Нашелся какой-то сардинец — метр с кепкой. Весил пятнадцать кило. Он спустился. А выполз в пять утра. Без Альфредино. Мальчик сам уходил под землю все глубже и глубже.
Вроде бы там еще и Президент отметился. Вроде бы тогда Президентом Пертини был. Топтался вокруг дыры вместе с мэром Вермичино.
Чтобы топтаться вокруг дыры, нужно быть шишкой. Остальные смотрят по телику. Как в «Ла Скала»: если ты не какой-нибудь там — дуй на галерку.
Вермичино был стихийной программой. Без вранья. Не то, что теперешние. Например, «Прости-прощай» Менгаччи, где уже было, что кого-то взаправду прибили. Только не так, как В
Раздумья
Когда начинается «Rai — это не Рай», я опускаю жалюзи.
Я закрываю дверь и открываю пакетик леденцов фру-фру. Или пачку чипсов. Смотря что купила мать. И глазею на то, как орешки теребят их упругие титьки.
Мне катит представлять их всех в моей комнате и думать, что каждая вещь пропитана запахом мытых писек.
Сам я живую лохань отроду не видал.
И хоть мозгую о ней с утра до вечера, не уверен, что смог бы ее обработать, как подумаю, откуда выходят кровь, ссаки и дети в какой-то липкой параше.
В медицинской энциклопедии я видел лохани с опухолью.
На одну будто гнилой баклажан прилепили. Неонового цвета и с лиловыми прожилками.
У другой котлетины такой оранжевый нарост, что аж на две половинки развалилась. С виду просто бр-р-р.
Но мне это до банки.
Любовь — штука серьезная.
В полтретьего я настраиваюсь на Italia I.
Когда папаша помер, я думал, одна из этих сестренок однажды ко мне привянет.
Но это я так, лишь бы не думать о смерти. Что это я не знаю и не хочу, чтобы это было. По крайней мере со мной.
Я если о смерти когда призадумаюсь, так на меня жрачка нападает. Бывало, разбомбишь холодильник подчистую, бухнешься на матрас и призадавишь на массу до того, как начнется Фьорелло.
Фьорелло — он просто зе бест. Корки мочит отпадно, а еще запевает на всякий лад.
У меня номера со всеми метелками из «Rai — это не Рай» есть.
Тот, где на обложке Мери, полный сочняк.
У Мери такие глазищи...
Сколько раз я мечтал распялить ее на 90°.
А потом стянуть с нее трусики и залудить вcтояка.
С такой чиксой я бы на любой бластер прокинулся.
Мери не такая стерва, как Амбра.
Мери куда нежнее.
Мери учит философию.
Мери блондинка.
Мери не скандалит.
Мерины ноги длиннее Шмелиных.
Мери не старается перещеголять подруг.
Мери дает мне надежду на лучшую жизнь.
Мери заставляет мое сердце биться сильнее.
Мери кайфовей Мирианы.
Мери такая спокойная.
Мери улыбается улетней всех на свете.
Мери родилась под знаком Рыб.
Мери говорит на трех языках.
Мери разгонит эту зеленую тоску.
Мери смотрит искоса, выпятив губки, и я угораю.
Мери танцует полный классман.
Мерина кожа пахнет взасмак.
Мери — это все, что у меня есть.
Когда идет реклама, я переключаюсь на другую программу. Иногда реклама бывает и по уму. Вот реклама Неоцибальгина. Есть там клевый такой мотивчик. А еще в одной, про силикон, морковка четко так ныряет.
Бывает, паришь лысого, паришь, а сам все ждешь, когда покажут Мери, чтоб уж под нее растрястись или под Роберту. Правда, как-то я залился под этого, ну, типа полицейского там, знаете. Ну, это было полное обломово.
Как врежу дубака, пусть меня положат рядом с Мери или хотя бы с ее фоткой.
Взрыв на улице Палестро
Когда рвануло на улице Палестро, я пошел глянуть. Со мной увязалась моя герлуха, Козерог, разодетая как лярва.
Может, кого-то там от ее черных легенсов и покоробило, но никто особо не выступал, потому что когда так рванет, тут и про мохнатку думать забудешь.
До этого, ну, вечером, человек — как человек, типа муж тебе или типа жена. А потом хрясь — и он сворачивает на улицу Палестро, и его разносит на мелкие кусочки по деревьям там, по земле, по капотам машин, припаркованных аж за двести метров, а шматка спины так, между прочим, и не находят, и то, что было твоим мужем, свалено теперь в мешки для мертвецов.
Все думают о мертвецах.
Я тоже. Мне двадцать лет. Я шел сквозь толпу, смотрел на груду обломков, и меня самого ломало, но не так, когда смотришь ящик, потому что по ящику все еще реальней, ты включаешься в момент, как будто у тебя дома шарахнуло, и некуда деться, и никто не скажет тебе «пошли, глянем, как там шарахнуло». Так-то.
Через пару дней там, где рвануло, опять была куча народу. Люди смотрели, как все кругом разворотило. А еще смотрели на других людей, которые смотрели в пустоту.
Многие качали головой и говорили шепотом.
На деревьях полно фотографий Мадонны. Приклеены скотчем. И стихи.
А еще длинные-предлинные послания, почерк не разобрать, и записки детей.
Если бы у меня был сын, он тоже написал бы стихи о мертвецах. Я взял бы его глянуть, если где рванет.
В тот вечер, когда взорвали бомбу на улице Палестро, в других городах Италии тоже грохнуло.
Я прыгал по каналам, чтобы понять, где еще грохнуло.
Ну, думаю, пиндык пришел Италии. Полный пиндык.
Засыпаю, а в голове тот марокканец вертится, которого на скамейке разнесло. И то сказать: если хорька давить где придется, нет гарантий, что поутру зенки протрешь.
На другой день пошел на митинг. Возбухали как могли. Но не конкретно против кого-то. Конкретно не возбухли.
Чисто так возбухали.
Клево было бы типа интервью дать тем чувакам с первого канала, они там всюду шныряли. Только про что говорить, сам не знаю. Сказал бы типа, что нефига тут грохать где ни попадя.
Потом пошли в «Бурги». Я взял кинг-бекон с картошкой регьюлар, чиз, апельсиновый сок и эппл-бэг. А герлуха моя взяла кинг-чиз, фиш, картошку смол и коку-макс
Беспроводные наушники
Илария пришла ко мне смотреть «Экзорциста». Меня зовут Стефания, я ее подруга, мне шестнадцать.
Хотя, по-моему, она пришла не за этим. Думаю, она пришла меня трахнуть.
И трахнула.
Во время рекламы она лезла целоваться, а через десять минут запустила руку мне между ног, сдвинула трусики и начала лапать за пипку.
Перед самым продолжением фильма я отдернула ее руку.
Примерно в середине первой части Илария стала вовсю дрочить.
Мне-то было без разницы, я хотела смотреть «Экзорциста».
Сперва она тяжело так дышала, а потом заскулила, как шалая сучка.
Я сделала громче.
Илария предложила поставить порнушку с Роном Джереми, а «Экзорциста» досмотреть как-нибудь потом.
Она начинала меня цеплять.
Я спросила, какого она вообще приперлась: фильмец смотреть или что? Лично я собираюсь смотреть фильмец.
Она ответила, что любит меня. Тогда я пошла в свою комнату и взяла беспроводные наушники.
Настроила их на телик и отключилась от нее.
Но эта прищепка гнула свое.
Она так раздрочилась, что весь диван ходуном ходил.
От этой скачки пульт свалился на пол.
Я бы и не заметила, если бы не переключился канал.
Ни с того ни с сего на экране появилось «Поле чудес».
Я фыркнула и снова переключила на четвертую.
Чтобы спокойно досмотреть «Экзорциста», я сняла трусики и сказала Иларии: так и быть, можешь полизать, только не очень вертись, а главное — не загораживай экран.
Она спустилась на пол и нырнула головой мне под юбку.
В какой-то момент пропал звук.
Наверное, сели батарейки в наушниках.
Четыре пальчиковых на полтора вольта. И двух недель не протянули.
— Илария, — сказала я. — Хорош, батарейки сели.
Она высунулась у меня между ног и очумело глянула вверх.
— Что такое? — пролепетала она, задыхаясь.
— Батарейки в наушниках сели, не слышу
Она высунулась у меня между ног и очумело глянула вверх.
— Что такое? — пролепетала она, задыхаясь.
— Батарейки в наушниках сели, не слышу
Она высунулась у меня между ног и очумело глянула вверх.
— Что такое? — пролепетала она, задыхаясь.
— Батарейки в наушниках сели, не слышу
Она высунулась у меня между ног и очумело глянула вверх.
— Что такое? — пролепетала она, задыхаясь.
— Батарейки в наушниках сели, не слышу
Она высунулась у меня между ног и очумело глянула вверх.
— Что такое? — пролепетала она, задыхаясь.
— Батарейки в наушниках сели, не слышу
Она высунулась у меня между ног и очумело глянула вверх.
— Что такое? — пролепетала она, задыхаясь.
— Батарейки в наушниках сели, не слышу
Сопроводиловка
Уважаемый дистрибьютор!
Как человек отзывчивый и тонкий, Вы наверняка с глубоким прискорбием восприняли трагическое известие, потрясшее всех нас.
Кончина Федерико Феллини больно отозвалась в наших сердцах.
Долгие годы все мы находились под неизгладимым впечатлением от его поэтического таланта.
Согласитесь, творчество Феллини по своей силе и простоте достигло вершин итальянского гения, в становление которого внесли плодотворный вклад многие выдающиеся мастера культуры (напр., Леопарди).
Звезда Федерико Феллини сияет особым светом на небосклоне отечественного Парнаса.
Массовое участие людей в траурной церемонии его похорон, а также регулярные сводки новостей, передаваемые в дни агонии режиссера, явились наглядным свидетельством огромного уважения, которым пользуется Феллини по всей Италии.
На основе вышесказанного, предлагаем Вашему вниманию проспект-приложение к настоящему письму.
Проводимая нами рекламная кампания новой продукции сувенирных изделий рассчитана на самые широкие слои населения.
Исходя из специфики Вашей деятельности, Вы сможете остановить свой выбор на тех изделиях, которые наиболее полно удовлетворят запросам Ваших клиентов.
Прежде всего, рекомендуем обратиться к серии стеклянных шариков «Покойный Феллини, припорошенный снегом».
Тяжкий крест Маэстро — таков лейтмотив, который, по нашему мнению, вдохнет новую жизнь в ассортимент шариков со снежинками, испытывающий в последнее время острый кризис сбыта.
Стандартный набор сюжетов (церкви, пейзажи, диснеевские герои) уже не соответствует высоким требованиям покупателей, ставших намного требовательнее и чутко реагирующих на динамику современной жизни.
Сегодняшний покупатель заслуживает таких шариков со снежинками, которые сочетали бы в себе глубину и разнообразие, символический смысл и культурную значимость.
Вы можете самолично ознакомиться с прилагаемым образцом. Необходимо сразу подчеркнуть безукоризненное качество изготовления отдельных частей тела. Следует также отметить, с какой тщательностью подогнаны кислородные трубочки и насколько точно они вставляются в пластмассовые ноздри Феллини (рис.3, стр.6), выполненного из противоударного материала.
Снег в больничной палате придает легкий рождественский оттенок всей композиции, сглаживая, таким образом, налет грусти, пользующийся довольно ограниченным спросом.
Кроме того, предлагаем три «волшебных» открытки (из серии «На долгую память»).
Данная серия сувенирной продукции снискала популярность в семидесятые годы. Обладает характерным наборным эффектом тонкого картона. В зависимости от угла наклона, появляется то одно, то другое изображение.
Типовые сюжеты (фотомодели, детские бытовые зарисовки) заменены на греющие душу эпизоды из жизни Федерико Феллини. В них режиссер «Амаркорда» предстает перед нами в трогательных позах со своей супругой Джульеттой Мазиной, незабываемой героиней многих его лент.
Наклонив открытку, покупатель увидит печальный образ автора «Дороги» в коме и лишний раз задумается о драматическом противостоянии жизни и смерти, касающемся каждого из нас.
Искренне надеемся, что Вы по достоинству оцените всестороннюю продуманность нашего каталога, а также его широкие перспективы по маркетингу.
Многая лета Федерико Феллини и успехов в работе Вам.
лот номер три
Мордорубка
Когда я вижу на улице парней и девчонок моего возраста, когда я вижу, как они там клеются, я прямо с пол-оборота завожусь.
Ненависть — это вам не просто враждебность я не знаю к кому. Это когда тебе охота уже провернуть языки в едальничке у этих кадрушек.
Ты даже не можешь спросить, а можно ли тебе.
Ты только можешь сесть на поезд.
Пока ждешь поезда, стоишь и ненавидишь. И ни одна с тобой не пососется.
Тогда ты приезжаешь домой, смотришь в окно и думаешь о работе.
Я Адзурро. Мне семнадцать. Я Лев.
Я изобрел мордорубку.
Вынул из настольной лампы стержень и присобачил к нему мясорубку.
Мать ничего не знает.
Первая любовь была у меня в семь лет. Мариелла приехала из Катании. Мы учились в одном классе. Она мне нравилась, поэтому я мечтал, что мы будем жить вместе.
Я смотрел на ее кожу и говорил. Она говорила, что ей пора.
Однажды она плюнула мне в моську. Я почувствовал, как ее слюна сочится у меня между губ.
Это была любовь.
С тех пор я все время хочу, чтобы девушка снова меня поцеловала. Я хочу снова почувствовать вкус девичьей слюны.
Но девушки целовали не меня.
Как-то был я в Приматиччо и видел там одну. Она была как последняя жена Костанцо.
Она закрыла глаза, высунула язык и кончиком трогала язык какого-то местного углумка.
Так я решил соорудить мордорубку.
Если девушка не снимается, она идет себе по улице.
Тогда самое время действовать. Когда я принимаюсь за дело, мне явно лучшеет. Я могу отплатить за обиды. Жизнь становится совсем другой.
Я встаю перед этими двумя и подключаю свой миксер к автомобильным аккумуляторам.
Язык — это всего лишь бифштекс, смоченный девичьей слюной.
А при прокрутке все мясо одинаковое.
Когда мне было 24, я встретил Марию. За десятку я смотрел, как она трогает себя в туалете бара «Нил».
Я мечтал о том, что будет, когда мы поженимся. Но летом Мария переехала в Беллинцону.
Бляди не целуются.
Ты можешь протянуть их и в хвост и в гриву меньше, чем за двести тысяч, если им уже сороковник, или за пол-лимона, если еще молодухи, но целоваться они не будут.
Вот этого я ну никак не прорублю.
От моей мордорубки много крови. Так устроен организм. В более справедливом обществе она не пригодится. Там и у меня будет девушка. И мы будем ходить на ипподром. Я буду смотреть ей в глаза. Чего-то говорить.
Моя мордорубка не особо и дорогая. Потому что я сладил ее из подручных материалов. Ну, а лампа все равно шла на выброс.
Программы доступа
Меня зовут Андреа Гарано. Мне двадцать три, и у меня есть стереосистема. А еще у меня головка — бобо, потому что в нее вошли Программы доступа. Они там химичат себе, ну, химическими элементами, которые у меня в мозгах.
Так что я если соседкину дверь подпалю и все ее бунгало с потрохами выгорит, тут моей вины нету. Это меня те мужики прививают, что гонят про канализацию в Пакистане при запуске Программ доступа.
Заставку Программ я знаю с двенадцати лет. Просто у брательника был такой диск одной греческой, что ли группы, которая потом распалась. У них еще название «Aphrodite's Child», типа дети дьявола в переводе («child» по-английски значит «демон», английский мы в школе проходили). Конверт у диска весь красный, а на конверте номер: 666.
Это номер Программ доступа.
Когда кончается реклама, пару минут тихо так и не видно ни шиша, а на самом деле видно Нефала, страшного дьявола.
После этого начинаются сами Программы с этой их музычкой. Вот тогда уже полные кранты настают. Я бухаюсь на колени перед ящиком и слушаю, слушаю, ни слова не пропущу из Программ доступа: три, два, один — пуск.
Я и телик пробовал сменить. Программы все равно идут. С той же заставкой. Даже по Грюндигу. Тот же ведущий, те же гости перетирают про то, как обчество типа борется с этим — рассеянным склерозом. Только на их физиях крупными буквами написано, что всю эту байду про склероз они разводят для того, чтобы направить мне послания, которые я, хоть убей, не секу. Нет, они явно хотят меня слить.
Вот иду я по улице, и никто на меня не смотрит, и снова начинается этот базар про рассеянный склероз у карапузов там до шести лет, и никто не представится членом туринского кегль-клуба и что он типа интересуется подростками-маргиналами. Такое бывает только когда бывают Программы доступа.
Слушаю я их, слушаю, пока не начинаю раскачиваться, как бамбук: взад-вперед, взад-вперед. Сижу на ковре, раскачиваюсь и пялюсь на ведущего. А он возьмет да и спросит, с чего это, мол, одни гости вдруг решили обратиться с парламентским запросом, а другие вынуждены зачем-то звонить в консульство, точно уж не помню зачем; а эта их музычка все музычит и музычит, прямо посередке мозгов, и выталкивает меня из дома совершать убийства.
Совершать убийства и кричать криком, покуда синьора Коллура с нижнего этажа не вызовет полицию. А Программы доступа все идут. Бабы там все толкают о правах инвалидов из числа госслужащих, а ведущая вдруг так выпялится в камеру, и на секунду все замолкает, даже песняк Aphrodite's Child замолкает.
Тут уж я беру опасную бритву, режу себе запястья и слушаю, что скажет ведущий. Ведущий велит слушать те слова с дисков Black Sabbath, только перевернутые, чтобы у меня разорвало мозги, чтобы все кругом разорвалось и кровища бы хлынула с телеканалов и полилась бы из моих запястий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
Вроде бы там еще и Президент отметился. Вроде бы тогда Президентом Пертини был. Топтался вокруг дыры вместе с мэром Вермичино.
Чтобы топтаться вокруг дыры, нужно быть шишкой. Остальные смотрят по телику. Как в «Ла Скала»: если ты не какой-нибудь там — дуй на галерку.
Вермичино был стихийной программой. Без вранья. Не то, что теперешние. Например, «Прости-прощай» Менгаччи, где уже было, что кого-то взаправду прибили. Только не так, как В
Раздумья
Когда начинается «Rai — это не Рай», я опускаю жалюзи.
Я закрываю дверь и открываю пакетик леденцов фру-фру. Или пачку чипсов. Смотря что купила мать. И глазею на то, как орешки теребят их упругие титьки.
Мне катит представлять их всех в моей комнате и думать, что каждая вещь пропитана запахом мытых писек.
Сам я живую лохань отроду не видал.
И хоть мозгую о ней с утра до вечера, не уверен, что смог бы ее обработать, как подумаю, откуда выходят кровь, ссаки и дети в какой-то липкой параше.
В медицинской энциклопедии я видел лохани с опухолью.
На одну будто гнилой баклажан прилепили. Неонового цвета и с лиловыми прожилками.
У другой котлетины такой оранжевый нарост, что аж на две половинки развалилась. С виду просто бр-р-р.
Но мне это до банки.
Любовь — штука серьезная.
В полтретьего я настраиваюсь на Italia I.
Когда папаша помер, я думал, одна из этих сестренок однажды ко мне привянет.
Но это я так, лишь бы не думать о смерти. Что это я не знаю и не хочу, чтобы это было. По крайней мере со мной.
Я если о смерти когда призадумаюсь, так на меня жрачка нападает. Бывало, разбомбишь холодильник подчистую, бухнешься на матрас и призадавишь на массу до того, как начнется Фьорелло.
Фьорелло — он просто зе бест. Корки мочит отпадно, а еще запевает на всякий лад.
У меня номера со всеми метелками из «Rai — это не Рай» есть.
Тот, где на обложке Мери, полный сочняк.
У Мери такие глазищи...
Сколько раз я мечтал распялить ее на 90°.
А потом стянуть с нее трусики и залудить вcтояка.
С такой чиксой я бы на любой бластер прокинулся.
Мери не такая стерва, как Амбра.
Мери куда нежнее.
Мери учит философию.
Мери блондинка.
Мери не скандалит.
Мерины ноги длиннее Шмелиных.
Мери не старается перещеголять подруг.
Мери дает мне надежду на лучшую жизнь.
Мери заставляет мое сердце биться сильнее.
Мери кайфовей Мирианы.
Мери такая спокойная.
Мери улыбается улетней всех на свете.
Мери родилась под знаком Рыб.
Мери говорит на трех языках.
Мери разгонит эту зеленую тоску.
Мери смотрит искоса, выпятив губки, и я угораю.
Мери танцует полный классман.
Мерина кожа пахнет взасмак.
Мери — это все, что у меня есть.
Когда идет реклама, я переключаюсь на другую программу. Иногда реклама бывает и по уму. Вот реклама Неоцибальгина. Есть там клевый такой мотивчик. А еще в одной, про силикон, морковка четко так ныряет.
Бывает, паришь лысого, паришь, а сам все ждешь, когда покажут Мери, чтоб уж под нее растрястись или под Роберту. Правда, как-то я залился под этого, ну, типа полицейского там, знаете. Ну, это было полное обломово.
Как врежу дубака, пусть меня положат рядом с Мери или хотя бы с ее фоткой.
Взрыв на улице Палестро
Когда рвануло на улице Палестро, я пошел глянуть. Со мной увязалась моя герлуха, Козерог, разодетая как лярва.
Может, кого-то там от ее черных легенсов и покоробило, но никто особо не выступал, потому что когда так рванет, тут и про мохнатку думать забудешь.
До этого, ну, вечером, человек — как человек, типа муж тебе или типа жена. А потом хрясь — и он сворачивает на улицу Палестро, и его разносит на мелкие кусочки по деревьям там, по земле, по капотам машин, припаркованных аж за двести метров, а шматка спины так, между прочим, и не находят, и то, что было твоим мужем, свалено теперь в мешки для мертвецов.
Все думают о мертвецах.
Я тоже. Мне двадцать лет. Я шел сквозь толпу, смотрел на груду обломков, и меня самого ломало, но не так, когда смотришь ящик, потому что по ящику все еще реальней, ты включаешься в момент, как будто у тебя дома шарахнуло, и некуда деться, и никто не скажет тебе «пошли, глянем, как там шарахнуло». Так-то.
Через пару дней там, где рвануло, опять была куча народу. Люди смотрели, как все кругом разворотило. А еще смотрели на других людей, которые смотрели в пустоту.
Многие качали головой и говорили шепотом.
На деревьях полно фотографий Мадонны. Приклеены скотчем. И стихи.
А еще длинные-предлинные послания, почерк не разобрать, и записки детей.
Если бы у меня был сын, он тоже написал бы стихи о мертвецах. Я взял бы его глянуть, если где рванет.
В тот вечер, когда взорвали бомбу на улице Палестро, в других городах Италии тоже грохнуло.
Я прыгал по каналам, чтобы понять, где еще грохнуло.
Ну, думаю, пиндык пришел Италии. Полный пиндык.
Засыпаю, а в голове тот марокканец вертится, которого на скамейке разнесло. И то сказать: если хорька давить где придется, нет гарантий, что поутру зенки протрешь.
На другой день пошел на митинг. Возбухали как могли. Но не конкретно против кого-то. Конкретно не возбухли.
Чисто так возбухали.
Клево было бы типа интервью дать тем чувакам с первого канала, они там всюду шныряли. Только про что говорить, сам не знаю. Сказал бы типа, что нефига тут грохать где ни попадя.
Потом пошли в «Бурги». Я взял кинг-бекон с картошкой регьюлар, чиз, апельсиновый сок и эппл-бэг. А герлуха моя взяла кинг-чиз, фиш, картошку смол и коку-макс
Беспроводные наушники
Илария пришла ко мне смотреть «Экзорциста». Меня зовут Стефания, я ее подруга, мне шестнадцать.
Хотя, по-моему, она пришла не за этим. Думаю, она пришла меня трахнуть.
И трахнула.
Во время рекламы она лезла целоваться, а через десять минут запустила руку мне между ног, сдвинула трусики и начала лапать за пипку.
Перед самым продолжением фильма я отдернула ее руку.
Примерно в середине первой части Илария стала вовсю дрочить.
Мне-то было без разницы, я хотела смотреть «Экзорциста».
Сперва она тяжело так дышала, а потом заскулила, как шалая сучка.
Я сделала громче.
Илария предложила поставить порнушку с Роном Джереми, а «Экзорциста» досмотреть как-нибудь потом.
Она начинала меня цеплять.
Я спросила, какого она вообще приперлась: фильмец смотреть или что? Лично я собираюсь смотреть фильмец.
Она ответила, что любит меня. Тогда я пошла в свою комнату и взяла беспроводные наушники.
Настроила их на телик и отключилась от нее.
Но эта прищепка гнула свое.
Она так раздрочилась, что весь диван ходуном ходил.
От этой скачки пульт свалился на пол.
Я бы и не заметила, если бы не переключился канал.
Ни с того ни с сего на экране появилось «Поле чудес».
Я фыркнула и снова переключила на четвертую.
Чтобы спокойно досмотреть «Экзорциста», я сняла трусики и сказала Иларии: так и быть, можешь полизать, только не очень вертись, а главное — не загораживай экран.
Она спустилась на пол и нырнула головой мне под юбку.
В какой-то момент пропал звук.
Наверное, сели батарейки в наушниках.
Четыре пальчиковых на полтора вольта. И двух недель не протянули.
— Илария, — сказала я. — Хорош, батарейки сели.
Она высунулась у меня между ног и очумело глянула вверх.
— Что такое? — пролепетала она, задыхаясь.
— Батарейки в наушниках сели, не слышу
Она высунулась у меня между ног и очумело глянула вверх.
— Что такое? — пролепетала она, задыхаясь.
— Батарейки в наушниках сели, не слышу
Она высунулась у меня между ног и очумело глянула вверх.
— Что такое? — пролепетала она, задыхаясь.
— Батарейки в наушниках сели, не слышу
Она высунулась у меня между ног и очумело глянула вверх.
— Что такое? — пролепетала она, задыхаясь.
— Батарейки в наушниках сели, не слышу
Она высунулась у меня между ног и очумело глянула вверх.
— Что такое? — пролепетала она, задыхаясь.
— Батарейки в наушниках сели, не слышу
Она высунулась у меня между ног и очумело глянула вверх.
— Что такое? — пролепетала она, задыхаясь.
— Батарейки в наушниках сели, не слышу
Сопроводиловка
Уважаемый дистрибьютор!
Как человек отзывчивый и тонкий, Вы наверняка с глубоким прискорбием восприняли трагическое известие, потрясшее всех нас.
Кончина Федерико Феллини больно отозвалась в наших сердцах.
Долгие годы все мы находились под неизгладимым впечатлением от его поэтического таланта.
Согласитесь, творчество Феллини по своей силе и простоте достигло вершин итальянского гения, в становление которого внесли плодотворный вклад многие выдающиеся мастера культуры (напр., Леопарди).
Звезда Федерико Феллини сияет особым светом на небосклоне отечественного Парнаса.
Массовое участие людей в траурной церемонии его похорон, а также регулярные сводки новостей, передаваемые в дни агонии режиссера, явились наглядным свидетельством огромного уважения, которым пользуется Феллини по всей Италии.
На основе вышесказанного, предлагаем Вашему вниманию проспект-приложение к настоящему письму.
Проводимая нами рекламная кампания новой продукции сувенирных изделий рассчитана на самые широкие слои населения.
Исходя из специфики Вашей деятельности, Вы сможете остановить свой выбор на тех изделиях, которые наиболее полно удовлетворят запросам Ваших клиентов.
Прежде всего, рекомендуем обратиться к серии стеклянных шариков «Покойный Феллини, припорошенный снегом».
Тяжкий крест Маэстро — таков лейтмотив, который, по нашему мнению, вдохнет новую жизнь в ассортимент шариков со снежинками, испытывающий в последнее время острый кризис сбыта.
Стандартный набор сюжетов (церкви, пейзажи, диснеевские герои) уже не соответствует высоким требованиям покупателей, ставших намного требовательнее и чутко реагирующих на динамику современной жизни.
Сегодняшний покупатель заслуживает таких шариков со снежинками, которые сочетали бы в себе глубину и разнообразие, символический смысл и культурную значимость.
Вы можете самолично ознакомиться с прилагаемым образцом. Необходимо сразу подчеркнуть безукоризненное качество изготовления отдельных частей тела. Следует также отметить, с какой тщательностью подогнаны кислородные трубочки и насколько точно они вставляются в пластмассовые ноздри Феллини (рис.3, стр.6), выполненного из противоударного материала.
Снег в больничной палате придает легкий рождественский оттенок всей композиции, сглаживая, таким образом, налет грусти, пользующийся довольно ограниченным спросом.
Кроме того, предлагаем три «волшебных» открытки (из серии «На долгую память»).
Данная серия сувенирной продукции снискала популярность в семидесятые годы. Обладает характерным наборным эффектом тонкого картона. В зависимости от угла наклона, появляется то одно, то другое изображение.
Типовые сюжеты (фотомодели, детские бытовые зарисовки) заменены на греющие душу эпизоды из жизни Федерико Феллини. В них режиссер «Амаркорда» предстает перед нами в трогательных позах со своей супругой Джульеттой Мазиной, незабываемой героиней многих его лент.
Наклонив открытку, покупатель увидит печальный образ автора «Дороги» в коме и лишний раз задумается о драматическом противостоянии жизни и смерти, касающемся каждого из нас.
Искренне надеемся, что Вы по достоинству оцените всестороннюю продуманность нашего каталога, а также его широкие перспективы по маркетингу.
Многая лета Федерико Феллини и успехов в работе Вам.
лот номер три
Мордорубка
Когда я вижу на улице парней и девчонок моего возраста, когда я вижу, как они там клеются, я прямо с пол-оборота завожусь.
Ненависть — это вам не просто враждебность я не знаю к кому. Это когда тебе охота уже провернуть языки в едальничке у этих кадрушек.
Ты даже не можешь спросить, а можно ли тебе.
Ты только можешь сесть на поезд.
Пока ждешь поезда, стоишь и ненавидишь. И ни одна с тобой не пососется.
Тогда ты приезжаешь домой, смотришь в окно и думаешь о работе.
Я Адзурро. Мне семнадцать. Я Лев.
Я изобрел мордорубку.
Вынул из настольной лампы стержень и присобачил к нему мясорубку.
Мать ничего не знает.
Первая любовь была у меня в семь лет. Мариелла приехала из Катании. Мы учились в одном классе. Она мне нравилась, поэтому я мечтал, что мы будем жить вместе.
Я смотрел на ее кожу и говорил. Она говорила, что ей пора.
Однажды она плюнула мне в моську. Я почувствовал, как ее слюна сочится у меня между губ.
Это была любовь.
С тех пор я все время хочу, чтобы девушка снова меня поцеловала. Я хочу снова почувствовать вкус девичьей слюны.
Но девушки целовали не меня.
Как-то был я в Приматиччо и видел там одну. Она была как последняя жена Костанцо.
Она закрыла глаза, высунула язык и кончиком трогала язык какого-то местного углумка.
Так я решил соорудить мордорубку.
Если девушка не снимается, она идет себе по улице.
Тогда самое время действовать. Когда я принимаюсь за дело, мне явно лучшеет. Я могу отплатить за обиды. Жизнь становится совсем другой.
Я встаю перед этими двумя и подключаю свой миксер к автомобильным аккумуляторам.
Язык — это всего лишь бифштекс, смоченный девичьей слюной.
А при прокрутке все мясо одинаковое.
Когда мне было 24, я встретил Марию. За десятку я смотрел, как она трогает себя в туалете бара «Нил».
Я мечтал о том, что будет, когда мы поженимся. Но летом Мария переехала в Беллинцону.
Бляди не целуются.
Ты можешь протянуть их и в хвост и в гриву меньше, чем за двести тысяч, если им уже сороковник, или за пол-лимона, если еще молодухи, но целоваться они не будут.
Вот этого я ну никак не прорублю.
От моей мордорубки много крови. Так устроен организм. В более справедливом обществе она не пригодится. Там и у меня будет девушка. И мы будем ходить на ипподром. Я буду смотреть ей в глаза. Чего-то говорить.
Моя мордорубка не особо и дорогая. Потому что я сладил ее из подручных материалов. Ну, а лампа все равно шла на выброс.
Программы доступа
Меня зовут Андреа Гарано. Мне двадцать три, и у меня есть стереосистема. А еще у меня головка — бобо, потому что в нее вошли Программы доступа. Они там химичат себе, ну, химическими элементами, которые у меня в мозгах.
Так что я если соседкину дверь подпалю и все ее бунгало с потрохами выгорит, тут моей вины нету. Это меня те мужики прививают, что гонят про канализацию в Пакистане при запуске Программ доступа.
Заставку Программ я знаю с двенадцати лет. Просто у брательника был такой диск одной греческой, что ли группы, которая потом распалась. У них еще название «Aphrodite's Child», типа дети дьявола в переводе («child» по-английски значит «демон», английский мы в школе проходили). Конверт у диска весь красный, а на конверте номер: 666.
Это номер Программ доступа.
Когда кончается реклама, пару минут тихо так и не видно ни шиша, а на самом деле видно Нефала, страшного дьявола.
После этого начинаются сами Программы с этой их музычкой. Вот тогда уже полные кранты настают. Я бухаюсь на колени перед ящиком и слушаю, слушаю, ни слова не пропущу из Программ доступа: три, два, один — пуск.
Я и телик пробовал сменить. Программы все равно идут. С той же заставкой. Даже по Грюндигу. Тот же ведущий, те же гости перетирают про то, как обчество типа борется с этим — рассеянным склерозом. Только на их физиях крупными буквами написано, что всю эту байду про склероз они разводят для того, чтобы направить мне послания, которые я, хоть убей, не секу. Нет, они явно хотят меня слить.
Вот иду я по улице, и никто на меня не смотрит, и снова начинается этот базар про рассеянный склероз у карапузов там до шести лет, и никто не представится членом туринского кегль-клуба и что он типа интересуется подростками-маргиналами. Такое бывает только когда бывают Программы доступа.
Слушаю я их, слушаю, пока не начинаю раскачиваться, как бамбук: взад-вперед, взад-вперед. Сижу на ковре, раскачиваюсь и пялюсь на ведущего. А он возьмет да и спросит, с чего это, мол, одни гости вдруг решили обратиться с парламентским запросом, а другие вынуждены зачем-то звонить в консульство, точно уж не помню зачем; а эта их музычка все музычит и музычит, прямо посередке мозгов, и выталкивает меня из дома совершать убийства.
Совершать убийства и кричать криком, покуда синьора Коллура с нижнего этажа не вызовет полицию. А Программы доступа все идут. Бабы там все толкают о правах инвалидов из числа госслужащих, а ведущая вдруг так выпялится в камеру, и на секунду все замолкает, даже песняк Aphrodite's Child замолкает.
Тут уж я беру опасную бритву, режу себе запястья и слушаю, что скажет ведущий. Ведущий велит слушать те слова с дисков Black Sabbath, только перевернутые, чтобы у меня разорвало мозги, чтобы все кругом разорвалось и кровища бы хлынула с телеканалов и полилась бы из моих запястий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13