Так что он готовый первый секретарь. Горбачев молодой работник, окончил московский университет, активный человек. Два года работает вторым секретарем.
Ефремов добавил, что Горбачева, по его сведениям, выдвигал на партийную работу Федор Давыдович Кулаков:
— Можно узнать его мнение и о Горбачеве, и о Босенко. Наверное, скажет свое слово и Юрий Владимирович Андропов. Он родился на станции Нагутская Ставропольского края. Он хорошо знает своего земляка Горбачева и может дать ему свою оценку.
Брежнев сказал, что они обдумают этот вопрос в ЦК.
И вот теперь Нордману позвонил Цвигун:
— Приезжай на пару дней в Москву.
— Так я же совсем недавно был, Семен Кузьмич. У меня и вопросов никаких нет.
— Ну, я же не каждый день приглашаю. Приезжай.
Цвигун доверительно сказал Нордману: в крае предстоят перемены. Понадобится новый первый секретарь. Кого будем назначать? Нордман назвал двоих — Николая Васильевича Босенко, председателя крайисполкома, и Горбачева:
— Он моложе Босенко на тринадцать лет, юрист, перспективный.
Цвигун возразил:
— Он ведь первым секретарем крайкома ВЛКСМ работал в одно время с Шелепиным и Семичастным. Одна ведь банда шелепинская, комсомольская.
Нордман сразу возразил:
— Семен Кузьмич, не входит Горбачев в эту команду.
— Откуда ты это знаешь, ведь недавно там работаешь?
И тогда Нордман рассказал, как предлагал Горбачева взять в кадры КГБ и как Семичастный сходу отверг его кандидатуру. А сказал бы что-нибудь другое, не видать Михаилу Сергеевичу повышения, не сложилась бы у него карьера.
Для Горбачева это была последняя и решающая проверка. В январе семидесятого года он занял высшую ступеньку в руководстве краем…
Но в определенном смысле началом своей карьеры Горбачев действительно был обязан Шелепину и Семичастному. В пятьдесят пятом году, после очередного пленума, руководители комсомола Шелепин и Семичастный обратились к местным секретарям с просьбой. Учебные заведения страны выпустили слишком много юристов, философов и историков. Трудоустроить их по специальности невозможно, возьмите их на работу в комсомол.
— Только я вернулся в Ставрополь, — вспоминал тогдашний первый секретарь крайкома комсомола Виктор Мироненко, — мне звонит Горбачев.
После московского университета Михаила Сергеевича, молодого юриста, распределили в родные края, в ставропольскую прокуратуру. Но в правоохранительных органах шло послесталинское сокращение штатов. Горбачев оказался без работы.
— Я позвонил краевому прокурору, — рассказывал Мироненко. — Он говорит: есть место следователя, он не хочет. А у меня в крайкоме была вакансия — нужен был заместитель заведующего отделом пропаганды. Ну, я и взял Горбачева.
Горбачев долгое время поминал добром земляка, который открыл перед ним дорогу в политику. Потом отношения прервались. Виктор Мироненко попал под подозрение как человек, близкий к Шелепину и Семичастному. Бывших «комсомольцев» Брежнев считал опасными для себя. За ними следил КГБ.
Задача состояла в том, чтобы не допустить их возвращения на высокие посты.
Когда в семьдесят восьмом году после смерти члена политбюро Федора Давыдовича Кулакова Горбачева решили сделать секретарем ЦК по сельскому хозяйству, в последний момент его назначение опять едва не сорвалось. И все из-за того, что Виктор Мироненко позвонил опальному Семичастному в Киев и разговор зашел о Михаиле Сергеевиче.
Семичастный спросил Мироненко:
— Слушай, я не помню, Горбачев у нас когда работал?
— Так это вы подписывали решение о его назначении первым секретарем крайкома, — напомнил Мироненко.
Владимира Ефимовича как раз интересовали последние московские новости:
— Знаешь, чего тебя спрашиваю? Говорят, вместо Кулакова то ли Горбачев будет, то ли наш Моргун.
Все разговоры Семичастного записывали. Фамилии, которые он называл, фиксировались. А именно в эти дни оформлялись все документы, необходимые для избрания Горбачева секретарем ЦК КПСС по сельскому хозяйству, с чего и началось его восхождение к вершинам власти.
— Говорят, что Горбачева тут же вызвал Андропов, рассказывал Мироненко, — предупредил — будь осторожен, видишь, кто тебя поддерживает. Горбачева спасло особое отношение к нему Суслова и Андропова.
ОТПРАВЛЕН НА ПЕРЕВОСПИТАНИЕ
Отправлять Шелепина на пенсию было рано. В мае семьдесят пятого года его освободили от поста руководителя ВЦСПС и подыскали ему унизительно маленькую должность заместителя председателя комитета по профессионально-техническому образованию, который ведал в основном производственно-техническими училищами (ПТУ) для молодежи.
Это, конечно, было издевательством. Когда Суслов пригласил Александра Николаевича и сказал, что ему предлагается такая должность, Шелепин ответил:
— Я же молотка никогда в руках не держал, не говоря уж о чем-то более серьезном. Как я буду учить будущий рабочий класс?
При Сталине, пятнадцатого мая сорок шестого года, было образовано министерство трудовых резервов — на базе Главного управления трудовых резервов при Совете министров СССР и Комитета по учету и распределению рабочей силы. Министром стал Василий Прохорович Пронин, который в военные годы был председателем Моссовета.
После смерти Сталина, в ходе большой реорганизации правительства, министерство сократили.
При Хрущеве, двадцать седьмого июля пятьдесят девятого года, образовали Государственный комитет Совета министров СССР по профессионально-техническому образованию. Через четыре года, двадцать первого января шестьдесят третьего года, его упразднили, вернее переподчинили Госплану.
При Брежневе, шестнадцатого октября шестьдесят пятого года, комитет восстановили как самостоятельное ведомство.
В госкомитете по профтехобразованию работал еще один выходец из комсомола — Вадим Аркадьевич Саюшев. Он был значительно моложе Шелепина. Когда Александр Николаевич руководил комсомолом, Саюшев был еще секретарем Ленинградского обкома ВЛКСМ. С октября шестьдесят первого по декабрь шестьдесят четвертого, когда Шелепин уже ушел, Саюшев был вторым секретарем ЦК ВЛКСМ.
Из комсомола Вадима Саюшева и назначили заместителем председателя Госкомитетя по профтехобразованию. Через три года сделали первым замом.
Саюшев рассказывал мне, что, когда Шелепина перевели в комитет, Суслов вызвал председателя — Александра Александровича Булгакова и прямым текстом объяснил:
— Вокруг Шелепина должен быть вакуум, поручить ему надо что-то малозначимое и позаботиться о том, чтобы у него не было никаких внешних связей.
Харьковчанин Александр Александрович Булгаков начинал трудовую жизнь стеклографистом в местном комитете Южного машиностроительного треста. Отслужив в армии, он поступил на вечернее отделение Харьковского электротехнического института. После начала войны его перевели на автобронетанковую ремонтную базу, в сорок втором он стал парторгом бронетанкового ремонтного завода. Поле войны Булгакова сделали вторым секретарем харьковского горкома, потом председателем харьковского горисполкома, в январе пятьдесят четвертого утвердили вторым секретарем харьковского обкома. В пятьдесят девятом году его перевели в Москву секретарем ВЦСПС. Летом шестьдесят четвертого он возглавил госкомитет по профессионально-техническому образованию.
Булгаков, вернувшись от Суслова, собрал заместителей, пересказал им весь разговор. Он был горд поручением Михаила Андреевича — ему доверили перевоспитание оторвавшегося от народа бывшего члена политбюро…
Шелепину поручили заниматься учебниками. Более всего его поражала и возмущала необязательность чиновников, с которыми он теперь имел дело. Он, находясь на высоких должностях, привык, что его поручения немедленно исполняются. А тут вступила в дело бюрократическая необязательность, да и чиновная опасливость: зачем, сломя голову, исполнять поручение Шелепина, если даже соприкасаться с ним опасно?
В июле восемьдесят третьего Александра Булгакова отправили на пенсию. Вскоре ушел из комитета и Вадим Саюшев — генеральным директором ВДНХ СССР.
Шелепин рассчитывал, что его сделают председателем комитета и это станет шагом к возвращению в большим делам. Брежнев к тому времени уже умер, так что старое больше не имело значения. Но опала с Шелепина вовсе не была снята. Новым председателем комитета посадили первого заместителя Капитонова в отделе организационно-партийной работы ЦК Николая Александровича Петровичева.
Петровичев был ровесником Шелепина. Перед войной его призвали в армию, он сразу оказался на политработе, всю войну провел далеко от фронта — инструктором, затем начальником Дома Красной армии в Московском и Южно-Уральском военном округах.
В сорок шестом году он демобилизовался и пошел заместителем директора ремесленного училища по культурно-воспитательной работе в Тушино. На следующий год его взяли инструктром в Тушинский горком партии. Из горкома — в обком, из обкома в ЦК, и Капитонов сделал его своим первым замом. Но в какой-то момент Петровичев разонравился Андропову, ставшему генеральным секретарем, и получил назначение в заштатный комитет по профтехобразованию.
Но еще в отделе Петровичев успешно очищал кадры от шелепинских людей. В частности убрал с партийной работы Валерия Харазова.
— Шелепин мне в карьере не помогал, и я к нему не обращался, — рассказывал мне Харазов. — Когда меня отправляли в Казахстан, он ни слова не сказал: зачем вы его посылаете? И в Литву меня Капитонов послал, он меня знал по Москве. Всех комсомольцев разогнали. Я последний остался при должности. Потом только выяснил, что республиканский КГБ фиксировал, кто из Москвы ко мне приезжает, с кем я встречаюсь.
К шестидесятилетию Харазова наградили всего лишь орденом «Знак почета», по рангу ему полагалась более высокая награда. Приятели звонили:
— Ты что натворил?
Харазова вызвали в Москву. Перед отъездом первый секретарь ЦК компартии Литвы Пятрас Пятрович Гришкявичюс сказал ему:
— Валерий Иннокентьевич, имейте в виду: я о вас никогда и никому ничего плохого не говорил.
В Москве Петровичев заявил Харазову:
— Тебе надо уходить, потому что тобой Гришкявичюс не доволен.
Харазов ответил:
— Неправда. Гришкявичюс сам мне сказал…
Тогда Петровичев высказался откровенно:
— Рви с Шелепиным! Или придется уходить с партийной работы.
— Нет, — твердо ответил Харазов. — Я связан с ним с детства, а вы хотите, чтобы я отказался от такой дружбы?
— Тогда будет хуже, — пригрозил Петровичев.
— Пусть будет хуже, но дружбу с Шелепиным я не порву…
Партийная карьера Харазова закончилась, ему предложили должность первого заместителя председателя республиканского комитета народного контроля, сказали:
— Материально не пострадаете.
Валерий Иннокентьевич еще оставался кандидатом в члены ЦК, ходил на пленумы. В Свердловском зале Кремля очень тесно, все друг друга видят. По залу уверенной походкой прошел зять Брежнева первый заместитель министра внутренних дел Юрий Михайлович Чурбанов.
— Все вокруг угодливо привстают, он снисходительно здоровается, — вспоминал Харазов. — Мимо меня прошел, вдруг повернулся: что это он сдесь делает? То есть он хорошо знал, что я отстранен и почему отстранен…
Когда тот же Петровичев, снимавший людей с работы за дружбу с Шелепиным, оказался у него начальником, Александр Николаевич не выдержал и подал заявление о пенсии.
Не жалел ли потом Шелепин, что поссорился с Брежневым, не говорил ли: «Эх, не надо было мне так?..»
Николай Егорычев:
— Если бы у него в характере такое было, он бы, наверное, изменил свое поведение раньше. Думаю, он был просто честным человеком, иначе себя вести не мог…
Поразительно то, что у Шелепина осталось так много верных ему друзей. Что же такое было в Шелепине, что все его друзья буквально влюблены в него были?
Николай Егорычев:
— Мы все чувствовали, что имеем дело с умным, толковым, порядочным, добрым человеком, который искренне служит своей стране. Он был до щепетильности честным человеком. Ни дачи, ни машины, ничего у него не было…
Может быть, все дело в том, что, находясь на высоком посту, он многое мог сделать для друзей? Хорошо, наверное, иметь друга — члена политбюро?
Валерий Харазов:
— Мы дружили с пятого класса и до гробовой доски. Но никогда на нашу дружбу не влияло его высокое положение. Я занимал куда более скромные посты, но он никогда не способствовал моему продвижению. Я никогда не звонил ему на работу, только домой в воскресенье, в будние дни вечерами. И никогда у меня не возникало желания попросить его помочь. С самого начала у нас была определенная моральная основа. Друга не надо выдвигать, пусть он сам будет выдвигаем людьми, если они увидят качества, достойные выдвижения…
Шелепин на людях держался сдержанно, и мало кто знал, какой он на самом деле. Многие говорили, что он был замкнутый, осторожный, себе на уме, лишенный романтизма. В Переделкино был дом отдыха ЦК комсомола. Там в субботу и воскресенье собирались руководители комсомола, выпивали, забавлялись, играли во что-то. Шелепин держался в стороне.
— Да он в домашней обстановке был очень веселый, обожал розыгрыши! — вспоминал Харазов. — Я как-то заболел, а Шелепин зовет в гости. Я объясняю: «Не могу встать». Через час звонок, человек в халате: «У вас инфекционный больной? Мы должны его забрать». Я в ужасе привстал. Смотрю: в белом халате — Семичастный, а Шурка стоит на лестнице и хохочет. Такой же шутник был Грант Григорян. Когда мы собирались, было очень весело. И никогда не обсуждали политические вопросы…
Воронежский краевед Владимир Елецких прислал мне запись беседы с Зинаидой Ивановной Иванковой, которая вышла замуж за Георгия Шелепина, брата Александра Николаевича. Они познакомились на танцах в парке Первомайский. Она вспоминала, что Александр Шелепин не забывал ни родного города, ни своих близких:
— Помню, как он приехал, когда город только-только освободили от немцев. Приезжал он по делам, но и к нам зашел. Город лежал в руинах, мы жили в подвале. После войны приехал, когда родители уже строили дом. А потом уже часто бывал — и один, и со старшей дочерью. И к себе приглашал. Почти каждый год мы приезжали к нему на дачу. Народу много собиралось. Как одной семьей сядем — огромный стол.
Его племянница, Людмила Георгиевна, школьная учительница, тоже сохранила лучшие воспоминания о дяде:
— Дядина дача располагалась в Серебряном Бору. В свободный час Александр Николаевич любил проводить время с детворой. Но очень сердился на неправду и проводил душеспасительные беседы на моральные темы. Я помню встречи Нового года. Его дочь Люда наряжалась Дедом Морозом и раздавала подарки из мешка. Рядом стоял Александр Николаевич и улыбался. Получали подарки все — и родня, и обслуга. Подарки подбирались обдуманно, недовольных не было. А потом все усаживались за праздничный стол у красивой елки.
Единственной проблемой были телохранители, следовавшие за ним буквально по пятам. Видно было, что они его раздражали. Однажды он нас провожал, и на перроне поскользнулся. К нему, сметая всех, подлетел охранник, чтобы поддержать. И дядя страшно смутился. Он часто приезжал в Воронеж со своей старшей дочерью. Он очень любил родителей. Всегда привозил подарки. И опять-таки телохранители ему мешали. Да и воронежские начальники тоже не позволяли нормально отдохнуть…
Власть портит. Но друзья уверены, что Александр Шелепин — исключение.
Валерий Харазов:
— Его власть не испортила. Я так смело говорю, потому что я его всю жизнь знал. И проговорили мы за жизнь столько, сколько ни с кем не говорили. Он был скромным человеком.
Шелепин тяжело переживал случившееся. По мнению Николая Егорычева, ему не хватало фронтовой закалки. Кто через ад войны прошел, тому и на гражданке легче было.
Николай Егорычев:
— Пережить такое не просто. Мне или Месяцеву было легче, мы прошли фронт. Я ходил в атаку, схватывался врукопашную, мерз в окопах, у меня два ранения… Ну, освободили меня и что? Есть образование, есть работа — будем работать. Александр Николаевич отнесся к этому очень болезненно…
«Он несколько подрастерялся и сник, — писал в своих воспоминаниях Семичастный. — Перестал общаться. Бывшие комсомольцы и бывшие наши сослуживцы, видя его подавленность, стали больше обращаться ко мне как к более признанному лидеру. Он это чувствовал и, видимо, переживал.
Но я продолжал считать его лидером».
В апреле восемьдесят четвертого его отправили на пенсию. Пенсию дали небольшую.
Александр Николаевич написал письмо новому генеральному секретарю ЦК КПСС Черненко. Константин Устинович только что вернул партбилет Молотову, исключенному из партии при Хрущеве, был собой очень доволен и на политбюро сказал, что и другие бывшие руководители страны обращаются с различными письмами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Ефремов добавил, что Горбачева, по его сведениям, выдвигал на партийную работу Федор Давыдович Кулаков:
— Можно узнать его мнение и о Горбачеве, и о Босенко. Наверное, скажет свое слово и Юрий Владимирович Андропов. Он родился на станции Нагутская Ставропольского края. Он хорошо знает своего земляка Горбачева и может дать ему свою оценку.
Брежнев сказал, что они обдумают этот вопрос в ЦК.
И вот теперь Нордману позвонил Цвигун:
— Приезжай на пару дней в Москву.
— Так я же совсем недавно был, Семен Кузьмич. У меня и вопросов никаких нет.
— Ну, я же не каждый день приглашаю. Приезжай.
Цвигун доверительно сказал Нордману: в крае предстоят перемены. Понадобится новый первый секретарь. Кого будем назначать? Нордман назвал двоих — Николая Васильевича Босенко, председателя крайисполкома, и Горбачева:
— Он моложе Босенко на тринадцать лет, юрист, перспективный.
Цвигун возразил:
— Он ведь первым секретарем крайкома ВЛКСМ работал в одно время с Шелепиным и Семичастным. Одна ведь банда шелепинская, комсомольская.
Нордман сразу возразил:
— Семен Кузьмич, не входит Горбачев в эту команду.
— Откуда ты это знаешь, ведь недавно там работаешь?
И тогда Нордман рассказал, как предлагал Горбачева взять в кадры КГБ и как Семичастный сходу отверг его кандидатуру. А сказал бы что-нибудь другое, не видать Михаилу Сергеевичу повышения, не сложилась бы у него карьера.
Для Горбачева это была последняя и решающая проверка. В январе семидесятого года он занял высшую ступеньку в руководстве краем…
Но в определенном смысле началом своей карьеры Горбачев действительно был обязан Шелепину и Семичастному. В пятьдесят пятом году, после очередного пленума, руководители комсомола Шелепин и Семичастный обратились к местным секретарям с просьбой. Учебные заведения страны выпустили слишком много юристов, философов и историков. Трудоустроить их по специальности невозможно, возьмите их на работу в комсомол.
— Только я вернулся в Ставрополь, — вспоминал тогдашний первый секретарь крайкома комсомола Виктор Мироненко, — мне звонит Горбачев.
После московского университета Михаила Сергеевича, молодого юриста, распределили в родные края, в ставропольскую прокуратуру. Но в правоохранительных органах шло послесталинское сокращение штатов. Горбачев оказался без работы.
— Я позвонил краевому прокурору, — рассказывал Мироненко. — Он говорит: есть место следователя, он не хочет. А у меня в крайкоме была вакансия — нужен был заместитель заведующего отделом пропаганды. Ну, я и взял Горбачева.
Горбачев долгое время поминал добром земляка, который открыл перед ним дорогу в политику. Потом отношения прервались. Виктор Мироненко попал под подозрение как человек, близкий к Шелепину и Семичастному. Бывших «комсомольцев» Брежнев считал опасными для себя. За ними следил КГБ.
Задача состояла в том, чтобы не допустить их возвращения на высокие посты.
Когда в семьдесят восьмом году после смерти члена политбюро Федора Давыдовича Кулакова Горбачева решили сделать секретарем ЦК по сельскому хозяйству, в последний момент его назначение опять едва не сорвалось. И все из-за того, что Виктор Мироненко позвонил опальному Семичастному в Киев и разговор зашел о Михаиле Сергеевиче.
Семичастный спросил Мироненко:
— Слушай, я не помню, Горбачев у нас когда работал?
— Так это вы подписывали решение о его назначении первым секретарем крайкома, — напомнил Мироненко.
Владимира Ефимовича как раз интересовали последние московские новости:
— Знаешь, чего тебя спрашиваю? Говорят, вместо Кулакова то ли Горбачев будет, то ли наш Моргун.
Все разговоры Семичастного записывали. Фамилии, которые он называл, фиксировались. А именно в эти дни оформлялись все документы, необходимые для избрания Горбачева секретарем ЦК КПСС по сельскому хозяйству, с чего и началось его восхождение к вершинам власти.
— Говорят, что Горбачева тут же вызвал Андропов, рассказывал Мироненко, — предупредил — будь осторожен, видишь, кто тебя поддерживает. Горбачева спасло особое отношение к нему Суслова и Андропова.
ОТПРАВЛЕН НА ПЕРЕВОСПИТАНИЕ
Отправлять Шелепина на пенсию было рано. В мае семьдесят пятого года его освободили от поста руководителя ВЦСПС и подыскали ему унизительно маленькую должность заместителя председателя комитета по профессионально-техническому образованию, который ведал в основном производственно-техническими училищами (ПТУ) для молодежи.
Это, конечно, было издевательством. Когда Суслов пригласил Александра Николаевича и сказал, что ему предлагается такая должность, Шелепин ответил:
— Я же молотка никогда в руках не держал, не говоря уж о чем-то более серьезном. Как я буду учить будущий рабочий класс?
При Сталине, пятнадцатого мая сорок шестого года, было образовано министерство трудовых резервов — на базе Главного управления трудовых резервов при Совете министров СССР и Комитета по учету и распределению рабочей силы. Министром стал Василий Прохорович Пронин, который в военные годы был председателем Моссовета.
После смерти Сталина, в ходе большой реорганизации правительства, министерство сократили.
При Хрущеве, двадцать седьмого июля пятьдесят девятого года, образовали Государственный комитет Совета министров СССР по профессионально-техническому образованию. Через четыре года, двадцать первого января шестьдесят третьего года, его упразднили, вернее переподчинили Госплану.
При Брежневе, шестнадцатого октября шестьдесят пятого года, комитет восстановили как самостоятельное ведомство.
В госкомитете по профтехобразованию работал еще один выходец из комсомола — Вадим Аркадьевич Саюшев. Он был значительно моложе Шелепина. Когда Александр Николаевич руководил комсомолом, Саюшев был еще секретарем Ленинградского обкома ВЛКСМ. С октября шестьдесят первого по декабрь шестьдесят четвертого, когда Шелепин уже ушел, Саюшев был вторым секретарем ЦК ВЛКСМ.
Из комсомола Вадима Саюшева и назначили заместителем председателя Госкомитетя по профтехобразованию. Через три года сделали первым замом.
Саюшев рассказывал мне, что, когда Шелепина перевели в комитет, Суслов вызвал председателя — Александра Александровича Булгакова и прямым текстом объяснил:
— Вокруг Шелепина должен быть вакуум, поручить ему надо что-то малозначимое и позаботиться о том, чтобы у него не было никаких внешних связей.
Харьковчанин Александр Александрович Булгаков начинал трудовую жизнь стеклографистом в местном комитете Южного машиностроительного треста. Отслужив в армии, он поступил на вечернее отделение Харьковского электротехнического института. После начала войны его перевели на автобронетанковую ремонтную базу, в сорок втором он стал парторгом бронетанкового ремонтного завода. Поле войны Булгакова сделали вторым секретарем харьковского горкома, потом председателем харьковского горисполкома, в январе пятьдесят четвертого утвердили вторым секретарем харьковского обкома. В пятьдесят девятом году его перевели в Москву секретарем ВЦСПС. Летом шестьдесят четвертого он возглавил госкомитет по профессионально-техническому образованию.
Булгаков, вернувшись от Суслова, собрал заместителей, пересказал им весь разговор. Он был горд поручением Михаила Андреевича — ему доверили перевоспитание оторвавшегося от народа бывшего члена политбюро…
Шелепину поручили заниматься учебниками. Более всего его поражала и возмущала необязательность чиновников, с которыми он теперь имел дело. Он, находясь на высоких должностях, привык, что его поручения немедленно исполняются. А тут вступила в дело бюрократическая необязательность, да и чиновная опасливость: зачем, сломя голову, исполнять поручение Шелепина, если даже соприкасаться с ним опасно?
В июле восемьдесят третьего Александра Булгакова отправили на пенсию. Вскоре ушел из комитета и Вадим Саюшев — генеральным директором ВДНХ СССР.
Шелепин рассчитывал, что его сделают председателем комитета и это станет шагом к возвращению в большим делам. Брежнев к тому времени уже умер, так что старое больше не имело значения. Но опала с Шелепина вовсе не была снята. Новым председателем комитета посадили первого заместителя Капитонова в отделе организационно-партийной работы ЦК Николая Александровича Петровичева.
Петровичев был ровесником Шелепина. Перед войной его призвали в армию, он сразу оказался на политработе, всю войну провел далеко от фронта — инструктором, затем начальником Дома Красной армии в Московском и Южно-Уральском военном округах.
В сорок шестом году он демобилизовался и пошел заместителем директора ремесленного училища по культурно-воспитательной работе в Тушино. На следующий год его взяли инструктром в Тушинский горком партии. Из горкома — в обком, из обкома в ЦК, и Капитонов сделал его своим первым замом. Но в какой-то момент Петровичев разонравился Андропову, ставшему генеральным секретарем, и получил назначение в заштатный комитет по профтехобразованию.
Но еще в отделе Петровичев успешно очищал кадры от шелепинских людей. В частности убрал с партийной работы Валерия Харазова.
— Шелепин мне в карьере не помогал, и я к нему не обращался, — рассказывал мне Харазов. — Когда меня отправляли в Казахстан, он ни слова не сказал: зачем вы его посылаете? И в Литву меня Капитонов послал, он меня знал по Москве. Всех комсомольцев разогнали. Я последний остался при должности. Потом только выяснил, что республиканский КГБ фиксировал, кто из Москвы ко мне приезжает, с кем я встречаюсь.
К шестидесятилетию Харазова наградили всего лишь орденом «Знак почета», по рангу ему полагалась более высокая награда. Приятели звонили:
— Ты что натворил?
Харазова вызвали в Москву. Перед отъездом первый секретарь ЦК компартии Литвы Пятрас Пятрович Гришкявичюс сказал ему:
— Валерий Иннокентьевич, имейте в виду: я о вас никогда и никому ничего плохого не говорил.
В Москве Петровичев заявил Харазову:
— Тебе надо уходить, потому что тобой Гришкявичюс не доволен.
Харазов ответил:
— Неправда. Гришкявичюс сам мне сказал…
Тогда Петровичев высказался откровенно:
— Рви с Шелепиным! Или придется уходить с партийной работы.
— Нет, — твердо ответил Харазов. — Я связан с ним с детства, а вы хотите, чтобы я отказался от такой дружбы?
— Тогда будет хуже, — пригрозил Петровичев.
— Пусть будет хуже, но дружбу с Шелепиным я не порву…
Партийная карьера Харазова закончилась, ему предложили должность первого заместителя председателя республиканского комитета народного контроля, сказали:
— Материально не пострадаете.
Валерий Иннокентьевич еще оставался кандидатом в члены ЦК, ходил на пленумы. В Свердловском зале Кремля очень тесно, все друг друга видят. По залу уверенной походкой прошел зять Брежнева первый заместитель министра внутренних дел Юрий Михайлович Чурбанов.
— Все вокруг угодливо привстают, он снисходительно здоровается, — вспоминал Харазов. — Мимо меня прошел, вдруг повернулся: что это он сдесь делает? То есть он хорошо знал, что я отстранен и почему отстранен…
Когда тот же Петровичев, снимавший людей с работы за дружбу с Шелепиным, оказался у него начальником, Александр Николаевич не выдержал и подал заявление о пенсии.
Не жалел ли потом Шелепин, что поссорился с Брежневым, не говорил ли: «Эх, не надо было мне так?..»
Николай Егорычев:
— Если бы у него в характере такое было, он бы, наверное, изменил свое поведение раньше. Думаю, он был просто честным человеком, иначе себя вести не мог…
Поразительно то, что у Шелепина осталось так много верных ему друзей. Что же такое было в Шелепине, что все его друзья буквально влюблены в него были?
Николай Егорычев:
— Мы все чувствовали, что имеем дело с умным, толковым, порядочным, добрым человеком, который искренне служит своей стране. Он был до щепетильности честным человеком. Ни дачи, ни машины, ничего у него не было…
Может быть, все дело в том, что, находясь на высоком посту, он многое мог сделать для друзей? Хорошо, наверное, иметь друга — члена политбюро?
Валерий Харазов:
— Мы дружили с пятого класса и до гробовой доски. Но никогда на нашу дружбу не влияло его высокое положение. Я занимал куда более скромные посты, но он никогда не способствовал моему продвижению. Я никогда не звонил ему на работу, только домой в воскресенье, в будние дни вечерами. И никогда у меня не возникало желания попросить его помочь. С самого начала у нас была определенная моральная основа. Друга не надо выдвигать, пусть он сам будет выдвигаем людьми, если они увидят качества, достойные выдвижения…
Шелепин на людях держался сдержанно, и мало кто знал, какой он на самом деле. Многие говорили, что он был замкнутый, осторожный, себе на уме, лишенный романтизма. В Переделкино был дом отдыха ЦК комсомола. Там в субботу и воскресенье собирались руководители комсомола, выпивали, забавлялись, играли во что-то. Шелепин держался в стороне.
— Да он в домашней обстановке был очень веселый, обожал розыгрыши! — вспоминал Харазов. — Я как-то заболел, а Шелепин зовет в гости. Я объясняю: «Не могу встать». Через час звонок, человек в халате: «У вас инфекционный больной? Мы должны его забрать». Я в ужасе привстал. Смотрю: в белом халате — Семичастный, а Шурка стоит на лестнице и хохочет. Такой же шутник был Грант Григорян. Когда мы собирались, было очень весело. И никогда не обсуждали политические вопросы…
Воронежский краевед Владимир Елецких прислал мне запись беседы с Зинаидой Ивановной Иванковой, которая вышла замуж за Георгия Шелепина, брата Александра Николаевича. Они познакомились на танцах в парке Первомайский. Она вспоминала, что Александр Шелепин не забывал ни родного города, ни своих близких:
— Помню, как он приехал, когда город только-только освободили от немцев. Приезжал он по делам, но и к нам зашел. Город лежал в руинах, мы жили в подвале. После войны приехал, когда родители уже строили дом. А потом уже часто бывал — и один, и со старшей дочерью. И к себе приглашал. Почти каждый год мы приезжали к нему на дачу. Народу много собиралось. Как одной семьей сядем — огромный стол.
Его племянница, Людмила Георгиевна, школьная учительница, тоже сохранила лучшие воспоминания о дяде:
— Дядина дача располагалась в Серебряном Бору. В свободный час Александр Николаевич любил проводить время с детворой. Но очень сердился на неправду и проводил душеспасительные беседы на моральные темы. Я помню встречи Нового года. Его дочь Люда наряжалась Дедом Морозом и раздавала подарки из мешка. Рядом стоял Александр Николаевич и улыбался. Получали подарки все — и родня, и обслуга. Подарки подбирались обдуманно, недовольных не было. А потом все усаживались за праздничный стол у красивой елки.
Единственной проблемой были телохранители, следовавшие за ним буквально по пятам. Видно было, что они его раздражали. Однажды он нас провожал, и на перроне поскользнулся. К нему, сметая всех, подлетел охранник, чтобы поддержать. И дядя страшно смутился. Он часто приезжал в Воронеж со своей старшей дочерью. Он очень любил родителей. Всегда привозил подарки. И опять-таки телохранители ему мешали. Да и воронежские начальники тоже не позволяли нормально отдохнуть…
Власть портит. Но друзья уверены, что Александр Шелепин — исключение.
Валерий Харазов:
— Его власть не испортила. Я так смело говорю, потому что я его всю жизнь знал. И проговорили мы за жизнь столько, сколько ни с кем не говорили. Он был скромным человеком.
Шелепин тяжело переживал случившееся. По мнению Николая Егорычева, ему не хватало фронтовой закалки. Кто через ад войны прошел, тому и на гражданке легче было.
Николай Егорычев:
— Пережить такое не просто. Мне или Месяцеву было легче, мы прошли фронт. Я ходил в атаку, схватывался врукопашную, мерз в окопах, у меня два ранения… Ну, освободили меня и что? Есть образование, есть работа — будем работать. Александр Николаевич отнесся к этому очень болезненно…
«Он несколько подрастерялся и сник, — писал в своих воспоминаниях Семичастный. — Перестал общаться. Бывшие комсомольцы и бывшие наши сослуживцы, видя его подавленность, стали больше обращаться ко мне как к более признанному лидеру. Он это чувствовал и, видимо, переживал.
Но я продолжал считать его лидером».
В апреле восемьдесят четвертого его отправили на пенсию. Пенсию дали небольшую.
Александр Николаевич написал письмо новому генеральному секретарю ЦК КПСС Черненко. Константин Устинович только что вернул партбилет Молотову, исключенному из партии при Хрущеве, был собой очень доволен и на политбюро сказал, что и другие бывшие руководители страны обращаются с различными письмами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45