А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

.. И за то, что преступность среди подростков снижается, и за связь со школой, и за опорные пункты. А в те минуты, когда вы сводку читаете, у вас не создается впечатление, что нас перехваливают?
- Нет, Владимир Степанович.
Генерал покачал головой:
- Однако с самокритикой в уголовном розыске явно не все в порядке. Потом подумал и сказал: - Игорь Васильевич, я разрешаю лично вам заняться мшинским делом. Три дня. Но не скрою, у меня уже не первый раз появляются сомнения: а не слишком ли часто вы берете на себя конкретные операции, вместо того чтобы решать вопросы общего руководства? Вы ведь заместитель начальника управления розыска. Ваш опыт и знания надо более рационально использовать...
Корнилов вспыхнул. Сказал тихо:
- Я обдумаю ваше замечание, товарищ генерал. Разрешите идти?
Владимир Степанович добродушно рассмеялся:
- До чего у вас в уголовном розыске народ обидчивый! Это что, Игорь Васильевич, профессиональная болезнь? Идите, идите! И можете ничего не обдумывать - я ведь знаю, что вы потом без ложной скромности скажете мне: я сыщик, у меня это получается лучше, чем общее руководство, прошу вас... и так далее.
Генерал говорил это так весело и добродушно, что и Корнилов не выдержал, улыбнулся.
Придя к себе в кабинет, он позвонил в Лугу, попросил начальника уголовного розыска Белозерова срочно прислать в управление подробную справку по делу об убийстве Алексеева. Потом зашел к Белянчикову.
Тот сидел и читал какие-то бумаги. На столе у него лежали новенький стартовый пистолет и небольшой изящный наган с ручкой, отделанной перламутром.
- Ого! - удивился Корнилов. - Целый арсенал. Откуда?
- Вчерашние грабители. Я тебе и хотел рассказать после оперативки...
- Я ходил по начальству.
- У Владимира Степановича был? Ну что? Разрешил заняться мшинским делом?
- Разрешил. Дал три дня. - Корнилов вздохнул. Лицо его сделалось замкнутым. - Короче говоря, это дело я доведу до конца, - сказал он. Или, как ты считаешь, до середины.
- Белозерову звонить? - спросил Белянчиков.
- Нет, не надо. Я уже позвонил. - Корнилов взял со стола наган. Что-то я такой модели не припомню.
- Вот-вот! Даже ты не припомнишь, а тут и припоминать нечего, ведь это пугач. Но сделан-то как! И представь себе старушку, когда из кустов на нее с таким шутильником парни выходят! Везут папеньки своим деткам из заграничных вояжей!
- Быстро ты вышел на грабителей.
- Да разве это грабители? Сопляки! - сказал Белянчиков с ненавистью. - Обе потерпевшие рассказали, что у парней пистолеты... А мальчишки молодые - откуда у них настоящее оружие? Вот мы и опросили во всем районе ребят, дворников, не видели ли у кого пугачи, стартовые пистолеты... - И добавил без перехода: - Упорный ты, Игорь Васильевич! Всегда на своем поставишь.
- Осуждаешь? - поинтересовался Корнилов.
Белянчиков пожал плечами. Несколько мгновений сидел молча, сосредоточенно разглядывал бумаги, разложенные на столе. Потом сказал:
- Я к обеду закончу оформление. Могу подключиться.
- Не-е-ет! - покачал головой Корнилов. - Когда берешься за дело, надо иметь представление, ради чего. А для тебя уже все ясно. Ты считаешь, что дэло пора в архив. - И добавил: - Бесплодными-то, Юра, истины от людского равнодушия становятся.
Корнилов произнес это зло и тут же пожалел о резкости. Белянчиков вскочил со стула, глаза его недобро сузились. Стало заметно, как краска проступила на его смуглом лице.
- Ты сиди, сиди, Юрий Евгеньевич! Не скачи. Закончишь свои дела, займись наконец подготовкой совещания по профилактике. Тебе поручили готовить, а ты пока палец о палец не ударил... А Бугаев! Дал мне свою справку для доклада - стыдно читать. Ни анализа, ни одной свежей мысли. Окрошка газетных статей. А язык!.. Я сейчас уезжаю, - добавил он уже спокойнее. - Буду через два-три дня. Чтобы к этому времени с совещанием была, полная ясность. Понял?
- Слушаюсь, - тихо ответил Белянчиков, глядя в сторону.
18
Первое, с чего начал Игорь Васильевич, - съездил на улицу Герцена, в Союз художников, расспросил об Алексееве. Здесь, однако, о личной жизни Тельмана Николаевича не знали почти ничего.
- Кажется, женат, - сказал секретарь правления. - Да ведь к нам уже приезжали от вас - И, пожав плечами, словно извиняясь за свою неосведомленность, грустно добавил: - А про отца ничего не знаю. Алексеев работягой был - в союзе редко появлялся. Не то что некоторые, - он неопределенно кивнул на дверь и пренебрежительно усмехнулся. Пробивальщики. - Он замолчал и некоторое время сидел задумавшись, хмурясь. Будто вспомнил о чем-то неприятном и неизбежном. Потом сказал строго: Тельман вкалывал... Несколько лет на Севере пропадал. С весны до поздней осени. Да вы, наверное, знаете - мы в прошлом году его персональную выставку устраивали. В газетах о ней много писали.
Потом Корнилов зашел в отдел кадров, полистал личное дело Алексеева. Кроме пожелтевшего листка по учету кадров да старой характеристики, выданной для поездки в Италию, там ничего не было. И в анкете, и в характеристике значилось, что отец Тельмана Николаевича Алексеева Николай Ильич Зотов - пропал без вести в годы оккупации...
"Неужели Алексеев только сейчас узнал о том, что отец жив?" - подумал Игорь Васильевич. Это было похоже на правду. Судя по свидетельству жителей Владычкина, сын никогда к леснику не приезжал. Никто даже не знал о его существовании! Никто, кроме старухи Кашиной. Да и она слышала лишь о том, что когда-то у Зотова был сын... Был!
А 13 января 1971 года Тельман Алексеев, писавший в листке по учету кадров, что его отец пропал без вести, поспешно собрался, схватил лыжи и сел в поезд, отправившись на свидание к отцу! "И был убит!" - сверлила навязчивая мысль, но Корнилов сказал себе: "Не торопись! Разберись по порядку... Кто кого разыскал? Сын отца или отец сына? Это важно? Наверное, важно".
Прямо из отдела кадров союза он позвонил в городское справочное бюро. Попросил выяснить, не разыскивал ли кто-нибудь за последний месяц Алексеева Тельмана Николаевича.
Ему ответили через пятнадцать минут. Да, адрес Алексеева запрашивали в начале января.
Корнилов попросил у прокурора разрешение еще раз осмотреть квартиру Алексеева. Он уже уверился в том, что найдет там письмо или телеграмму от отца. Ведь в карманах убитого ничего подобного не обнаружили.
В квартире Алексеева царило запустение. Вид после обыска был такой, словно хозяин второпях собирался куда-то уезжать и никак не мог найти что-то очень нужное ему в дорогу: вещи лежали в беспорядке, ящики у письменного стола выдвинуты. Повсюду валялись книги, какие-то папки.
Игорь Васильевич вдруг представил, как возвращается из командировки жена Алексеева, и сокрушенно покачал головой. Понятые, снова приглашенные им, сидели, тихо переговариваясь о каких-то своих делах.
Прежде всего Корнилов не торопясь, дотошно осмотрел костюмы и пальто. Ничего интересного он там не нашел, кроме небольшого блокнота с беглыми зарисовками. Игорь Васильевич перелистал его страница за страницей никаких записей: головы девушек, ребят, контуры каких-то причудливых пейзажей...
Книги. Теперь следовало внимательно перелистать книги. Художник мог сунуть письмо в книгу. Книг было много, и Игорь Васильевич начал с тех, что лежали на письменном столе. Его поразило обилие богато иллюстрированных книг по истории средневековья. Все они были часто переложены закладками, но писем среди этих закладок не было. Но зато уже в первой из книг, взятых с дивана, Корнилов нашел свернутый вдвое тетрадный листок в косую линейку. Это было письмо.
"Здравствуйте, Тельман Николаевич. Пишет Вам отец Николай Ильич Зотов. Сколькие годы прошли, а мы не свиделись, не судьба. Я уже старик, скоро время мое придет. Хотел бы повидать Вас, просить прощения, коли виновен в чем. Живу я на кордоне Замостье за деревней Владычкино, от Мшинской двенадцать верст. Лесникую. Хоть и возраст мой вышел, а пенсии нет, не заработал. Но живу исправно. Грибы, ягоды. И места у нас красивше не найти. Хотел бы только повидать тебя, сынок, слов нет, как хотел. Может, напишете старику?
Ваш отец Николай Зотов".
Игорь Васильевич спрятал письмо в карман и рассеянно посмотрел на книгу, в которой оно лежало. Это были письма Ван Гога. Корнилов прочитал на раскрытой странице подчеркнутые строки: "Движение вперед напоминает работу шахтера: она не идет так быстро, как ему хотелось бы и как того ожидают другие, но, когда принимаешься за подобную работу, нужно запастись терпением и добросовестностью".
Когда он приехал в Лужскую прокуратуру, чтобы рассказать о своих сомнениях следователю, то застал Каликова в растерянности: прокурор возвратил дело на доследование. Не заезжая в управление, Корнилов отправился в Зайцово, к "зайцовской Поле", которая, по рассказам Надежды Григорьевны Кашиной, знала про какую-то давнюю ссору лесника Зотова с сыном. Отыскать эту женщину было делом совсем нетрудным. В Зайцове жила всего одна Поля - Полина Степановна Аверьянова, и в правлении колхоза Игоря Васильевича отправили в школу: Аверьянова работала там нянечкой. Она оказалась высокой костистой женщиной с крупными чертами лица, с большими руками. В школе была перемена, и Аверьянова расхаживала по коридору, наполненному бегающими, кричащими, дерущимися ребятишками, то и дело кого-то останавливала, заправляла мальчишкам рубахи, выехавшие из штанов. Вот она заметила, как один из мальчишек хочет кинуть в урну бутерброд. Схватила за руку, приперла в уголке и, поставив рядом с собой большой колокольчик, заставила немедля съесть бутерброд.
Толстый паренек с трудом жевал, набив рот, и умоляюще смотрел на нянечку.
Корнилов стал в сторонке, облокотившись о подоконник большого окна, ждал, когда закончится перемена. "А у этой Поли добрый характер. Ребятишки ее любят", - подумал он, наблюдая за Аверьяновой.
Нянечка посмотрела на часы и пошла по коридору, названивая в колокольчик, больше похожий, правда, на коровье ботало. И звук у него был глухой. Ребята нехотя разошлись по классам. Полина Степановна, ворча что-то под нос, с трудом наклоняясь, начала собирать оставшиеся в коридоре после ребятни бумажки, огрызки яблок.
Корнилов подошел к ней:
- Полина Степановна, мне бы надо поговорить с вами...
Женщина медленно распрямилась, посмотрела на него внимательно.
- Я из милиции...
В ее глазах мелькнул испуг.
- Ай набедокурил кто?
Он поспешил успокоить женщину:
- Нет, нет, ваши питомцы в порядке. Я по другому делу. Где бы нам присесть?
- Идемте в учительскую. Там сейчас никого.
Они уселись за маленький письменный стол, на котором лежали груды тетрадок, и Корнилов спросил без всяких предисловий:
- Полина Степановна, что вы мне можете рассказать о Зотове?
- О Николае Зотове? - В голосе Аверьяновой он уловил заинтересованность.
- О нем, Полина Степановна.
- Ай бедолага! Опять небось что-то приключилось? Вот уж невезучая судьба у мужика.
- Невезучая?
Нянечка скорбно поджала губы:
- А как еще назвать-то? Женка рано умерла. Чахоточная, упокой господи рабу божию. - Она перекрестилась. - Приятели подвернулись пропивущие. А он и так от рождения малахольный какой-то. Убитый горем... Кто громче позовет, к тому и побежит. Покойница-то держала его в порядке, а тут покатился. - Аверьянова тяжело вздохнула. - Признали и у него чахотку. А может, доктор только пристращал. Только перестал пить Николка. Перестал.
- Кем он работал? - спросил Корнилов.
- В молодости на стекольном заводе. На ванной белого стекла. Стеклодув. У них легкие-то у всех больные. А перед войной бухгалтером работал у нас в колхозе.
- А с сыном что у них приключилось? Почему рассорились?
Полина Степановна задумалась. Большая костистая рука ее машинально перебирала кисточки черной косынки, завязанной на груди узлом.
- С сыном-то? - повторила она, собираясь с мыслями. - Что-то такое случилось. Имя у него немцам не понравилось. А уж почему - и не помню. Хотели они мальчонку перекрестить. А ведь он упрямый рос - не приведи господи. Уперся - и ни тпру ни ну. Отец его и порол, сказывали... А сын стрекача дал - уж как Николку фрицы мордовали, как мордовали! Да вы к Тельманову дружку, к Алехе Маричеву зайдите. На чугунке путевым обходчиком работает. Там и живет. Тоже бузила был, не приведи господи. Его и нынче Алеха Буйная Головушка кличут. Они были дружки с Тельманом. А я не помню, как тогда все повернулось.
- Николай Ильич почему из деревни уехал?
- Нужда заставила. Не по своей воле. Связался с какой-то бабой. С города на сенокос ее прислали. Молодая. Пустил Коля денежки колхозные на гулянку. Мало ему своих зайцовских баб. Ведь какие бабы вдовыми остались! Ну а как отсидел - носа не кажет. Видать, совесть осталась. Нонесь я в поезде с ним встренулась. Поколотила его жисть, поколотила, - с сочувствием сказала нянечка. - Еле признала я Колю Зотова.
"Уж не имела ли ты сама, Полина Степановна, виды на Николая Ильича? мелькнула мысль у Корнилова. - Больно жалеешь его. - Но тут же отогнал ее, взглянув на доброе лицо женщины. - Такая для любого хорошие слова найдет, любого пожалеет".
- Полина Степановна, а как вы думаете, если бы Зотов с сыном сейчас встретился да поссорились они снова, мог бы Николай Ильич, ну, к примеру, выстрелить в Тельмана?
- Ну что ты, хороший человек! Зотов, он на такое зло неспособный. Она покачала головой: - Нет, неспособный он на это...
Он попросил Аверьянову рассказать, как найти Алексея Маричева. Полина Степановна вызвалась показать ему дорогу.
- До переменки еще успею, - сказала, взглянув на часы.
Корнилов чувствовал, что ей очень хочется узнать, отчего это он все выспрашивал про Зотова, но спросить, видать, стеснялась. "Судя по всему, в деревне еще не знают о его смерти", - подумал он.
19
Машину пришлось оставить в деревне: к домику путевого обходчика вела лишь узенькая тропинка - двоим не разминуться. Полина Степановна вывела Корнилова на деревенские задворки, к длинному, под черепичной крышей зданию скотного двора.
- По этой вот тропке пойдете, не заблудитесь. Как раз к чугунке приведет, к Лехиному домику. Это он и протоптал. В лавку часто бегает.
Поблагодарив Полину Степановну, Корнилов пошел по тропе, петлявшей среди стылых кустов по краю глубокого оврага. Потом кончились и кусты и овраг, и тропинка пошла по полю. Корнилов увидел маленький, желтого цвета домик путевого обходчика. Слева от тропы у большого стога стояла лошадь, запряженная в сани. Две женщины укладывали на воз сено.
Спокойный, тихий день, безмолвные поля, какая-то умиротворенность, словно пропитавшая морозный возг дух, вдруг напомнили ему детство. Светлые и наивные мечты о будущем. Неужели эти мечты ни у кого так и не сбываются? На всю жизнь остаются лишь несбывшимися мечтами, придающими минутам воспоминаний легкий привкус горечи? Неужели никогда уже не ощутить вновь того, что было? Того, что когда-то уже пережил в детстве?
Вот этот снег... Корнилов смотрел на белые поля, на одиноко торчавшие среди снегов стожары и чувствовал, как холодок начинает проникать под одежду. Всюду холодный колючий снег. И только. А Корнилова временами беспокоило непонятное, тревожное чувство - нестерпимо хотелось вновь пережить одно, пожалуй, самое яркое, детское ощущение: только что выпал на теплую еще землю парной снег. Мать везет его на санках, и он, лежа на животе, смотрит на этот снег, такой свежий, такой белый, и земля, проступающая кое-где, кажется теплой и чистой. И пахнет чем-то свежий снег, и земля пахнет. А чем пахнет, Корнилову сейчас не вспомнить. И это самое мучительное. Кажется, что все такое же, как и в детстве: и земля, и снег, и погода. А сладостное чувство, тогда испытанное, вновь не приходит. Оно неуловимо, Корнилову часто снится этот сон из детства. Он просыпается с радостным ощущением - ну вот теперь-то, вот сейчас он поймет, почувствует и запах снега, и запах земли. Но это не возвращается.
"С годами мы не только приобретаем, - думал Корнилов, - но и утрачиваем многое. Приобретаем опыт, знания, характер. Утрачиваем что-то тоже очень важное, утрачиваем особое, не детское, нет, свежее восприятие мира. Между "было" и "есть" такая лежит граница, такая преграда, которую перейти невозможно. А наши воспоминания лишены плоти. В них солнце светит, но ты не можешь ощутить его тепла. Видишь заросшее кувшинками озеро, но не слышишь, как всплеснула рыба. Ветер воспоминаний не принесет с полей запахов свежескошенной травы...
Это прошлое. А будущее?
Ну что же мы можем сказать о своем будущем? Опо тоже без звуков, без запахов, всего лишь плоская умозрительная схема, словно макет нового города, запечатленный на черно-белой фотографии".
...Яростный лай собаки вывел Корнилова из задумчивости. Большой черный пес метался на снегу около дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17