Обладая ко всему прочему редкостной наблюдательностью и недюжинным литературным талантом, Прокопий как нельзя лучше подходил к роли летописца своего времени. Три исторических труда об эпохе Юстиниана оставил он потомкам: обширное сочинение «Войны», памфлет «Тайная история» и трактат «О постройках». Различные по своему характеру и содержанию, они взаимно дополняют друг друга, воссоздавая достаточно полную картину византийской цивилизации VI в.: не только ее блеск и величие, поражавшее ее подданных и соседей, но и те гигантские потери, которыми было заплачено за все это великолепие. Восхваляя Юстиниана в панегирике «О постройках», Прокопий выступает как самый страшный его хулитель в «Тайной истории», необычайно откровенно показывая в этом произведении проникнутую интригами атмосферу византийского двора, где борьба за власть, низкая клевета и погоня за наслаждениями нередко являлись истинными двигателями важных политических событий.Настоящее издание сочинений Прокопия из Кесарии открывается произведением, с которого сам историк начал свое летописание. Это первые две книги его «Войн», объединенные под названием «Война с персами». Основная тема произведения — взаимоотношения Византии и Ирана в VI в., когда по прихоти истории шахский престол занимал достойный соперник Юстиниана Хосров I Ануширван (531 — 579 г.), не в меньшей степени, чем византийский император, охваченный честолюбивым стремлением возродить традиции и могущество своей собственной страны — Ирана (Персии), в период наивысшего своего расцвета охватывавшей территорию от Индии до Эгейского моря.Главный театр военных действий в «Войне с персами» — Месопотамия и Закавказье. Начинается произведение с небольшого экскурса в прошлое, освещающего канву событий с начала V в. (с 408 г.). К подробному изложению случившегося на восточных границах империи Прокопий приступает с рассказа об очередной ирано-византийской войне, разразившейся в 502 г., когда в Византии правил еще император Анастасий I, а в Иране — отец Хосрова Кавад. Начиная с 527 г., Прокопий описывает события как их очевидец и участник.Основной герой первой книги «Воины с персами» — полководец Велисарий, фигура которого как талантливого военачальника и мудрого государственного деятеля явно доминирует над всеми остальными личностями, выступающими в этом сочинении Прокопия. Его победа в битве при Даре (530 г.), не принесшая, в сущности, реальных плодов византийцам, выдвинута в I книге на передний план В.Р. I. 13. 12 — 39; 14. 1 — 55.
. Примечательно в то же время, что вина за поражение в битве при Каллинике (531 г.) целиком приписана Прокопием необузданной тяге военачальников и солдат к сражению, их недисциплинированности и непослушанию Ibid. I. 18. 24, 40.
. Что касается Велисария, то Прокопий и в этом случае находит, чем в нем восхититься, описывая его доблесть в этом неудачном для него сражении. К тому же само поражение как бы сглажено утверждением Прокопия, что персы потеряли в битве ни меньше воинов, чем византийцы. Для той же цели автор вставляет в свое повествование отвлекающий внимание читателя рассказ об обычае персов с помощью подсчета стрел выявлять число погибших на войне воинов Ibid. I. 18. 51 — 56.
. Не сказав ни слова о том, что Юстиниан послал специальную комиссию для расследования причин поражения Malal. P. 465.
, Прокопий пускается в рассказ об эфиопах и химьяритах, лишь упомянув затем, что Велисарий был отозван для войны с вандалами B.P. I. 19. 1 — 37; 20. 1 — 13; 21. 2.
. Далее же историк сосредоточивает свое внимание на описании заключения «Вечного» мира между Византией и Ираном Ibid. I. 21. 1. 24 — 27: 22. 1 — 17.
. В сущности, при изложении всех этих событий Прокопий не искажает фактов, но там, где ему нужно, попросту обходит молчанием некоторые из них.Основным персонажем второй книги «Войны с персами» является уже не Велисарий, не стяжавший себе в описываемый период лавров, но, так сказать, антигерой Прокопия, шахиншах Хосров, в 540 г. вторгнувшийся на земли Византии и нанесший империи огромный ущерб. В то время как образы иных иранских шахов, да и самого Ирана, окутаны в произведении Прокопия некоей романтической дымкой, Хосров I изображен резкими мазками, как злой гений и персов, и византийцев.Судьба свела самого обожаемого и наиболее ненавистного из героев этого сочинения Прокопия лишь однажды, когда в 542 г. Велисарий вновь оказался в восточных пределах империи. Ни тот, ни другой не решились тогда вступить в открытый бой, но в то время как отказ Хосрова от битвы расценивается Прокопием как поступок, продиктованный боязнью потерять славу великого воина, поведение Велисария представляется ему проявлением высокой государственной мудрости Ibid. II. 21. 28 — 29.
.Показательно, однако, что образ Хосрова в «Войне с персами» поразительно схож с образом Юстиниана в «Тайной истории». И того, и другого историк порицает за страсть к новшествам, за вероломство и предательство Ibid. II. 9, 812; 21, 30; Н.а. VI. 19 — 21; VIII. 22 — IX.1.
. Поэтому вполне допустимо предположить, что уже в обрисовке необузданного характера Хосрова, которому противопоставлен мудрый Велисарий, проявились элементы критики в адрес Юстиниана, а, возможно, и сожаления, что не Велисарий, а Юстиниан, не ходивший в походы и не отличавшийся, по мнению Прокопия, другими необходимыми для императора качествами, обладал престолом.В силу обстоятельств Прокопий не смог завершить свой труд триумфом Велисария, поэтому он решился на весьма смелый шаг, рассказав в конце первой книги «Войны с персами» об опале любимца Юстиниана Иоанна Каппадокийского и затем вновь вернувшись к его судьбе заключении книги второй. Хотя, на первый взгляд, в этом проявилось стремление уравновесить композицию произведения, нельзя не заметить, что с главной темой «Войны с персами» это событие прямо никак не связано.Вместе с тем разделы, посвященные Иоанну Каппадокийскому, не менее явственно, чем описание личности Хосрова, перекликаются с разоблачающей Юстиниана «Тайной историей». Не имея возможности открыто порицать императора в предназначавшемся для публикации сочинении, Прокопий полной мерой воздал его министру. В неприязни Прокопия к Иоанну Каппадокийскому, возможно, сыграл свою роль сугубо личный, психологический мотив. И Иоанн, и Прокопий были выходцами из провинциальных городов, но из совершенно разных социальных слоев, между которыми лежала если не пропасть, то весьма значительное расстояние. Образованный аристократ Прокопий, привыкший свысока смотреть на людей, подобных Иоанну, не мог не чувствовать себя глубоко уязвленным тем, что в столице этот выходец из низов, заняв важнейший в имперской администрации пост, оказался в социальном плане далеко впереди него, всего лишь советника Велисария. Вполне естественно, что в представлении Прокопия необразованный ловкий мошенник и грубиян Иоанн являлся как бы живым олицетворением правления Юстиниана, и описанием возмездия Иоанну он как бы предсказывал отмщение Юстиниану. Именно с этой темы он начал свою «Тайную историю», говоря, правда, не о физическом возмездии, а о дурной славе среди потомков H.a. I. 8.
. В этих пассажах, как и в некоторых других своих частях, «Война с персами» является как бы прелюдией к «Тайной истории».Вместе, с тем, это сочинение позволяет нам понять еще одну, по крайней мере, причину конечного разочарования Прокопия в Юстиниане, в то время как в начале своей карьеры подобных чувств к императору он, по-видимому, не испытывал. Выходец с Востока, Прокопий, видимо, не разделял устремлений Юстиниана на Запад, во всяком случае ценой серьезных уступок Хосрову. Не раз историк подчеркивает, что мир с персами византийцы купили за деньги B.P.I. 22, 17; H.a. XI. 12.
.Страшное впечатление произвело на него и разрушение многих восточных городов империи, а гибель столицы Сирии, красавицы Антиохии, настолько ошеломила его, что он даже усомнился в мудрости воли Божьей: «У меня же кругом идет голова, когда я описываю такое бедствие и передаю его памяти грядущих поколений, и я не могу понять, какую цель преследует Божья воля, так возвеличивая человека или место, а затем вновь низвергая их и стирая с лица земли по причине нам совершенно неясной. Ибо нельзя же сказать, что все совершается у Него беспричинно, хотя он попустил, чтобы Антиохия, красота которой и великолепие во всем, даже и теперь не исчезли бесследно, оказалась разрушена до основания рукой нечестивейшего из смертных» В.Р. II. 10. 4 — 5.
.«Война с персами» позволяет нам сделать и другие наблюдения относительно мировосприятия Прокопия, являющего собой любопытный образчик византийского синкретизма. Историк преисполнен почтения к христианской вере, к самому Христу, к отшельникам и монахам Ibid. I. 18. 15; II. 11. 14 etc.
, и вместе с тем, в традициях античности, он верит в судьбу, которая по своему усмотрению правит миром Ibid. B.P. I, 18, 17 — 23; II. 17.16. Подробнее см. ниже с. 444.
. Впрочем, Прокопий не любит долго витать в заоблачных высях, предоставляя это «сведущим людям», и одно из важнейших его качеств — рационализм. Он внимательно всматривается в окружающий его мир, всем интересуясь и все пытаясь понять. Его описание чумы, например, не отталкивает ужасающими подробностями, но поражает как свидетельство объективного наблюдателя, пытающегося подметить как можно больше симптомов болезни, систематизировать их и разобраться в ее причинах.Его поразительная любознательность, проявившаяся, в частности, и в его познаниях в восточных языках, прежде всего в персидском, а, возможно, и в армянском, помогла ему создать столь колоритное произведение, как «Война с персами». Обладая широтой познания, Прокопий не ограничивается описанием посольских миссий и военных конфликтов, но сочинение это включает в себя немало сведений по внутренней истории Византии и Ирана, на основании которых можно судить не только о вражде между этими крупнейшими странами Ближнего Востока, но и о большом сходстве их институтов и мировосприятия их населения. Это сходство хорошо прослеживается и на памятниках искусства этих стран и, по всей видимости, не было вызвано лишь их поверхностным взаимовлиянием.Прокопий насыщает свое повествование увлекательными рассказами о быте, нравах и традициях византийцев, персов, армян, лазов, ивиров, а также их грозных соседей гуннов-эфталитов и арабов, совершает экскурсы в историю евреев и эфиопов. Источником сведений Прокопия в «Войне с персами» по большей части служил собственный опыт писателя; письменные источники (труд Приска Панийского, армянские и персидские памятники Rubin В. Ор. cit. Col. 51 — 55, 86.
) использовались им главным образом для описания предшествующих 527 г. событий. Любил историк выслушивать свидетельства очевидцев и активно использовал устную традицию, в том числе персидскую и армянскую. А вплетенная в его рассказ о войне 502 — 506 гг. красочная легенда о св. Иакове B.P. I. 7. 5 — 11.
, выдержанная в сирийском духе — дань местным сирийским преданиям.Как достойную похвалы черту творческой манеры Прокопия следует отметить его стремление к объективности при описании врагов империи. Так, никто из его современников не писал столь непредвзято о персах, как Прокопий, а когда он изображает воинственного Кавада с короткой саблей в руке Ibid. I. 7. 28.
, то в этом присутствует и некоторое восхищение иранским шахом.Провозгласив в начале своего сочинения поиск истины главным законом исторического жанра, Прокопий вместе с тем тщательно заботится о внешней форме своего произведения, создавая не просто историю, а своего рода исторический роман. Его повествование соразмерно, плавно и вместе с тем образно и живописно. Все направлено на то, чтобы создать у читателя цельное, четкое и яркое представление о всех перипетиях взаимоотношений двух крупнейших держав раннесредневекового мира. Будучи свидетелем большей части описанных им событий, владея массой фактов и сведений, он не загромождает ими свое произведение. Определив для себя главное в том или ином событии, Прокопий высвечивает его наиболее яркими красками, притеняя менее важные факты или не упоминая о них вовсе. Таким образом, в отличие от современных ему хронистов (для которых важен сам факт безотносительно к его значимости в длинном ряду прочих важных и второстепенных фактов, перечисляемых в историческом сочинении), ему удается создать не только более красочную, но в целом и более достоверную картину событий.К числу таких описаний относится, в частности, его рассказ о войне между Византией и Ираном в 502 — 506 гг. В то время как современник этой войны, житель Эдессы Иешу Стилит, рассказывая о ней в своей хронике, сосредоточил внимание почти исключительно на событиях, происходивших вокруг его родного города, и дал, таким образом, по существу описание войны с точки зрения эдессита, Прокопий выделяет в этой войне главное событие — военные действия в районе города Амиды. В соответствии с этим он определил для себя главную тему и именно ей посвятил свой рассказ, сделав это с необычайным блеском Подробнее см.: Чекалова А. А. Иешу Стилит или Прокопий? (К вопросу о манере изображения греческими и сирийскими авторами войны между Византией и Ираном в 502 — 506 гг.) // ВВ. 1981. Т. 42. С. 71 — 77.
.Иной раз Прокопий просто в угоду читателю выбирает из массы черт какого-то явления то, что особенно может поразить его воображение. Так, говоря о маздакитском движении, сторонником которого некоторое время был и шах Кавад, Прокопий сообщает, что среди прочих новшеств маздакитами была введена и общность жен В.Р. I. 5. 1.
. Разумеется, это не было главным в маздакитстве (более того, спорным является само наличие подобного положения в догматике маздакитов Christensen A. Le rиgne du roi Kawadh I et le communnisme mazdakite. Kobenhavn, 1925. P. 95 — 127; Дьяконов М. M. Очерк истории Древнего Ирана. M., 1961, С. 410 — 411. Примеч. 153.
), но именно эта черта могла особенно поразить воображение византийского обывателя, читающего сочинение Прокопия. И если историк в данном случае и не дает полной картины маздакитского движения, то он все же позволяет судить о вкусах своей среды.Важным литературным компонентом сочинения являются речи его персонажей, которые служат не только риторическим украшением произведения, но и несут важную смысловую нагрузку, ибо для историка это благоприятный случай высказать собственные взгляды по тому или иному вопросу. Вложенные в уста врагов, они, в частности, позволяют автору высказать критику в адрес императора, а порой и весьма дерзко пошутить на его счет.Подобная роль речей в произведениях Прокопия, конечно, не означает, что они полностью представляют собой плод свободного полета фантазии писателя. Прокопий пользуется реальными речами исторических лиц, преображая их по содержанию и стилистически согласно потребностям и правилам жанра. Неоднократно историк использует речи для того, чтобы охарактеризовать ситуацию или действующих лиц. В качестве примера сошлемся на знаменитую речь императрицы Феодоры, произнесенную ею на императорском совете в критические минуты восстания Ника В.Р. I. 24. 33 — 38.
. По единодушному мнению исследователей, речь была историческим фактом Rubin В. р. cit. Col. 106; Veh O. Erlдuterungen // W. 1970. Bd. 3. S. 481. Annm. zum 33.
. Решительная и смелая, Феодора к тому же как бывшая актриса неплохо владела даром импровизации. И все же Прокопий, сохранивший смысл ее речи, придал ей больший литературный блеск. При этом образцом для него послужила приведенная Геродотом (8. 68) речь Артемисии на совете персов перед Саламинской битвой, хотя смысл той и другой речи прямо противоположен друг другу.Более интересно здесь, однако, другое. Прокопий вложил в уста Феодоры афоризм «Царская власть — прекрасный саван», который не только эффектно завершал речь императрицы, но и служил другой, очень важной для Прокопия цели — напомнить образованному читателю о сиракузском тиране Дионисии Старшем. В 403 г. до н. э. Дионисий находился в сходной с Юстинианом ситуации, будучи осажден восставшими в крепости Ортигия. Тогда, по словам Диодора и Элиана, один из друзей Дионисия призывая его к решительным действиям, сказал ему: «Тирания — прекрасный саван» Evans J. The «Nika» Rebellion and Empress Theodora//Byz. 1984. Т. 54. Р. 381.
. Афоризм получил широкую известность, и античные авторы нередко использовали его в своих сочинениях. Известен он был, по всей видимости, и образованным византийцам VI в., хорошо знавшим и о самом Дионисии.Употребив этот афоризм (заменив, естественно, слово «тирания» выражением «царская власть»), Прокопий сразу же придал описанию совершенно иную окраску: из героини Феодора превращалась в жену человека, подобного ненавистному всем тирану Дионисию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
. Примечательно в то же время, что вина за поражение в битве при Каллинике (531 г.) целиком приписана Прокопием необузданной тяге военачальников и солдат к сражению, их недисциплинированности и непослушанию Ibid. I. 18. 24, 40.
. Что касается Велисария, то Прокопий и в этом случае находит, чем в нем восхититься, описывая его доблесть в этом неудачном для него сражении. К тому же само поражение как бы сглажено утверждением Прокопия, что персы потеряли в битве ни меньше воинов, чем византийцы. Для той же цели автор вставляет в свое повествование отвлекающий внимание читателя рассказ об обычае персов с помощью подсчета стрел выявлять число погибших на войне воинов Ibid. I. 18. 51 — 56.
. Не сказав ни слова о том, что Юстиниан послал специальную комиссию для расследования причин поражения Malal. P. 465.
, Прокопий пускается в рассказ об эфиопах и химьяритах, лишь упомянув затем, что Велисарий был отозван для войны с вандалами B.P. I. 19. 1 — 37; 20. 1 — 13; 21. 2.
. Далее же историк сосредоточивает свое внимание на описании заключения «Вечного» мира между Византией и Ираном Ibid. I. 21. 1. 24 — 27: 22. 1 — 17.
. В сущности, при изложении всех этих событий Прокопий не искажает фактов, но там, где ему нужно, попросту обходит молчанием некоторые из них.Основным персонажем второй книги «Войны с персами» является уже не Велисарий, не стяжавший себе в описываемый период лавров, но, так сказать, антигерой Прокопия, шахиншах Хосров, в 540 г. вторгнувшийся на земли Византии и нанесший империи огромный ущерб. В то время как образы иных иранских шахов, да и самого Ирана, окутаны в произведении Прокопия некоей романтической дымкой, Хосров I изображен резкими мазками, как злой гений и персов, и византийцев.Судьба свела самого обожаемого и наиболее ненавистного из героев этого сочинения Прокопия лишь однажды, когда в 542 г. Велисарий вновь оказался в восточных пределах империи. Ни тот, ни другой не решились тогда вступить в открытый бой, но в то время как отказ Хосрова от битвы расценивается Прокопием как поступок, продиктованный боязнью потерять славу великого воина, поведение Велисария представляется ему проявлением высокой государственной мудрости Ibid. II. 21. 28 — 29.
.Показательно, однако, что образ Хосрова в «Войне с персами» поразительно схож с образом Юстиниана в «Тайной истории». И того, и другого историк порицает за страсть к новшествам, за вероломство и предательство Ibid. II. 9, 812; 21, 30; Н.а. VI. 19 — 21; VIII. 22 — IX.1.
. Поэтому вполне допустимо предположить, что уже в обрисовке необузданного характера Хосрова, которому противопоставлен мудрый Велисарий, проявились элементы критики в адрес Юстиниана, а, возможно, и сожаления, что не Велисарий, а Юстиниан, не ходивший в походы и не отличавшийся, по мнению Прокопия, другими необходимыми для императора качествами, обладал престолом.В силу обстоятельств Прокопий не смог завершить свой труд триумфом Велисария, поэтому он решился на весьма смелый шаг, рассказав в конце первой книги «Войны с персами» об опале любимца Юстиниана Иоанна Каппадокийского и затем вновь вернувшись к его судьбе заключении книги второй. Хотя, на первый взгляд, в этом проявилось стремление уравновесить композицию произведения, нельзя не заметить, что с главной темой «Войны с персами» это событие прямо никак не связано.Вместе с тем разделы, посвященные Иоанну Каппадокийскому, не менее явственно, чем описание личности Хосрова, перекликаются с разоблачающей Юстиниана «Тайной историей». Не имея возможности открыто порицать императора в предназначавшемся для публикации сочинении, Прокопий полной мерой воздал его министру. В неприязни Прокопия к Иоанну Каппадокийскому, возможно, сыграл свою роль сугубо личный, психологический мотив. И Иоанн, и Прокопий были выходцами из провинциальных городов, но из совершенно разных социальных слоев, между которыми лежала если не пропасть, то весьма значительное расстояние. Образованный аристократ Прокопий, привыкший свысока смотреть на людей, подобных Иоанну, не мог не чувствовать себя глубоко уязвленным тем, что в столице этот выходец из низов, заняв важнейший в имперской администрации пост, оказался в социальном плане далеко впереди него, всего лишь советника Велисария. Вполне естественно, что в представлении Прокопия необразованный ловкий мошенник и грубиян Иоанн являлся как бы живым олицетворением правления Юстиниана, и описанием возмездия Иоанну он как бы предсказывал отмщение Юстиниану. Именно с этой темы он начал свою «Тайную историю», говоря, правда, не о физическом возмездии, а о дурной славе среди потомков H.a. I. 8.
. В этих пассажах, как и в некоторых других своих частях, «Война с персами» является как бы прелюдией к «Тайной истории».Вместе, с тем, это сочинение позволяет нам понять еще одну, по крайней мере, причину конечного разочарования Прокопия в Юстиниане, в то время как в начале своей карьеры подобных чувств к императору он, по-видимому, не испытывал. Выходец с Востока, Прокопий, видимо, не разделял устремлений Юстиниана на Запад, во всяком случае ценой серьезных уступок Хосрову. Не раз историк подчеркивает, что мир с персами византийцы купили за деньги B.P.I. 22, 17; H.a. XI. 12.
.Страшное впечатление произвело на него и разрушение многих восточных городов империи, а гибель столицы Сирии, красавицы Антиохии, настолько ошеломила его, что он даже усомнился в мудрости воли Божьей: «У меня же кругом идет голова, когда я описываю такое бедствие и передаю его памяти грядущих поколений, и я не могу понять, какую цель преследует Божья воля, так возвеличивая человека или место, а затем вновь низвергая их и стирая с лица земли по причине нам совершенно неясной. Ибо нельзя же сказать, что все совершается у Него беспричинно, хотя он попустил, чтобы Антиохия, красота которой и великолепие во всем, даже и теперь не исчезли бесследно, оказалась разрушена до основания рукой нечестивейшего из смертных» В.Р. II. 10. 4 — 5.
.«Война с персами» позволяет нам сделать и другие наблюдения относительно мировосприятия Прокопия, являющего собой любопытный образчик византийского синкретизма. Историк преисполнен почтения к христианской вере, к самому Христу, к отшельникам и монахам Ibid. I. 18. 15; II. 11. 14 etc.
, и вместе с тем, в традициях античности, он верит в судьбу, которая по своему усмотрению правит миром Ibid. B.P. I, 18, 17 — 23; II. 17.16. Подробнее см. ниже с. 444.
. Впрочем, Прокопий не любит долго витать в заоблачных высях, предоставляя это «сведущим людям», и одно из важнейших его качеств — рационализм. Он внимательно всматривается в окружающий его мир, всем интересуясь и все пытаясь понять. Его описание чумы, например, не отталкивает ужасающими подробностями, но поражает как свидетельство объективного наблюдателя, пытающегося подметить как можно больше симптомов болезни, систематизировать их и разобраться в ее причинах.Его поразительная любознательность, проявившаяся, в частности, и в его познаниях в восточных языках, прежде всего в персидском, а, возможно, и в армянском, помогла ему создать столь колоритное произведение, как «Война с персами». Обладая широтой познания, Прокопий не ограничивается описанием посольских миссий и военных конфликтов, но сочинение это включает в себя немало сведений по внутренней истории Византии и Ирана, на основании которых можно судить не только о вражде между этими крупнейшими странами Ближнего Востока, но и о большом сходстве их институтов и мировосприятия их населения. Это сходство хорошо прослеживается и на памятниках искусства этих стран и, по всей видимости, не было вызвано лишь их поверхностным взаимовлиянием.Прокопий насыщает свое повествование увлекательными рассказами о быте, нравах и традициях византийцев, персов, армян, лазов, ивиров, а также их грозных соседей гуннов-эфталитов и арабов, совершает экскурсы в историю евреев и эфиопов. Источником сведений Прокопия в «Войне с персами» по большей части служил собственный опыт писателя; письменные источники (труд Приска Панийского, армянские и персидские памятники Rubin В. Ор. cit. Col. 51 — 55, 86.
) использовались им главным образом для описания предшествующих 527 г. событий. Любил историк выслушивать свидетельства очевидцев и активно использовал устную традицию, в том числе персидскую и армянскую. А вплетенная в его рассказ о войне 502 — 506 гг. красочная легенда о св. Иакове B.P. I. 7. 5 — 11.
, выдержанная в сирийском духе — дань местным сирийским преданиям.Как достойную похвалы черту творческой манеры Прокопия следует отметить его стремление к объективности при описании врагов империи. Так, никто из его современников не писал столь непредвзято о персах, как Прокопий, а когда он изображает воинственного Кавада с короткой саблей в руке Ibid. I. 7. 28.
, то в этом присутствует и некоторое восхищение иранским шахом.Провозгласив в начале своего сочинения поиск истины главным законом исторического жанра, Прокопий вместе с тем тщательно заботится о внешней форме своего произведения, создавая не просто историю, а своего рода исторический роман. Его повествование соразмерно, плавно и вместе с тем образно и живописно. Все направлено на то, чтобы создать у читателя цельное, четкое и яркое представление о всех перипетиях взаимоотношений двух крупнейших держав раннесредневекового мира. Будучи свидетелем большей части описанных им событий, владея массой фактов и сведений, он не загромождает ими свое произведение. Определив для себя главное в том или ином событии, Прокопий высвечивает его наиболее яркими красками, притеняя менее важные факты или не упоминая о них вовсе. Таким образом, в отличие от современных ему хронистов (для которых важен сам факт безотносительно к его значимости в длинном ряду прочих важных и второстепенных фактов, перечисляемых в историческом сочинении), ему удается создать не только более красочную, но в целом и более достоверную картину событий.К числу таких описаний относится, в частности, его рассказ о войне между Византией и Ираном в 502 — 506 гг. В то время как современник этой войны, житель Эдессы Иешу Стилит, рассказывая о ней в своей хронике, сосредоточил внимание почти исключительно на событиях, происходивших вокруг его родного города, и дал, таким образом, по существу описание войны с точки зрения эдессита, Прокопий выделяет в этой войне главное событие — военные действия в районе города Амиды. В соответствии с этим он определил для себя главную тему и именно ей посвятил свой рассказ, сделав это с необычайным блеском Подробнее см.: Чекалова А. А. Иешу Стилит или Прокопий? (К вопросу о манере изображения греческими и сирийскими авторами войны между Византией и Ираном в 502 — 506 гг.) // ВВ. 1981. Т. 42. С. 71 — 77.
.Иной раз Прокопий просто в угоду читателю выбирает из массы черт какого-то явления то, что особенно может поразить его воображение. Так, говоря о маздакитском движении, сторонником которого некоторое время был и шах Кавад, Прокопий сообщает, что среди прочих новшеств маздакитами была введена и общность жен В.Р. I. 5. 1.
. Разумеется, это не было главным в маздакитстве (более того, спорным является само наличие подобного положения в догматике маздакитов Christensen A. Le rиgne du roi Kawadh I et le communnisme mazdakite. Kobenhavn, 1925. P. 95 — 127; Дьяконов М. M. Очерк истории Древнего Ирана. M., 1961, С. 410 — 411. Примеч. 153.
), но именно эта черта могла особенно поразить воображение византийского обывателя, читающего сочинение Прокопия. И если историк в данном случае и не дает полной картины маздакитского движения, то он все же позволяет судить о вкусах своей среды.Важным литературным компонентом сочинения являются речи его персонажей, которые служат не только риторическим украшением произведения, но и несут важную смысловую нагрузку, ибо для историка это благоприятный случай высказать собственные взгляды по тому или иному вопросу. Вложенные в уста врагов, они, в частности, позволяют автору высказать критику в адрес императора, а порой и весьма дерзко пошутить на его счет.Подобная роль речей в произведениях Прокопия, конечно, не означает, что они полностью представляют собой плод свободного полета фантазии писателя. Прокопий пользуется реальными речами исторических лиц, преображая их по содержанию и стилистически согласно потребностям и правилам жанра. Неоднократно историк использует речи для того, чтобы охарактеризовать ситуацию или действующих лиц. В качестве примера сошлемся на знаменитую речь императрицы Феодоры, произнесенную ею на императорском совете в критические минуты восстания Ника В.Р. I. 24. 33 — 38.
. По единодушному мнению исследователей, речь была историческим фактом Rubin В. р. cit. Col. 106; Veh O. Erlдuterungen // W. 1970. Bd. 3. S. 481. Annm. zum 33.
. Решительная и смелая, Феодора к тому же как бывшая актриса неплохо владела даром импровизации. И все же Прокопий, сохранивший смысл ее речи, придал ей больший литературный блеск. При этом образцом для него послужила приведенная Геродотом (8. 68) речь Артемисии на совете персов перед Саламинской битвой, хотя смысл той и другой речи прямо противоположен друг другу.Более интересно здесь, однако, другое. Прокопий вложил в уста Феодоры афоризм «Царская власть — прекрасный саван», который не только эффектно завершал речь императрицы, но и служил другой, очень важной для Прокопия цели — напомнить образованному читателю о сиракузском тиране Дионисии Старшем. В 403 г. до н. э. Дионисий находился в сходной с Юстинианом ситуации, будучи осажден восставшими в крепости Ортигия. Тогда, по словам Диодора и Элиана, один из друзей Дионисия призывая его к решительным действиям, сказал ему: «Тирания — прекрасный саван» Evans J. The «Nika» Rebellion and Empress Theodora//Byz. 1984. Т. 54. Р. 381.
. Афоризм получил широкую известность, и античные авторы нередко использовали его в своих сочинениях. Известен он был, по всей видимости, и образованным византийцам VI в., хорошо знавшим и о самом Дионисии.Употребив этот афоризм (заменив, естественно, слово «тирания» выражением «царская власть»), Прокопий сразу же придал описанию совершенно иную окраску: из героини Феодора превращалась в жену человека, подобного ненавистному всем тирану Дионисию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76