В два часа я сидел у мастерицы по сувенирам и слушал ее.
Как следовало из рассказа, Зорница узнала печальную весть во время конкурса. Мастер укладывал ее волосы феном, поэтому она ничего не слышала. Кто-то подошел к Красену Билялову, что-то шепнул ему, и она по его лицу поняла: случилось что-то страшное. Но он не мог пожертвовать своим произведением и потому старательно, не торопясь закончил прическу и только после этого сообщил ей о случившемся. Зорнице пришлось скрыть охватившие ее чувства, поскольку надо было еще предстать перед комиссией и перед публикой. Лицо у нее – она чувствовала – застыло, окаменело. И, наверное, что-то такое значительное, даже трагическое было тогда во всем ее облике, потому что прическа произвела на жюри сильное впечатление. Ведь что ни говори, а умение модели держаться не менее важно, чем мастерство парикмахера…
– Мы получили первую премию! – гордо заявила Зорница.
Рассказывая, она продолжала точной и бестрепетной рукой при помощи тонкой кисточки расписывать лица маленьких деревянных кукол, выстроившихся перед ней в ряд, как послушное войско: двадцать пять выточенных человекоподобных фигурок, которых ей предстояло одеть, обуть, отлакировать, нарисовать им алые пятнышки на щеках, украсить пряжками из фольги их пояса.
Зорница выглядит гораздо моложе своих тридцати лет. У нее чудесная белая кожа без единой морщинки (что, возможно, объясняется ее тесными контактами с парикмахерско-косметическими кругами, а впрочем, может быть, это дар природы), красивые темные глаза, высокая грудь. Когда она пропускала меня в комнату, я заметил, что плечо ее – вровень с моим плечом.
Слушая ее рассказ, – Зорница без всяких вопросов сама угадывала, что именно меня интересует, – я мог вволю любоваться природными данными хозяйки.
– Мне завтра надо обязательно сдать эти куклы, – сказала она, – так что я буду работать, пока мы разговариваем. Мне это не мешает. Лишь бы вам не мешал запах лаков и красок. Есть ведь люди, которые его просто не выносят, у них сразу аллергия. Ангел Борисов, например, не выносил – ему когда-то нос повредили на соревнованиях по водному поло, развился хронический синусит и носоглотка стала ну просто сверхчувствительной. Он не мог находиться в моей комнате, если я работала. Начинал беспрерывно чихать, задыхаться…
Она приступила к исповеди безо всяких просьб с моей стороны – вероятно, заранее ее подготовила:
– Я с ним два года знакома. Не хочу скрывать, один раз я сильно обожглась. Я ведь разведена. Да, после того как раз обожглась, приходится быть очень осторожной. С мужчинами. Вообще-то я против них ничего не имею. Другие женщины говорят: все, мол, мужчины одинаковы, им только одно и нужно. Это ужасно примитивно, я такие разговоры презираю. Но у разведенной женщины положение деликатное, даже странное, если хотите знать. Некоторые разведенные такими злыми становятся, словно их не один человек обидел, а весь мир. А по-моему, нельзя считать, что при разводе только женщина – лицо пострадавшее. Мужчина тоже бывает пострадавшим, хотя сам он этого чаще всего не понимает. Почему брошенная – всегда женщина?
Может ведь и жена бросить мужа. Ну так вот, хочу сказать, что никакая я не мужененавистница. И осторожничаю не потому, что обижена. Нет, я человек свободный, и что бы со мной в жизни ни случалось – все случалось по моей воле!..
Я смотрел на эту женщину – молодую, полную сил (и, вероятно, многих скрытых достоинств) – и верил ей. И слушал ее с удовольствием.
– Знаете, я сама исправила ошибку, которую допустила с первым браком. Замуж я вышла в двадцать лет – увлеклась, видите ли. Но от этого никто не застрахован, верно? Скажу в двух словах: муж мой был маменькин сынок, учился в университете, его туда устроили по блату, переводили с курса на курс тоже по блату, все время ему фиктивные медсправки доставали. Но он так и не кончил университета: лентяй был жуткий, любил веселую жизнь, всякие приключения. Завел себе собаку, шлялся с нею по городу, а я училась ремеслу – вот, занимаюсь им по сию пору. Стала работать – по две нормы выполняла… Надо ведь было и на еду заработать, и на бензин для машины, которую ему родители подарили. Жили мы у них же, в одной комнате – я, муж и собака. Я не только этому подонку прислуживала, но и убирала за его собакой. Потому что, когда ему не хотелось выводить ее в двор, он заставлял ее делать все на балконе, а потом я мыла балкон горячей водой, и вся грязь лилась людям на голову… Когда его все-таки отчислили из университета, он решил пойти в таксисты. И пошел. Иногда сажусь в такси, вижу такого вот «интеллигента» вроде моего бывшего супруга – такие они молодые, здоровые, а сидят за баранкой недовольные, высокомерные, словно их кто заставил шоферить. Человек становится аутсайдером только по своей воле. А я терпеть не могу мужчин с психикой аутсайдеров. Все им кажется, другие им мешают, а не им самим не хватает мужского характера, силы воли, упорства, чтобы цели своей добиваться… Короче, скажу: не хотела я жить с таким, бросила его. Вот и все. Понятно вам, почему я два года с Ангелом Борисовым встречалась и не выходила за него? Правда, у нас было двенадцать лет разницы в возрасте, но это не так уж важно, – верно? – если мужчина здоровый и хорошо сохранился…
Слушая, я начал считать пункты, по которым моя собеседница имела продуманное, твердое практическое мнение. Моя хрупкая Неда показалась мне безнадежным романтиком, которого непременно ждет неудача в этом мире практичных, уверенных в себе женщин… Придется послать ее к Зорнице – пусть возьмет у нее энное количество частных уроков, пусть поучится.
– Ангел внешне казался настоящим мужчиной: порядочный, из хорошей семьи, с принципами, с характером – словом, человек, знающий жизнь, а по сути был совсем не таким. Вам я могу сказать, потому что вы хотите объяснить, почему он наложил на себя руки, этого требует ваша профессия. Ну вот, он был жутко сентиментальный. Я после поняла: он же под знаком Близнецов родился! Вот вам пример: он до сих пор… то есть до самой смерти… чувствовал себя виноватым перед дочерью. Восемь лет прошло, как развелся, пора было подвести черту под этим браком! И подумать, как заново построить свою жизнь, а он что делал? Поедет за границу – и привезет всяких вещей, всяких тряпок и все тащит в дом, где живут бывшая жена и дочь! Говорил: это, мол, ради дочери. Их жилье превратилось во дворец, а сам за дикие деньги снимал квартиру и не думал о будущем. Понимаете? Я уж один раз нарвалась на такого, которому семья была не нужна, и тут, с Ангелом, тоже почувствовала: и ему семья не нужна. Он жил так, будто и не терял семьи, будто есть у него дом и другого ему не нужно. И я ему все откровенно высказала этим летом в Созополе. Прямо до скандала дошло, я так и сказала: ты живешь не для себя – для дочери ты живешь!.. В общем, всю правду ему в глаза…
Эти сведения совпадали с другими – полученными от секретарши Конова. Я ждал, что последует рассказ о драматических событиях, происшедших в августе в Созополе, всего три месяца назад. Возможно, тогда и начался путь, приведший Ангела Борисова к веревке.
– А теперь, – сказала Зорница, – я сделаю перерыв – я каждый час отдыхаю пять минут – и сварю кофе. Что-то я чересчур разговорилась. Но вам, должно быть, интересно, верно? А заодно выпьем кофе, если вы ничего не имеете против кофеина. Есть ведь люди, которые отрицательно относятся к кофеину!..
– Я к нему отношусь положительно, – сказал я. – Употребляю в неограниченном количестве.
– Вот и чудесно.
Зорница одарила меня улыбкой, приоткрывшей белые и ровные, точно у кукол, зубы (от роли труженицы, она, очевидно, переходила к роли светской дамы).
Окно было приоткрыто, чтобы выветривался запах краски, и затылком я чувствовал холодок – мне показалось, что это холодок туманного сырого вечера, хотя час был ранний. Но сейчас я склонен думать, что холодок этот вызвало соприкосновение с железным характером Зорницы Стойновой, а вовсе не дуновение влажного воздуха, проникавшего в комнату.
Зорница накрывала на стол. Поставила дорогие кофейные чашки японского фарфора, прозрачные, как папиросная бумага (эти чашки она, наверное, доставала для самых почетных гостей). Когда она наливала кофе, она словно танцевала – слегка изгибалась в талии, подчиняясь одной ей слышному ритму, плечи и грудь ее подрагивали, а тонкая, но сильная шея грациозно изгибалась, как бы следуя за тонкой струйкой кофе. Весьма кокетливая демонстрация линий и форм. Но может, подумал я, женщина с таким рациональным подходом к жизни считает, что после часа напряженной работы ей нужно двигаться, это просто гимнастика, обыкновенная гимнастика. Сейчас мне кажется, что я был несправедлив к ней. Мы часто ошибаемся, когда по одной черте характера судим о человеке в целом. Все же должен признаться, что впечатление у меня осталось приятное.
Зорница села с чашкой в руке напротив меня на диван, положила одну красивую ногу на другую и, деликатно отпивая кофе, продолжала свой не слишком деликатный рассказ. Однако именно такой мне и был нужен.
– Расскажу вам подробно о том, что случилось в Созополе, потому что, может быть, это хоть как-то объяснит поступок Ангела… В Созополе мы пробыли с десятого августа до конца месяца. Мы поехали в это время, поскольку большинство наших друзей тоже собиралось ехать туда. Нет, это не совсем верно. Мы выбрали это время из-за его дочери. В июле ей надо было сдавать экзамены, и он, конечно, как любящий отец, не мог оставить ее одну в Софии на мученья… А для нее, должна вам сказать, это было мученье. Ведь одним наука дается, а другим не дается. Она девушка неглупая, могла бы, наверно, и хорошо сдать, да голова у нее забита другим. И вообще у нее такая каша – девчоночьи мечты плюс женские капризы, – она и сама не знает, чего хочет… До этой поездки в Созополь у нее словно была одна цель в жизни – держать отца в подчинении. Но после Созополя она изменилась. Так и должно было быть, раз у нее появился наконец настоящий мужчина… Она почувствовала себя женщиной.
Зорница сделала краткую паузу – видимо, вслушавшись в свои последние слова, она почувствовала, что выходит из образа, который хотела создать для меня, а может, и для себя самой.
– Да, так вот что произошло, – продолжала она, обдумывая свои слова. – В августе в Созополь приезжают веселые компании из Софии – ну, знаете, люди, которые вечно веселятся, для которых жизнь сплошной праздник. Они не отдыхать приезжают, а туалеты показывать… Вы давно были в Созополе последний раз?
– Как вам сказать, – ответил я, – всегда получается, что мне дают отпуск в январе…
– Ну, в январе в Созополе делать нечего, да и веселых людей там в это время нет, разве что они вдруг решат собираться, чтобы демонстрировать зимние туалеты… и не советую туда ездить. Я, например, туда ни за что больше не поеду. Противно смотреть, как они тупо бездельничают. Встречаются, конечно, и приличные люди, которые приезжают, чтобы нормально отдохнуть и поразвлечься, – художники разные, музыканты, артисты, но я вам признаюсь, меня они совершенно не интересуют, хотя их теперь в Созополе большинство. Бывают там и киношники – у меня среди них есть знакомые. Ну, у этих к жизни свой подход – они знают, что жизнь коротка, как фильмы, которые снимают. Вот и стараются получить за минимум времени максимум удовольствия. В последние годы в Созополь стали иностранцы приезжать, в основном поляки, тоже все люди искусства. Теперь Созополь в моде. На первый взгляд интересно, но я вам не советую ездить туда: каждый смотрит, какие у другого тряпки, а сам из кожи вон лезет, чтобы не походить на других.
– Хорошо, хорошо, – сказал я, – не поеду, разве что по работе пошлют.
– Все равно откажитесь!
То, что случилось в августе, похоже, оставило у Зорницы такой неприятный осадок, что она как практичный человек сделала для себя необходимые выводы – никогда туда не ездить и, исходя из своего горького опыта, настоятельно советовала это другим.
– Ангел Борисов приехал с дочерью. А ведь я ему ясно намекала, что мне будет куда приятнее, если мы поедем только вдвоем.
Я с нетерпением ждал, когда она заговорит по существу, и тут подумал, что она, должно быть, не ограничилась намеками, а прямо просила не брать дочь.
– Он снял нам комнаты в одном доме – вот и все, что он сделал в ответ на мою просьбу быть вместе… Может, он думал, что его дочь, пожив с нами, свыкнется, примирится. До того момента его дочь, кажется, считала, что отец ее – ну просто евнух. Однако надеялся Ангел напрасно. Честно говоря, мне все это было до того отвратительно! Терпела я только потому, что была сильно привязана к Ангелу. Она по целым дням плакала, отказалась ходить с нами на пляж. Бродит вокруг, следит за нами издалека, точно мы бог знает чем занимаемся. Как видите, болезненная история, странная в наши дни, когда девочки все знают еще с детсадовского возраста. Это было что-то ненормальное, психическое. Что поделаешь, приходилось терпеть. Ангел два-три раза ездил с дочерью в Бургас, возил ее на машине на юг до Ахтополя… Умолял меня извинить его за то, что оставляет меня одну. Я его прощала. Вполне понятно, почему она такая: мать ведь тоже бросила девчонку, уехала работать за границу, опять же ради барахла… Так что меня можно меньше всего обвинять в том, что случилось… В один прекрасный день она вдруг исчезла, правда, оставив записку, что уехала с одним знакомым Ангела, который вертелся около нас… Инженер. Владимир Патронев.
Что-то, наверно, дрогнуло во мне, чем-то я себя выдал, хотя воображаю, что у меня железные нервы, потому что Зорница прервала свой рассказ и спросила:
– Вы что, знакомы с ним?
– Нет, – ответил я. – Имя вроде бы слышал, но лично не знаком.
Я действительно не был с ним знаком, хотя с самого начала Патронев, имя которого значилось на листочке покойного Ангела Борисова, принимал участие в карточной игре – пока что лишь как скромная шестерка. Но, как известно, если шестерка – козырь, она бьет и туза.
Зорница была очень проницательна: почуяв что-то, она замолчала. Потом встала и непринужденно сказала:
– Вы извините, мне надо работать. Я должна выполнить полторы нормы – только с этим условием мне разрешили съездить на конкурс в Стара-Загору.
Снова усевшись перед построенными в ряд куклами, она взяла из высокого стакана нужную кисточку, выдавила из тюбика кроваво-красную краску, размыла ее какой-то жидкостью – все это быстро и легко, точными красивыми движениями – и принялась за очередную куклу.
– Так, значит, девушка уехала с как его… Патроневым?
– Да, уехала с Патроневым и оставила нас с ее отцом драться да мириться.
Я засмеялся.
– Да, да, точно так оно и вышло, – сказала Зорница, глядя мне прямо в глаза. Она не скрывала волнения, – В том, что дочь сбежала, он обвинил меня, – дескать, я ее чем-то обидела. Тут я уже просто взбесилась. Мы переполошили весь дом, дело было вечером, в доме полно народу, там и чехи жили, они как раз ужинали. И все это перед чужими людьми… Вспоминать тошно. Никогда в жизни такого стыда не переживала. А кончилось тем, что я ему сказала… не помню даже что, но, верно, что-то очень обидное – я уже совсем не соображала, – и он закатил мне две пощечины, так что пришлось приводить меня в чувство. А потом… потом я собрала свои вещички и уехала. Вот и все, что случилось в Созополе.
– После этого вы виделись с Ангелом Борисовым?
– Да он сто раз хотел со мной помириться, только я не торопилась… Я не говорила, что мы никогда больше не увидимся, но поставила условие: чтобы дочь не вмешивалась в его жизнь. Бросить ее, он, конечно, не мог, куда тут денешься – она в него впилась как клещ… В общем, отказывалась я с ним встречаться. Иногда мы разговаривали по телефону, это все, на что я соглашалась.
– Когда вы с ним говорили в последний раз?
– В последний раз… в последний раз… Он позвонил мне в понедельник утром. В тот день, когда я уезжала в Стара-Загору. Он просил меня встретиться… Очень настаивал, говорил нервно, прямо истерично. Я сказала, что могу уделить ему несколько минут, пусть приезжает в семь. Я знала, что в это время уже буду далеко.
– Он проделал это над собой… той же ночью. Зорница смотрела на меня с возмущенной, точно заранее приготовленной улыбкой:
– Вы что хотите сказать? Что он до того расстроился, не застав меня, что… Да как можно отвечать за то, что другому взбредет в голову?
Зорница встала меня проводить.
Я пожелал ей успешной работы.
ГЛАВА XII
Троянский все еще сидел в кабинете. Это был один из тех редких случаев, когда я шел к нему не раздумывая. В сущности, в такие мгновения раскрывался истинный смысл нашей… нашей дружбы, хотя это сентиментальное признание может прозвучать несколько странно, если учесть наши служебные отношения и особенности характера моего начальника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21