия. Что-нибудь романтическое, в грязноватой дымке, болотистого колорита, в массивных багетах хорошей работы.Этого добра немало попало в Союз в первые послевоенные годы — оккупационные войска, возвращаясь, везли картины в качестве трофеев. Затем, в шестидесятых, сразу множество их появилось в комиссионных, изменились вкусы, но Марк не застал этого времени. Теперь «немцы» исчезли почти совершенно, зато возник состоятельный покупатель, именно так и представлявший живопись, предназначенную украшать гостиную, обставленную югославской велюровой мебелью.К тому же среди массы ремесленных полотен попадались и очень хорошие работы, вызывавшие любопытство истинных ценителей. Марк, чьи интересы в живописи уже окончательно определились — рубеж столетий, Россия, — не всегда мог разделить их восторги. Буроватые ландшафты, слезливые жанровые сценки, жирные бюргерские празднества — скука смертная. Живопись тут имела чисто прикладное значение, и даже солидная школа и самоуверенное мастерство авторов не делали их холсты менее жухлыми и плоскими.Спорить, однако, не приходилось.Между тем до него продолжали доходить слухи о том, что в кругах коллекционеров время от времени появляются люди, осторожно наводящие справки о его персоне, а также о причинах его длительного отсутствия. Разумеется, он не был настолько наивен, чтобы полагать, что все утихнет само собой, но и бесконечно эта осторожная паучья охота продолжаться не могла. Со временем наверху жадный интерес к его собранию поугаснет, и он сможет вернуться к прежним занятиям. Наилучшим решением было бы исчезнуть из Москвы еще на пару месяцев, передоверив кому-то из самых надежных довести до логического завершения историю с «кружевницами».Это можно было поручить Дмитрию — получение денег, отслеживание кондиций и количества продаваемого, соблюдение условий в отношениях с мастерами, курьерами и посредниками. Митя тяжел над подъем, к тому же занят дипломом, но если нажать — согласится. Ворча и осуждая Марка, он, как прежде, уступит ему, и, если уж возьмется за дело, все будет толково и грамотно.Марк уже с полгода как подумывал о деловой поездке в Калининград, и, похоже, сейчас для нее пришло время.Калининград возник на горизонте после того, как он услышал от отца о событиях, последовавших в конце войны за взятием Кенигсберга. Восточная Пруссия, исконное прибежище зажиточного германского помещичества, была полностью очищена от коренного населения. Делалось это с классическим бериевским размахом и в очень жесткие сроки. Местным немцам, уцелевшим после кровавого вала, прокатившегося по этим туманным приморским землям, так походившим на какую-нибудь Голландию или Данию, было дано двадцать четыре часа на сборы. Брать разрешалось не более двадцати килограммов багажа на человека, а это означало, что имущество семей было фактически брошено на произвол судьбы.Им повезло — всю эту массу неславянского населения не загнали, по обыкновению, в Сибирь или в Казахстан, а депортировали на территорию побежденной Германии, где и предоставили оккупационным властям разбираться с ними. Это было следствием каких-то счетов и компромиссов между союзниками.Неделю или две весь край пустовал, словно, кроме войны, по нему прошлась еще и чума. Кенигсберг и Тильзит, будущие Калининград и Советск, лежали в руинах, безлюдные и прозрачные, словно вырезанные из хрустящей обгорелой бумаги. Затем в этих местах появились трофейные команды, в которые входили искусствоведы, и прочесали поместья и усадьбы, заштатные городки и деревни вплоть до самого уреза балтийской воды. Ушли они не с пустыми руками, однако вывезти все стоящее трофейщики были не в состоянии, к тому же многое владельцы спрятали в тайниках.Непосредственно после этих событий началось энергичное заселение области русскими, преимущественно жителями городов, за время эвакуации лишившимися прежнего жилья. Они прибывали эшелонами, занимая пустующие дома и квартиры с мебелью, постепенно обустраиваясь и приноравливаясь к совершенно новому образу жизни, который — хотели они того или нет — диктовали им климат, архитектура и даже сами вещи, окружавшие их теперь. Немало предметов, некогда принадлежавших коренным жителям, стало семейными реликвиями в домах пришельцев, немало было испорчено, выброшено и попросту использовано не по назначению. Но Марк, как обычно, полагался на стойкость вещей, на их свойство переживать хрупкую телесную оболочку владельцев и оседать в самых неожиданных местах.С этой целью он и предполагал наведаться на побережье.Не простившись со слесарем и оставив ключ соседям, Марк на день смотался в Дракино, чтобы удостовериться, что там все обстоит благополучно, а спустя сутки уже уламывал администраторшу в калининградской гостинице, наотрез отказывавшуюся поселить его без командировочного удостоверения. Это было так же ново, как на каждом шагу видеть людей в военно-морской форме, то и дело берущих под козырек, а по вечерам в ресторане гостиницы обнаруживать, что штатских мужчин в нем просто нет, за исключением официантов и мэтра.Первым делом он отыскал редакцию областной «Калининградской правды», поднялся на второй этаж в отдел объявлений и разбудил девушку, дремавшую в одиночестве в прокуренном, длинном, как вагон, служебном помещении.— Могу я поместить объявление? — поздоровавшись, спросил Марк..— Паспорт, — простуженно проговорила девушка, поднимая на него глаза балтийской салаки.— Я по поводу объявления, — гнул свое Марк. — Я хочу давать в течение недели частное объявление следующего содержания: «Куплю картину, каминные часы, художественное изделие из бронзы». Это реально?Девушка задумалась.— Вообще-то у нас таких еще не было. Я должна спросить. Посидите.Пока Марк ждал, настойчиво стал звонить телефон. На шестом звонке он снял трубку и поднес к уху.— Хоть ты и молчишь, Зинка, — сказали на другом конце провода, — все равно сука. Так и запомни.— Управление, — строго произнес Марк. — Дежурный слушает. Вам кто, собственно, нужен?Трубку бросили.Девушка вернулась, обнаружив посетителя за изучением вечернего номера органа обкома и горкома.— Ну что, Зиночка, — спросил Марк, — посовещались? И каков приговор?— Ответственный говорит — можно, — не удивившись осведомленности посетителя, отвечала девушка. — Главное, чтобы вещи были в единственном числе.— Вот и замечательно. — Марк полез за паспортом и деньгами.— Нет-нет! — замахала на него девушка. — Я вам выпишу счет, платить надо в сберкассу. С вас шестнадцать пятьдесят.— В сберкассу так в сберкассу. Вот текст. Адрес указан до востребования.Сунув под газету плитку московского шоколада «Вдохновение», Марк покинул редакцию.Оказавшись на улице, застроенной стандартными хрущевками, он глубоко вздохнул и зашагал, держась в тени мелколистных лип. Как-то все это мало походило на оплот надменных пруссаков.Назавтра он обнаружил свое объявление на четвертой полосе на вполне приличном месте — повыше двух извещений о безвременной кончине, но пониже информации о подвигах местного футбольного клуба. Дня три требовалось на то, чтобы на главпочтамт начали приходить письма. Это время следовало потратить на местный музей, обстоятельный обход комиссионных магазинов и барахолки, которая оказалась недалеко, так что можно было и пешком.День был субботний, и народу собралось — не продохнуть. Барахолка в портовом городе в те времена представляла собой место наполовину легальное.Шмотки появлялись из-под полы и тут же пропадали, вдоль шеренг торгующих лениво бродила милиция, вызывая перед собой как бы волну суетливого движения — прятали что подороже. В шеренгах были в большинстве мужчины, торговые морячки, чей товар — дамские платки с пошлым блеском, тюль, пестрые шарфики — сдавался оптом, мелкий покупатель их не интересовал. Немало было приезжих из Белоруссии и с Украины, эти выделялись в суетливой толпе деловитым и целеустремленным видом. В репродукторе орала музыка, но за возбужденным гулом толпы не разобрать было какая.Все это совершенно не интересовало Марка. К тому же он давно отказался от попыток найти в таких местах что-либо стоящее. Но время все равно было некуда девать. Перекинув легкую куртку через плечо и рассеянно оглядываясь, он пробрался сквозь вещевые ряды в дальний конец, ближе к дощатому забору, где на земле, на брезентах, выложен был всевозможный хлам — от радиодеталей до болтов, гаек и водопроводных тройников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41