Меня зовут Рене Флорентинец, и должен предупредить вас, что я большой мастер шпаги!— Ну, и я неплохой ученик, — ответил Генрих. Флорентинец не лгал, когда назвал себя мастером шпаги, и с первых же моментов сын Жанны д'Альбрэ убедился в этом. Но на стороне Генриха была юная эластичность и подвижность тела, отчаянная храбрость и редкое присутствие духа. Кроме того, отец Генриха, король Антуан Бурбонский, научил его всевозможным итальянским штучкам, и попытки Рене поймать принца на миланские или флорентийские финты сразу потерпели крушение. Рене хотел вызвать своего противника на нападение, в котором легче уловить слабую сторону, но Генрих достаточно знал свои силы и упорно держался оборонительной тактики.Фаворит королевы Екатерины начинал терять терпение — ведь каждая минута промедления все увеличивала расстояние между ним и женщиной, которую он так страстно хотел догнать, а потому, чтобы покончить со своим противником, он решился на знаменитую глиссаду. Но Генрих знал от отца, что итальянские мастера шпаги всегда прибегают к этому резкому выпаду, стремительность которого зачастую парализует все попытки противника парировать удар, а потому был настороже, и, в то время как шпага Флорентийца прямой молнией сверкнула в воздухе, он успел отклониться в сторону. Шпага Рене встретила пустое пространство, а в это время принц изо всех сил ударил его рукояткой шпаги по голове, прибавив:— А вот и мой ответ на глиссаду! Ответ недурен, не правда ли? Итальянец глухо простонал и тяжело рухнул на землю. Ноэ бросился к нему.— Не беспокойся, милый мой, — сказал принц, в то время как Ноэ положил сраженному свою руку на сердце, чтобы уловить, бьется ли оно. — Он жив, потому что удар этого рода не убивает, а только оглушает. Он просто в обмороке и через какой-нибудь час придет в себя.— Анри, — сказал Ноэ, — вы слышали его имя? Ведь это Рене Флорентинец, парфюмер королевы-матери, злодей, смерть которого была бы только угодна Богу!— Если это так, то я жалею, что не убил его!— Ну, время еще не потеряно…— Что такое? — спросил принц.— Достаточно ткнуть его шпагой… Это могу сделать я, если вы брезгуете…— Ноэ, Ноэ! Прикончить лежачего?!— Змею всегда надо приканчивать, раз ее встретишь.— Возможно! Но змея, на которую наступаешь ногой, может ужалить в пятку, а человек в обмороке даже и этого не может!— Анри, Анри, — сказал юный Амори де Ноэ, — у меня есть предчувствие, что этот человек сыграет страшную роль в вашей жизни, если вы не убьете его! Поверьте, когда-нибудь вы пожалеете, что не ткнули его шпагой в сердце!— Ты с ума сошел, Ноэ!— Нет, ваше высочество, нет! Словно завеса отдернулась предо мною, и я как бы читаю в будущем!— В этом-то и заключается твоя ошибка! Гораздо лучше читать в прошлом, чем в будущем!— Но почему?— А потому, что в прошлом ты прочел бы, что меня зовут Генрихом Бурбонским, что я прямой потомок Людовика Святого и что я не из тех людей, которые добьют сами или позволят добить в своем присутствии беззащитного человека!— Вы правы, — ответил Ноэ, поникнув головой. — Как досадно, что вы не уступили мне первой очереди драться с этим проклятым итальянцем!.. Уж я-то убил бы его!— Однако гроза проходит, — заметил Генрих. — Едем, голубчик Ноэ! Голод страшно терзает меня!Они вывели лошадей и помчались, оставив при дороге бесчувственного Рене.— Мне очень хотелось бы знать, — задумчиво сказал Генрих, — кто была та женщина, которую преследовал этот негодяй. Она так ловко выбила его пистолетным выстрелом из седла! Но красива ли она? Молода ли? Вот что интригует меня!— Анри, — смеясь, ответил Ноэ, — я хотел бы иметь под рукой гонца, которого можно было бы отправить в Наварру, чтобы передать прекрасной Коризандре, что принц Генрих…— Да тише ты, несчастный! — остановил его Генрих, и они молча помчались дальше. III Под вечер следующего дня юный наваррский принц и его спутник отдыхали в жалкой бедной гостинице «Свидание волхвов», расположенной между Блуа и Божанси. Хозяин гостиницы потрошил у дверей довольно тощего гуся, хозяйка расставляла стол, служанка разводила огонь, а работник чистил скребницей лошадей наших героев, которые сами уселись верхом на большом бревне перед домом, беззастенчиво повернувшись спиной друг к другу. Амори читал какую-то книгу, Генрих Наваррский мечтал о чем-то.— Черт возьми! — сказал он наконец, поворачиваясь к своему товарищу. — Какая у тебя жажда чтения, милый мой! А что именно ты читаешь, Амори?— Последнюю книгу аббата Брантома «Жизнь дам, славных любовными делами». Надо же как-нибудь убить время, тем более что ваше высочество с самого утра не снизошли в разговоре со мной даже и до трех слов. Вот и надо было обойтись как-нибудь своими средствами!— Независимость твоего характера мне очень нравится, но…— Но ваше высочество решили снизойти до разговора со мной?— Как самый обыкновенный смертный! Видишь ли, милый мой, меня крайне интригует одно обстоятельство. Ты знаешь, что Коризандра дала мне письмо к своей подруге детства?— Знаю. Ну и что же?— А то, что я был бы очень не прочь узнать, что заключается в этом письме!— К сожалению, оно перевязано хорошенькой шелковой тесемочкой, которая припечатана голубым воском, и было бы очень неделикатно вскрыть его!— Ну вот еще! Раз оно написано женщиной, которая тебя любит и… Да и не в том, наконец, дело! Сам бы я не решился взломать печать, но… увы! — Генрих тяжело вздохнул, — со мной случилось несчастье: сегодня утром я неосторожно оставил письма матери и Коризандры на солнце, было очень жарко, и… воск растаял и стек… Вот смотри!— Солнце могло растопить воск, — возразил Ноэ, — но развязать узел?..— Да, но…— О, я заранее знаю, что вы хотите сказать, Анри. Узел можно потом и завязать опять! Если бы вопрос шел о письме вашей матушки, тогда другое дело, потому что тут только разница во времени: ее величество предписала вскрыть ее письмо по прибытии в Париж, а вы вскроете его немного раньше, только и всего. Но письмо графини де Граммон…— Раз ты находишь, что это было бы дурно… Генрих не закончил фразы, так как его внимание отвлек шум, послышавшийся с молчаливой и пустынной дороги. Действительно, к гостинице «Свидание волхвов» подъезжала группа из двух всадников и одной всадницы. Впереди ехал жирный старик, одетый в камзол коричневого сукна, в шляпе без пера и вооруженный аркебузой, подвязанной к его седлу. Все это явно указывало, что он не был дворянином. Сзади него ехал слуга с двумя большими чемоданами. Женщина, замыкавшая кортеж верхом на прелестной белой лошади, тоже была одета не по-дворянски, но казалась такой хорошенькой, несмотря на маску (в те времена женщины по большей части путешествовали в масках), была так изящна и тонка, так ловко сидела в седле, что можно было заподозрить в ней знатную даму, путешествовавшую инкогнито.— Эй, хозяин! — крикнул горожанин, подъезжая к гостинице. Трактирщик лениво поднял голову и безразличным тоном спросил:— Что вам угодно?— Вот это мне нравится! — крикнул горожанин, соскакивая на землю. — Что мне угодно? Мне угодно поужинать и переночевать здесь. Вместо ответа трактирщик красноречиво перевел взгляд на Генриха и Ноэ, как бы желая сказать этим, что, раз у него остановились знатные проезжие, он не очень-то дорожит какими-то там мещанишками.— Эй, хозяин! — заметил ему Генрих. — Да ты никак отказываешься от лишней клиентуры?— Уж простите, ваша милость, — ответил смущенный хозяин, — но я не рассчитывал, что будет сразу такая масса проезжих, а…— И вместо окончания фразы трактирщик поднял на воздух своего гуся.— Понимаю! — сказал Генрих. — Этот гусь предназначен нам, и у тебя больше ничего нет. Ну так не велика беда! Мы поделимся гусем с этим господином! — И, повернувшись к незнакомцу, принц приветливо сказал: — Приглашаю вас, любезный, отужинать с нами!Горожанин поклонился чуть не до земли и пробормотал несколько благодарственных слов. В это время и трактирщик быстро сменил небрежность на самую угодливую услужливость. Он подскочил к молодой женщине, помог ей сойти с седла и крикнул работнику:— Живо, Нику! Сейчас же расседлать лошадей и дать им через четверть часа двойную порцию овса!— Ваша милость! — залепетал тем временем горожанин, подходя ближе к принцу. — Я тронут вашей любезностью и вижу, что имею дело с представителем истинной аристократии! Какой-нибудь выскочка, дворянин с вчерашнего дня, нарочно постарался бы съесть гуся целиком!— Господи, да о чем тут и говорить? — весело ответил Генрих. — Мы съедим гуся вместе и польем его лучшим вином, какое найдется у нашего хозяина! — О, что касается вина, то у меня с собой мех такого сорта, что…Но принц не слушал, как горожанин восхвалял достоинства захваченного в дорогу винного запаса. Словно зачарованный, смотрел он на незнакомку, которая, сняв маску, оказалась еще гораздо красивее, чем можно было ожидать по ее фигуре. Ей было лет двадцать пять. Лилейная белизна кожи счастливо оттеняла иссиня-черные волосы, пунцовые губы и голубые, немного печальные глаза. Когда она проходила мимо Генриха, последний так стремительно соскочил с бревна, так почтительно поклонился ей, что Ноэ не мог сдержать усмешки.«Ого! — подумал он. — Еще сегодня утром принц уверял меня, что его неразговорчивость объясняется думами о Коризандре, ну а теперь… как знать?»Тем временем горожанин приказал отвести им комнату, подошел к молодой даме, подал ей руку и увел в дом. Генрих мечтательно смотрел им вслед.— Однако! — сказал Ноэ. — Что вы скажете об этой мещаночке, Анри?— Она очаровательна, голубчик Ноэ!— Не хуже Коризандры?— Ну вот! — недовольно ответил принц, скандализованный подобным сравнением. — Я засмотрелся на нее просто потому. что мне пришла в голову странная мысль: не та ли это женщина. которую прошлой ночью преследовал Рене?— Возможно, но ведь та была на черной лошади, а эта — на белой…— Велика важность! Лошадь можно переменить… Но что-то в ее манерах, движениях говорит мне, что это она! Однако… Эй, ты там, поваришка! — крикнул он трактирщику. — Скоро ты покончишь со своей стряпней? Я голоден!— Анри, Анри, — лукаво шепнул Ноэ, — готов держать пари, что вам не хочется ни есть, ни пить, а просто не терпится повидать поскорее вашу незнакомку!— Да замолчи ты, глупый человек!— И я нисколько не буду удивлен, если вы… «втюритесь» в нее, как говорит Брантом.— Я люблю Коризандру! — пылко возразил принц.— О, я верю, — ответил Ноэ с насмешливой улыбкой, — но в путешествии отсутствующая возлюбленная точно так же теряет свои права, как муж, уехавший на войну или на охоту!— Ноэ, ты богохульствуешь! Ты отрицаешь любовь!— Ничего подобного! Просто я философ, имеющий свои принципы!— А в чем заключаются эти твои принципы?— В том, что нет никакого греха снять ризу с иконы св. Петра, если хочешь надеть ризу на икону св. Павла!— Не понимаю!— Я говорю, подобно вашей бабке Маргарите Наваррской, языком притч. Риза — любовь, икона — женщина, которую обожаешь. И если риза всегда со мной, а в путешествии мне вместо св. Петра встретился св. Павел, то…— Милый мой Ноэ, ты просто развращенный вольнодумец! Я отвергаю такие нечестивые принципы!— Посмотрим, посмотрим! — насмешливо сказал Ноэ.В этот момент в дверях появился хозяин; он почтительно доложил, что гусь шипит на вертеле, и попросил своих гостей в ожидании соблаговолить отдать честь матлоту из угря, тушеной турской свинине и остатку кабаньего окорока, не пренебрегая парой запыленных бутылок старого вина.Как раз тут появился и горожанин с молодой женщиной. Генрих любезно подскочил к последней, подал ей руку и усадил на почетное место справа от себя. Уселись за еду. Горожанин держал себя очень хорошо: он не говорил лишнего, хотя и не отмалчивался, был почтителен без низкопоклонства и угодливости, любезен без навязчивости. Молодая женщина, к которой он обращался на «вы», называя ее Саррой, тоже держалась прелестно: она очень мило отвечала на любезности и галантные шутки принца и его спутника, но при этом ее лицо становилось печальным.Принц старался рядом ловких расспросов разузнать, кто такие его собеседники. Что старика звали Самуилом, это Генрих узнал из обращения к нему Сарры, но от каких-либо разъяснений Сарра и Самуил решительно уклонялись, ограничившись замечанием, что едут из Тура в Париж. Как только ужин кончился, Сарра ушла к себе в комнату, а Самуил отправился в соседнее помещение, где ему приготовили постель.— Пойдем подышим свежим ночным воздухом! — сказал принц, увлекая Ноэ на улицу.— Уж не собираетесь ли вы поговорить со мной о Коризандре?— Ты все смеешься! — ответил Генрих.— Ничуть не смеюсь. Просто мои предсказания сбываются, и вы уже «втюрились» в хорошенькую мещаночку.— Ошибаешься! Меня просто интригует: кем она приходится этому горожанину? Дочерью, женой? И она ли именно та женщина, которую вчера преследовал Рене!— Ну, все это не так-то легко узнать!— Если это его дочь…— Что тогда? — спросил Ноэ принца.— В таком случае у него очень хорошая дочь, только и всего. Но если это — его жена… о, тогда…— Ах, бедная Коризандра! — рассмеялся Ноэ.— У тебя отвратительная манера издеваться! — воскликнул Генрих, кусая губы. — Так я же докажу тебе, что ты ошибаешься, и уйду спать!Придя к себе в комнату и приказав подать лампу, Генрих не раздеваясь уселся на кровать и глубоко задумался, но не о Коризандре, а о прелестной незнакомке.— Кажется, Ноэ прав! — пробормотал он. — Я готов забыть Коризандру… Нет, я вижу только одно средство оживить в своей душе ее образ — это вскрыть и прочесть ее письмо, адресованное к подруге детства! IV Генрих Наваррский развязал узел шелковой тесемки, развернул письмо Коризандры, подвинул лампу и прочел:«Дорогая моя Сарра!»Это имя заставило его вздрогнуть.«Сарра! — подумал он. — Но ведь так же зовут прелестную незнакомку? Но нет, Коризандра вскользь упомянула, что ее подруга никогда не уезжает из Парижа, так что я наверное застану ее там. Следовательно, это — просто совпадение!»Успокоив свои сомнения этим размышлением, он продолжал читать:«Это письмо вручит тебе молодой дворянин мужественного вида и красивой наружности. Этого дворянина, который впервые отправляется в Париж, зовут Генрих Бурбонский, принц Наваррский. Но тебе он представится просто под именем Анри, и ты не должна и вида подавать, что знаешь о нем что-нибудь большее, так как по воле своей матери, королевы Жанны д'Альбрэ, он должен жить в Париже инкогнито. Мой юный принц храбр, смел, остроумен, порядочен, но… ему только двадцать лет! Понимаешь? Нет? Ну так я должна сделать тебе признание: я люблю его, и он любит (или воображает, что любит) меня. Он расстался со мной с самыми священными клятвами вечной любви… Но что такое клятвы двадцатилетнего ребенка? Их уносит первый встречный ветер…»«Ба, да уж не предвидела ли Коризандра, что я встречу такую прелесть между Блуа и Божанси?» — подумал Генрих, прерывая чтение, а затем продолжал:«А я очень ревнива, милая Сарра, и сердце сжимается у меня при мысли, что там, в Париже, другая полонит его сердце! Вот поэтому-то я и обращаюсь к тебе, милочка Сарра, поручая тебе своего Анри. Вот что мне пришло в голову. Хотя мы и не видались с тобой пять лет, с тех пор как ты вышла замуж за Лорьо, но я уверена, что ты по-прежнему красива, если только не стала еще лучше. Наверное, большая толпа воздыхателей бродит с наступлением вечера около твоего дома. Ну так пусть же вместе с Анри одним воздыхателем станет больше! Если Анри увидит тебя, он сейчас же влюбится в тебя. Но ты так же красива, как и добродетельна, а к тому же крепко любишь меня. Поэтому ты будешь просто кокетничать с ним, разжигая его страсть, откладывая решительный шаг со дня на день. В пылу увлечения Анри не станет обращать внимания на других женщин и таким образом уцелеет для меня вплоть до своего возвращения домой, где я заставлю его поплатиться за попытки изменить мне! Вот та просьба, которую я имею к тебе, дорогая моя Сарра! До свидания! Вспомни наше милое детство в замке моего отца и продолжай по-прежнему любить меня! Я вкладываю в это письмо еще записочку к твоему старому мужу, который, надеюсь, в случае необходимости предоставит свой кошелек к услугам моего Анри. Еще раз всего хорошего. Твоя Коризандра».— Черт возьми! — воскликнул Генрих Наваррский, окончив чтение письма. — Да ведь эта Коризандра просто чудовище! Какое вероломство! Войдите! — крикнул он, услыхав, что в дверь стучатся. — А, вот и ты! — сказал принц, увидев Ноэ.— Господи! — почтительно ответил юный насмешник. — Надеюсь, что Коризандра не поссорила нас и что…— Коризандра — предательница! — перебил Генрих. — Читай! — прибавил он, протягивая письмо Ноэ.Последний взял письмо в руки и принялся читать его у лампы. Ни звука, ни восклицания не вырвалось у него как во время чтения, так и по окончании письма.— Ну, что ты скажешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13