архимандрит замыкал шествие. Приблизившись к каморе Василия Босого, Семен остановился, — двинуться дальше он был не в состоянии.
Архимандрит отпер дверку и направил свет на узника. Василий Босый поднялся с лежанки. Выпрямиться ему не позволил низкий потолок. Узник глядел на пришедших исподлобья.
Архимандрит сказал Петру, что это и есть тот самый человек, который хотел вздеть его на рогатину. По лицу Петра забегала судорога.
Глаза Василия Босого вдруг сверкнули, и он весь напрягся, собираясь выскочить из каморы. Петр попятился; архимандрит быстро захлопнул дверку, повернув в замке ключ. Семен услышал, как Петр тяжело засопел, а узник в это время шумно свалился на лежанку.
Помолчав, архимандрит спросил:
— На вечное заточение?
Петр подтвердил кивком, — по лицу его продолжала бегать судорога. Семен стоял ни жив ни мертв; если бы знали они, царь и архимандрит, что происходило в это время на душе у молодого помора!..
Утром, когда Петр вернулся на корабль, к Семену осторожно приблизился монах-лекарь; он что-то шепнул, Семен последовал за ним.
В келье у старой оружейной палаты лежал в гробу Елисей. Келейник келаря был еще живым, но его уже причастили и положили, по монастырскому обычаю, умирать в гробу.
Когда молодой помор над ним склонился, Елисей прошептал:
— Помираю я, Семен… Такая моя участь... Но я, Семен, теперь боюсь... Прежде не боялся, теперь очень боюсь...
И Елисей рассказал Семену: в надежде исцелиться прикосновением к мощам преподобных святителей, он тайно приподнял крышку одной из гробниц, но ничего, кроме сгнивших костей, не нашел... Приподнял крышку второй — то же самое... Теперь Елисей больше не верил, что на том свете ждет его награда; и ему было очень страшно умирать.
Похоронили Елисея скрытно — в монастыре находился царь. А когда через много лет в монастырь приплыли отец и мать Елисея — проведать, как живет их сын, монахи с трудом разыскали его могилу.
10
Петр прожил в монастыре несколько дней. Все видели, что царь кого-то ждет. Наконец в губу Благополучную приплыл в карбасе человек, потребовавший, чтобы его провели к царю. Петр прочел переданную от Щепотьева грамоту, в которой говорилось: «Идти на кораблях можно». И тогда Петр объявил, что на следующий день назначается отплытие.
В ту ночь, последнюю из проведенных Петром в монастыре, произошло еще одно событие. Безродный холоп Василий Босый, приговоренный на вечное заточение, бежал из своей каморы. Переодевшись в мирское платье, он вырезал замок, проник в подземелье и через старую оружейную палату выбрался на монастырский двор. В суматохе, вызванной подготовкой к отплытию, Василий Босый взял карбас и поплыл к кораблям. Утром никто не обратил внимания на молодого мужика, выполнявшего вместе с другими матросскую работу, — много таких мужиков было собрано по всему побережью Белого моря.
Так, вместе с солдатами, матросами, монахами, пушками, прочим оружием и съестными припасами, Петр взял с собой в поход человека, который собирался вздеть его на рогатину.
НЮХОТСКИЙ ПОХОД
ГЛАВА ПЕРВАЯ
У ВАРДЕ-ГОРЫ
1
С полудня сержант Преображенского полка, Михаил Щепотьев, находился на Варде-горе. Наблюдая через подзорную трубу за горизонтом, он в то же время следил за движением прилива: на его глазах широкие отмели и каменистые корги быстро заливались мутными волнами, Щепотьев видел, как вода, покрывая камни, некоторое время над ними бурлила; и, когда камни совершенно скрывались и об опасности, казалось, ничего больше не предупреждало, — только опытный глаз помора мог бы определить, что здесь затаилась корга.
Полный прилив приходился на вторую половину дня; к этому времени следовало ждать корабли. Щепотьев послал Петру на Соловецкие острова «описание Нюхотской пристани»; он знал, что на корабли взяты поморские кормщики, а эскадру ведет вице-адмирал Корнелий Крюйс, которого царь весьма ценил.
Через подзорную трубу Щепотьеву хорошо был виден небольшой островок Рис-луда, куда сержант отправил в карбасе человека встретить корабли; дальше находилась Ламбас-луда и Ропаки и открывалось море, откуда корабли и должны были прийти. Но горизонт долгое время оставался чистым. Только в четвертом часу внезапно на нем возникло судно, за ним второе, третье, четвертое, пятое, и вскоре появилась вся эскадра, состоявшая из тринадцати больших кораблей. Они шли под парусами и быстро приближались к Рис-луде.
Карбас с Рис-луды пристал к флагманскому судну, после чего на эскадре начали обмениваться сигналами. Все корабли развернулись против ветра и стали на якорь: вице-адмирал опасался к ночи маневрировать вблизи неизвестного берега, а поморским кормщикам он, вероятно, не доверял.
Только одно судно, сбавив паруса, направилось в сторону Варде-горы. Было оно для Белого моря необычным, с двумя очень высокими, несколько склоненными назад мачтами и с далеко вынесенным бушпритом. Это, знал Щепотьев, двадцатипушечная яхта «Транспорт-Ройаль», которую подарил Петру король во время пребывания русского царя в Англии.
Яхта приблизилась к Варде-горе. Щепотьев через подзорную трубу разглядел на корме, возвышавшейся над палубой, высокую фигуру Петра, а ближе к носу — низенького человека в большом парике, увенчанном треугольной шляпой; это и был сам вице-адмирал Корнелий Крюйс.
Щепотьев понял, что яхта идет прямо на Сельдяную коргу; нужно было немедленно предупредить об опасности. Не успел он этого сделать, как увидел, что к вице-адмиралу подбежал человек в высоких рыбачьих сапогах и, показывая туда, где под водой была скрыта корга, о чем-то говорил.
Вице-адмирал сердито затопал ногами, сунул подзорную трубу под мышку и отвернулся. Тогда человек в высоких рыбачьих сапогах подскочил к мачте и, выхватив нож, перерезал лопарь. Большой парус грот-мачты опустился и стал чертить краем по воде. От мачты человек в высоких сапогах кинулся к корме, где, оттолкнув рулевого, сам завертел штурвал, — яхта развернулась в обратном направлении. И тогда человек этот кинулся в носовую часть; здесь он перерезал пертулин, — отчего якорь со всплеском погрузился в воду. Став носом к ветру, яхта «Транспорт-Ройаль» спокойно закачалась на волнах неподалеку от Сельдяной корги.
Щепотьев не сводил трубы с палубы яхты. По указанию вице-адмирала, человека, остановившего судно, схватили двое солдат. С кормы в это время приближался большими шагами царь. Размахивая подзорной трубой, вице-адмирал пытался ему что-то сказать. Но Петр, отстранив его рукой, подошел к схваченному человеку.
Далее, увидел Щепотьев, Петр отослал солдат и одобрительно похлопал по спине человека, вовремя остановившего яхту. Сделав это, Петр вернулся на корму. Вице-адмирал в волнении сдвинул на затылок вместе со шляпой свой большой парик, широким платком вытер лоб, после чего надвинул парик и шляпу на место. Все это его, очевидно, успокоило. Как и царь, он похлопал по спине человека, остановившего яхту. Только Петр сделал это наклонившись, а вице-адмиралу пришлось для этого приподняться на цыпочки.
Щепотьев никогда раньше не видел человека, так смело спасшего царскую яхту. С ним на Варде-горе был тот самый Гришка Гореликов, который год назад привозил его сюда в карбасе. Сунув подзорную трубу в руку Гришке, Щепотьев спросил, не знает ли он стоящего на палубе человека в высоких сапогах.
Гореликов навел трубу и удивленно воскликнул:
— Семен Поташов!?
2
На следующее утро к Варде-горе подошло небольшое судно с крестом на мачте. Это приплыл архимандрит Фирс с соборными старцами. Среди них был казначей обители и новый келарь, — старый келарь находился в это время уже в каморе под Корожной башней, на месте боярина Ягубовского.
Судно привезло соленую рыбу, оленьи туши, муку, печеный хлеб, а у казначея имелась кожаная сума с казной обители.
Архимандрит увидел, что к кораблям подходят пустые карбасы, возвращавшиеся на берег тяжело нагруженными. Там уже были свалены кули с продовольствием, стояли сухопутные пушки на больших колесах, обозные телеги, повозки для царя и свиты и многое другое, необходимое в походе. Корабли разгружались солдатами, а на берегу работали беломорские мужики.
Разгруженные корабли отводили к Рис-луде. Лишь два малых фрегата, только что выстроенные и оснащенные на верфи Избранта под Холмогорами, именовавшиеся «Курьер» и «Святой Дух», были подведены ближе к берегу. С них сняли всё, вплоть до каменного балласта, «раздели» стоячий такелаж и «выдернули» мачты. На берегу сколачивали большие салазки, с помощью которых предполагалось тащить фрегаты сухим путем.
Архимандрит видел, что на судах распоряжается вице-адмирал, а на берегу — сержант Щепотьев. Сам же Петр с царевичем Алексеем и частью придворных еще утром, не ожидая прилива, отправился пешком в Нюхотскую Волостку.
Никогда еще, знал архимандрит, у Варде-горы не собиралось столько кораблей и не было согнано так много народа. И давно уже, с горечью думал архимандрит, обитель не подвергалась такому опустошению. Царь увез всех мирских трудников, а вместе с ними и молодых монахов; царь забрал едва не все продовольственные запасы, а теперь приходится отдавать и деньги. Царь распорядился привести в порядок все тюремные помещения и выстроить новые; он даже указал, в каком месте, а на Заяцком острове, около которого стояла эскадра, возвести церковь. Взамен всего этого царь подтвердил преимущества, какими пользовался монастырь на Белом море, и, что было особенно важно Фирсу, предоставил ему по своему усмотрению расправиться с отцом келарем.
Архимандрит, конечно, не боялся, что монастырь захиреет — пришлют новых монахов, явятся трудники, вскоре пополнятся запасы, как и казна. Только одно считал архимандрит непоправимым: Петр увез Семена.
Произошло это так. Читая в Архангельске привезенные показания, Петр спросил: «Кем писано, — не твоя, архимандрит, рука?» Фирс рассказал про Семена, и Петр заинтересовался молодым помором. А вскоре после этого Семен в первый раз встретился с Петром.
Судно, на котором молодой помор вез мятежного боярина, вошло в устье Северной Двины. Со стороны Новодвинской крепости появился карбас, приставший к борту. На палубу легко взобрался высоченный мужчина в военной одежде, спросил:
— Откуда судно?
— Из Соловецкой обители, не видишь, что ли, кресты?
— А ты кто будешь?
— Келейник архимандрита.
— Что привез из обители?
Семен, в свою очередь, спросил:
— А сам-то ты кто будешь, что допытываешь?
Высоченный мужчина в военной одежде даже удивился.
— Я — царь, меня тут все знают.
И ухмыльнулся.
Семен был не маленького роста, но на царя ему пришлось смотреть снизу вверх. Вынув из-под одежды свиток с печатью келаря, отдал его царю.
— Где мятежный боярин? — спросил Петр, прочитав свиток.
— Боярин преставился, можешь на него поглядеть.
— Что явилось тому причиной?
— Отец келарь боярина запытал.
— Что говорил боярин перед смертью?
— Говорил, что отец келарь велел ему оплесть архимандрита перед царем.
— Как это — «оплесть»?
— Будто архимандрит заманивает царя в обитель, чтобы там с ним расправиться.
— Как это — «расправиться»?
— То ведает отец келарь.
Петр сунул свиток в карман, затем спросил:
— Ты и есть Семен Поташов?
— Откуда ты знаешь?
— Царю все полагается знать.
Семен посмотрел на него пораженный, а Петр снова ухмыльнулся.
На пути из Архангельска к Соловецким островам корабли попали в бурю. В это время Петр приглядывался, как ведет келейник архимандрита судно. А когда поплыли от Соловецких островов к Нюхотской Волостке, Петр взял Семена на «Транспорт-Ройаль»; он сам помог молодому помору разобраться в незнакомой оснастке «английской яхты».
В пути Петр устроил Семену экзамен и остался доволен: молодой помор знал не только грамоту, но и аддицию, субстракцию, мультипликацию и дивизию (так именовали тогда сложение, вычитание, умножение и деление); кроме того, Семен постиг на практике и навигацию.
Петр еще в монастыре сказал архимандриту, что такому дельному малому нечего здесь пропадать. Все же Фирс стал просить не увозить от него Семена. Петр язвительно осведомился, не является ли молодой помор сыном Фирса, чем архимандрит оказался вконец обескураженным. К тому же сам он подумал, что, будь у него такой сын, непременно отправил бы его с Петром.
Узнал архимандрит и то, что Семен предотвратил крушение царской яхты. Но не узнал, как бежал Василий Босый и кто ему устроил побег. Рассказать об этом сумел бы отец келарь. Только, не дожидаясь, пока настоятель станет его пытать, отец келарь повесился в каморе.
Когда начался прилив, архимандрит с соборными старцами в карбасе поплыл к Нюхотской Волостке.
3
Впереди вышагивал Петр; за ним, едва поспевая, — Семен, хотя и был он неплохим ходоком. Сзади, растянувшись вдоль берега, двигались те из придворных, которые отважились пойти с Петром. Среди них поручик бомбардирской роты — Меньшиков. Был при Петре и царевич Алексей.
Но первым, обгоняя даже царя, несся вприпрыжку маленький человечек; звали его Ермолайкой. Карлик все время оглядывался; сморщенное лицо его то выражало блаженную радость, если дорога была без препятствий, то растерянность, когда казалось, что дальше пройти невозможно.
Прибрежная равнина переходила в моховое болото, поросшее низким лесом. Высокая трава скрывала озерки, откуда взлетали утки. На обнажившемся дне моря кормились громадные стаи гусей. Гуси вытягивали шеи, затем с разбегу поднимались в воздух, — гусиное гоготание сопровождало царя и его спутников всю дорогу.
В море впадали ручьи; во время отлива вода в них стояла низко; между твердым берегом и краем воды простирался широкий слой няши — густой и липкой грязи. Ермолайка, желая показать, что ему все нипочем, прыгнул через первый ручей. Он угодил прямо в няшу, откуда его с трудом вытащили. Царю и его придворным приходилось таскать выкинутые морем бревна, чтобы перекидывать через ручьи мосточки. Петр поверх камзола надел колет из лосиной кожи и перепачкаться не боялся. Меньшиков, как и остальные, отправился принарядившись и теперь злился, что пришлось измазаться.
Заботу всем доставлял царевич Алексей. Вытянутый и узкогрудый, с невыразительным лицом, царевич был совершенно беспомощным: его переносили на руках даже там, где можно было перейти без всякой помехи. Семен глядел на этого хилого тринадцатилетнего мальчика и не мог понять, почему это хотят посадить его на престол, да еще вместо такого царя, каким был Петр.
Один из придворных, иноземец на русской службе, господин Патвард, как бы невзначай отошел в сторону. Убедившись, что за ним не наблюдают, спрятался в высокой траве. Патварда интересовала группа придворных, которые отстали от царя, — ему хотелось узнать, о чем они говорят. Скоро эти люди приблизились, и до Патварда донеслось:
— Царь никому не говорит, зачем завез на край света...
— Снова окажемся побитыми, как при Нарве!..
— При Нарве царь убежал первым, здесь же себя и нас всех погубит!..
— Воспользоваться надобно, что царь далеко от Москвы!
— С царем четыре батальона семеновцев и преображенцев!
— Все равно — сгинем вместе со всеми!..
Говорившие начали удаляться, и Патвард больше ничего не услышал. Переждав, он выбрался на тропку. Патвард этих людей хорошо знал: среди придворных было много недовольных Петром. Свидетелем таких разговоров Патвард оказывался уже не раз, и они были ему на руку.
По пути Петр заглядывал в солеварни. Соль варили зимой, и сейчас здесь было безлюдно. Петр знал, что соль на Белом море получается темной, с примесями, и к тому же солеварение, производившееся уже в течение нескольких столетий, истребило на побережье лучшие леса.
Петр делился на ходу своими планами с Меньшиковым, — присутствие Семена его не стесняло. Петр собирался развить в Карелии добычу железной руды и поставить на Онежском озере оружейные заводы: ему это нужно было для успешного ведения войны. Меньшиков отвечал невпопад: он обдумывал совсем другое — создание на севере предприятия, которое могло бы приносить баснословные доходы. В это дело, предполагал царский любимец, должны войти зверобойные и рыболовные промыслы, добыча слюды, солеварение, выгонка смолы и даже охота на китов у Груманта...
Путь вдоль берега был утомительным. Перепачканные и голодные, все добрались до устья реки. Здесь на глубоком месте, на «яме», стояли оба судна Терентия Поташова — двухмачтовые поморские лодьи. Петр сразу же отметил недостатки таких судов, в первую очередь их неуклюжий вид. Семен за них вступился: он объяснил, что поморские лодьи строятся с выпуклыми бортами для того, чтобы их не раздавило во льду.
Посланный Гришкой Гореликовым человек успел предупредить Терентия Поташова. «Лучший промышленник» заметался по горнице — как ему встречать царя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Архимандрит отпер дверку и направил свет на узника. Василий Босый поднялся с лежанки. Выпрямиться ему не позволил низкий потолок. Узник глядел на пришедших исподлобья.
Архимандрит сказал Петру, что это и есть тот самый человек, который хотел вздеть его на рогатину. По лицу Петра забегала судорога.
Глаза Василия Босого вдруг сверкнули, и он весь напрягся, собираясь выскочить из каморы. Петр попятился; архимандрит быстро захлопнул дверку, повернув в замке ключ. Семен услышал, как Петр тяжело засопел, а узник в это время шумно свалился на лежанку.
Помолчав, архимандрит спросил:
— На вечное заточение?
Петр подтвердил кивком, — по лицу его продолжала бегать судорога. Семен стоял ни жив ни мертв; если бы знали они, царь и архимандрит, что происходило в это время на душе у молодого помора!..
Утром, когда Петр вернулся на корабль, к Семену осторожно приблизился монах-лекарь; он что-то шепнул, Семен последовал за ним.
В келье у старой оружейной палаты лежал в гробу Елисей. Келейник келаря был еще живым, но его уже причастили и положили, по монастырскому обычаю, умирать в гробу.
Когда молодой помор над ним склонился, Елисей прошептал:
— Помираю я, Семен… Такая моя участь... Но я, Семен, теперь боюсь... Прежде не боялся, теперь очень боюсь...
И Елисей рассказал Семену: в надежде исцелиться прикосновением к мощам преподобных святителей, он тайно приподнял крышку одной из гробниц, но ничего, кроме сгнивших костей, не нашел... Приподнял крышку второй — то же самое... Теперь Елисей больше не верил, что на том свете ждет его награда; и ему было очень страшно умирать.
Похоронили Елисея скрытно — в монастыре находился царь. А когда через много лет в монастырь приплыли отец и мать Елисея — проведать, как живет их сын, монахи с трудом разыскали его могилу.
10
Петр прожил в монастыре несколько дней. Все видели, что царь кого-то ждет. Наконец в губу Благополучную приплыл в карбасе человек, потребовавший, чтобы его провели к царю. Петр прочел переданную от Щепотьева грамоту, в которой говорилось: «Идти на кораблях можно». И тогда Петр объявил, что на следующий день назначается отплытие.
В ту ночь, последнюю из проведенных Петром в монастыре, произошло еще одно событие. Безродный холоп Василий Босый, приговоренный на вечное заточение, бежал из своей каморы. Переодевшись в мирское платье, он вырезал замок, проник в подземелье и через старую оружейную палату выбрался на монастырский двор. В суматохе, вызванной подготовкой к отплытию, Василий Босый взял карбас и поплыл к кораблям. Утром никто не обратил внимания на молодого мужика, выполнявшего вместе с другими матросскую работу, — много таких мужиков было собрано по всему побережью Белого моря.
Так, вместе с солдатами, матросами, монахами, пушками, прочим оружием и съестными припасами, Петр взял с собой в поход человека, который собирался вздеть его на рогатину.
НЮХОТСКИЙ ПОХОД
ГЛАВА ПЕРВАЯ
У ВАРДЕ-ГОРЫ
1
С полудня сержант Преображенского полка, Михаил Щепотьев, находился на Варде-горе. Наблюдая через подзорную трубу за горизонтом, он в то же время следил за движением прилива: на его глазах широкие отмели и каменистые корги быстро заливались мутными волнами, Щепотьев видел, как вода, покрывая камни, некоторое время над ними бурлила; и, когда камни совершенно скрывались и об опасности, казалось, ничего больше не предупреждало, — только опытный глаз помора мог бы определить, что здесь затаилась корга.
Полный прилив приходился на вторую половину дня; к этому времени следовало ждать корабли. Щепотьев послал Петру на Соловецкие острова «описание Нюхотской пристани»; он знал, что на корабли взяты поморские кормщики, а эскадру ведет вице-адмирал Корнелий Крюйс, которого царь весьма ценил.
Через подзорную трубу Щепотьеву хорошо был виден небольшой островок Рис-луда, куда сержант отправил в карбасе человека встретить корабли; дальше находилась Ламбас-луда и Ропаки и открывалось море, откуда корабли и должны были прийти. Но горизонт долгое время оставался чистым. Только в четвертом часу внезапно на нем возникло судно, за ним второе, третье, четвертое, пятое, и вскоре появилась вся эскадра, состоявшая из тринадцати больших кораблей. Они шли под парусами и быстро приближались к Рис-луде.
Карбас с Рис-луды пристал к флагманскому судну, после чего на эскадре начали обмениваться сигналами. Все корабли развернулись против ветра и стали на якорь: вице-адмирал опасался к ночи маневрировать вблизи неизвестного берега, а поморским кормщикам он, вероятно, не доверял.
Только одно судно, сбавив паруса, направилось в сторону Варде-горы. Было оно для Белого моря необычным, с двумя очень высокими, несколько склоненными назад мачтами и с далеко вынесенным бушпритом. Это, знал Щепотьев, двадцатипушечная яхта «Транспорт-Ройаль», которую подарил Петру король во время пребывания русского царя в Англии.
Яхта приблизилась к Варде-горе. Щепотьев через подзорную трубу разглядел на корме, возвышавшейся над палубой, высокую фигуру Петра, а ближе к носу — низенького человека в большом парике, увенчанном треугольной шляпой; это и был сам вице-адмирал Корнелий Крюйс.
Щепотьев понял, что яхта идет прямо на Сельдяную коргу; нужно было немедленно предупредить об опасности. Не успел он этого сделать, как увидел, что к вице-адмиралу подбежал человек в высоких рыбачьих сапогах и, показывая туда, где под водой была скрыта корга, о чем-то говорил.
Вице-адмирал сердито затопал ногами, сунул подзорную трубу под мышку и отвернулся. Тогда человек в высоких рыбачьих сапогах подскочил к мачте и, выхватив нож, перерезал лопарь. Большой парус грот-мачты опустился и стал чертить краем по воде. От мачты человек в высоких сапогах кинулся к корме, где, оттолкнув рулевого, сам завертел штурвал, — яхта развернулась в обратном направлении. И тогда человек этот кинулся в носовую часть; здесь он перерезал пертулин, — отчего якорь со всплеском погрузился в воду. Став носом к ветру, яхта «Транспорт-Ройаль» спокойно закачалась на волнах неподалеку от Сельдяной корги.
Щепотьев не сводил трубы с палубы яхты. По указанию вице-адмирала, человека, остановившего судно, схватили двое солдат. С кормы в это время приближался большими шагами царь. Размахивая подзорной трубой, вице-адмирал пытался ему что-то сказать. Но Петр, отстранив его рукой, подошел к схваченному человеку.
Далее, увидел Щепотьев, Петр отослал солдат и одобрительно похлопал по спине человека, вовремя остановившего яхту. Сделав это, Петр вернулся на корму. Вице-адмирал в волнении сдвинул на затылок вместе со шляпой свой большой парик, широким платком вытер лоб, после чего надвинул парик и шляпу на место. Все это его, очевидно, успокоило. Как и царь, он похлопал по спине человека, остановившего яхту. Только Петр сделал это наклонившись, а вице-адмиралу пришлось для этого приподняться на цыпочки.
Щепотьев никогда раньше не видел человека, так смело спасшего царскую яхту. С ним на Варде-горе был тот самый Гришка Гореликов, который год назад привозил его сюда в карбасе. Сунув подзорную трубу в руку Гришке, Щепотьев спросил, не знает ли он стоящего на палубе человека в высоких сапогах.
Гореликов навел трубу и удивленно воскликнул:
— Семен Поташов!?
2
На следующее утро к Варде-горе подошло небольшое судно с крестом на мачте. Это приплыл архимандрит Фирс с соборными старцами. Среди них был казначей обители и новый келарь, — старый келарь находился в это время уже в каморе под Корожной башней, на месте боярина Ягубовского.
Судно привезло соленую рыбу, оленьи туши, муку, печеный хлеб, а у казначея имелась кожаная сума с казной обители.
Архимандрит увидел, что к кораблям подходят пустые карбасы, возвращавшиеся на берег тяжело нагруженными. Там уже были свалены кули с продовольствием, стояли сухопутные пушки на больших колесах, обозные телеги, повозки для царя и свиты и многое другое, необходимое в походе. Корабли разгружались солдатами, а на берегу работали беломорские мужики.
Разгруженные корабли отводили к Рис-луде. Лишь два малых фрегата, только что выстроенные и оснащенные на верфи Избранта под Холмогорами, именовавшиеся «Курьер» и «Святой Дух», были подведены ближе к берегу. С них сняли всё, вплоть до каменного балласта, «раздели» стоячий такелаж и «выдернули» мачты. На берегу сколачивали большие салазки, с помощью которых предполагалось тащить фрегаты сухим путем.
Архимандрит видел, что на судах распоряжается вице-адмирал, а на берегу — сержант Щепотьев. Сам же Петр с царевичем Алексеем и частью придворных еще утром, не ожидая прилива, отправился пешком в Нюхотскую Волостку.
Никогда еще, знал архимандрит, у Варде-горы не собиралось столько кораблей и не было согнано так много народа. И давно уже, с горечью думал архимандрит, обитель не подвергалась такому опустошению. Царь увез всех мирских трудников, а вместе с ними и молодых монахов; царь забрал едва не все продовольственные запасы, а теперь приходится отдавать и деньги. Царь распорядился привести в порядок все тюремные помещения и выстроить новые; он даже указал, в каком месте, а на Заяцком острове, около которого стояла эскадра, возвести церковь. Взамен всего этого царь подтвердил преимущества, какими пользовался монастырь на Белом море, и, что было особенно важно Фирсу, предоставил ему по своему усмотрению расправиться с отцом келарем.
Архимандрит, конечно, не боялся, что монастырь захиреет — пришлют новых монахов, явятся трудники, вскоре пополнятся запасы, как и казна. Только одно считал архимандрит непоправимым: Петр увез Семена.
Произошло это так. Читая в Архангельске привезенные показания, Петр спросил: «Кем писано, — не твоя, архимандрит, рука?» Фирс рассказал про Семена, и Петр заинтересовался молодым помором. А вскоре после этого Семен в первый раз встретился с Петром.
Судно, на котором молодой помор вез мятежного боярина, вошло в устье Северной Двины. Со стороны Новодвинской крепости появился карбас, приставший к борту. На палубу легко взобрался высоченный мужчина в военной одежде, спросил:
— Откуда судно?
— Из Соловецкой обители, не видишь, что ли, кресты?
— А ты кто будешь?
— Келейник архимандрита.
— Что привез из обители?
Семен, в свою очередь, спросил:
— А сам-то ты кто будешь, что допытываешь?
Высоченный мужчина в военной одежде даже удивился.
— Я — царь, меня тут все знают.
И ухмыльнулся.
Семен был не маленького роста, но на царя ему пришлось смотреть снизу вверх. Вынув из-под одежды свиток с печатью келаря, отдал его царю.
— Где мятежный боярин? — спросил Петр, прочитав свиток.
— Боярин преставился, можешь на него поглядеть.
— Что явилось тому причиной?
— Отец келарь боярина запытал.
— Что говорил боярин перед смертью?
— Говорил, что отец келарь велел ему оплесть архимандрита перед царем.
— Как это — «оплесть»?
— Будто архимандрит заманивает царя в обитель, чтобы там с ним расправиться.
— Как это — «расправиться»?
— То ведает отец келарь.
Петр сунул свиток в карман, затем спросил:
— Ты и есть Семен Поташов?
— Откуда ты знаешь?
— Царю все полагается знать.
Семен посмотрел на него пораженный, а Петр снова ухмыльнулся.
На пути из Архангельска к Соловецким островам корабли попали в бурю. В это время Петр приглядывался, как ведет келейник архимандрита судно. А когда поплыли от Соловецких островов к Нюхотской Волостке, Петр взял Семена на «Транспорт-Ройаль»; он сам помог молодому помору разобраться в незнакомой оснастке «английской яхты».
В пути Петр устроил Семену экзамен и остался доволен: молодой помор знал не только грамоту, но и аддицию, субстракцию, мультипликацию и дивизию (так именовали тогда сложение, вычитание, умножение и деление); кроме того, Семен постиг на практике и навигацию.
Петр еще в монастыре сказал архимандриту, что такому дельному малому нечего здесь пропадать. Все же Фирс стал просить не увозить от него Семена. Петр язвительно осведомился, не является ли молодой помор сыном Фирса, чем архимандрит оказался вконец обескураженным. К тому же сам он подумал, что, будь у него такой сын, непременно отправил бы его с Петром.
Узнал архимандрит и то, что Семен предотвратил крушение царской яхты. Но не узнал, как бежал Василий Босый и кто ему устроил побег. Рассказать об этом сумел бы отец келарь. Только, не дожидаясь, пока настоятель станет его пытать, отец келарь повесился в каморе.
Когда начался прилив, архимандрит с соборными старцами в карбасе поплыл к Нюхотской Волостке.
3
Впереди вышагивал Петр; за ним, едва поспевая, — Семен, хотя и был он неплохим ходоком. Сзади, растянувшись вдоль берега, двигались те из придворных, которые отважились пойти с Петром. Среди них поручик бомбардирской роты — Меньшиков. Был при Петре и царевич Алексей.
Но первым, обгоняя даже царя, несся вприпрыжку маленький человечек; звали его Ермолайкой. Карлик все время оглядывался; сморщенное лицо его то выражало блаженную радость, если дорога была без препятствий, то растерянность, когда казалось, что дальше пройти невозможно.
Прибрежная равнина переходила в моховое болото, поросшее низким лесом. Высокая трава скрывала озерки, откуда взлетали утки. На обнажившемся дне моря кормились громадные стаи гусей. Гуси вытягивали шеи, затем с разбегу поднимались в воздух, — гусиное гоготание сопровождало царя и его спутников всю дорогу.
В море впадали ручьи; во время отлива вода в них стояла низко; между твердым берегом и краем воды простирался широкий слой няши — густой и липкой грязи. Ермолайка, желая показать, что ему все нипочем, прыгнул через первый ручей. Он угодил прямо в няшу, откуда его с трудом вытащили. Царю и его придворным приходилось таскать выкинутые морем бревна, чтобы перекидывать через ручьи мосточки. Петр поверх камзола надел колет из лосиной кожи и перепачкаться не боялся. Меньшиков, как и остальные, отправился принарядившись и теперь злился, что пришлось измазаться.
Заботу всем доставлял царевич Алексей. Вытянутый и узкогрудый, с невыразительным лицом, царевич был совершенно беспомощным: его переносили на руках даже там, где можно было перейти без всякой помехи. Семен глядел на этого хилого тринадцатилетнего мальчика и не мог понять, почему это хотят посадить его на престол, да еще вместо такого царя, каким был Петр.
Один из придворных, иноземец на русской службе, господин Патвард, как бы невзначай отошел в сторону. Убедившись, что за ним не наблюдают, спрятался в высокой траве. Патварда интересовала группа придворных, которые отстали от царя, — ему хотелось узнать, о чем они говорят. Скоро эти люди приблизились, и до Патварда донеслось:
— Царь никому не говорит, зачем завез на край света...
— Снова окажемся побитыми, как при Нарве!..
— При Нарве царь убежал первым, здесь же себя и нас всех погубит!..
— Воспользоваться надобно, что царь далеко от Москвы!
— С царем четыре батальона семеновцев и преображенцев!
— Все равно — сгинем вместе со всеми!..
Говорившие начали удаляться, и Патвард больше ничего не услышал. Переждав, он выбрался на тропку. Патвард этих людей хорошо знал: среди придворных было много недовольных Петром. Свидетелем таких разговоров Патвард оказывался уже не раз, и они были ему на руку.
По пути Петр заглядывал в солеварни. Соль варили зимой, и сейчас здесь было безлюдно. Петр знал, что соль на Белом море получается темной, с примесями, и к тому же солеварение, производившееся уже в течение нескольких столетий, истребило на побережье лучшие леса.
Петр делился на ходу своими планами с Меньшиковым, — присутствие Семена его не стесняло. Петр собирался развить в Карелии добычу железной руды и поставить на Онежском озере оружейные заводы: ему это нужно было для успешного ведения войны. Меньшиков отвечал невпопад: он обдумывал совсем другое — создание на севере предприятия, которое могло бы приносить баснословные доходы. В это дело, предполагал царский любимец, должны войти зверобойные и рыболовные промыслы, добыча слюды, солеварение, выгонка смолы и даже охота на китов у Груманта...
Путь вдоль берега был утомительным. Перепачканные и голодные, все добрались до устья реки. Здесь на глубоком месте, на «яме», стояли оба судна Терентия Поташова — двухмачтовые поморские лодьи. Петр сразу же отметил недостатки таких судов, в первую очередь их неуклюжий вид. Семен за них вступился: он объяснил, что поморские лодьи строятся с выпуклыми бортами для того, чтобы их не раздавило во льду.
Посланный Гришкой Гореликовым человек успел предупредить Терентия Поташова. «Лучший промышленник» заметался по горнице — как ему встречать царя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23