Не стал он говорить и о дуэли с аббатом Эрнандесом.
Они разговаривали довольно долго, как вдруг над одним из флигелей замка поднялось яркое дрожащее зарево.
— Пожар! — воскликнул Эктор и побежал к замку, чтобы поднять тревогу.
Шевалье задумчиво последовал за ним, нисколько не спеша, с видом поэта, подыскивающего подходящую рифму.
ГЛАВА 20. НАКОНЕЦ-ТО ПАРИЖ!
К тому времени, как Эктор прибежал во двор замка, там уже было полно народу. Но никто не тушил разрастающийся пожар: все только кричали, не двигаясь с места. Эктору все же удалось навести хоть какой-то порядок. Ему помогли Поль и Рипарфон. Кок-Эрон кинулся, разумеется, в самую гущу тушивших, подавая примеры храбрости. Сидализа при виде такого великолепного зрелища хлопала в ладоши. Шевалье хладнокровно прохаживался в стороне.
Хозяин дома появился гораздо позднее: его апартаменты были расположены довольно далеко от пожара. Прибыв на место, он немедленно кинулся к тушившим слугам и принялся колотить их тростью. Затем подошел к Эктору:
— Сударь, велите своему молодцу прекратить, — сказал он, указав на Кок-Эрона.
Эктор повиновался, ни о чем не спрашивая.
— Вы должны понять, — продолжал Мазарини, — пожар — промысел Божий, и я не потерплю, чтобы ему препятствовали.
Совершено обескураженный Эктор лишь молча поклонился. Сидализа хохотала вовсю, а Рипарфон прикидывал, не обратиться ли срочно к методам обращения с сумасшедшими. Тем временем Мазарини, смотревший, как пламя гаснет, заметил со вздохом:
— Вы ему все-таки помешали…
— Какая досада! — подхватил Поль.
— И ведь пламя могло переброситься на замок. Ваш друг господин Шавайе очень виноват, что вмешался в это дело.
— Не сердитесь, — отвечал Фуркево, едва не лопаясь от смеха, — мы все здесь ошибались, но действовали без дурных намерений.
Тем временем начавшийся мелкий дождь быстро довершил дело. Все двинулись в дом. На крыльце Мазарини, остановившись, произнес:
— Похоже, что Божественному Провидению неугодно было, чтобы замок в эту ночь сгорел.
Утром, собираясь к завтраку, Эктор и Поль заметили, что шевалье отсутствует.
— Не ждите его, — сказал Кок-Эрон, — он уехал. И велел передать, что его самым большим удовольствием стала надежда на встречу с вами в Версале.
— Очень любезно с его стороны. Кстати, скажи, не напомнил ли он тебе кого-то, с кем мы уже встречались?
— Мне тоже что-то показалось знакомое, но только не его лицо. Нет, не припомню.
После завтрака, не поддавшись на настойчивые уговоры хозяина, гости простились с ним — они спешили в путь.
Когда они выехали на Большую Королевскую дорогу, разговор снова коснулся личности шевалье.
— Я принимаю его за хорошего человека, — сказал Поль. — А вы, Ги?
— Я мало его видел и ничего не могу сказать.
— Значит, вы плохо о нем думаете. Когда не объясняются, стало быть, о человеке думают плохо.
— Ну вот, вы уже и заболтались. Скажу просто: он человек хладнокровный, осторожный и наблюдательный. Управляет собой лучше, чем вы своими пистолями.
— Да, к сожалению, — пробурчал Поль.
— С таким характером можно быть либо большим мошенником, либо очень честным человеком. Кто он, решить не могу. А вы, милый кузен, что думаете? — обратился Рипарфон к Эктору.
— С вашей характеристикой я согласен полностью, а вот с вашим вторым предположением — нет. Правда, сам не знаю, почему. Ведь сначала он мне не был неприятен.
— Вот мило, — заметил Фуркево, — все трое говорят по-разному: я — да, маркиз — нет, вы, милый герцог, — может быть.
— Ладно, пусть решит вопрос Сидализа.
— Скажу просто, — вступила в разговор Сидализа, — он ужасный человек.
— Проще не скажешь, — заметил Рипарфон, — но пусть каждый выскажет, по каким причинам он так думает.
— Ну, — первым начал Поль, — кавалер спокойно выпил три бутылки за ужином и так же мало спотыкался, как девушка на балу. Стало быть, у него сердце на ладони.
— Вы, Сидализа? — спросил Рипарфон.
— Мои причины… Они исходят от сердца, и их труднее объяснить.
— Ничего, не стесняйтесь.
— Что ж, попробую. Когда я упала с лошади, он первый поспешил мне на помощь.
— Воспитанный человек! — заметил Поль.
— Не спешите, Поль. Воспитанность может идти и не от сердца. Он, этот воспитанный человек, стал на колени, чтобы принять меня в свои объятия. Но мои волосы при падении распустились, и он прекрасно видел, что я женщина, а не паж, хотя и была в костюме пажа. Я была одна и, заметьте, распростертая в его объятиях. Так он не поцеловал даже моей руки, господа!
— Даже руки! — воскликнул изумленный Поль.
— Ни одного поцелуя, когда он мог сорвать их десяток. Весь труд — лишь нагнуться, и все тут.
— Какой труд? Одно удовольствие, — смеясь, добавил Поль.
— Вы говорите, «благородный». А я говорю, что дворянин не ведет себя таким бесчувственным образом.
— Может быть, это он из уважения? — робко спросил Поль.
— Такое уважение оскорбительно.
— Согласен. — Поль, уж разумеется, был истинным дворянином.
— Должен признаться, — вступил в разговор Ги, — сила подобных доказательств принуждает нас к молчанию. Я лично признаюсь, никогда бы так не подумал.
— Смейтесь, сколько хотите, но нас, женщин, предчувствие никогда не обманывает. Я никогда не променяю и кучи старых лент на вашего шевалье.
Через несколько дней они прибыли в Париж. Трое дворян остановились в апартаментах Рипарфона, возле Лувра.
Первой заботой хозяина было обеспечить Эктора всем необходимым для представления при дворе. Он предоставил весь дом к его услугам и обеспечил собственным выездом. Вслед за тем он справился, не продается ли отряд в каком-нибудь кавалерийском полку. Так как война во Фландрии велась отвратительно, не менее двух десятков капитанов пожелало избавиться от своих отрядов. Спустя три недели для Эктора была куплена рота, принадлежавшая стоявшему в Лилле Сентожскому полку.
Кок-Эрон был вне себя от радости.
— Вот, сударь, у нас опять отряд! — воскликнул он. — Постарайтесь только не проиграть его снова.
— А разве я поступил тогда дурно? Не проиграй я тогда твоих авиньонцев, я бы теперь проиграл сентожцев.
— Вы вот всегда так рассуждаете! — воздел Кок-Эрон руки.
— Ты, видно, не знаешь истории Поликрата Самосского?
— Какого ещё Поликрата?
— Это был умный и щедрый царь. И было у него кольцо, которым он очень дорожил. Может, даже дар любви, понимаешь? Так он бросил его в море, чтобы умилостивить богов. Авиньонцы были моим кольцом, поэтому я их проиграл.
Как-то раз перед домом Эктора остановил камердинер Рипарфона и, указывая на человека в сером плаще, спешившего завернуть за угол, произнес:
— Этот человек уже давно справляется о вашем здоровье, но всегда, когда вас нет. Он только что вышел из дома.
Эктор бросился за незнакомцем.
— Эй, приятель! — прокричал он ему, догоняя.
Тот, видимо, его не узнал, ибо лишь оглянулся, но не остановился, а скрылся за углом. Эктор добежал до конца улицы и тоже завернул за угол, но никого не увидел.
— Ты говоришь, он приходил каждый день? — спросил он по возвращении камердинера.
— Да, даже ещё до вашего приезда в Париж. И все задавал всякие вопросы о вас. Например, у кого вы бываете, кто с вами знаком, выходите ли вы вечером из дому, когда вы поедете в Версаль, всегда ли с вами Кок-Эрон, не получаете ли вы писем из провинции. И всегда эти вопросы сопровождаются самыми лестными похвалами в ваш адрес и добрыми пожеланиями. Он расспрашивал также о господине де Рипарфоне.
— И не называл своего имени?
— Нет, и имени своего господина тоже.
— Тогда вот что. Когда он придет в следующий раз, задержи его и передай об этом мне. Я очень хочу с ним поговорить.
Эктору было ясно, что кто-то под предлогом дружбы выпытывает про него сведения. Он задумался было над этим, но вечером за ужином Сидализа своим вопросом заставила его переключить внимание на другое.
— У вас, кажется, была когда-то дуэль на родине?
— Уж не Фуркево ли вам сказал?
— Нет, не он. Но не спрашивайте, кто. Когда-нибудь я скажу, как узнала. А пока вы должны быть в курсе, что не я одна в Париже знаю об этом.
— Что ж, что было, то было. Теперь это дело должно быть забыто.
— Скажу по секрету, есть люди, которые им сейчас заняты.
— Как так?
— Я ничего не знаю, но у вас здесь есть враги. Или, по крайней мере, один враг.
— Да я же в Париже всего две недели.
— Ну и что? Например, шевалье, что был в доме Мазарини.
— Вы что, видели его?
— Нет, но вы же знаете мое мнение о нем.
— Вы это о несостоявшемся поцелуе? Вздор какой-то!
— Конечно, вздор, я согласна. Но его внезапная дружба и теперешнее пренебрежение лишь усиливают мою антипатию к нему.
— И из этого всего можно делать выводы?
— Он пока один — будьте осторожны.
Эктор не успел ответить: вошел Рипарфон.
— Завтра будьте готовы к поездке в Марли, — сообщил он.
ГЛАВА 21. КОРОЛЕВСКИЙ ДВОР
В 1706 году Версальский двор не излучал уже того блеска, которым он славился, когда Людовик XIV диктовал условия мира в Нимвегене после захвата Дюкесом голландского флота. Прошло время умнейших министров и искуснейших полководцев во главе победоносного войска. Тогда сердце Европы билось в Версале — настолько велико было его не только военное, но и культурное влияние.
Теперь же от всего этого оставалось лишь несколько меркнущих, как на закате, лучей славы. Умерли блестящие поэты, вместо великих министров правили серые чинуши. Полководцы Конде, Тюрен и Люксембург были заменены бездарностями вроде Лафейяда. Исчезли великие артисты — Боссю, Мольер, Ленотр и другие.
Итак, старость Людовика XIV совпала со старением страны и упадком двора. Король ещё сохранял величие, но оно было столь же печальным, как вечернее море. Госпожа Ментенон, правда, старалась развлечь его устройством спектаклей и концертов при дворе. Но её усилия имели мало успеха — король по-прежнему пребывал в унынии. Лишь герцогиня Бургундская могла ещё вызвать оживление. И ей это удавалось. Она была живой, остроумной, веселой и доброй ко всем. Ей, уверенной в нежности короля, удавалось почти все. Ее любили все — и молодежь, и старики. С нею были сумерки, без неё наступала ночь.
В тот день, когда Рипарфон повез Шавайе ко двору, был назначен смотр мушкетерам, роте швейцарцев и одному полку гвардии. Блеск вычищенного оружия и красота мундиров солдат затмевались пышностью и великолепием одежды, колясок и конской сбруи, принадлежавших огромной толпе приглашенных придворных.
Подъезжая к опушке леса, Эктор с друзьями увидели невдалеке портшез. Возле него стоял некий господин со шляпой в руках. Иногда он наклонялся к дверцам портшеза и обращался к особе, едва видимой в глубине. Поодаль стояли несколько генералов, также с непокрытыми головами, наблюдавших за портшезом.
На передних ручках портшеза расположилась женщина, молодая, прекрасная, с весьма благородными манерами. Иногда она нагибала свой прелестный стан (нет, не стан — сладчайшая музыка!) в сторону, как бы слушая чью-то речь, и покачивала в ответ своей маленькой головкой (может, то был бутон роскошной розы?) с прелестью и живостью птички.
Эктор не смог бы себе объяснить, почему его привлекли не знамена и не толпа придворных, а именно этот портшез.
— Кто тот господин у дверцы? — спросил он у Рипарфона.
— Это король, — отвечал тот.
— Людовик XIV?! — изумился Эктор.
— Да, он.
— Вы говорите, Людовик XIV? — все ещё не веря своим глазам, спросил Эктор.
— Да, это великий Людовик XIV, когда-то заставлявший всю Европу всматриваться в каждое мановение своего ока.
— Так, может, внутри портшеза сама госпожа Ментенон?
— Вы не ошиблись.
— А зачем она здесь?
— А зачем она была в Компьенском лагере?
— Стало быть, дама на ручках…
— Герцогиня Бургундская.
— Будущая королева Франции!
Эктор задумался, глядя на принцессу.
»— Вот ключ, которым можно отпереть немало замков», — пришло ему в голову.
Маневры приближались к концу, все постепенно расходились. Рипарфон повез Эктора в Версальский дворец. Они ожидали Шамийяра в огромном зеркальном зале, где Рипарфон знакомил Эктора с аристократами.
Подойдя к ним, Шамийяр сообщил, что патент Эктору уже подписан, и довольно сухо сказал:
— Я надеюсь, что своей ревностной службой вы добьетесь благосклонности его величества.
Некоторое время спустя появился сам король. Рипарфон улучил момент и подошел к нему вместе с Эктором. Предупрежденный зарание, Людовик XIV внимательно взглянул на маркиза.
— Мсье де Рипарфон, — произнес он, — дал мне подробный отчет о вашем поведении в Кремоне и под стенами Турина. Вы носите имя человека, бывшего мне верным слугой. Надеюсь, вы станете таким же.
— Могу вас уверить, государь, что я готов отдать жизнь, служа вам.
— Прекрасно, мой друг. Исполняйте ваш долг на военном поприще, и будьте уверены, что моя благосклонность будет с вами повсюду.
И откланявшись, Людовик XIV зашагал дальше.
— Он меня ослепил! — восхитился Эктор. — Как он могуч!
— Жаль, милый кузен, — произнес Рипарфон, — что король не слыхал вас, иначе бы в вашей карьере никто не сомневался. Король могуч? Да нет же.
— Неужели? — спросил Эктор, меряя глазами удалявшегося Людовика XIV.
— Он примерно моего роста, но зато настолько полон достоинства, так благороден, обладает такой важностью и величественной осанкой, что не вы одни делали ту же ошибку.
Шамийяр, видевший встречу Эктора с королем, подошел к ним вторично. Теперь он демонстрировал преувеличенную внимательность.
— Ваш полк, маркиз, — сказал он, — будет защищать границы. Вы наверняка получите возможность проявить свою отвагу. Я друг господина де Рипарфона и будьте уверены, сумею привлечь внимание его величества к офицеру с вашими достоинствами.
— У меня внезапно открылись какие-то достоинства, — произнес Эктор после ухода Шамийяра. — А ведь на их приобретение понадобилось всего несколько минут!
Друзья вернулись в маленькую квартиру, которую занимал Рипарфон в Версале. Но едва они расположились для послеобеденной беседы, как явился Кок-Эрон, весь покрытый пылью.
— Тридцать три минуты на дорогу — очень неплохо, — произнес он, взглянув на часы.
— Зачем же ты так спешил? — спросил Поль.
— Чтобы доставить маркизу записку. Ее передали мне в три часа.
Эктор прочитал записку.
— Кто тебе её дал? — спросил он.
— Не знаю.
— Но ты хоть видел того, кто её принес?
— Почти что нет.
— Это уже загадка. Рассказывай, — велел Фуркево.
— Да тут все просто.
— Это уже хуже.
— Я смотрел на отряд драгун, проезжавший мимо дома, как вдруг ко мне подошел лакей. — Вы, — спрашивает, — служите у господина де Шавайе? — Да, — говорю. — Вот записка для него. Ее нужно доставить немедленно. — Но он в Версале. — Все равно. Она очень важная. — И сунул записку мне в руку. Я и опомниться не успел, как он дал тягу. Я вслед за ним, а он уже исчез.
— Конечно, это было привидение, — с видом знатока пояснил Поль. — Не сочтите за нескромность: что там пишут? — обратился он к Эктору.
— Ну, какая может быть у нас с вами нескромность. Слушайте: «Будьте завтра на королевской охоте в Марли. Следуйте за человеком, который к вам подойдет и представится». И ни подписи, ни печати.
— Слушай, — спросил Эктор Кок-Эрона, — а не был ли лакей в сером плаще?
— Нет, в парусиновом балахоне.
Эктор объяснил друзьям, что значил его вопрос.
— Но это уже интриги! — воскликнул Поль. — Вам опять привалило счастье, маркиз. Вы воскрешаете интриги в стране, где их уже не существует. Бедная Франция! Конечно, вы поедете, маркиз?
— Разумеется.
— Это довольно безрассудно, — тихо заметил Рипарфон.
— И потому приятно, — ответил Поль. — Удовольствие среди опасностей — все равно, что Венера среди волн.
— Что это, новая мифология?
— Да, и заметьте, прелестная.
— Тут есть ещё и препятствие. Чтобы участвовать в королевской охоте, надо быть на неё приглашенным.
— Черт побери! — вскричал Эктор.
— Придется просить разрешения, — заметил Поль.
— Время для этого уже прошло. Но если вы проявите смелость, — Рипарфон взглянул на Эктора, — обратитесь к королю во время ужина. Может быть, он вам не откажет, хотя такие просьбы он принимает только за завтраком. Впрочем, здесь потребуется больше смелости, чем при атаке на артиллерийскую батарею.
— Э, была не была, — ответил Эктор, правда, предварительно подумав, — за нарушение этикета ещё не попадали в Бастилию. Я спрошу разрешения.
В десять вечера король прошел к своему столу, где его, как обычно, ждала толпа придворных. Разрешалось представляться только дамам, желавшим участвовать в охоте в Марли. В решающий момент Эктор выступил из круга со шляпой в руках и произнес:
— Ваше величество! Марли!
Придворные в изумлении воззрились на молодого человека, так храбро — да нет, дерзко — выступившего перед королем.
Людовик XIV молча посмотрел на нарушителя этикета. Он все же был великий король, и в великих делах таким и оставался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Они разговаривали довольно долго, как вдруг над одним из флигелей замка поднялось яркое дрожащее зарево.
— Пожар! — воскликнул Эктор и побежал к замку, чтобы поднять тревогу.
Шевалье задумчиво последовал за ним, нисколько не спеша, с видом поэта, подыскивающего подходящую рифму.
ГЛАВА 20. НАКОНЕЦ-ТО ПАРИЖ!
К тому времени, как Эктор прибежал во двор замка, там уже было полно народу. Но никто не тушил разрастающийся пожар: все только кричали, не двигаясь с места. Эктору все же удалось навести хоть какой-то порядок. Ему помогли Поль и Рипарфон. Кок-Эрон кинулся, разумеется, в самую гущу тушивших, подавая примеры храбрости. Сидализа при виде такого великолепного зрелища хлопала в ладоши. Шевалье хладнокровно прохаживался в стороне.
Хозяин дома появился гораздо позднее: его апартаменты были расположены довольно далеко от пожара. Прибыв на место, он немедленно кинулся к тушившим слугам и принялся колотить их тростью. Затем подошел к Эктору:
— Сударь, велите своему молодцу прекратить, — сказал он, указав на Кок-Эрона.
Эктор повиновался, ни о чем не спрашивая.
— Вы должны понять, — продолжал Мазарини, — пожар — промысел Божий, и я не потерплю, чтобы ему препятствовали.
Совершено обескураженный Эктор лишь молча поклонился. Сидализа хохотала вовсю, а Рипарфон прикидывал, не обратиться ли срочно к методам обращения с сумасшедшими. Тем временем Мазарини, смотревший, как пламя гаснет, заметил со вздохом:
— Вы ему все-таки помешали…
— Какая досада! — подхватил Поль.
— И ведь пламя могло переброситься на замок. Ваш друг господин Шавайе очень виноват, что вмешался в это дело.
— Не сердитесь, — отвечал Фуркево, едва не лопаясь от смеха, — мы все здесь ошибались, но действовали без дурных намерений.
Тем временем начавшийся мелкий дождь быстро довершил дело. Все двинулись в дом. На крыльце Мазарини, остановившись, произнес:
— Похоже, что Божественному Провидению неугодно было, чтобы замок в эту ночь сгорел.
Утром, собираясь к завтраку, Эктор и Поль заметили, что шевалье отсутствует.
— Не ждите его, — сказал Кок-Эрон, — он уехал. И велел передать, что его самым большим удовольствием стала надежда на встречу с вами в Версале.
— Очень любезно с его стороны. Кстати, скажи, не напомнил ли он тебе кого-то, с кем мы уже встречались?
— Мне тоже что-то показалось знакомое, но только не его лицо. Нет, не припомню.
После завтрака, не поддавшись на настойчивые уговоры хозяина, гости простились с ним — они спешили в путь.
Когда они выехали на Большую Королевскую дорогу, разговор снова коснулся личности шевалье.
— Я принимаю его за хорошего человека, — сказал Поль. — А вы, Ги?
— Я мало его видел и ничего не могу сказать.
— Значит, вы плохо о нем думаете. Когда не объясняются, стало быть, о человеке думают плохо.
— Ну вот, вы уже и заболтались. Скажу просто: он человек хладнокровный, осторожный и наблюдательный. Управляет собой лучше, чем вы своими пистолями.
— Да, к сожалению, — пробурчал Поль.
— С таким характером можно быть либо большим мошенником, либо очень честным человеком. Кто он, решить не могу. А вы, милый кузен, что думаете? — обратился Рипарфон к Эктору.
— С вашей характеристикой я согласен полностью, а вот с вашим вторым предположением — нет. Правда, сам не знаю, почему. Ведь сначала он мне не был неприятен.
— Вот мило, — заметил Фуркево, — все трое говорят по-разному: я — да, маркиз — нет, вы, милый герцог, — может быть.
— Ладно, пусть решит вопрос Сидализа.
— Скажу просто, — вступила в разговор Сидализа, — он ужасный человек.
— Проще не скажешь, — заметил Рипарфон, — но пусть каждый выскажет, по каким причинам он так думает.
— Ну, — первым начал Поль, — кавалер спокойно выпил три бутылки за ужином и так же мало спотыкался, как девушка на балу. Стало быть, у него сердце на ладони.
— Вы, Сидализа? — спросил Рипарфон.
— Мои причины… Они исходят от сердца, и их труднее объяснить.
— Ничего, не стесняйтесь.
— Что ж, попробую. Когда я упала с лошади, он первый поспешил мне на помощь.
— Воспитанный человек! — заметил Поль.
— Не спешите, Поль. Воспитанность может идти и не от сердца. Он, этот воспитанный человек, стал на колени, чтобы принять меня в свои объятия. Но мои волосы при падении распустились, и он прекрасно видел, что я женщина, а не паж, хотя и была в костюме пажа. Я была одна и, заметьте, распростертая в его объятиях. Так он не поцеловал даже моей руки, господа!
— Даже руки! — воскликнул изумленный Поль.
— Ни одного поцелуя, когда он мог сорвать их десяток. Весь труд — лишь нагнуться, и все тут.
— Какой труд? Одно удовольствие, — смеясь, добавил Поль.
— Вы говорите, «благородный». А я говорю, что дворянин не ведет себя таким бесчувственным образом.
— Может быть, это он из уважения? — робко спросил Поль.
— Такое уважение оскорбительно.
— Согласен. — Поль, уж разумеется, был истинным дворянином.
— Должен признаться, — вступил в разговор Ги, — сила подобных доказательств принуждает нас к молчанию. Я лично признаюсь, никогда бы так не подумал.
— Смейтесь, сколько хотите, но нас, женщин, предчувствие никогда не обманывает. Я никогда не променяю и кучи старых лент на вашего шевалье.
Через несколько дней они прибыли в Париж. Трое дворян остановились в апартаментах Рипарфона, возле Лувра.
Первой заботой хозяина было обеспечить Эктора всем необходимым для представления при дворе. Он предоставил весь дом к его услугам и обеспечил собственным выездом. Вслед за тем он справился, не продается ли отряд в каком-нибудь кавалерийском полку. Так как война во Фландрии велась отвратительно, не менее двух десятков капитанов пожелало избавиться от своих отрядов. Спустя три недели для Эктора была куплена рота, принадлежавшая стоявшему в Лилле Сентожскому полку.
Кок-Эрон был вне себя от радости.
— Вот, сударь, у нас опять отряд! — воскликнул он. — Постарайтесь только не проиграть его снова.
— А разве я поступил тогда дурно? Не проиграй я тогда твоих авиньонцев, я бы теперь проиграл сентожцев.
— Вы вот всегда так рассуждаете! — воздел Кок-Эрон руки.
— Ты, видно, не знаешь истории Поликрата Самосского?
— Какого ещё Поликрата?
— Это был умный и щедрый царь. И было у него кольцо, которым он очень дорожил. Может, даже дар любви, понимаешь? Так он бросил его в море, чтобы умилостивить богов. Авиньонцы были моим кольцом, поэтому я их проиграл.
Как-то раз перед домом Эктора остановил камердинер Рипарфона и, указывая на человека в сером плаще, спешившего завернуть за угол, произнес:
— Этот человек уже давно справляется о вашем здоровье, но всегда, когда вас нет. Он только что вышел из дома.
Эктор бросился за незнакомцем.
— Эй, приятель! — прокричал он ему, догоняя.
Тот, видимо, его не узнал, ибо лишь оглянулся, но не остановился, а скрылся за углом. Эктор добежал до конца улицы и тоже завернул за угол, но никого не увидел.
— Ты говоришь, он приходил каждый день? — спросил он по возвращении камердинера.
— Да, даже ещё до вашего приезда в Париж. И все задавал всякие вопросы о вас. Например, у кого вы бываете, кто с вами знаком, выходите ли вы вечером из дому, когда вы поедете в Версаль, всегда ли с вами Кок-Эрон, не получаете ли вы писем из провинции. И всегда эти вопросы сопровождаются самыми лестными похвалами в ваш адрес и добрыми пожеланиями. Он расспрашивал также о господине де Рипарфоне.
— И не называл своего имени?
— Нет, и имени своего господина тоже.
— Тогда вот что. Когда он придет в следующий раз, задержи его и передай об этом мне. Я очень хочу с ним поговорить.
Эктору было ясно, что кто-то под предлогом дружбы выпытывает про него сведения. Он задумался было над этим, но вечером за ужином Сидализа своим вопросом заставила его переключить внимание на другое.
— У вас, кажется, была когда-то дуэль на родине?
— Уж не Фуркево ли вам сказал?
— Нет, не он. Но не спрашивайте, кто. Когда-нибудь я скажу, как узнала. А пока вы должны быть в курсе, что не я одна в Париже знаю об этом.
— Что ж, что было, то было. Теперь это дело должно быть забыто.
— Скажу по секрету, есть люди, которые им сейчас заняты.
— Как так?
— Я ничего не знаю, но у вас здесь есть враги. Или, по крайней мере, один враг.
— Да я же в Париже всего две недели.
— Ну и что? Например, шевалье, что был в доме Мазарини.
— Вы что, видели его?
— Нет, но вы же знаете мое мнение о нем.
— Вы это о несостоявшемся поцелуе? Вздор какой-то!
— Конечно, вздор, я согласна. Но его внезапная дружба и теперешнее пренебрежение лишь усиливают мою антипатию к нему.
— И из этого всего можно делать выводы?
— Он пока один — будьте осторожны.
Эктор не успел ответить: вошел Рипарфон.
— Завтра будьте готовы к поездке в Марли, — сообщил он.
ГЛАВА 21. КОРОЛЕВСКИЙ ДВОР
В 1706 году Версальский двор не излучал уже того блеска, которым он славился, когда Людовик XIV диктовал условия мира в Нимвегене после захвата Дюкесом голландского флота. Прошло время умнейших министров и искуснейших полководцев во главе победоносного войска. Тогда сердце Европы билось в Версале — настолько велико было его не только военное, но и культурное влияние.
Теперь же от всего этого оставалось лишь несколько меркнущих, как на закате, лучей славы. Умерли блестящие поэты, вместо великих министров правили серые чинуши. Полководцы Конде, Тюрен и Люксембург были заменены бездарностями вроде Лафейяда. Исчезли великие артисты — Боссю, Мольер, Ленотр и другие.
Итак, старость Людовика XIV совпала со старением страны и упадком двора. Король ещё сохранял величие, но оно было столь же печальным, как вечернее море. Госпожа Ментенон, правда, старалась развлечь его устройством спектаклей и концертов при дворе. Но её усилия имели мало успеха — король по-прежнему пребывал в унынии. Лишь герцогиня Бургундская могла ещё вызвать оживление. И ей это удавалось. Она была живой, остроумной, веселой и доброй ко всем. Ей, уверенной в нежности короля, удавалось почти все. Ее любили все — и молодежь, и старики. С нею были сумерки, без неё наступала ночь.
В тот день, когда Рипарфон повез Шавайе ко двору, был назначен смотр мушкетерам, роте швейцарцев и одному полку гвардии. Блеск вычищенного оружия и красота мундиров солдат затмевались пышностью и великолепием одежды, колясок и конской сбруи, принадлежавших огромной толпе приглашенных придворных.
Подъезжая к опушке леса, Эктор с друзьями увидели невдалеке портшез. Возле него стоял некий господин со шляпой в руках. Иногда он наклонялся к дверцам портшеза и обращался к особе, едва видимой в глубине. Поодаль стояли несколько генералов, также с непокрытыми головами, наблюдавших за портшезом.
На передних ручках портшеза расположилась женщина, молодая, прекрасная, с весьма благородными манерами. Иногда она нагибала свой прелестный стан (нет, не стан — сладчайшая музыка!) в сторону, как бы слушая чью-то речь, и покачивала в ответ своей маленькой головкой (может, то был бутон роскошной розы?) с прелестью и живостью птички.
Эктор не смог бы себе объяснить, почему его привлекли не знамена и не толпа придворных, а именно этот портшез.
— Кто тот господин у дверцы? — спросил он у Рипарфона.
— Это король, — отвечал тот.
— Людовик XIV?! — изумился Эктор.
— Да, он.
— Вы говорите, Людовик XIV? — все ещё не веря своим глазам, спросил Эктор.
— Да, это великий Людовик XIV, когда-то заставлявший всю Европу всматриваться в каждое мановение своего ока.
— Так, может, внутри портшеза сама госпожа Ментенон?
— Вы не ошиблись.
— А зачем она здесь?
— А зачем она была в Компьенском лагере?
— Стало быть, дама на ручках…
— Герцогиня Бургундская.
— Будущая королева Франции!
Эктор задумался, глядя на принцессу.
»— Вот ключ, которым можно отпереть немало замков», — пришло ему в голову.
Маневры приближались к концу, все постепенно расходились. Рипарфон повез Эктора в Версальский дворец. Они ожидали Шамийяра в огромном зеркальном зале, где Рипарфон знакомил Эктора с аристократами.
Подойдя к ним, Шамийяр сообщил, что патент Эктору уже подписан, и довольно сухо сказал:
— Я надеюсь, что своей ревностной службой вы добьетесь благосклонности его величества.
Некоторое время спустя появился сам король. Рипарфон улучил момент и подошел к нему вместе с Эктором. Предупрежденный зарание, Людовик XIV внимательно взглянул на маркиза.
— Мсье де Рипарфон, — произнес он, — дал мне подробный отчет о вашем поведении в Кремоне и под стенами Турина. Вы носите имя человека, бывшего мне верным слугой. Надеюсь, вы станете таким же.
— Могу вас уверить, государь, что я готов отдать жизнь, служа вам.
— Прекрасно, мой друг. Исполняйте ваш долг на военном поприще, и будьте уверены, что моя благосклонность будет с вами повсюду.
И откланявшись, Людовик XIV зашагал дальше.
— Он меня ослепил! — восхитился Эктор. — Как он могуч!
— Жаль, милый кузен, — произнес Рипарфон, — что король не слыхал вас, иначе бы в вашей карьере никто не сомневался. Король могуч? Да нет же.
— Неужели? — спросил Эктор, меряя глазами удалявшегося Людовика XIV.
— Он примерно моего роста, но зато настолько полон достоинства, так благороден, обладает такой важностью и величественной осанкой, что не вы одни делали ту же ошибку.
Шамийяр, видевший встречу Эктора с королем, подошел к ним вторично. Теперь он демонстрировал преувеличенную внимательность.
— Ваш полк, маркиз, — сказал он, — будет защищать границы. Вы наверняка получите возможность проявить свою отвагу. Я друг господина де Рипарфона и будьте уверены, сумею привлечь внимание его величества к офицеру с вашими достоинствами.
— У меня внезапно открылись какие-то достоинства, — произнес Эктор после ухода Шамийяра. — А ведь на их приобретение понадобилось всего несколько минут!
Друзья вернулись в маленькую квартиру, которую занимал Рипарфон в Версале. Но едва они расположились для послеобеденной беседы, как явился Кок-Эрон, весь покрытый пылью.
— Тридцать три минуты на дорогу — очень неплохо, — произнес он, взглянув на часы.
— Зачем же ты так спешил? — спросил Поль.
— Чтобы доставить маркизу записку. Ее передали мне в три часа.
Эктор прочитал записку.
— Кто тебе её дал? — спросил он.
— Не знаю.
— Но ты хоть видел того, кто её принес?
— Почти что нет.
— Это уже загадка. Рассказывай, — велел Фуркево.
— Да тут все просто.
— Это уже хуже.
— Я смотрел на отряд драгун, проезжавший мимо дома, как вдруг ко мне подошел лакей. — Вы, — спрашивает, — служите у господина де Шавайе? — Да, — говорю. — Вот записка для него. Ее нужно доставить немедленно. — Но он в Версале. — Все равно. Она очень важная. — И сунул записку мне в руку. Я и опомниться не успел, как он дал тягу. Я вслед за ним, а он уже исчез.
— Конечно, это было привидение, — с видом знатока пояснил Поль. — Не сочтите за нескромность: что там пишут? — обратился он к Эктору.
— Ну, какая может быть у нас с вами нескромность. Слушайте: «Будьте завтра на королевской охоте в Марли. Следуйте за человеком, который к вам подойдет и представится». И ни подписи, ни печати.
— Слушай, — спросил Эктор Кок-Эрона, — а не был ли лакей в сером плаще?
— Нет, в парусиновом балахоне.
Эктор объяснил друзьям, что значил его вопрос.
— Но это уже интриги! — воскликнул Поль. — Вам опять привалило счастье, маркиз. Вы воскрешаете интриги в стране, где их уже не существует. Бедная Франция! Конечно, вы поедете, маркиз?
— Разумеется.
— Это довольно безрассудно, — тихо заметил Рипарфон.
— И потому приятно, — ответил Поль. — Удовольствие среди опасностей — все равно, что Венера среди волн.
— Что это, новая мифология?
— Да, и заметьте, прелестная.
— Тут есть ещё и препятствие. Чтобы участвовать в королевской охоте, надо быть на неё приглашенным.
— Черт побери! — вскричал Эктор.
— Придется просить разрешения, — заметил Поль.
— Время для этого уже прошло. Но если вы проявите смелость, — Рипарфон взглянул на Эктора, — обратитесь к королю во время ужина. Может быть, он вам не откажет, хотя такие просьбы он принимает только за завтраком. Впрочем, здесь потребуется больше смелости, чем при атаке на артиллерийскую батарею.
— Э, была не была, — ответил Эктор, правда, предварительно подумав, — за нарушение этикета ещё не попадали в Бастилию. Я спрошу разрешения.
В десять вечера король прошел к своему столу, где его, как обычно, ждала толпа придворных. Разрешалось представляться только дамам, желавшим участвовать в охоте в Марли. В решающий момент Эктор выступил из круга со шляпой в руках и произнес:
— Ваше величество! Марли!
Придворные в изумлении воззрились на молодого человека, так храбро — да нет, дерзко — выступившего перед королем.
Людовик XIV молча посмотрел на нарушителя этикета. Он все же был великий король, и в великих делах таким и оставался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39