.. в плейере кончались батарейки. И, конечно же, его остановили полицейские:
- Индшульдигензи. Могу я взглянуть на ваши водительские права?
Совсем молодой коп. Он разглядывал загранпаспорт Гребня, а напарник стоял чуть в стороне и делал вид, что скучает, хотя на самом деле не сводил дула автомата с футболки Гребня.
На футболке кривлялась рожа Сида Вишеза. Дуло вытягивалось, словно хотело чмокнуть Вишеза в губы... а под футболкой у Гребня ничего не было... только тело. И тогда он подумал: а зачем ему это надо? что изменилось с тех пор, как он уехал из собственной страны?
Полицейские давно ушли. Они не задержали его, не нахамили. Все было тихо и благообразно. А он сидел и морщился от понимания... невыносимого, словно заноза в мошонке.
(какое право они имеют подходить и требовать, чтобы я не шел туда, куда собирался идти, не делал то, что собираюсь делать... а стоял и выдавливал из себя глупые слова оправданий?
они подходят, наставляют на меня автомат - и всё, больше я не свободный белый совершеннолетний парень, а потенциальный злоумышленник.)
Кто такие эти полицейские? Кто такие эти пахнущие шавермой омоновцы? Они не прядут, не ткут, но регулярно получают приличную зарплату и отдают детей в хорошие колледжи.
Почему?
Потому, что они защищают хороших парней от плохих. Но - и это Гребень знал прекрасно - никакая защита ему не нужна. Он годами ходил по самым темным улицам континента - и дома, и здесь, в Европе. Он общался с наркоманами, проститутками и сбродом, живущим на всех в мире вокзалах... причем отлично находил с ними общий язык.
Он жил в верхних этажах публичных домов и ночевал на скамейках в таких местах, куда даже днем не рискнет сунуться ни один легавый. И ни разу у него не возникло идеи позвать на помощь полицию.
Он уехал из дома, чтобы не общаться со жлобьем. Но это и есть жлобье. Люди, которые никогда в жизни не будут равнодушно смотреть на таких, как он. На волосатых, небритых, воняющих кампучийской травкой и не желающих работать парней.
(точно так же ко мне относились и дома. я был не похож на нормальных людей там, я не похож на них и здесь. я забрался черт знает куда, но даже здесь ничего не изменилось.
я как был им чужой, так и остался. не просто не похожий на окружающих, а абсолютно другой... как негр в антарктиде.)
И тогда он понял, что пора возвращаться.
Он закрыл глаза, и по ту сторону век проплыла картина: сжимая в зубах ножи, на улицы выползают те, кто, как и он, моментально привлекает внимание полиции в любой толпе.
Они вылезают из подвалов, вентиляционных шахт, из-под мостов и из расселенных домов, а гладко выбритые, с хорошими зубами и в аккуратных пиджаках мужчины, которые так долго не желали признавать их за равных, замирают посреди улиц... и мочатся в свои дорогие брюки.
А потом начинается самое интересное.
Он открыл глаза и встал со скамейки. Где-то обязательно должны быть такие же парни, как он. Чужие этому миру... но свои ему.
(вы хотели видеть меня врагом? хорошо, я стану вашим врагом. не уверен, что вам понравится.)
С утра он пошел на вокзал и купил билет на поезд до Минска. Из Минска в Петербург он добрался автостопом. Уже через три месяца он встретился с Густавом. А еще через шесть недель убил первого в своей жизни человека...
- Гы-гы-гы! какой... ка... какой классный мультик! Гы-гы-гы!
Они умяли все, что лежало на газетке, и теперь смотрели телевизор. Даниил знал: по-настоящему их накроет не раньше чем минут через двадцать. Потом придется идти спать, потому что никакого общения уже не получится.
- Смотреть на вас противно.
- Почему?
- Как животные... Поганок нажрались, мультик смотреть сели. Через неделю нас, может, посадят всех. А может, и вообще убьют на хрен...
Гребень помолчал. Потом медленно встал и взял себе сигарету.
- Ну правильно... Может, посадят, а может, убьют. Так что проживем остаток дней весело.
- Проживе-о-ом! Кла... классный мультик! Всё - супер-дупер!
- Супер? Сколько ты в прошлый раз от этих грибов блевал? Уж не двое ли суток?
- Чего ты привязался к парню? Когда мы будем сидеть в тюрьме, ему будет приятно вспоминать этот вечерок.
- До тюрьмы вы с такой жизнью можете и не дотянуть.
- А ты хочешь прожить вечно?
- Наркотики - это яд.
- Яд - это алкоголь. А психоделики - это то, что помогает мне жить.
- Посмотри на себя - это ты называешь жизнью?
- Жирный! Ты как считаешь? Мы живем?
- Живем!
Гребень повернул лицо к Даниилу:
- А ты что называешь жизнью? Так и будешь по ней, как бы, с ума сходить, а? Сколько можно?
Он повертел в руках зажигалку. Она была квадратной, металлической.
- Хватит, Писатель, забудь... Радуйся, как бы, жизни. То, что было, давно прошло. Живи сейчас.
- Как ты?
- Как я. Чем я плохо живу?!
Даниил, не поворачивая головы, на него посмотрел. Опухшие веки, безвольно распущенный рот. В углу рта у Гребня запеклись зеленоватые слюни.
- По-моему, ты сейчас вообще не живешь... Спокойной ночи.
В дальней комнате, где он решил сегодня лечь, было темно и стоял запах неделями не менявшегося постельного белья.
На улице капал нудный дождь. Окна домов не горели, как будто во всем районе не осталось ни единой обитаемой квартиры. В ветвях голых черных деревьев шумел ветер. Где-то далеко еле слышно выла собака.
Он прибавил громкости в радиоприемнике, стянул футболку и стал укладываться. Потянулся, закрыл глаза. От выпитого пива немного кружилась голова, но он не стал обращать внимания.
Скоро он уже спал, и ему снилась она... Полина...
Проснувшись утром, он понял, что ночью у него из глаз опять текли слезы.
За несколько лет до этого. Осень
В обязательном для всех "Учебнике бригадиста" указывалось:
"Квартира члена "Красных бригад" должна быть по-пролетарски скромной. В ней не должно быть ничего лишнего, и вместе с тем она должна быть хорошо обставленной и приличной (шторы, табличка с именем, коврик у входа)...
С хозяевами следует поддерживать хорошие отношения, с соседями быть любезным. После определенного часа не следует включать приемники и проигрыватели.
Следует возвращаться домой до полуночи. Не рекомендуется делать покупки и посещать кафе в собственном районе...
Активист должен быть пунктуальным в отношении квартплаты, прилично одеваться, носить короткую стрижку, быть приветливым, не ввязываться ни в какие ссоры".
Именно такой жизнью жила команданте римской колонны "бригад" Барбара Бальцерани.
В легальной жизни она работала скромной служащей 18-го муниципального округа Рима. В тот момент Барбаре было двадцать семь.
С детства она мечтала стать учительницей, но, приехав из своей глухомани в большой город поступать в педагогическое училище, случайно познакомилась с активистом одной из левых организаций. Левак-обольститель сперва уговорил ее бросить все и уехать с ним в Рим и через некоторое время (Барбара считалась довольно хорошенькой) даже женился на ней.
Впрочем, всего через пару месяцев после свадьбы он ушел от Барбары к ее ближайшей подруге. Вскоре после этого Барбара сближается с "красными бригадами" и начинает вести аскетичную жизнь революционера.
Никто из сослуживцев не мог и заподозрить, что эту милую, немного полноватую молодую женщину разыскивает половина полиции Италии. Взяв на работе отпуск на два дня, она едет в Турин и в упор расстреливает председателя тамошней коллегии адвокатов.
В ее по-пролетарски скромной квартире хранится арсенал, которого хватило бы на небольшую армию, она лично оперирует раненых бригадистов, а из бланков своего учреждения делает замечательные фальшивые документы для террористов...
Когда полтора года тому назад он дописывал эту главу своей книги, то и предположить не мог, что настанет время и такой же жизнью придется жить ему, Даниилу Сорокину.
Это была просто книга, которую он очень хотел написать. А вышло совсем иначе... Через полгода после того, как им домой впервые позвонил Густав, Полина сказала, что перестает его узнавать.
(ты отдаляешься от меня. мы больше не вместе?)
Он и сам понимал, что теряет контроль над ситуацией... что дела принимают не тот оборот, какой он предполагал. Он знал, что она права, но не мог себе в этом признаться, и в то утро они чуть не поругались.
Полина... Его единственная любовь...
Она просыпалась поздно... была б ее воля, валялась бы в постели и до обеда. Розовая, заспанная, она вылезала из-под одеяла, тянулась, стоя голой посреди комнаты, и отправлялась в душ. Он смотрел на все это и каждое утро ловил себя на одной и той же мысли: больше никогда в жизни не будет у него такой женщины.
Он хотел ее постоянно. Как пятнадцатилетний мальчишка. Это было унизительно. Он понимал, что зависит от нее... как джанки от героина... он даже не думал с этим бороться.
Впрочем, она испытывала то же самое. Она любила, когда он ее целовал... она говорила ему "еще! еще!"... она смеялась от восторга... она требовала, чтобы он был быстр... еще быстрее!.. быстрее, чем hard-cor!.. пли-и-ззз!..
После того как он наконец отрывался от нее, она говорила: "Не знаю, какой уж ты там писатель... но любовник... как сказать?.. в общем, неплохой"... Он улыбался и прикуривал им по сигарете, она клала голову ему на грудь, и счастливее его не было никого на свете.
Это было похоже на невысокого пошиба сериал, но ему казалось, что он полюбил ее в первый же вечер. Увидел ее, заговорил с ней, в первый раз коснулся ее кожи - и пиздец.
Был обычный октябрьский вечер. Редактор журнала, для которого Даниил в то время писал, поинтересовался, не желает ли он сходить на вечеринку.
- Что за вечеринка?
Редактор вытащил из ящика стола конверт с приглашением и объяснил, что банк, спонсирующий их журнал, известную радиостанцию и пару ежедневных газет, а также, по слухам, давший денег на избирательную кампанию нынешнего главы города, представляет новую региональную программу.
- Должно быть весело. Сам бы пошел, но... Верстка к концу подходит. Не успеваю.
Даниил взял конверт и вечером, надев чистую рубашку, отправился искать указанную в приглашении резиденцию на Каменном острове.
Настроение испортилось сразу, как он вошел. Захотелось обернуться, найти глазами камеру и понять, что да, все правильно, это кино, а в жизни так не бывает.
На крыльце громадного, похожего на торт здания лиловый негр забрал у него из рук куртку и исчез вместе с ней в глубинах необъятного гардероба.
В холле, куда проводил его безмолвный и торжественный охранник, негромко переговаривалась публика - человек сорок-пятьдесят. Кроме него, все мужчины были в худшем случае во фрачных парах.
Они были галантны и тщательно выбриты. Они пахли вкусными афтешейвами и пили дорогие аперитивы. С ними рядом стояли их женщины в платьях, которые без пары килограммов бриллиантов вроде как неудобно и надевать.
Роскошно убранный зал, наборный паркет, тяжелые шторы... В таком месте хотелось разогнуть согбенную спину, закурить сигару и, может быть, даже обратиться к кому-нибудь "сэр".
(кретин он, этот редактор. мог бы и предупредить.)
Программа вечера вполне соответствовала интерьеру. Сперва перед публикой выступил директор банка. Он вкратце рассказал, как именно вверенное ему учреждение собирается облагодетельствовать наш город. Улыбался он так старательно, будто у него свело сразу все мышцы лица.
Потом гостям предложили шампанское и закуски. И того и другого было столько, что не очень большой африканской стране хватило бы на пару лет безбедной жизни.
Под конец было объявлено, что перед собравшимися выступит камерный оркестрик. В углу зала появилось несколько типов с виолончелями и клавесином.
Самый главный и самый лысый из типов вышел на край невысокой сцены и объяснил, что его музыканты рады возможности представить свое творчество на суд столь изысканной публики. Лысому поаплодировали.
Он добавил, что традиции дворцового музицирования возрождаются именно благодаря тем, кто собрался сегодня в этом зале. Ему еще раз поаплодировали. Немного пожиже.
Он не успокоился и рассказал, что сегодняшнюю программу его музыканты разучивали почти полгода. Специально, чтобы порадовать сегодняшних приглашенных. На этот раз аплодисменты звучали так, будто у зрителей болели ладони.
Лысый наконец слез со сцены, и типы в концертных фраках затренькали-запиликали что-то, на вульгарный вкус Даниила, невыносимо занудное. Впрочем, присутствующим нравилось. Они отставили недопитые фужеры и потянулись поближе к сцене.
"Пижоны", - зло подумал он и вышел на небольшой, не больше футбольного поля, балкон.
Там он увидел Полину.
В зале скрипели на виолончелях музыканты и дородные мужчины вели неспешные, преисполненные глубинного смысла разговоры, а на балконе рядом с ним стояла девушка, лучше которой он никогда в жизни не встречал.
Некоторое время они молчали и просто курили. Скосив глаза в ее сторону, Даниил начал издалека:
- Как вам вечеринка?
- Тоска смертная.
- Да? Я думал, таким девушкам, как вы, должно нравиться.
- А какая я девушка?
Голос у нее оказался спокойный, уверенный... с этакой волнующей сексапильной хрипотцой. Она повернулась к нему, выкинула в темноту докуренную сигарету и достала из пачки новую.
- Я имел в виду...
- Да ладно, я пошутила. Вы работаете на городское правительство?
- Нет. Я журналист.
- Как интересно! И для кого вы пишете?
Шея у нее была длинная, зовущая к поцелуям и прочим легкомысленностям. Красивая, в общем, шея.
- Я - то, что называется freelance. Вольное копье. Пишу для тех, кто больше платит.
- О чем?
- О жутких преступлениях, громких скандалах, кровожадных злодеях и бесстрашных героях, которые им противостоят. Обо всем, за что сегодня платит читающая публика.
- Наверное, у вас очень интересная жизнь.
- На самом деле нет. На самом деле моя работа - это нудное, рутинное занятие. Без малейшего намека на романтику.
По опыту он знал: после этой фразы девушки окончательно убеждались, что перед ними - профессионал журналистского расследования. Из тех, кто ради пары абзацев в материале способен ночь напролет лежать под дождем на скользкой крыше, сжимая в немеющих руках микрофон направленного действия.
- А где работаете вы?
- Я работаю с Юрием Анатольевичем.
- Юрием... Как вы сказали? Кто это - Юрий Анатольевич?
Она еще раз засмеялась. Он еще раз поразился, какая роскошная у нее шея.
- Юрий Анатольевич - это глава банка, который устраивает сегодняшнюю party.
- Ax вот оно что!
Они помолчали.
- Может, шампанского выпьем? - решился наконец Даниил, а она усмехнулась, взяла его под руку и сказала: "Давно бы так".
В тот вечер он был в ударе. Он обрушил на нее все накопленные за долгие годы журналистские байки... играючи называл по именам знаменитостей... с которыми, разумеется, на дружеской ноге... он намекнул, что работа у него опасная и редко обходится без риска для жизни.
Откуда что бралось? Уже через полчаса он шептал, касаясь губами ее золотых волос, а когда вечеринка была закончена и он, получив в гардеробе свою куртку, лишь с третьего раза попал в рукав, остановить его не могло ничто на свете.
Она доверчиво протянула ему руку, и они полезли сквозь какие-то кусты, ветки царапали ему лицо, и один раз он, поскользнувшись, даже упал, а потом ее ноги белели на фоне черной травы, а когда кто-то, матерясь и чертыхаясь, прошел совсем неподалеку за кустами, они замерли, кожей прижавшись друг к другу, и перед глазами все плыло, но ему было плевать, и она, смеясь, делала с ним все, что хотела, а где-то совсем неподалеку в темноте шумела крохотная речка... потом она на своей машине подбросила его до дому.
Утром он лежал в кровати, тер ноющие виски и прикидывал, следует ли в таком состоянии садиться за компьютер.
(интересно, давал я ей вчера свой телефон? и если давал, то запомнила ли она его? или, наоборот, это она давала мне свой телефон, а я, дурак, спьяну забыл?)
Это был не лучший момент для рефлексий. Московский глянцевый журнал, из тех, работать с которыми мечтала половина журналистов города, заказал ему материал. Сдавать материал следовало очень быстро. Лучше всего сегодня.
Денег москвичи платили столько, что... в общем, если бы я вам сказал, вы бы не поверили. Он понимал: следует встать, по-быстрому привести себя в порядок и садиться писать.
(нет, если бы она дала мне свой телефон, я бы не забыл... скорее, я бы забыл собственную фамилию.)
Первым ощущением наступавшего утра было довольство собой... чувство полноты бытия. Он включил радио, натянул джинсы, закурил и усмехнулся. А чё?
Ближе к обеду он вылез из дому, доковылял до ближайшего кафе
(или все-таки она дала мне чертов телефон?)
и заказал острое, горячее мясо. В кафе играло радио "Русский шансон". Даниил терпеть его не мог.
К мясу он заказал кружку пива... единственную кружку пива... потом еще одну-единственную кружку
(А ВДРУГ ОНА ЗАМУЖЕМ?!)...
вернее, не совсем одну.
Спустя трое суток он, так и не написав для московского журнала ни строчки, сидел в том же кафе, слушал тот же "Шансон", пил водку и думал о ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18