Ты остановишь его и расскажешь ему все, что случилось. Скажи ему, чтобы он рассказал королеве всю эту басенку ранее того, как она начнет спрашивать. Я же буду на страже около королевы.
— Ну хорошо, — сказал Рауль. — Допустим, что на сегодня гроза отведена. Ну а завтра?
— Завтра… Ну, это другое дело. Никакого «завтра» даже и не будет. Я сегодня же вечером увижу наваррского короля и поговорю с ним с глазу на глаз. Ручаюсь тебе, что я заставлю его клятвенно обещать мне не бывать более у Сарры.
— Ну, едва ли…
— Полно! Я не очень-то неловка в таких делах, ты сам знаешь. Что же касается графа де Ноэ, то за то, что он разыскал красотку-еврейку, о которой наш король и думать забыл, я проучу его как следует!
— Ах, Нанси, дорогая моя Нанси! — сказал паж. — Вы такая женщина, каких больше нет!
— Дурачок! — ответила она, взяв Рауля за розовый подбородок. — Ну а теперь пойдем к реке. Мы погуляем там полчасика, а потом ты останешься на страже.
Они взялись за руки и направились на набережную. Погуляв там, Нанси простилась с Раулем и через ту же потерну направилась обратно во дворец. Но, когда она дошла до темной лестницы, ей не пришлось сделать и двух шагов, как ее обхватили две сильные руки, и не успела девушка издать крик, как на лицо ей легла глухая маска. Затем Нанси скрутили веревкой, подняли на руки и понесли куда-то…
XIII
Нанси скрутили так быстро, глухую маску, не пропускавшую звуков, ей наложили на лицо так прочно, что девушка не могла ни оказать сопротивление насильникам, ни хотя бы крикнуть о помощи. К тому же на лестнице было так темно, что Нанси не могла рассмотреть, с кем ей приходится иметь дело. Все это в значительной степени усложнило ее положение; к тому же еще, должно быть, для большей безопасности, поверх маски ей накинули на голову какой-то капюшон, который доходил до самой шеи и не только ослеплял, но и грозил задушить девушку.
Сопротивляться было бесполезно, и Нанси спокойно предоставила себя воле похитителей, не тратя времени на лишнюю борьбу и только стараясь как можно подробнее воспринять все доступные ей впечатления, по которым можно было бы судить о том, что с нею собираются сделать.
После того как похитители с Нанси несколько раз поднимались и опускались по лестнице, она почувствовала, что ее кладут на какое-то зыбкое ложе. Вдруг последнее заколыхалось еще более, и Нанси поняла, что ее везут куда-то. В тот же момент кто-то склонился к ее уху и прошептал:
— Если вы хотите избавиться от маски, от которой вам трудно дышать, ее снимут. Но помните: стоит вам только крикнуть, и вас убьют на месте. Сообщите знаком свое согласие.
Нанси утвердительно кивнула головой. Тогда незнакомец просунул руку под капюшон и отстегнул завязки маски.
Теперь Нанси стало немного легче, но только очень немного. Правда, она могла дышать гораздо свободнее, могла слышать и говорить, но зато не могла видеть, так как плотный капюшон закрывал ей лицо, а связанные за спиной руки лишали ее всякой свободы действий.
Мы уже достаточно знакомы с этой хитрой, пронырливой девушкой, чтобы представить себе ее дальнейшее отношение к этой истории. Досада Нанси была очень велика, но она понимала, что теперь не время выражать в резкой форме свое негодование и что всякая форма сопротивления равно окажется вредной и даже опасной для нее самой. Поэтому она прежде всего захотела отдать себе отчет в происходящем и, откинувшись с удобством на спину, принялась думать.
Кому могло понадобиться это похищение? Личных врагов у нее не было, как не было и пламенных отвергнутых поклонников. Следовательно, это похищение не было актом мести против нее лично. Для чего же оно предпринималось? Для того, чтобы на время устранить ее. Значит, она кому-нибудь мешала? Но кому и в чем?
Не надо было обладать даже такой ясностью и логичностью мышления, которой отличалась Нанси, чтобы догадаться, в чем тут дело. Из подслушанного ею разговора Лагира с Ноэ она знала, что герцогиня Монпансье решила поссорить наваррскую королевскую чету и вновь свести своего брата с Маргаритой. Эта ссора могла быть достигнута возбуждением в наваррской королеве ревности, для чего надо было отыскать и подсунуть Генриху Наваррскому скрывшуюся красотку-еврейку. Теперь Генрих нашел Сарру. Ясно, что это стало известно Гизам, и они решили «ковать железо, пока оно горячо». Для большего успеха задуманного предприятия они решили отстранить ту, которую весь Лувр звал «тонкой бестией»и которая горячо стояла на страже интересов наваррской четы.
«Так — думала Нанси под плавное покачивание экипажа. — Значит, меня приказал похитить герцог Гиз? Что же, это по крайней мере галантный человек, и от него мне нечего опасаться для себя лично!»
Затем она сказала своему соседу: — Я не знаю, куда вы
увозите меня, я не настаиваю на том, чтобы вы разъяснили мне это. Но вы должны согласиться, что в конце концов я только слабая, беззащитная женщина, с которой грех обращаться настолько сурово, как это делают сейчас.
— Я действую в силу полученных приказаний, — ответил незнакомец.
— Но, быть может, вы все-таки развяжете мне руки? А то мне страшно больно от веревки!
— Извольте, но при условии, что вы не будете делать попыток к бегству.
— Клянусь вам! — К тому же это могло бы стоить вам жизни.
— Как? Вам приказано убить меня?
— Только в том случае, если вы окажете сопротивление.
— Ну так я обещаю вам вести себя тихо, смирно!
Незнакомец развязал руки Нанси.
— А вы не снимете с моего лица этого противного капюшона? — вкрадчиво продолжала Нанси.
— Нет, потому что вы не должны видеть, куда вас везут.
— Ах, этот капюшон душит меня!
— Ваше мученье продлится недолго; ведь менее чем через час мы прибудем на место.
— А! Тем лучше! — и Нанси снова откинулась на сцинку сиденья. Мулы, несшие повозку, бежали веселой рысцой, и путники быстро подвигались вперед. Прошло менее часа, и экипаж вдруг остановился.
— Вот мы и приехали, — произнес незнакомец, вылезая первым из экипажа, а затем, подав Нанси руку, сказал ей: — Обопритесь на мою руку и следуйте за мной!
Нанси знала, что пленник, рассчитывающий бежать из плена, главным образом должен проявить полную покорность и послушание. Поэтому она покорно пошла за своим похитителем. Сначала ей пришлось подняться на пять ступенек кверху, затем по хлопанью дверей она поняла, что ее ведут через ряд комнат. В одной из этих комнат, где пол был покрыт пушистым мягким ковром, ее спутник остановился и снял с нее капюшон.
Нанси первым делом кинула вокруг себя пытливый, жадный взгляд. Она была в небольшом, но кокетливо убранном салоне, который удивительно подходил к описанию, сделанному Лагиром в рассказе Ноэ о его пребывании у герцогини Монпансье.
«Так! — подумала девушка. — Теперь я знаю, где я. Остается еще узнать, что предполагают делать со мной!»
Она перевела взор на своего похитителя. Это был высокий человек, фигура которого скрывалась монашеской рясой, а лицо — широкой бархатной маской.
«Сразу видно осторожных, предусмотрительных людей!» — подумала насмешливая девушка.
Таинственный незнакомец постучал в дверь; та сейчас же открылась, и на пороге показался юноша в костюме пажа с небольшой маской на лице. Паж вежливо поклонился Нанси; она ответила ему изящнейшим реверансом.
Предполагая, вероятно, что Нанси не понимает по-немецки, незнакомец обратился к пажу со следующими словами на этом языке:
— Где госпожа?
— Она собирается в Париж.
— Значит, мы останемся одни?
— Вернее сказать, здесь останусь я один, так как вы должны сопровождать ее.
— Ты уверен в этом?
— Совершенно.
— Но известно ли тебе, что ты отвечаешь за эту девушку?
— О, будьте спокойны! Затем господин в маске подошел к Нанси, которая сделала вид, будто не поняла ни слова из немецкого разговора.
— Итак, милочка, — сказал он, — вы предупреждены и знаете, что попытка к бегству может стоить вам жизни.
— Я и не думаю о бегстве. Но все же мне хотелось бы знать, сколько времени меня продержат здесь.
— Несколько дней.
— А потом?
— Потом вас отправят обратно в Лувр.
Нанси сделала незнакомцу кокетливый реверанс и промолвила: — Крайне признательна вам за доставленные мне сведения! Незнакомец ушел. Тогда Нанси внимательно посмотрела на пажа. Последний тоже был замаскирован, но его маска очень мало закрывала лицо и не скрывала ни красивого белого лба с голубыми прожилками вен на висках, ни аппетитного подбородка, ни прелестных голубых глаз, горевших страстью, томностью и нежностью.
По существу Нанси была совершенно неиспорченной девушкой. Но она была женственна, кокетлива и проказлива по натуре, да и жизнь в развратном Лувре многому научила ее. Поэтому она в совершенстве умела использовать все чары чувственного женского обаяния.
Присмотревшись повнимательнее к пажу — это был уже знакомый нам Амори, — Нанси нашла, что он должен отлично подойти к задумываемому ею опыту. Видно было, что мальчик еще никогда не любил, что он только еще становится мужчиной и переживает пору первых страстных, хотя и бесформенных грез о любви. Это опасный период в жизни мужчины. В этом возрасте все существо мальчика-юноши безудержно стремится к восторгам страсти, но недостаток жизненного опыта мешает разумно отнестись к объекту ее; отсюда вытекает та масса ошибок, даже несчастий, которыми заканчиваются эти первые попытки реализовать свои страстные грезы. Нанси, зная это, подумала, что не трудно будет увлечь мальчика, вскружить ему голову, заставить забыть обо всем на свете, и решила сейчас же приняться за это.
Амори уселся в дальнем уголке салона и оттуда любовался девушкой. Она сразу произвела на него сильное впечатление, заставив сильнее забиться его влюбчивое сердце. К тому же она была еще и несчастна! Ее грубо похитили, ее везли связанной, ей было душно под тяжелым капюшоном!.. Заставить страдать такое милое, нежное, красивое созданье!.. О, как жестоки люди!..
А Нанси раскинулась на оттоманке и приняла бесконечно скорбный, бесконечно страдающий вид, не забыв при этом положением тела повыгоднее подчеркнуть все изящное богатство своей фигуры. Незаметно наблюдая за пажом, она видела, что его взор все более сверкал страстью, и время от времени она горестно вздыхала, что заставляло бедного юношу вздрагивать всем телом.
Прошло несколько времени в этом молчании, прерываемом лишь скорбными вздохами Нанси. Наконец Амори не выдержал и сказал дрожащим голосом:
— Боже мой, барышня, как видно, вас мучает сильное горе! Нанси ничего не ответила; она закрыла лицо руками, и Амори подумал по вздрагиванию ее плеч, что она плачет.
— Господи! — вздохнул он. — В первый раз в моей жизни мне противно следовать данным мне приказаниям!
Нанси отняла руки от лица, кинула на Амори обворожительный, манящий взгляд и грустно сказала:
— Спасибо на добром слове! Затем она опять погрузилась в глубокую меланхолию. Но паж уже не мог молчать более: начав говорить, он должен был договорить до конца.
— Мне приказано сторожить вас, — сказал он, — поэтому я и сторожу вас. Но поверьте, в душе я страстно жажду, чтобы вас скорее отпустили на свободу.
— О, — сказала Нанси, небрежно пожав плечами, — мне решительно все равно, жить ли здесь или в Лувре… Паж удивленно посмотрел на нее.
— Да видите ли, — продолжала Нанси, — мне тяжело жить среди всех этих важных господ и высокопоставленных дам. Я была бы крайне счастлива, если бы мне удалось осуществить свою мечту…
— Вашу мечту? Какую?
— Ах, простите, я забылась на минутку… Я не знаю вас, вы — мой палач, а я заговорила с вами как с другом. Но что поделаешь! Бывают такие минуты, когда не можешь удержаться от излияний…
— Ах боже мой, но почему бы вам и не говорить со мною, как с другом? — краснея, сказал Амори. — А между тем… если бы вы знали…
Он умолк, окончательно сконфуженный и раскрасневшийся, словно пион.
— Сколько вам лет?
— Шестнадцать!
— В вашем возрасте люди обыкновенно еще не умеют быть злыми… — промолвила Нанси, нежно взглянула на юношу и добавила: — К тому же у вас очень добрый вид.
— Сударыня… — И я буду говорить с вами как с родным братом. Паж подошел к оттоманке и уселся поближе к Нанси. Та взяла его за руку и заговорила:
— Вот видите ли, моей мечтой было жить самой тихой, скромной жизнью где-нибудь подальше от Лувра и Парижа… Так хотелось бы встретить человека, который полюбил бы меня!
— Как? — с трепетом восторга спросил паж. — Неужели «a никто не любит?
— Никто! — скромно вздохнула Нанси. — И вы сами никого не любите?
— Но кого же мне любить, раз я еще не встретила героя своих грез?
У бедного пажа голова окончательно пошла кругом и в глазах забегали какие-то радужные точки. Влажный, нежный взгляд девушки чаровал его и производил на него какое-то магнетическое действие. А тут еще Нанси положила на подушку свою полную бело-розовую ручку, которая небрежно играла кистью… Не сознавая хорошенько, что он делает, паж осмелился взять эту руку и поднести ее к своим губам.
— Что вы делаете? — удивленно спросила шустрая камеристка.
— Ах! — простонал паж. — Со мной происходит что-то странное.
— В самом деле? — воскликнула Нанси и тут же удвоила чарующую нежность взгляда.
— Мне кажется, что… если вы… захотите, то я… буду… страстно любить вас! — смущенно пробормотал юноша.
— Вы? — воскликнула Нанси.
— О, да! — ответил паж, бросаясь на колени перед девушкой. «Попался, голубчик!» — с торжеством подумала она.
XIV
Нанси оставила пажа несколько секунд трепетать у ее ног, но затем, резко выдернув руку, оттолкнула юношу.
— Мой милый незнакомец, я очень польщена вашей любовью, но… — она засмеялась коротким насмешливым смешком, который подействовал на пажа подобно ледяной воде, вылитой на горячую голову, и продолжала: — Но я осторожна и не покупаю кота в мешке. Прежде чем я отвечу на ваши страстные излияния, я хочу видеть ваше лицо!
— О! — смущенно сказал паж, сконфуженно поднимаясь с колен.
— Не буду спорить, — продолжала хитрая девушка, предательски поглаживая низко склоненную голову пажа, — с вида вы очень статный молодец, но это не мешает тому, чтобы без маски вы оказались уродом… Ведь как знать чего не видишь? — Нанси кинула на пажа убийственный взгляд. — Помимо того, даже если бы вы и оказались совершеннейшим по красоте юношей, все же для меня это вопрос самолюбия. Господи, конечно, я совершенно неопытная девушка; но мало ли историй наслушалась я. Вот такой же речистый паж вскружит голову бедной девушке, а потом…
— Но я не из таких, — крикнул Амори, снова кидаясь на колени и принимаясь с жаром целовать руки девушки. — Я действительно люблю и буду вечно любить вас!
— Полно! — ответила Нанси. — Еще час тому назад вы меня и в глаза не видели, а теперь вдруг…
— Но поймите, что, увидев вас, я сразу испытал какое-то странное, необъяснимое ощущение, — пламенно перебил ее юноша. — И я сразу понял, что могу любить только вас, всю жизнь, вечно…
Нанси прервала страстные излияния Амори взрывом смеха, после чего сказала:
— Но в таком случае имеется еще лишнее основание, чтобы вы показали мне свое лицо!
— Я не смею сделать это, — ответил паж. — Мне приказано не снимать маску, чтобы вы не узнали меня при встрече и не проведали, где именно вы были укрыты после похищенья.
— Вот это мило! — смеясь, воскликнула Нанси. — Вы говорите мне о своей любви, клянетесь любить вечно, а сами не хотите, чтобы я узнала вас при встрече? Хорош, нечего сказать! — Нанси принялась хохотать словно сумасшедшая, окончательно смущая и без того смущенного юношу. — Ну нет, милый друг! — продолжала она, насмеявшись вволю. — При таких обстоятельствах не трудитесь говорить мне о любви. Пожалуйста, исполняйте свою обязанность тюремщика! Ведь в конце концов разве вы не самый обыкновенный тюремщик?
— Ну, да… мне приказано… стеречь вас…
— А когда будет решено отпустить меня, я не должна узнать вас! И, зная это, вы все-таки предлагаете мне свое сердце? Удобно, нечего сказать!..
— Я сделаю все, что вы хотите! — взволнованно сказал паж.
— Оставьте меня в покое! — небрежно ответила Нанси. — Не смейте говорить мне о своей любви!.. Я хочу или всего, или мне ничего не нужно. Разве вы мужчина? Вы ребенок, боящийся, что его высекут.
От этих слов вес затуманилось в голове влюбленного пажа, и, забыв о своем долге, он сорвал с себя маску.
Увидев очаровательное юношеское лицо, полное бесконечного обаяния, Нанси подумала:
«Ого, да он прелестен на диво! Им можно увлечься… Но нет, нет, следует все время думать о Рауле… Это необходимая предосторожность в данный момент».
Паж с трепетом ожидания смотрел на нее. Тогда Нанси обхватила его голову обеими руками и запечатлела на его лбу поцелуй, который влил огонь в жилы влюбленного. Затем она привлекла его к себе, усадила рядом с собою на оттоманку и сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
— Ну хорошо, — сказал Рауль. — Допустим, что на сегодня гроза отведена. Ну а завтра?
— Завтра… Ну, это другое дело. Никакого «завтра» даже и не будет. Я сегодня же вечером увижу наваррского короля и поговорю с ним с глазу на глаз. Ручаюсь тебе, что я заставлю его клятвенно обещать мне не бывать более у Сарры.
— Ну, едва ли…
— Полно! Я не очень-то неловка в таких делах, ты сам знаешь. Что же касается графа де Ноэ, то за то, что он разыскал красотку-еврейку, о которой наш король и думать забыл, я проучу его как следует!
— Ах, Нанси, дорогая моя Нанси! — сказал паж. — Вы такая женщина, каких больше нет!
— Дурачок! — ответила она, взяв Рауля за розовый подбородок. — Ну а теперь пойдем к реке. Мы погуляем там полчасика, а потом ты останешься на страже.
Они взялись за руки и направились на набережную. Погуляв там, Нанси простилась с Раулем и через ту же потерну направилась обратно во дворец. Но, когда она дошла до темной лестницы, ей не пришлось сделать и двух шагов, как ее обхватили две сильные руки, и не успела девушка издать крик, как на лицо ей легла глухая маска. Затем Нанси скрутили веревкой, подняли на руки и понесли куда-то…
XIII
Нанси скрутили так быстро, глухую маску, не пропускавшую звуков, ей наложили на лицо так прочно, что девушка не могла ни оказать сопротивление насильникам, ни хотя бы крикнуть о помощи. К тому же на лестнице было так темно, что Нанси не могла рассмотреть, с кем ей приходится иметь дело. Все это в значительной степени усложнило ее положение; к тому же еще, должно быть, для большей безопасности, поверх маски ей накинули на голову какой-то капюшон, который доходил до самой шеи и не только ослеплял, но и грозил задушить девушку.
Сопротивляться было бесполезно, и Нанси спокойно предоставила себя воле похитителей, не тратя времени на лишнюю борьбу и только стараясь как можно подробнее воспринять все доступные ей впечатления, по которым можно было бы судить о том, что с нею собираются сделать.
После того как похитители с Нанси несколько раз поднимались и опускались по лестнице, она почувствовала, что ее кладут на какое-то зыбкое ложе. Вдруг последнее заколыхалось еще более, и Нанси поняла, что ее везут куда-то. В тот же момент кто-то склонился к ее уху и прошептал:
— Если вы хотите избавиться от маски, от которой вам трудно дышать, ее снимут. Но помните: стоит вам только крикнуть, и вас убьют на месте. Сообщите знаком свое согласие.
Нанси утвердительно кивнула головой. Тогда незнакомец просунул руку под капюшон и отстегнул завязки маски.
Теперь Нанси стало немного легче, но только очень немного. Правда, она могла дышать гораздо свободнее, могла слышать и говорить, но зато не могла видеть, так как плотный капюшон закрывал ей лицо, а связанные за спиной руки лишали ее всякой свободы действий.
Мы уже достаточно знакомы с этой хитрой, пронырливой девушкой, чтобы представить себе ее дальнейшее отношение к этой истории. Досада Нанси была очень велика, но она понимала, что теперь не время выражать в резкой форме свое негодование и что всякая форма сопротивления равно окажется вредной и даже опасной для нее самой. Поэтому она прежде всего захотела отдать себе отчет в происходящем и, откинувшись с удобством на спину, принялась думать.
Кому могло понадобиться это похищение? Личных врагов у нее не было, как не было и пламенных отвергнутых поклонников. Следовательно, это похищение не было актом мести против нее лично. Для чего же оно предпринималось? Для того, чтобы на время устранить ее. Значит, она кому-нибудь мешала? Но кому и в чем?
Не надо было обладать даже такой ясностью и логичностью мышления, которой отличалась Нанси, чтобы догадаться, в чем тут дело. Из подслушанного ею разговора Лагира с Ноэ она знала, что герцогиня Монпансье решила поссорить наваррскую королевскую чету и вновь свести своего брата с Маргаритой. Эта ссора могла быть достигнута возбуждением в наваррской королеве ревности, для чего надо было отыскать и подсунуть Генриху Наваррскому скрывшуюся красотку-еврейку. Теперь Генрих нашел Сарру. Ясно, что это стало известно Гизам, и они решили «ковать железо, пока оно горячо». Для большего успеха задуманного предприятия они решили отстранить ту, которую весь Лувр звал «тонкой бестией»и которая горячо стояла на страже интересов наваррской четы.
«Так — думала Нанси под плавное покачивание экипажа. — Значит, меня приказал похитить герцог Гиз? Что же, это по крайней мере галантный человек, и от него мне нечего опасаться для себя лично!»
Затем она сказала своему соседу: — Я не знаю, куда вы
увозите меня, я не настаиваю на том, чтобы вы разъяснили мне это. Но вы должны согласиться, что в конце концов я только слабая, беззащитная женщина, с которой грех обращаться настолько сурово, как это делают сейчас.
— Я действую в силу полученных приказаний, — ответил незнакомец.
— Но, быть может, вы все-таки развяжете мне руки? А то мне страшно больно от веревки!
— Извольте, но при условии, что вы не будете делать попыток к бегству.
— Клянусь вам! — К тому же это могло бы стоить вам жизни.
— Как? Вам приказано убить меня?
— Только в том случае, если вы окажете сопротивление.
— Ну так я обещаю вам вести себя тихо, смирно!
Незнакомец развязал руки Нанси.
— А вы не снимете с моего лица этого противного капюшона? — вкрадчиво продолжала Нанси.
— Нет, потому что вы не должны видеть, куда вас везут.
— Ах, этот капюшон душит меня!
— Ваше мученье продлится недолго; ведь менее чем через час мы прибудем на место.
— А! Тем лучше! — и Нанси снова откинулась на сцинку сиденья. Мулы, несшие повозку, бежали веселой рысцой, и путники быстро подвигались вперед. Прошло менее часа, и экипаж вдруг остановился.
— Вот мы и приехали, — произнес незнакомец, вылезая первым из экипажа, а затем, подав Нанси руку, сказал ей: — Обопритесь на мою руку и следуйте за мной!
Нанси знала, что пленник, рассчитывающий бежать из плена, главным образом должен проявить полную покорность и послушание. Поэтому она покорно пошла за своим похитителем. Сначала ей пришлось подняться на пять ступенек кверху, затем по хлопанью дверей она поняла, что ее ведут через ряд комнат. В одной из этих комнат, где пол был покрыт пушистым мягким ковром, ее спутник остановился и снял с нее капюшон.
Нанси первым делом кинула вокруг себя пытливый, жадный взгляд. Она была в небольшом, но кокетливо убранном салоне, который удивительно подходил к описанию, сделанному Лагиром в рассказе Ноэ о его пребывании у герцогини Монпансье.
«Так! — подумала девушка. — Теперь я знаю, где я. Остается еще узнать, что предполагают делать со мной!»
Она перевела взор на своего похитителя. Это был высокий человек, фигура которого скрывалась монашеской рясой, а лицо — широкой бархатной маской.
«Сразу видно осторожных, предусмотрительных людей!» — подумала насмешливая девушка.
Таинственный незнакомец постучал в дверь; та сейчас же открылась, и на пороге показался юноша в костюме пажа с небольшой маской на лице. Паж вежливо поклонился Нанси; она ответила ему изящнейшим реверансом.
Предполагая, вероятно, что Нанси не понимает по-немецки, незнакомец обратился к пажу со следующими словами на этом языке:
— Где госпожа?
— Она собирается в Париж.
— Значит, мы останемся одни?
— Вернее сказать, здесь останусь я один, так как вы должны сопровождать ее.
— Ты уверен в этом?
— Совершенно.
— Но известно ли тебе, что ты отвечаешь за эту девушку?
— О, будьте спокойны! Затем господин в маске подошел к Нанси, которая сделала вид, будто не поняла ни слова из немецкого разговора.
— Итак, милочка, — сказал он, — вы предупреждены и знаете, что попытка к бегству может стоить вам жизни.
— Я и не думаю о бегстве. Но все же мне хотелось бы знать, сколько времени меня продержат здесь.
— Несколько дней.
— А потом?
— Потом вас отправят обратно в Лувр.
Нанси сделала незнакомцу кокетливый реверанс и промолвила: — Крайне признательна вам за доставленные мне сведения! Незнакомец ушел. Тогда Нанси внимательно посмотрела на пажа. Последний тоже был замаскирован, но его маска очень мало закрывала лицо и не скрывала ни красивого белого лба с голубыми прожилками вен на висках, ни аппетитного подбородка, ни прелестных голубых глаз, горевших страстью, томностью и нежностью.
По существу Нанси была совершенно неиспорченной девушкой. Но она была женственна, кокетлива и проказлива по натуре, да и жизнь в развратном Лувре многому научила ее. Поэтому она в совершенстве умела использовать все чары чувственного женского обаяния.
Присмотревшись повнимательнее к пажу — это был уже знакомый нам Амори, — Нанси нашла, что он должен отлично подойти к задумываемому ею опыту. Видно было, что мальчик еще никогда не любил, что он только еще становится мужчиной и переживает пору первых страстных, хотя и бесформенных грез о любви. Это опасный период в жизни мужчины. В этом возрасте все существо мальчика-юноши безудержно стремится к восторгам страсти, но недостаток жизненного опыта мешает разумно отнестись к объекту ее; отсюда вытекает та масса ошибок, даже несчастий, которыми заканчиваются эти первые попытки реализовать свои страстные грезы. Нанси, зная это, подумала, что не трудно будет увлечь мальчика, вскружить ему голову, заставить забыть обо всем на свете, и решила сейчас же приняться за это.
Амори уселся в дальнем уголке салона и оттуда любовался девушкой. Она сразу произвела на него сильное впечатление, заставив сильнее забиться его влюбчивое сердце. К тому же она была еще и несчастна! Ее грубо похитили, ее везли связанной, ей было душно под тяжелым капюшоном!.. Заставить страдать такое милое, нежное, красивое созданье!.. О, как жестоки люди!..
А Нанси раскинулась на оттоманке и приняла бесконечно скорбный, бесконечно страдающий вид, не забыв при этом положением тела повыгоднее подчеркнуть все изящное богатство своей фигуры. Незаметно наблюдая за пажом, она видела, что его взор все более сверкал страстью, и время от времени она горестно вздыхала, что заставляло бедного юношу вздрагивать всем телом.
Прошло несколько времени в этом молчании, прерываемом лишь скорбными вздохами Нанси. Наконец Амори не выдержал и сказал дрожащим голосом:
— Боже мой, барышня, как видно, вас мучает сильное горе! Нанси ничего не ответила; она закрыла лицо руками, и Амори подумал по вздрагиванию ее плеч, что она плачет.
— Господи! — вздохнул он. — В первый раз в моей жизни мне противно следовать данным мне приказаниям!
Нанси отняла руки от лица, кинула на Амори обворожительный, манящий взгляд и грустно сказала:
— Спасибо на добром слове! Затем она опять погрузилась в глубокую меланхолию. Но паж уже не мог молчать более: начав говорить, он должен был договорить до конца.
— Мне приказано сторожить вас, — сказал он, — поэтому я и сторожу вас. Но поверьте, в душе я страстно жажду, чтобы вас скорее отпустили на свободу.
— О, — сказала Нанси, небрежно пожав плечами, — мне решительно все равно, жить ли здесь или в Лувре… Паж удивленно посмотрел на нее.
— Да видите ли, — продолжала Нанси, — мне тяжело жить среди всех этих важных господ и высокопоставленных дам. Я была бы крайне счастлива, если бы мне удалось осуществить свою мечту…
— Вашу мечту? Какую?
— Ах, простите, я забылась на минутку… Я не знаю вас, вы — мой палач, а я заговорила с вами как с другом. Но что поделаешь! Бывают такие минуты, когда не можешь удержаться от излияний…
— Ах боже мой, но почему бы вам и не говорить со мною, как с другом? — краснея, сказал Амори. — А между тем… если бы вы знали…
Он умолк, окончательно сконфуженный и раскрасневшийся, словно пион.
— Сколько вам лет?
— Шестнадцать!
— В вашем возрасте люди обыкновенно еще не умеют быть злыми… — промолвила Нанси, нежно взглянула на юношу и добавила: — К тому же у вас очень добрый вид.
— Сударыня… — И я буду говорить с вами как с родным братом. Паж подошел к оттоманке и уселся поближе к Нанси. Та взяла его за руку и заговорила:
— Вот видите ли, моей мечтой было жить самой тихой, скромной жизнью где-нибудь подальше от Лувра и Парижа… Так хотелось бы встретить человека, который полюбил бы меня!
— Как? — с трепетом восторга спросил паж. — Неужели «a никто не любит?
— Никто! — скромно вздохнула Нанси. — И вы сами никого не любите?
— Но кого же мне любить, раз я еще не встретила героя своих грез?
У бедного пажа голова окончательно пошла кругом и в глазах забегали какие-то радужные точки. Влажный, нежный взгляд девушки чаровал его и производил на него какое-то магнетическое действие. А тут еще Нанси положила на подушку свою полную бело-розовую ручку, которая небрежно играла кистью… Не сознавая хорошенько, что он делает, паж осмелился взять эту руку и поднести ее к своим губам.
— Что вы делаете? — удивленно спросила шустрая камеристка.
— Ах! — простонал паж. — Со мной происходит что-то странное.
— В самом деле? — воскликнула Нанси и тут же удвоила чарующую нежность взгляда.
— Мне кажется, что… если вы… захотите, то я… буду… страстно любить вас! — смущенно пробормотал юноша.
— Вы? — воскликнула Нанси.
— О, да! — ответил паж, бросаясь на колени перед девушкой. «Попался, голубчик!» — с торжеством подумала она.
XIV
Нанси оставила пажа несколько секунд трепетать у ее ног, но затем, резко выдернув руку, оттолкнула юношу.
— Мой милый незнакомец, я очень польщена вашей любовью, но… — она засмеялась коротким насмешливым смешком, который подействовал на пажа подобно ледяной воде, вылитой на горячую голову, и продолжала: — Но я осторожна и не покупаю кота в мешке. Прежде чем я отвечу на ваши страстные излияния, я хочу видеть ваше лицо!
— О! — смущенно сказал паж, сконфуженно поднимаясь с колен.
— Не буду спорить, — продолжала хитрая девушка, предательски поглаживая низко склоненную голову пажа, — с вида вы очень статный молодец, но это не мешает тому, чтобы без маски вы оказались уродом… Ведь как знать чего не видишь? — Нанси кинула на пажа убийственный взгляд. — Помимо того, даже если бы вы и оказались совершеннейшим по красоте юношей, все же для меня это вопрос самолюбия. Господи, конечно, я совершенно неопытная девушка; но мало ли историй наслушалась я. Вот такой же речистый паж вскружит голову бедной девушке, а потом…
— Но я не из таких, — крикнул Амори, снова кидаясь на колени и принимаясь с жаром целовать руки девушки. — Я действительно люблю и буду вечно любить вас!
— Полно! — ответила Нанси. — Еще час тому назад вы меня и в глаза не видели, а теперь вдруг…
— Но поймите, что, увидев вас, я сразу испытал какое-то странное, необъяснимое ощущение, — пламенно перебил ее юноша. — И я сразу понял, что могу любить только вас, всю жизнь, вечно…
Нанси прервала страстные излияния Амори взрывом смеха, после чего сказала:
— Но в таком случае имеется еще лишнее основание, чтобы вы показали мне свое лицо!
— Я не смею сделать это, — ответил паж. — Мне приказано не снимать маску, чтобы вы не узнали меня при встрече и не проведали, где именно вы были укрыты после похищенья.
— Вот это мило! — смеясь, воскликнула Нанси. — Вы говорите мне о своей любви, клянетесь любить вечно, а сами не хотите, чтобы я узнала вас при встрече? Хорош, нечего сказать! — Нанси принялась хохотать словно сумасшедшая, окончательно смущая и без того смущенного юношу. — Ну нет, милый друг! — продолжала она, насмеявшись вволю. — При таких обстоятельствах не трудитесь говорить мне о любви. Пожалуйста, исполняйте свою обязанность тюремщика! Ведь в конце концов разве вы не самый обыкновенный тюремщик?
— Ну, да… мне приказано… стеречь вас…
— А когда будет решено отпустить меня, я не должна узнать вас! И, зная это, вы все-таки предлагаете мне свое сердце? Удобно, нечего сказать!..
— Я сделаю все, что вы хотите! — взволнованно сказал паж.
— Оставьте меня в покое! — небрежно ответила Нанси. — Не смейте говорить мне о своей любви!.. Я хочу или всего, или мне ничего не нужно. Разве вы мужчина? Вы ребенок, боящийся, что его высекут.
От этих слов вес затуманилось в голове влюбленного пажа, и, забыв о своем долге, он сорвал с себя маску.
Увидев очаровательное юношеское лицо, полное бесконечного обаяния, Нанси подумала:
«Ого, да он прелестен на диво! Им можно увлечься… Но нет, нет, следует все время думать о Рауле… Это необходимая предосторожность в данный момент».
Паж с трепетом ожидания смотрел на нее. Тогда Нанси обхватила его голову обеими руками и запечатлела на его лбу поцелуй, который влил огонь в жилы влюбленного. Затем она привлекла его к себе, усадила рядом с собою на оттоманку и сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13