А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

– спросил он наконец.
Плохие воспоминания, – вздохнула Люба. – Ведь когда я к Денису уходила, меня девчонки провожали, как в сказку. Что я им теперь скажу? Они ведь тогда совсем в любовь верить перестанут, озлобятся. Нет уж, пусть думают лучше, что у меня все отлично. Может, им в жизни больше повезет?
– Да? А мне кажется, в тебе сейчас просто гордость говорит. Я бы на твоем месте вернулся, – подумав, сказал Павлуша. – Но это только мой совет, а ты сама смотри… Видно же, что ты тоже – творческая натура, а нам труднее всего с собой бывает справиться.
– Сравнили тоже! – засмеялась Люба. – Все мои творческие дела – щи варить да картошку жарить. Это каждый дурак сможет.
– Просто? – с улыбкой переспросил Павлуша. – У меня, например, всегда картошка подгорает.
– Мешать нужно вовремя.
– Я стараюсь. А она все равно подгорает. Эх, картошечки бы сейчас… Ладно, пока, мне нужно еще в музей зайти…
Он сказал это так мечтательно, по-детски, что Люба не выдержала и тоже улыбнулась. Но она не успела даже глазом моргнуть, как Павлуша уже завернул за угол и быстро пошел совсем в другую сторону, как будто убегая от нее наутек.
Тогда Люба подумала и тоже пошла совсем в другую сторону: на базар, за картошкой.
Но жарить картошку в тот день Любе так и не пришлось: в мастерской ее ждал «хозяин норы».
На столе были шампанское, коньяк, бананы, апельсины, киви и даже зачем-то кокос.
Люба застыла в дверях: давно ее так никто не встречал.
– Наконец-то, я тебя уже заждался! – воскликнул Сергей. – Решил устроить ужин при свечах. Не возражаешь?
Возле вазы с апельсинами на столе и впрямь красовался подсвечник со свечой, и Люба пожала плечами:
– Так ведь еще светло.
– Не важно, все зависит от нашего воображения. Захотим вечер – будет вечер, захотим ночь – будет ночь. Мы же творческие люди, художники!
– Ночи не будет, – отрезала Люба. – Если ты снова начнешь вчерашнее, мне придется развернуться и уйти.
– Да нет же, нет, ты меня не так поняла, – заволновался Сергей. – Я совсем другое имел в виду. Надо же нам с тобой поближе познакомиться? Дельце одно интересное наклевывается. И потом, ты вчера всю дорогу пела про бананы, кокосы, апельсиновый рай. Вот я и решил тебе устроить такую акцию.
Люба поневоле удивилась: неужели она к тому же распевала по дороге о бананах, кокосах!
– И что, громко я пела?
– Да нет, себе под нос, когда мы вечером по проспекту шли. Но дело не в кокосах. Ты вчера всех наших ошарашила, произвела фурор. Меня заспрашивались, где я тебя нашел. Ты же сама видела, они все сами – как пришибленные.
Он так волновался и оправдывался, что это становилось даже забавно.
Люба подумала: может быть, у нее на самом деле такое призвание в жизни – быть содержанкой и с первого же дня на шею садиться?
Мало того что она мастерскую Сергея на целую неделю заняла, теперь он еще и кормить витаминами ее добровольно вызвался.
Сергей разлил по бокалам шампанское, и Люба заметила, что у него от волнения дрожат руки. Или просто еще не отошел после вчерашнего?
– За наше знакомство! – произнес он торжественно. – За тебя! За то, что я тебя все-таки нашел.
Люба выпила, но он все еще продолжал держать бокал и в упор на нее смотреть.
– Я ведь вот что хотел сказать… Ты можешь, конечно, смеяться. Да я сам бы над кем хочешь посмеялся. Но у меня такое чувство, как будто во мне вдруг какая-то силища пробудилась, мысль заиграла. Сегодня мне всего хочется. Есть – хочется, работать – хочется, жить – хочется. В тебе есть какая-то сила, первородная энергия, к которой хочется прикоснуться.
– Весна, наверное, действует, – подсказала Люба. – Апрель на дворе.
– Ну да, и весна тоже. И ты. В общем, я хочу за тебя выпить. Ты меня вчера наповал сразила. Нет, правда. И еще за то, что скоро благодаря мне ты на весь мир прославишься. Но это пока тайна, и я открою ее тебе позже, когда мы еще ближе познакомимся. Виват!
Сергей одним махом осушил бокал с шампанским и улыбнулся.
– Знаешь, мне из-за тебя теперь даже наш занудный Бабочкин больше нравиться стал…
– А кто это такой – Бабочкин? – поинтересовалась Люба, с удовольствием очищая банан.
– Как же? Твой родственник, Павел Владимирович Бабочкин, который тебя сюда подселил. Разве ты его фамилии не знаешь?
– Ну да, ну да, – закивала Люба головой, как китайский болванчик.
– Решено, я даже не буду с него больше деньги брать, если ты у меня дольше останешься. Может, задержишься еще хотя бы на недельку? – продолжал Сергей.
– Какие еще деньги?
– Я обычно беру плату за ночлег. Так, чисто символически. Ты же знаешь, деньги никогда не бывают лишними. Но ты не волнуйся, за тебя Бабочкин сразу за неделю вперед заплатил, родственник все-таки. Какой-нибудь троюродный дядя или кто там он тебе?
Люба от растерянности положила на стол очищенный банан. Надо же, оказывается, Павлуша даже деньги за нее заплатил. И не сказал ничего, даже вскользь не намекнул.
Денис всегда говорил: никогда не верь мужчинам до тех пор, пока они за тебя в кафе не расплачиваются и в других общественных местах, включая транспорт. Но вот если начнут финансировать…
– Ага, дядя, – ответила Люба, глупо улыбаясь. – Но точно не троюродный. Я и сама до конца не пойму, в каком мы родстве. Из одной деревни.
– А я сразу, как тебя увидел, не поверил, что ты искусствовед, – вспомнил Сергей. – Не похожа совсем. У Бабочкина жена – искусствовед, ты бы только на нее посмотрела! Таких сумасбродок днем с огнем не найдешь.
– Интересно было бы, – задумчиво сказала Люба.
– А ведь туда же, строит из себя Нефертити, – засмеялся Сергей. – Говорят, бросает мужа и в Питер к какому-то знаменитому профессору переезжает. Потому Бабочкин сейчас и ходит как пришибленный. Не ожидал, что до этого дело дойдет.
– Знаешь что, – перебила его Люба. – Ты лучше мне о своей жене расскажи, а я послушаю.
С лица Сергея сразу всю веселость, как ветром, сдуло.
– А, ладно, все равно когда-нибудь придется, – махнул он рукой. – Что от тебя скрывать? Я же сказал, по расчету женился. Тесть – можно сказать, нефтяной магнат, директор крупной нефтяной фирмы, теща – тоже шишка еще та, главный бухгалтер. Юлечка у них – единственная дочка, и этим все сказано. Пришлось им смириться, что она художников любит, и каждому встречному говорить, что у нее муж – настоящий художник.
Последние слова Сергей произнес с такой жеманной интонацией, растягивая слова, что Люба живо представила себе эту самую Юлечку.
– Всякое бывает, – сказала она задумчиво.
Тогда, во время самой первой встречи, Денис ей тоже не сразу понравился, показался слишком гордым, надутым. Но потом он вынул из кармана пачку денег, и она вдруг подумала: «Какой интересный парень…» Разве не так?
Ей ли кого-то теперь осуждать?
– Ты же сама видела, у нас почти все художники, как коты драные живут. Кому в наше время нужна живопись? – продолжал объяснять Сергей. – А я подумал, что смогу, сколько хочу, красок покупать.
холсты, багет хороший, на выставки ездить. Ведь без денег, с пустыми руками – как пробиться в люди? Сразу же затопчут.
– Ну и что, пробился? – с интересом спросила Люба.
– Не жалуюсь. У меня теперь дело на поток поставлено: своя фирма, заказчики, деньги ручьем текут. Может, тебе деньги срочно нужны? Так знай, для меня это сейчас не проблема. Но некоторые мне завидуют, халтурой все это называют. Ну и что? Они же просто не знают, что я могу, как многорукий Шива – одной рукой писать на заказ, то, что люди покупают, а другой – для вечности. Меня вообще в узких кругах знают как сюрреалиста. Он бы закачался, если бы увидел, какие я вещи делаю…
– Ты снова Бабочкина имеешь в виду? – осторожно поинтересовалась Люба. – Ладно тебе. Он к тебе нормально относится, Сережей называет…
– А как он меня должен называть? Не куском же дерьма? Ты просто путаешь человеческие отношения и совсем другие. В жизни твой дядька мягкий, добренький, а посмотрела бы на него во время какого-нибудь выставкома… Но мне наплевать. Он же фанатик, псих. Не хочет открыть глаза и увидеть, что сейчас настало время другое, всем надо уметь выгодно продаваться. К тому же и шампанское ведь иногда хочется пить… с ананасами. Точно?
Люба обвела глазами стол и подумала: ничего подобного. Не очень-то на самом деле хотелось пить это дурацкое шампанское, от которого только голова потом болит. И вся эта пирушка с незажженными свечами почему-то сразу как-то еще сильнее померкла.
Аккуратные, в красивых рамочках картинки Сергея, развешанные в ряд на стенах мастерской, уже на следующий день начали вызывать необъяснимое раздражение. Когда Люба впервые их увидела, она до глубины души восхитилась: красиво-то как! Деревья цветы в вазах, трава – как настоящие, все прожилочки тщательно прорисованы.
А сегодня все эти цветочки и лепесточки казались тусклыми, мертвыми, глаза бы на них совсем не глядели.
– Ладно, пойду я пока, – поднялся Сергей. – Поговорили, и хватит, у меня сегодня еще несколько деловых встреч. Последний раз спрашиваю: какие просьбы, пожелания, предложения на ближайшее будущее?
– У меня есть одна просьба, – сказала Люба. – Не называй меня больше Галиной или какой-то там Галариной, мне это не нравится. У тебя так жену, что ли, зовут? Вроде бы ты другое называл имя.
– Да нет, так звали жену Сальвадора Дали, великого художника-сюрреалиста. Она была русская – Галина, а Дали ее называл на свой манер – Гала. Для него она была – как целая галактика. Класс. Я каждый день на ночь читаю его дневники, чтобы держаться на плаву.
«Надо будет спросить у Павлуши почитать об этой парочке, – сделала для себя заметку Люба. – Мне это может пригодиться».
– Он же был шизофреником, смотри не свихнись, – вспомнила вдруг она чью-то вчерашнюю реплику. – И все-таки у меня свое имя есть, ничем не хуже. Если хочешь, напомню.
– Я помню. Любовь, – кивнул Сергей, и глаза его странно заблестели. – Только это не имя, а нечто большее. Одно твое слово – и больше меня ничто не удержит, я тоже могу устроить крутой сюр, запомни это. Да, кстати…
Он вдруг метнулся в крошечную комнатку за занавеской, которая служила ему чем-то вроде подсобки, и вытащил оттуда средних размеров картину, прислонил к стене.
– Ну, как? – спросил Сергей, оглядываясь. – Немец согласился купить у меня эту работу в свою коллекцию. Надо срочно отнести ему, пусть готовит капусту.
– А… как она называется? – осторожно поинтересовалась Люба.
На ярко-синем фоне виднелись неровные, желтые разводы, а в самом углу был аккуратно нарисован красный флажок с маленькой черной звездочкой. Такое ощущение, что кто-то макнул в желтую краску собачий хвост, а потом заставил домашнее животное повилять им перед холстом.
– Я назвал ее: «Предчувствие, что ничего не повторится, которое уже не оправдалось». Мощная политическая вещь убойной силы. Скажи?
Люба еще раз с удивлением посмотрела на странное «Предчувствие…», а потом молча перевела взгляд на стенку, сплошь увешанную почти одинаковыми пейзажами. Лунная дорожка на воде, на переднем плане – веточка ивы, тщательно прорисованный узкий листик…
– Странное название… – пробормотала она озадаченно.
– Но это как раз хорошо! У Дали, например, есть «Гигантская летящая кофейная чашка с непонятным отростком пяти метров в длину». Но до гениев нам пока далеко, его картины стоят сотни тысяч долларов.
Сергей перехватил растерянный, блуждающий по стенам взгляд девушки и со смехом пояснил:
– Наш народ любит что попроще, всякие слащавые картинки. От нищеты, наверное, и душевной убогости. А иностранцы, наоборот, западают на философию. Их от всякой красоты давно уже тошнит, у себя объелись… Но обязательно подавай им какой-нибудь намек на остатки советского тоталитарного режима, от этого они особенно почему-то тащатся. Видишь, я перед тобой сейчас раскрываю всю свою кухню? По крайней мере ты же согласна с тем, что каждого нужно кормить тем, что ему нравится?
Люба кивнула и подумала: так и есть, у нее в кафе именно так все и было. Один заказывает селедку под шубой, другой – пирожок…
Но здесь все-таки должно быть как-то по-другому.
Впрочем, ей ли учить художников, что и как они должны делать? Смешно даже…
Сергей принялся бережно упаковывать картину, перевязал ее бечевками, чтобы удобнее было тащить из своей норы на продажу. Бумага шуршала точно так же, как и тогда, когда он заворачивал в нее копченых лещей.
***
Как только за Сергеем захлопнулась дверь, Люба налила себе бокал шампанского и выпила до самого дна. А потом – еще один, пока не прикончила всю бутылку.
Почему-то ей казалось, что после этого у нее в голове сначала все встряхнется, а потом снова уляжется по прежним, привычным местам. Но ничего такого не произошло.
Получалось, что этот почти что незнакомый художник, Сергей Маркелов, сейчас объяснился ей в любви, предлагал сделаться его «галактикой» и делился заветными мыслями об искусстве.
Как это понимать? С одной стороны, конечно, было приятно чувствовать себя неотразимой женщиной. Но все же такая реактивная скорость у Любы в голове никак не укладывалось.
Любовь с первого взгляда?
Но чем она могла его сразить наповал? Той смелостью, с которой она вчера разделась? Или заветной родинкой? Улыбкой? Чем?
С дивана на Любу глазами-пуговицами печально смотрел игрушечный котенок. Серенький, невзрачный – как ее жизнь в последнее время. И где Катюшка только такую унылую игрушку откопала?
Люба нашла на полке акварельные краски, налила в банку воду и принялась с большим чувством раскрашивать котенка в синий цвет. Этот от нее точно не убежит! Пусть хоть он останется…
Закончив свою работу, она несколько раз с большим чувством поцеловала котенка в нос и нетвердой походкой вышла в коридор.
Павлуша открыл дверь с перекошенным, каким-то диким лицом. Или просто она так сильно кулаком стучала?
– Что случилось? Что, что у тебя с лицом? – спросил он испуганно. – Оно же у тебя все синее! Синяк? Кто-то обидел? Сергей?
– Да нет, это же краска, котик… акварель, – улыбнулась Люба и принялась вытирать щеку, еще сильнее размазывая по лицу синюю краску.
Приятно все-таки, когда хоть кто-то за тебя волнуется.
– Ах, рисовала… – сразу же успокоился Павлуша. – Это дело хорошее.
Как будто она на самом деле умела рисовать. Как будто все люди вокруг только и делали, что рисовали – кто красками, кто гуашью, кто акварелью. Приходят с работы – и сразу же хватают кисточки в руки. Как будто ничего другого, кроме рисования, вообще больше в мире не существует.
– Я пришла узнать, сколько я вам должна! – тряхнув головой, сказала Люба, стараясь четко выговаривать каждое слово.
Но все-таки последнее у нее получилось, как «дожна». Примерно так обычно говорили в транзитке самые поздние, в стельку пьяные посетители.
– Оказывается, вы заплатили за меня. С какой стати? Вообще-то я к вам не напрашивалась, я и сама все могу…
– Можешь, ты все можешь, только не сейчас, мне некогда, – поморщился Павлуша. – Ведь ты… того… иди, иди, моя хорошая, пока к себе. Потом поговорим. Тебе полежать надо.
В руках он держал кисть, и почему-то это окончательно вывело Любу из себя. Значит, она снова оторвала Павлушу от работы, и он мечтает поскорее от нее отделаться! Ну уж, нетушки!
Не зря Сергей говорил, что он – фанатик, сумасшедший…
– Полежать? А что? Можно и полежать, – сказала Люба, нахально протискиваясь в дверь.
Без всякого приглашения она прошла в его мастерскую и плюхнулась в знакомое кресло. Хорошо-то как!
Художник проводил ее растерянным взглядом, но ничего не сказал.
– Да знаю я, знаю, что вы обо мне думаете, – сказала Люба, раскидываясь в кресле. – Что я распутная, да? Слишком развратная?
Павлуша продолжал молча вытирать кисть какой-то цветастой тряпочкой.
– Вам, наверное, все в жизни только и делают, что мешают, да? А теперь и я буду мешать. Может, меня любимый человек бросил? Это вы хоть все понимаете? А я его каждый день ждала, ждала, ждала, это вы можете понять, да? А он даже не позвонил ни разу. Может, мне после этого вообще жить не хочется. Это-то вы хоть понимаете?
– Это я как раз очень хорошо понимаю, – спокойно сказал Павлуша. – Даже слишком. Но зря ты так все же. Ты молодая, красивая, у тебя все еще впереди. Сейчас пойдешь к себе, умоешься и снова будешь улыбаться. А я так уже не умею.
Молодая… Говорите как старый дед, как-будто я не видела, как на вас студентки смотрят, – засмеялась Люба. – Я же не совсем слепая. Особенно одна; худая, на бандитку похожа и волком на всех смотрит…
Люба снова залилась пьяным смехом и вдруг осеклась на полуслове.
В темном углу мастерской сидела Полина и смотрела на нее в упор – именно так, как сказала Люба Оказывается, все это время она была в мастерской и слышала каждое слово, но ее было не видно за мольбертом.
– Ага, вот она, легка на помине! – воскликнула Люба.
– Я не успел предупредить, мы тут как раз занимались, – развел руками Павлуша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13