Николай Семенович Патоличев, тогда секретарь ЦК, вспоминает, как после долгой беседы в кабинете Сталина все встали и пошли к выходу. Вождь вдруг сказал:
— Патоличев, задержитесь.
Все ушли. Николай Семенович стоит у двери, ждет, что скажет вождь. А тот что-то на столе перебирает. Время идет. Патоличев думает: не забыл ли вождь о нем? Наконец Сталин оторвался от письменного стола, сделал несколько шагов и спросил:
— Скажите, Александров сам пишет?
Патоличев твердо ответил:
— Александров пишет сам.
Сталин внимательно посмотрел на Патоличева, помолчал:
— Ладно, можете идти.
Вообще-то творческая манера Александрова, которого в сорок шестом сделали академиком, была известна в Москве. Рассказывали, как он вызывал к себе талантливого молодого ученого и говорил ему примерно следующее:
— Тут звонили из госбезопасности, справлялись о вас. Плохи ваши дела. Единственное для вас спасение — срочно написать такую-то книгу.
Тот в панике пишет, Александров запугивает его вновь и вновь и, в конце концов, получает рукопись, на которой смело ставит свое имя и отдает в издательство…
Учебник Александрова был компилятивный, он создавался с помощью ножниц и клея. Но раскритиковали его, разумеется, не по этой причине, а потому что так решило начальство. Александрова отстранили от руководства управлением пропаганды и из аппарата ЦК отправили руководить Институтом философии Академии наук.
После смерти Сталина над Александровым смилостивились и сделали его министром культуры. Но весной пятьдесят пятого совершенно случайно в подмосковной Валентиновке открылось «гнездо разврата», где весело развлекался с женщинами легкого поведения главный идеолог и партийный философ страны Георгий Федорович Александров, а с ним еще несколько высокопоставленных чиновников от культуры.
Писатель Корней Иванович Чуковский записал в дневнике:
«Подумаешь, какая новость! Я этого Александрова наблюдал в санатории в Узком. Каждый вечер он был пьян, пробирался в номер к NN и (как говорила прислуга) выходил оттуда на заре. Но разве в этом дело. Дело в том, что он бездарен, невежественен, хамоват, вульгарно-мелочен. Нужно было только поглядеть на него пять минут, чтобы увидеть, что это чинуша-карьерист, не имеющий никакого отношения к культуре. И его делают министром культуры!..
В городе ходит много анекдотов об Александрове. Говорят, что ему позвонили 8 марта и поздравили с женским днем.
— Почему вы поздравляете меня?
— Потому что вы главная наша проститутка».
Знаменитой балерине Майе Плисецкой министр культуры Александров показался «невзрачным и тусклым человечком — вылитый Кот в сапогах». Она с некоторым удивлением всматривалась в министра, который «проводил темные московские ночи в сексуальных оргиях с молоденькими, аппетитными советскими киноактрисами. Разве откажешь любимому министру?
По счастью, низкорослому, лысоватому философу любы были дородные женские телеса. Тощие, костлявые балеринские фигуры никаких вожделенных чувств у министра не вызывали. Большой балет остался в первозданной невинности».
Тогда уж Александрова вовсе выслали из Москвы и отправили работать в Минск, где он умер в пятьдесят три года…
Так что атмосфера свободомыслия в ИФЛИ компенсировалась такими профессиональными циниками, как секретарь институтского парткома Александров. Да и не один он такой был.
На филологическом факультете кафедрой заведовал Александр Михайлович Еголин, будущий член-корреспондент Академии наук. Его ушел в аппарат ЦК вслед за Александровым — руководить отделом художественной литературы. После войны он стал заместителем начальника управления пропаганды и агитации ЦК. С Александровым его роднило не только преподавание в ИФЛИ, но и неумеренная страсть к молоденьким девицам и к зарабатыванию денег с использованием служебного положения.
«Еголин заработал несколько десятков тысяч рублей, вспоминал еще один ифлиец Григорий Померанц, — и в конце концов погорел, оказавшись акционером подпольного публичного дома. При другом режиме он был бы банщиком или половым в трактире и прожил умеренно честную жизнь (разве что попался б на мелком воровстве».
Шелепина поселили на Стромынке, где находилось большое общежитие для студентов разных вузов. Здесь Александр Николаевич познакомился с будущей женой, Верой Борисовной. Она училась в педагогическом институте, а их комнаты в общежитии оказались совсем рядом. Свадьбу устроили в комнате у жениха.
В конце ноября тридцать девятого Сталин начал войну с Финляндией. К финской кампании в стране отнеслись без особого энтузиазма: не очень понимали, из-за чего воюем. Шелепин добровольцем ушел в армию. Как комсомольского секретаря его назначили заместителем политрука эскадрона 24-й Московской кавалерийской дивизии, отправленной на финский фронт.
— Его эшелон шел мимо нашего института, — вспоминал Харазов. — Мы с ним попрощались в Покрово-Стрешнево, где остановился эшелон.
Финская война продолжалась сто пять дней. На той, как писал Твардовский, «войне незнаменитой» сложило голову немало молодых людей, но Александра Николаевича судьба хранила.
Карьера Шелепина началась второго октября сорокового года. Как раз в этот день вышел указ о том, что высшее образование становится платным, стипендии будут платить только отличникам. Из-за войны у Шелепина, естественно, накопились хвосты, и по новому закону стипендия ему не светила.
Он сидел в институтском комитете комсомола и думал, что делать. Тут приехал Николай Прокофьевич Красавченко, секретарь московского горкома комсомола, и решил судьбу Шелепина. Он сказал:
— А для тебя, Шурик, у меня есть работа. Пойдешь к нам в горком?
Николай Красавченко был на два года старше Шелепина. Он приехал в Москву из Краснодарского края и тоже поступил на исторический факультет ИФЛИ. В горкоме Красавченко курировал отдел студенческой молодежи и взял Шелепина к себе.
Сначала Александр Шелепин был инструктором по работе среди студенческой молодежи. Десятого декабря сорокового года решением бюро МГК ВЛКСМ его назначили заведующим военно-физкультурным отделом. Постановлением пленума шестого августа сорок второго утвердили секретарем горкома.
Горком и обком комсомола находились в Колпачном переулке, дом пять. Первым секретарем московского горкома и обкома комсомола был тогда Анатолий Пегов. Его брат, Николай Михайлович, сделал большую карьеру, на последнем при Сталине Х1Х съезде был избран секретарем ЦК.
Анатолий Пегов вскоре ушел учиться, а руководителем столичного комсомола стал Николай Красавченко.
Институт Шелепин закончил как раз перед войной, весной сорок первого, по кафедре основ маркисзма-ленинизма.
В начале войны Шелепин и Харазов впервые расстались. Валерий Иннокентьевич рано остался без отца, надо было кормить семью, и параллельно с учебой он пошел работать на авиационный завод N 82 в Тушино.
— Там, в конструкторском бюро, и узнал, что началась война, — вспоминал Харазов. — Через неделю поступил приказ эвакуироваться. Месяц ушел на подготовку, вышли на баржах из Водного стадиона и по Москва-реке, Оке, Волге пришли в Казань. Три завода разместились на одной площадке. А в сорок втором наш коллектив вернули в Москву. Жена работала сменами — сначала две дневные смены, потом две ночные, один выходной и все заново. А я стал старшим мастером, это вообще ни дня, ни ночи. Кормили скудно. Мы были измотаны до предела.
С Шелепиным они потеряли друг друга. Харазов думал, что Шелепин в эвакуации — все учреждения, включая ЦК партии, из столицы вывезли:
— А когда весной сорок второго на Новодевичьем кладбище хоронили Зою Космодемьянскую, с заводов отправили на митинг представителей комсомола. От нашего завода поехала моя жена. И на кладбище она увидела Сашу, который вел митинг.
Шелепин оставался в Москве, не эвакуировался даже в страшные октябрьские дни сорок первого, когда казалось, что удержать Москву не удастся.
В учреждениях отделы кадров жгли архивы, уничтожали личные документы сотрудников и телефонные справочники. Возникла паника. На Центральном аэродроме дежурили транспортные «дугласы», чтобы в последний момент эвакуировать Сталина. Личные вещи вождя увезли в Куйбышев вместе с бумагами, книгами и документами.
На случай взятия немцами Москвы было принято решение оставить в городе пять нелегальных разведывательных резидентур. Этим занимались чекисты и особо доверенные партийные и комсомольские работники. Людей подбирали самых обычных, не имеющих опыта конспиративной работы — учителей, инженеров, рабочих, даже артистов. Им меняли фамилии и выдавали новые документы.
Но, к счастью, Москву отстояли. В марте сорок второго Александру Шелепину решением военного совета Западного фронта вручили орден Красной звезды (впоследствии его наградят медалями «Партизану Отечественной войны» первой степени, «За оборону Москвы», «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.»).
Когда немцев отогнали далеко от столицы, на пленуме горкома комсомола шестнадцатого января сорок третьего его избрали секретарем МГК ВЛКСМ по пропаганде. Но на этой должности он проработал меньше полугода.
Шелепины жили на Петровке. Харазовы часто оставались у них ночевать, чтобы поздно вечером не тащиться в Тушино. Они приехали к друзьям и тридцатого апреля сорок третьего года, чтобы вместе провести майские праздники.
— Я с собой дровишек прихватил, — рассказывал Харазов, — в доме было еще очень холодно, а у него уже ребенок родился. Мы пришли, а его еще нет. Приходит радостный. Что такое? Объяснил торжественно: «Сегодня Сталин подписал решение о моем утверждении секретарем ЦК комсомола».
С сорок первого по сорок четвертый год пленумы ЦК комсомола не проводились, потому что Сталин не собирал партийные пленумы. Поэтому только семнадцатого марта сорок четвертого года, состоялся пленум, и Шелепина официально утвердили секретарем ЦК комсомола по военной работе.
Александр Николаевич сменил в ЦК Филиппа Ивановича Наседкина, известного писателя, который оказался на высоком посту достаточно случайно. В конце тридцать седьмого года его утвердили заведующим отделением «Комсомольской правды» в Киеве. Через год, после большой чистки, когда некого было взять на руководящую работу в республиканский комсомол, Наседкина назначили секретарем ЦК комсомола Украины, а весной тридцать девятого перевели в Москву секретарем ЦК ВЛКСМ. В апреле сорок третьего он ушел учиться.
Шелепин пришел в ЦК, когда секретарем по пропаганде и агитации была печально знаменитая Ольга Петровна Мишакова. В тридцать восьмом году бывшая учительница начальных классов Мишакова, ставшая инструктором ЦК ВЛКСМ, написала Сталину донос на своих начальникам. По ее письму в ноябре тридцать восьмого созвали пленум ЦК ВЛКСМ. Главный партийный инквизитор, секретарь партколлегии Комиссии партийного контроля при ЦК Матвей Федорович Шкирятов выступил с докладом о результатах разбора заявления Мишаковой и о положении в комсомоле.
Секретари ЦК Александр Васильевич Косарев, Серафим Яковлевич Богачев и Валентина Федоровна Пикина были сняты со своих постов «за бездушно-бюрократическое и враждебное отношение к честным работникам комсомола, пытавшимся вскрыть недостатки в работе ЦК ВЛКСМ, и расправу с одним из лучших комсомольских работников (дело тов. Мишаковой)».
Косарева и Богачева расстреляли, Пикина тринадцать лет отсидела в тюрьмах и лагерях, еще три года провела в ссылке.
Первым секретарем ЦК ВЛКСМ избрали Михайлова, Мишакова тоже стала секретарем ЦК.
Шелепин застал Ольгу Мишакову, когда она еще была в силе. В аппарате ее смертельно боялись. Вздохнули спокойно, когда в июле сорок шестого года она ушла из комсомола. Мишакова заведовала отделом культурно-просветительных учреждений управления пропаганды и агитации ЦК партии, потом была инспектором ЦК. Она продолжала писать доносы, называя тех, кто ей не нравился, «шпионами». Ходила со своими записками к Маленкову и Берии. Зная о том, что однажды на письмо Мишаковой откликнулся сам Сталин, ее «сигналы» воспринимались как руководство к действию, и люди вылетали с работы.
После ХХ съезда, в пятьдесят седьмом году Комитет партийного контроля исключил Ольгу Мишакову из партии за то, что она оклеветала большую группу партийных и комсомольских работников.
Первым секретарем ЦК ВЛКСМ был Николай Александрович Михайлов, который руководил советской молодежью четырнадцать лет. Николай Михайлов был на двенадцать лет старше Шелепина. Он практически не учился, до революции ходил в церковно-приходское училище, потом занимался в вечернем рабочем университете. Рабочую жизнь начинал подмастерьем в сапожной мастерской отца. Из редакторов многотиражки завода «Динамо» в начале тридцать седьмого был переведен в «Правду», а в декабре — в «Комсомольскую правду» и сразу утвержден ответственным редактором. Это был драматический момент, когда все прежнее руководство газеты было арестовано.
Михайлов понравился Сталину. На следующий год, когда уничтожили прежнее руководство комсомола, Михайлов стал первым секретарем ЦК ВЛКСМ. Под его руководством комсомольский аппарат принял участие в большой чистке, когда детей заставляли отрекаться от арестованных родителей. В тридцать девятом вождь включил Михайлова в состав оргбюро ЦК. Высокое партийное звание делало его влиятельным человеком.
На Х1 съезде комсомола, проходившем в марте-апреле сорок девятого года, Николай Михайлов — задолго до хрущевской программы построения коммунизма — говорил:
— Великое счастье выпало на нашу долю. Наше поколение будет жить при коммунизме.
В пятидесятом году Михайлов намеревался снять с должности первого секретаря республиканского комсомола Петра Мироновича Машерова, бывшего партизана, Героя Советского Союза. Уже был созван пленум ЦК ЛКСМ Белоруссии с повесткой «О мерах улучшения политико-воспитательной работы среди сельской молодежи». Михайлов сам приехал на пленум в Минск.
На пленуме Петра Машерова жестко критиковали:
— Доклад товарища Машерова не удовлетворил участников пленума. он был составлен без глубокого знания действительного положения дел на местах, показал оторванность ЦК от жизни обкомов, райкомов и первичных комсомольских организаций… В докладе отсутствовала большевистская критика и самокритика серьезных недостатков и ошибок в работе бюро и аппарата ЦК комсомола Белоруссиии.
Но менять Машерова не захотел новый первый секретарь ЦК компартии Белоруссии Николай Семенович Патоличев. Он договорился с Москвой, и Петр Миронович остался на месте. Михайлов уехал из Минска ни с чем.
Шелепин в ЦК комсомола отвечал за организационные дела, ведал отделом комсомольских органов. На пленумах ЦК его иногда критиковали за резкость и требовательность, но все признавали — хороший организатор.
Характер у Шелепина был твердый и властный, вел он себя смело, не юлил и перед начальством не заискивал.
Константин Симонов вспоминал, как осенью сорок седьмого он возглавил небольшую делегацию, отправившуюся в Югославию. В нее входили секретарь ЦК комсомола Шелепин и Ольга Александровна Хвалебнова, секретарь парторганизации Союза писателей и жена министра черной металлургии Ивана Федоровича Тевосяна.
В белградском аэропорту делегацию никто из посольства не встретил, о ситуации в стране не информировал.
«Шелепин, — вспоминает Симонов, — со свойственной ему прямотой высказал послу Лаврентьеву все, что он думал о том, что нас не встретили и не позаботились проинформировать, и пообещал об этом безобразии рассказать в Москве…»
— В сорок девятом, на одиннадцатом съезде комсомола, вспоминал Харазов, — меня как секретаря Сталинского райкома комсомола города Москвы избрали членом Ревизионной комиссии ВЛКСМ, а потом сделали ее председателем. Как председатель Ревизионной комиссии я присутствовал на всех заседаниях бюро ЦК ВЛКСМ, кстати, сидел рядом с Петром Мироновичем Машеровым, будущим руководителем Белоруссии, и видел, как Саша работает.
— Он изменился, став секретарем ЦК? — спросил я Валерия Иннокентьевича.
— Он бывал резок, но не был ни мстительным, ни начальственным. Барином он не стал. Поймите, наше поколение — в основном из-за войны — было лишено радостей и веселья, сопровождающего молодость. На нашу долю этого не досталось. В определенном смысле мы росли аскетами, равнодушными к бытовым удобствам.
Вторым секретарем ЦК комсомола был Николай Николаевич Романов. Перед войной его из Ленинграда перевели в столицу и сделали секретарем по работе среди учащейся молодежи и спорту. В сорок первом он стал вторым секретарем. А в сорок пятом Романова назначили председателем Всесоюзного комитета по делам физкультуры и спорта при Совнаркоме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45