Вот уж воистину, сударыня, — закончил дон Фелипе с какой-то дикой иронией, — к такой развязке я не был готов!
— Ну вот наконец, — тихо произнесла донья Манча, — теперь наконец я знаю движущие вами мотивы.
— Да, они именно таковы.
— И вы боитесь, что Мак все разрушит?
— Абсолютно все, — подтвердил дон Фелипе.
— Ну что же, могу сказать, что вы ошибаетесь… Мак человек храбрый и мужественный… Он полюбит меня и станет моим орудием… Он будет служить не королю, а нам…
Дон Фелипе пожал плечами.
— Мне кажется, вы обезумели, — сказал он.
— Нет, это вы ослепли.
И лицо, и взгляд доньи Манчи выражали холодную решимость.
— Слушайте меня хорошенько, — сказала она. — Вам выбирать: или вы позволите мне делать то, что я хочу, или я вас оставлю.
Дон Фелипе побледнел.
— Вы сами знаете, — продолжала донья Манча, — что мы здесь с серьезным поручением, что мы не только придворные, но и…
Дон Фелипе сделал испуганный жест:
— Молчите! — прошептал он.
— … заговорщики, — закончила донья Манча. — Агенты Испании, тайные представители партии, которая желает отстранить от власти Ришелье.
— Тише, сестра, тише!
— Так вот, — продолжала донья Манча, — посмотрите на меня.
И она подняла к небу правую руку.
— Я клянусь, что, если вы ослушаетесь меня, я поеду к кардиналу и открою ему нашу тайну. Я женщина: меня пощадят… А вы…
— В чем же я должен повиноваться вам? — спросил дон Фелипе убито. — Оставить в покое вашего дорогого капитана?
— Нет, больше того.
— Стать его другом?
— И еще больше… Я хочу, — сказала донья Манча, — чтобы капитан отныне звался Руис и Мендоза.
Дон Фелипе невольно вскрикнул.
— Вы вольны соглашаться на мои условия или отвергнуть их, — закончила его сестра.
Роли переменились: теперь приказывала донья Манча.
Дон Фелипе склонил голову.
— Хорошо, я повинуюсь, — прошептал он.
Глава 22. Дон Руис и Мендоза и Пальмар и проч. и проч.
А Сидуан тем временем не отходил от своего спящего капитана. Сидуан был просто великолепен: он сторожил капитана; обнажив шпагу, он ходил взад и вперед по комнате и был готов противостоять хоть всей Испании, то есть, в данном случае, дону Фелипе.
Но испанцы не пошли в атаку; никто не стал ломиться в двери павильона, и на этот раз Сидуану не пришлась обагрять свой меч в крови.
Он воспользовался свободным временем, чтобы немного помечтать о будущем. Отправной точкой его мечтаний была знаменитая веревка, которую Мак дал ему, выдав ее за веревку повешенного.
— Очевидно, — говорил себе бывший трактирщик, ставший военным, — именно веревке повешенного мы обязаны всеми этими чудесами. Ведь другие, то есть те, у кого нет и кусочка такой веревки, уже сто раз бы погибли за последние сутки… Во-первых, в Шатле, уж если виселица была сколочена, палач никогда без дела не остается, а тут он ушел ни с чем… Потом я, при своей хилости, без этой веревки никогда не смог бы взвалить капитана на плечи и протащить его мимо двадцати часовых. А эти болваны еще и кланялись мне, как будто я был сам господин де Гито собственной персоной… А в конце концов мы оказались здесь… во дворце… во дворце феи доньи Манчи… Значит так: если бы донья Манча не любила капитана, она бы не помогла нам его спасти и не захотела бы выдать его за своего двоюродного брата… Это все веревка повешенного помогла! Веревка дорогая действует!
Но тут одна неожиданно пришедшая ему в голову мысль испортила радость Сидуана.
— Все так, — сказал он себе, — а ведь барышня Сара Лоредан, о которой я совсем забыл, похоже, втюрилась в моего капитана… Тут за этим делом надо проследить, потому что между доньей Манчей, знатной дамой, и Сарой Лоредан, маленькой горожаночкой, и выбирать-то нечего…
Но, сказав себе все это, Сидуан сунул левую руку в карман и наткнулся на знаменитую веревку.
— Ну и дурак же я! — сказал он. — Ведь веревка-то здесь и не даст нам наделать глупостей!
И на его толстых, как у монаха, губах расцвела блаженная улыбка.
— Ну, — продолжал Сидуан, — подумаем немного. Капитан становится знатным сеньором, это ясно. Донья Манча его обожает, это тоже ясно. Он богат, любим, он будет маршалом Франции… и это все веревка… Ну а со мной-то что будет? Со мной, черт возьми! Ведь у меня тоже есть кусок этой веревки, которая приносит счастье, и мой путь, значит, будет похож на путь моего господина: я буду капитаном, буду богат… а почему бы и нет?
Но, пока он произносил этот монолог, ему в голову пришла неожиданно еще одна мысль:
— Ну и ну! — сказал он. — Я и самом деле остатки мозгов потерял. Не радоваться я должен, а плакать — правда одним глазом, а другим — смеяться. Ведь прошлой ночью моего дядю Жоба убили бандиты!
И с этими словами Сидуан вытер одну щеку, хотя не пролил еще ни одной слезы. Потом улыбнулся и добавил:
— У дяди-то кроме меня других наследников нет!
Но тут размышления Сидуана были внезапно прерваны. В павильон вошла донья Манча. Она подошла к кровати, отдернула полог и убедилась, что капитан все еще спит.
— Сударыня, — спросил ее Сидуан, возвращаясь к своей первой мысли, — вы действительно думаете, что капитан проспит еще два-три часа?
— Не знаю, — ответила донья Манча.
Сидуан почесал за ухом.
— Ох, надеюсь, что он еще немного поспит, — неожиданно сказал он.
— Вот как? — воскликнула донья Манча. — Какая это муха тебя укусила, дружочек? Только что ты жаловался, что он слишком долго спит…
— Да я просто забыл…
— О чем?
— Что мне еще нужно отлучиться по одному маленькому дельцу. О, сударыня, вы так добры к капитану. что я надеялся на…
— На то, что и твои дела меня тоже интересуют, ведь так? — с улыбкой спросила донья Манча.
— Именно так, сударыня.
— Так что же с тобой случилось, мой мальчик? Счастье или несчастье?
— И то, и другое.
— То есть как?
— Дядюшка у меня помер! — и Сидуан всхлипнул.
Потом улыбнулся и добавил:
— А я — его наследник… а сбереженьица у него, у дядюшки Жоба, были!
— Его звали Жоб? — переспросила донья Манча.
— Да, сударыня.
— Он был слугой Самюэля Лоредана?
— Точно так, сударыня.
— И он был твоим дядей?
— Да, родным братом моей покойной матушки; у нас в краю это называется двоюродный дядюшка.
— И он умер?
— Да, сударыня; его убили бандиты Ригобера как раз, когда он направлялся в Пре-Сен-Жерве из-за вашей серьги. Вы же понимаете, что раз я — наследник, то нужно пойти к нотариусу… к прокурору.
— И потому ты хотел уйти?
— Да, сударыня.
— Хорошо, — сказала донья Манча, — помоги мне перенести капитана в его комнату, и можешь идти.
— Как, вы его не оставите здесь?
— Конечно, нет.
Донья Манча подошла к двери, которую она оставила приотворенной, и поднесла к губам серебряный свисток. Услышав его, из особняка вышли два высоких лакея, в камзолах, расшитых галуном и позументом. Они несли что-то вроде носилок. Сидуан повиновался.
Капитан по-прежнему спал, как Спящая Красавица. Его бы не разбудили, и пушки Ля Рошели, которые вызывали такую жестокую бессонницу у господина кардинала. Мака перенесли в роскошную комнату на втором этаже особняка.
По знаку доньи Манчи Сидуан уложил Мака на кровать с белым, расшитым золотом пологом, по четырем углам которой в торшерах горели ароматические свечи.
— Это все веревка! — прошептал Сидуан.
И ушел по своим делам.
Оставшись одна, донья Манча нежно взглянула на Мака, который начал понемногу просыпаться.
— Теперь все готово, — сказала она, — и я могу уйти.
И она на цыпочках вышла.
А капитан Мак, в своем летаргическом сне, завладевшим им после того, как он выпил щербет доньи Манчи, видел удивительные сны. Во сне продолжалась реальная жизнь, и события разворачивались так:
… Мак проснулся в кабинете господина де Гито через несколько минут после того, как там уснул.
Светало; залы были пусты, бал давно окончился, и гости разъехались. Шатле вообще-то был не очень веселым местом; и после бала мрачное здание снова превратилось в государственную тюрьму.
Мак подошел к одному из окон, выходившему во внутренний двор. Посередине двора возвышалась виселица. На эшафоте стояли два человека. На первом была черная мантия и квадратная шапочка. Это и был секретарь суда, который должен был зачитать осужденному приговор.
Второй был одет в красный кафтан; посередине спины на его одеянии была изображена желтая лестница. Это был сеньор города Парижа — то есть палач.
А вокруг эшафота стояло множество солдат, слуг, тюремщиков и двенадцать нотаблей из горожан, назначенных присутствовать при казни, а также чиновник королевского суда и три гвардейца кардинала.
Не хватало только осужденного.
Мак стоял у окна и думал:
— Очевидно, это виселица для меня. Сейчас за мной придут.
В кабинете господина де Гито было четыре двери. Перед каждой стояло по солдату с алебардой на плече.
Мак отошел от окна и спросил у одного из солдат:
— Я чего еще ждут?
— Не знаю, — ответил тот.
Тогда Мак подошел к другому и сказал:
— Но ведь тут собираются повесить какого-то человека?
— Да, — ответил солдат.
— А как его зовут, не знаете?
— Не знаю.
Мак подошел к третьему, задал тот же вопрос и получил тот же ответ.
Четвертый, видимо, был осведомлен получше и ответил:
— Собираются повесить какого-то капитана.
— А имя его вы знаете?
— Мак, — ответил солдат.
— Это я, — сказал Мак.
— Не знаю, я никогда его не видел.
Мак вернулся к окну. Ему казалось, что все бывшие во дворе люди повернули головы в одну сторону и смотрят на дверь в углу двора.
Солдат, который только что дал Маку такие точные разъяснения, сказал ему:
— Оттуда должен выйти осужденный и пройти к эшафоту.
И не успел солдат это сказать, как дверь отворилась. Мак в полном изумлении отшатнулся от окна. На пороге двери появился человек в сопровождении четырех солдат. Руки его были связаны за спиной, и рядом с ним шел священник.
Мак был потрясен: человек, которого собирались повесить, был одет как он, и они походили друг на друга, как две капли воды.
И тут Мак закричал:
— Кто этот человек?
На что солдат ответил:
— Это капитан Мак.
— Это я — капитан Мак, я! — закричал Мак.
Солдат пожал плечами и повернулся к нему спиной.
И Мак в полном ужасе увидел, что этот человек, похожий на него, как его собственное отражение в зеркале, всходит на эшафот, целует распятие, которое священник поднес к его губам, потом просовывает голову в петлю.
Палач выдернул из-под его ног доску; Маку показалось, что он сам умирает, и он потерял сознание.
… Вот такой странный сон видел капитан Мак в то время, как донья Манча растирала ему виски и крылья носа своим носовым платком, смоченным в какой-то таинственной жидкости.
Когда он открыл глаза, он с изумлением увидел себя в какой-то роскошной комнате, убранство и обстановка которой напоминали Лувр или замок Блуа. Горело множество свечей, как на балу.
И никого!
Мак сел на кровати и прошептал:
— Ах да, понимаю… Меня повесили… Я в мире ином, … да, а тут, в этом мире, очень красиво!
И он с наивным восхищением стал рассматривать окружавшую его роскошь.
— Ад это или рай, но здесь все прекрасно! — вслух подумал он.
Потом он на минуту задумался.
— Ну и глуп же я! Если бы я был в другом мире, я бы не видел все так ясно. Значит, повесили не меня.
Он ощупал себя, попробовал, сгибаются ли у него руки и ноги. Потом вскочил с постели и стал ходить взад-вперед по комнате.
— В мире ином, — прошептал он, — наверное, я бы не мог так хорошо себя чувствовать. А! Так кого же это вместо меня повесили?
И он вспомнил свой сон.
— Честью клянусь, — сказал он, — есть от чего с ума сойти! Ну что же, попробуем вспомнить все по порядку… Да… кажется, так: меня отвели в Шатле… да, так! Потом заперли в башне Глорьет… Прекрасно! А в конце концов, мне сообщили, что меня сейчас повесят… И еще там была донья Манча,… и Сара,… и этот испанец… нет, мне в этом не разобраться!
И, произнося эту достаточно бессвязную речь, Мак продолжал ходить взад-вперед по комнате. В его замутненном наркотиком мозгу смешались сон и вчерашние воспоминания.
И тут он наткнулся на столик. На столике стояла бутылка хереса и чаша. Мак знал это прекрасное вино: он плеснул себе в чашу и выпил одним глотком.
— Ну, если допустить, — проговорил он, — что я — в мире ином, то вино здесь хорошее, ей-ей!
И он налил себе еще. Пока он пил, он увидел стоящий радом в бутылкой серебряный колокольчик и рядом с ним палочку из черного дерева.
— Черт возьми! — сказал он. — Вот я и посмотрю, кто явится на звонок: лакей или черт!
И он постучал по колокольчику. Появился лакей.
— К вашим услугам, монсеньор!
Мак воскликнул:
— Объясни-ка мне, приятель, за что меня вчера повесили?
— Монсеньор ошибается. Вчера повесили только одного человека.
— И его зовут?..
— Капитан Мак.
— Но, балда, это же я.
Лакей тонко улыбнулся.
— Монсеньору шутить угодно, — ответил он, — монсеньеру же самому хорошо известно, что он…
— Так кто же я, трижды ты дурень?
— Мой господин, — ответил, низко кланяясь, лакей.
— Ах, вот как? Я — твой хозяин?
— Да.
— Ну, значит, у меня есть имя. Посмотрим, знаешь ли ты его?
— Монсеньора зовут дон Руис и Мендоза и Пальмар и Альварес и Лука и Цамора и Вальдетенос и Ламберинос и…
— Уф! — расхохотавшись, прервал его Мак. — Вполне простительно человеку забыть свое собственное имя, если оно такой длины!
И он налил себе третий стакан хереса, как будто он сам произнес это имя и теперь должен был промочить себе горло.
Проглотив третий стакан, Мак прошептал:
— Ну, все это прекрасно. Но я недалеко продвинулся. Как я здесь очутился? И где я? Вот что я хотел бы знать.
Лакей ответил, по-прежнему пребывая в глубоком поклоне:
— Монсеньор находится в особняке, который он приказал купить в Париже.
— Ах вот как?! Я приказал купить особняк?
— Да.
— Вот этот?
— Вы у себя, монсеньор.
— Хорошо! — произнес Мак. — Мне кажется, я недурно устроился, если все соответствует этой комнате.
— Все, монсеньор!
— И на какой же улице расположен мой особняк? — продолжал свои расспросы капитан, которому доставляло удовольствие слышать ответы лакея, хотя он не верил ни единому его слову.
— На улице Турнель, монсеньор, то есть в лучшем квартале Парижа, там, где живут придворные.
— Вот дьявол! — воскликнул капитан и, перестав улыбаться, нахмурил брови. — Ну, хватит, пошутили; по крайней мере, меня достаточно мистифицировали. Предупреждаю, что если ты мне не дашь удовлетворительных объяснений, то я тебе просто всыплю шпагой плашмя по тому месту, откуда ноги растут.
И Мак поднес руку к тому месту, где обычно висела на поясе шпага. Но шпаги не было. Посмотрев в зеркало, он увидел, что его костюм исчез и он облачен в шелковый халат, какой обычно носили дома по утрам богатые господа.
Лакея угроза капитана, по всей видимости, ничуть не испугала. Он неподвижно, бессмысленно глядя прямо перед собой, как идол, стоял перед Маком.
В гневе тот топнул ногой.
— Гром и молния! — закричал он. — Кто же мне разъяснит все эти тайны?
— Монсеньор, — ответил слуга, — господин, которого вы ждете, — здесь, в прихожей.
— Я никого не жду, — возразил Мак.
— И все же, выезжая из Мадрида, монсеньор, вы послали ему письмо.
— Ну вот еще новость! — прошептал Мак. — Теперь еще оказывается, я из Мадрида приехал.
По ошалелому выражению на лице лакея Мак увидел, что тот абсолютно уверен в своих словах.
Тогда Мак спросил:
— Как зовут этого сеньора?
— Дон Хиль Торес де Сара.
— Ну что ж! Введи его и убирайся.
И про себя Мак добавил:
— Очевидно, лакей и в самом деле принимает меня за дона Руиса Мендоза и все эти «и» в придачу. Посмотрим, убежден ли в этом дон Хиль Торес.
Лакей уже ушел. Прошло несколько минут. Мак еще раз приложился к бутылке хереса.
Потом в глубине комнаты приподнялась портьера, и появился дон Хиль.
Маку приходилось за свою жизнь встречать многих людей, разного вида и звания, от знаменитых дворян из старинных родов до гарнизонных солдат. Но при виде дона Хиля де Тореса он невольно вздрогнул. Это был человек, с ног до головы одетый в черное; он был бледен, как мраморная статуя, а подбородок его утопал в жестких, как картон, брыжжах; губы у него были узкие, в глазах горело мрачное пламя, скулы сильно выдавались, а лоб украшала преждевременная лысина.
Весь облик этого человека отражал страстную натуру, прикрытую снаружи ледяной маской. Маку показалось, что перед ним появилось само воплощение инквизиции.
Дон Хиль сделал шага три вперед и поклонился с чисто кастильской гордостью.
— Приветствую дона Руиса и Мендоза, — произнес он.
— Прекрасно, и он туда же! — сказал Мак.
И тихонько добавил:
— Единственный способ все узнать — это ничего не спрашивать. Посмотрим, что он скажет.
И громко произнес, поклонившись ему в ответ:
— Добро пожаловать, дон Хиль!
— Монсеньор, — заговорил зловещий испанец, — мы очень беспокоились за вашу судьбу.
— Да, — прошептал Мак, имея в виду Шатле и виселицу, — я думаю, что я еще удачно выкрутился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
— Ну вот наконец, — тихо произнесла донья Манча, — теперь наконец я знаю движущие вами мотивы.
— Да, они именно таковы.
— И вы боитесь, что Мак все разрушит?
— Абсолютно все, — подтвердил дон Фелипе.
— Ну что же, могу сказать, что вы ошибаетесь… Мак человек храбрый и мужественный… Он полюбит меня и станет моим орудием… Он будет служить не королю, а нам…
Дон Фелипе пожал плечами.
— Мне кажется, вы обезумели, — сказал он.
— Нет, это вы ослепли.
И лицо, и взгляд доньи Манчи выражали холодную решимость.
— Слушайте меня хорошенько, — сказала она. — Вам выбирать: или вы позволите мне делать то, что я хочу, или я вас оставлю.
Дон Фелипе побледнел.
— Вы сами знаете, — продолжала донья Манча, — что мы здесь с серьезным поручением, что мы не только придворные, но и…
Дон Фелипе сделал испуганный жест:
— Молчите! — прошептал он.
— … заговорщики, — закончила донья Манча. — Агенты Испании, тайные представители партии, которая желает отстранить от власти Ришелье.
— Тише, сестра, тише!
— Так вот, — продолжала донья Манча, — посмотрите на меня.
И она подняла к небу правую руку.
— Я клянусь, что, если вы ослушаетесь меня, я поеду к кардиналу и открою ему нашу тайну. Я женщина: меня пощадят… А вы…
— В чем же я должен повиноваться вам? — спросил дон Фелипе убито. — Оставить в покое вашего дорогого капитана?
— Нет, больше того.
— Стать его другом?
— И еще больше… Я хочу, — сказала донья Манча, — чтобы капитан отныне звался Руис и Мендоза.
Дон Фелипе невольно вскрикнул.
— Вы вольны соглашаться на мои условия или отвергнуть их, — закончила его сестра.
Роли переменились: теперь приказывала донья Манча.
Дон Фелипе склонил голову.
— Хорошо, я повинуюсь, — прошептал он.
Глава 22. Дон Руис и Мендоза и Пальмар и проч. и проч.
А Сидуан тем временем не отходил от своего спящего капитана. Сидуан был просто великолепен: он сторожил капитана; обнажив шпагу, он ходил взад и вперед по комнате и был готов противостоять хоть всей Испании, то есть, в данном случае, дону Фелипе.
Но испанцы не пошли в атаку; никто не стал ломиться в двери павильона, и на этот раз Сидуану не пришлась обагрять свой меч в крови.
Он воспользовался свободным временем, чтобы немного помечтать о будущем. Отправной точкой его мечтаний была знаменитая веревка, которую Мак дал ему, выдав ее за веревку повешенного.
— Очевидно, — говорил себе бывший трактирщик, ставший военным, — именно веревке повешенного мы обязаны всеми этими чудесами. Ведь другие, то есть те, у кого нет и кусочка такой веревки, уже сто раз бы погибли за последние сутки… Во-первых, в Шатле, уж если виселица была сколочена, палач никогда без дела не остается, а тут он ушел ни с чем… Потом я, при своей хилости, без этой веревки никогда не смог бы взвалить капитана на плечи и протащить его мимо двадцати часовых. А эти болваны еще и кланялись мне, как будто я был сам господин де Гито собственной персоной… А в конце концов мы оказались здесь… во дворце… во дворце феи доньи Манчи… Значит так: если бы донья Манча не любила капитана, она бы не помогла нам его спасти и не захотела бы выдать его за своего двоюродного брата… Это все веревка повешенного помогла! Веревка дорогая действует!
Но тут одна неожиданно пришедшая ему в голову мысль испортила радость Сидуана.
— Все так, — сказал он себе, — а ведь барышня Сара Лоредан, о которой я совсем забыл, похоже, втюрилась в моего капитана… Тут за этим делом надо проследить, потому что между доньей Манчей, знатной дамой, и Сарой Лоредан, маленькой горожаночкой, и выбирать-то нечего…
Но, сказав себе все это, Сидуан сунул левую руку в карман и наткнулся на знаменитую веревку.
— Ну и дурак же я! — сказал он. — Ведь веревка-то здесь и не даст нам наделать глупостей!
И на его толстых, как у монаха, губах расцвела блаженная улыбка.
— Ну, — продолжал Сидуан, — подумаем немного. Капитан становится знатным сеньором, это ясно. Донья Манча его обожает, это тоже ясно. Он богат, любим, он будет маршалом Франции… и это все веревка… Ну а со мной-то что будет? Со мной, черт возьми! Ведь у меня тоже есть кусок этой веревки, которая приносит счастье, и мой путь, значит, будет похож на путь моего господина: я буду капитаном, буду богат… а почему бы и нет?
Но, пока он произносил этот монолог, ему в голову пришла неожиданно еще одна мысль:
— Ну и ну! — сказал он. — Я и самом деле остатки мозгов потерял. Не радоваться я должен, а плакать — правда одним глазом, а другим — смеяться. Ведь прошлой ночью моего дядю Жоба убили бандиты!
И с этими словами Сидуан вытер одну щеку, хотя не пролил еще ни одной слезы. Потом улыбнулся и добавил:
— У дяди-то кроме меня других наследников нет!
Но тут размышления Сидуана были внезапно прерваны. В павильон вошла донья Манча. Она подошла к кровати, отдернула полог и убедилась, что капитан все еще спит.
— Сударыня, — спросил ее Сидуан, возвращаясь к своей первой мысли, — вы действительно думаете, что капитан проспит еще два-три часа?
— Не знаю, — ответила донья Манча.
Сидуан почесал за ухом.
— Ох, надеюсь, что он еще немного поспит, — неожиданно сказал он.
— Вот как? — воскликнула донья Манча. — Какая это муха тебя укусила, дружочек? Только что ты жаловался, что он слишком долго спит…
— Да я просто забыл…
— О чем?
— Что мне еще нужно отлучиться по одному маленькому дельцу. О, сударыня, вы так добры к капитану. что я надеялся на…
— На то, что и твои дела меня тоже интересуют, ведь так? — с улыбкой спросила донья Манча.
— Именно так, сударыня.
— Так что же с тобой случилось, мой мальчик? Счастье или несчастье?
— И то, и другое.
— То есть как?
— Дядюшка у меня помер! — и Сидуан всхлипнул.
Потом улыбнулся и добавил:
— А я — его наследник… а сбереженьица у него, у дядюшки Жоба, были!
— Его звали Жоб? — переспросила донья Манча.
— Да, сударыня.
— Он был слугой Самюэля Лоредана?
— Точно так, сударыня.
— И он был твоим дядей?
— Да, родным братом моей покойной матушки; у нас в краю это называется двоюродный дядюшка.
— И он умер?
— Да, сударыня; его убили бандиты Ригобера как раз, когда он направлялся в Пре-Сен-Жерве из-за вашей серьги. Вы же понимаете, что раз я — наследник, то нужно пойти к нотариусу… к прокурору.
— И потому ты хотел уйти?
— Да, сударыня.
— Хорошо, — сказала донья Манча, — помоги мне перенести капитана в его комнату, и можешь идти.
— Как, вы его не оставите здесь?
— Конечно, нет.
Донья Манча подошла к двери, которую она оставила приотворенной, и поднесла к губам серебряный свисток. Услышав его, из особняка вышли два высоких лакея, в камзолах, расшитых галуном и позументом. Они несли что-то вроде носилок. Сидуан повиновался.
Капитан по-прежнему спал, как Спящая Красавица. Его бы не разбудили, и пушки Ля Рошели, которые вызывали такую жестокую бессонницу у господина кардинала. Мака перенесли в роскошную комнату на втором этаже особняка.
По знаку доньи Манчи Сидуан уложил Мака на кровать с белым, расшитым золотом пологом, по четырем углам которой в торшерах горели ароматические свечи.
— Это все веревка! — прошептал Сидуан.
И ушел по своим делам.
Оставшись одна, донья Манча нежно взглянула на Мака, который начал понемногу просыпаться.
— Теперь все готово, — сказала она, — и я могу уйти.
И она на цыпочках вышла.
А капитан Мак, в своем летаргическом сне, завладевшим им после того, как он выпил щербет доньи Манчи, видел удивительные сны. Во сне продолжалась реальная жизнь, и события разворачивались так:
… Мак проснулся в кабинете господина де Гито через несколько минут после того, как там уснул.
Светало; залы были пусты, бал давно окончился, и гости разъехались. Шатле вообще-то был не очень веселым местом; и после бала мрачное здание снова превратилось в государственную тюрьму.
Мак подошел к одному из окон, выходившему во внутренний двор. Посередине двора возвышалась виселица. На эшафоте стояли два человека. На первом была черная мантия и квадратная шапочка. Это и был секретарь суда, который должен был зачитать осужденному приговор.
Второй был одет в красный кафтан; посередине спины на его одеянии была изображена желтая лестница. Это был сеньор города Парижа — то есть палач.
А вокруг эшафота стояло множество солдат, слуг, тюремщиков и двенадцать нотаблей из горожан, назначенных присутствовать при казни, а также чиновник королевского суда и три гвардейца кардинала.
Не хватало только осужденного.
Мак стоял у окна и думал:
— Очевидно, это виселица для меня. Сейчас за мной придут.
В кабинете господина де Гито было четыре двери. Перед каждой стояло по солдату с алебардой на плече.
Мак отошел от окна и спросил у одного из солдат:
— Я чего еще ждут?
— Не знаю, — ответил тот.
Тогда Мак подошел к другому и сказал:
— Но ведь тут собираются повесить какого-то человека?
— Да, — ответил солдат.
— А как его зовут, не знаете?
— Не знаю.
Мак подошел к третьему, задал тот же вопрос и получил тот же ответ.
Четвертый, видимо, был осведомлен получше и ответил:
— Собираются повесить какого-то капитана.
— А имя его вы знаете?
— Мак, — ответил солдат.
— Это я, — сказал Мак.
— Не знаю, я никогда его не видел.
Мак вернулся к окну. Ему казалось, что все бывшие во дворе люди повернули головы в одну сторону и смотрят на дверь в углу двора.
Солдат, который только что дал Маку такие точные разъяснения, сказал ему:
— Оттуда должен выйти осужденный и пройти к эшафоту.
И не успел солдат это сказать, как дверь отворилась. Мак в полном изумлении отшатнулся от окна. На пороге двери появился человек в сопровождении четырех солдат. Руки его были связаны за спиной, и рядом с ним шел священник.
Мак был потрясен: человек, которого собирались повесить, был одет как он, и они походили друг на друга, как две капли воды.
И тут Мак закричал:
— Кто этот человек?
На что солдат ответил:
— Это капитан Мак.
— Это я — капитан Мак, я! — закричал Мак.
Солдат пожал плечами и повернулся к нему спиной.
И Мак в полном ужасе увидел, что этот человек, похожий на него, как его собственное отражение в зеркале, всходит на эшафот, целует распятие, которое священник поднес к его губам, потом просовывает голову в петлю.
Палач выдернул из-под его ног доску; Маку показалось, что он сам умирает, и он потерял сознание.
… Вот такой странный сон видел капитан Мак в то время, как донья Манча растирала ему виски и крылья носа своим носовым платком, смоченным в какой-то таинственной жидкости.
Когда он открыл глаза, он с изумлением увидел себя в какой-то роскошной комнате, убранство и обстановка которой напоминали Лувр или замок Блуа. Горело множество свечей, как на балу.
И никого!
Мак сел на кровати и прошептал:
— Ах да, понимаю… Меня повесили… Я в мире ином, … да, а тут, в этом мире, очень красиво!
И он с наивным восхищением стал рассматривать окружавшую его роскошь.
— Ад это или рай, но здесь все прекрасно! — вслух подумал он.
Потом он на минуту задумался.
— Ну и глуп же я! Если бы я был в другом мире, я бы не видел все так ясно. Значит, повесили не меня.
Он ощупал себя, попробовал, сгибаются ли у него руки и ноги. Потом вскочил с постели и стал ходить взад-вперед по комнате.
— В мире ином, — прошептал он, — наверное, я бы не мог так хорошо себя чувствовать. А! Так кого же это вместо меня повесили?
И он вспомнил свой сон.
— Честью клянусь, — сказал он, — есть от чего с ума сойти! Ну что же, попробуем вспомнить все по порядку… Да… кажется, так: меня отвели в Шатле… да, так! Потом заперли в башне Глорьет… Прекрасно! А в конце концов, мне сообщили, что меня сейчас повесят… И еще там была донья Манча,… и Сара,… и этот испанец… нет, мне в этом не разобраться!
И, произнося эту достаточно бессвязную речь, Мак продолжал ходить взад-вперед по комнате. В его замутненном наркотиком мозгу смешались сон и вчерашние воспоминания.
И тут он наткнулся на столик. На столике стояла бутылка хереса и чаша. Мак знал это прекрасное вино: он плеснул себе в чашу и выпил одним глотком.
— Ну, если допустить, — проговорил он, — что я — в мире ином, то вино здесь хорошее, ей-ей!
И он налил себе еще. Пока он пил, он увидел стоящий радом в бутылкой серебряный колокольчик и рядом с ним палочку из черного дерева.
— Черт возьми! — сказал он. — Вот я и посмотрю, кто явится на звонок: лакей или черт!
И он постучал по колокольчику. Появился лакей.
— К вашим услугам, монсеньор!
Мак воскликнул:
— Объясни-ка мне, приятель, за что меня вчера повесили?
— Монсеньор ошибается. Вчера повесили только одного человека.
— И его зовут?..
— Капитан Мак.
— Но, балда, это же я.
Лакей тонко улыбнулся.
— Монсеньору шутить угодно, — ответил он, — монсеньеру же самому хорошо известно, что он…
— Так кто же я, трижды ты дурень?
— Мой господин, — ответил, низко кланяясь, лакей.
— Ах, вот как? Я — твой хозяин?
— Да.
— Ну, значит, у меня есть имя. Посмотрим, знаешь ли ты его?
— Монсеньора зовут дон Руис и Мендоза и Пальмар и Альварес и Лука и Цамора и Вальдетенос и Ламберинос и…
— Уф! — расхохотавшись, прервал его Мак. — Вполне простительно человеку забыть свое собственное имя, если оно такой длины!
И он налил себе третий стакан хереса, как будто он сам произнес это имя и теперь должен был промочить себе горло.
Проглотив третий стакан, Мак прошептал:
— Ну, все это прекрасно. Но я недалеко продвинулся. Как я здесь очутился? И где я? Вот что я хотел бы знать.
Лакей ответил, по-прежнему пребывая в глубоком поклоне:
— Монсеньор находится в особняке, который он приказал купить в Париже.
— Ах вот как?! Я приказал купить особняк?
— Да.
— Вот этот?
— Вы у себя, монсеньор.
— Хорошо! — произнес Мак. — Мне кажется, я недурно устроился, если все соответствует этой комнате.
— Все, монсеньор!
— И на какой же улице расположен мой особняк? — продолжал свои расспросы капитан, которому доставляло удовольствие слышать ответы лакея, хотя он не верил ни единому его слову.
— На улице Турнель, монсеньор, то есть в лучшем квартале Парижа, там, где живут придворные.
— Вот дьявол! — воскликнул капитан и, перестав улыбаться, нахмурил брови. — Ну, хватит, пошутили; по крайней мере, меня достаточно мистифицировали. Предупреждаю, что если ты мне не дашь удовлетворительных объяснений, то я тебе просто всыплю шпагой плашмя по тому месту, откуда ноги растут.
И Мак поднес руку к тому месту, где обычно висела на поясе шпага. Но шпаги не было. Посмотрев в зеркало, он увидел, что его костюм исчез и он облачен в шелковый халат, какой обычно носили дома по утрам богатые господа.
Лакея угроза капитана, по всей видимости, ничуть не испугала. Он неподвижно, бессмысленно глядя прямо перед собой, как идол, стоял перед Маком.
В гневе тот топнул ногой.
— Гром и молния! — закричал он. — Кто же мне разъяснит все эти тайны?
— Монсеньор, — ответил слуга, — господин, которого вы ждете, — здесь, в прихожей.
— Я никого не жду, — возразил Мак.
— И все же, выезжая из Мадрида, монсеньор, вы послали ему письмо.
— Ну вот еще новость! — прошептал Мак. — Теперь еще оказывается, я из Мадрида приехал.
По ошалелому выражению на лице лакея Мак увидел, что тот абсолютно уверен в своих словах.
Тогда Мак спросил:
— Как зовут этого сеньора?
— Дон Хиль Торес де Сара.
— Ну что ж! Введи его и убирайся.
И про себя Мак добавил:
— Очевидно, лакей и в самом деле принимает меня за дона Руиса Мендоза и все эти «и» в придачу. Посмотрим, убежден ли в этом дон Хиль Торес.
Лакей уже ушел. Прошло несколько минут. Мак еще раз приложился к бутылке хереса.
Потом в глубине комнаты приподнялась портьера, и появился дон Хиль.
Маку приходилось за свою жизнь встречать многих людей, разного вида и звания, от знаменитых дворян из старинных родов до гарнизонных солдат. Но при виде дона Хиля де Тореса он невольно вздрогнул. Это был человек, с ног до головы одетый в черное; он был бледен, как мраморная статуя, а подбородок его утопал в жестких, как картон, брыжжах; губы у него были узкие, в глазах горело мрачное пламя, скулы сильно выдавались, а лоб украшала преждевременная лысина.
Весь облик этого человека отражал страстную натуру, прикрытую снаружи ледяной маской. Маку показалось, что перед ним появилось само воплощение инквизиции.
Дон Хиль сделал шага три вперед и поклонился с чисто кастильской гордостью.
— Приветствую дона Руиса и Мендоза, — произнес он.
— Прекрасно, и он туда же! — сказал Мак.
И тихонько добавил:
— Единственный способ все узнать — это ничего не спрашивать. Посмотрим, что он скажет.
И громко произнес, поклонившись ему в ответ:
— Добро пожаловать, дон Хиль!
— Монсеньор, — заговорил зловещий испанец, — мы очень беспокоились за вашу судьбу.
— Да, — прошептал Мак, имея в виду Шатле и виселицу, — я думаю, что я еще удачно выкрутился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25