Я повелел следить за ними в Фанаре и за фелюгами на море. Раз ценности были в Стамбуле, вырученное за них должно остаться здесь…— Вы полагаете, Эракле намерен переправить ценности в Батуми?— Вместе с собой.— Подтверди, святая Клара, что я знаю больше. Грек скроется в своем поместье и… зная ваш нрав, попросит Фому Кантакузина выделить ему охрану.— Билляхи! Пророк не допустит того, что не угодно первому везиру. Поместье…— Достанется мне! Не правда ли? Ведь вы, паша, уже присвоили одно.— Зачем делить сладкое, когда мешает горькое? Раньше возьмем Эракле.— Отлично! Подкупите двух негодяев из греческой шайки. Пусть в богатых нарядах несколько дней прославляют щедрость Эракле. Потом начнут хвастать: «Так разбогатели, что уезжаем в страну…» Мой бог, какая страна нуждается в остолопах? Допустим… в Эфиопию торговать…— Разъясни мне, о посол, зачем мне беднеть?— О, я тоже раскрою кошель. Есть дела, где лучше лишиться украшения в виде кармана, чем украшения в виде шеи. Итак, мой везир, дадим им возможность обрадовать крокодилов, — кажется, там водятся; затем обрадуете султана известием, что фанариот Эракле Афендули подкупил двух плутов, и они, обманув многих османов, доставили греку двести пятьдесят мушкетов, пушки и ядра.— Пуф! Пуф! Как легко! Эракле пожалуется Фоме Кантакузину.— Не успеет. Капудан-паше тоже выгодно взять янычар, окружить развалины и, разогнав обжор, бросить Эракле Афендули в яму.— Аллах свидетель, где не надо медлить, надо спешить. Скоро войско султана выступит на Габсбургов.— Уплата за это — второе владение Эракле Афендули.— Раньше уберем горькое.Хозрев хихикнул. Де Сези, не выдержав, залился серебристым смехом. Еще долго, хоть и были одни, шептались везир султана и посол короля. Наконец де Сези откинулся в кресле:— Согласен и… концы в воду.— Если их два, то один туда и другой туда. Шайтан подскажет Моурав-беку отказаться от войны с Габсбургами. Яма примет того одного и этого одного.— Наши старания предвещают успех. Ба! Спокойно любоваться приобретенным — вот награда за энергию ума. Итак, второе поместье пополам.— Пусть будет так, а не иначе. Ожерелье я сам тебе привезу.— Великолепно! И я сам вручу его Эракле… Не могу отказать себе в удовольствии видеть этого Креза обнищалым…— Машаллах! Если есть одно желание, не надо другого. Прими хороший совет, посол: будь осторожен. Нападай только тогда, если узнаешь, что втрое сильней его стражи.
Ночь напролет пировали в доме Саакадзе. Эракле, в большой тайне доставленный «барсами» в Мозаичный дворец, сидел, как всегда, во главе скатерти, окруженный любовью и вниманием.Единодушно определили: как только наступит подходящий час, Эракле со слугами отплывет в Венецию и там станет ждать гонца от Георгия Саакадзе. Возможно, пройдет год, два, отбушуют грозы и две фамилии встретятся в дорогой Картли, чтобы навек не расставаться.Подарки, привезенные Русудан, Хорешани, Дареджан и Магдане, говорили о вкусе Эракле, ибо подходили не только к лицам женщин, но и к их характеру. Получили подарки Папуна и остальные «барсы», и Эрасти, и Бежан, и Иорам. Слугам Эракле роздал турецкие деньги.— Мой брат и господин Георгий, хотел тебе мое кольцо преподнести, но, увы, у нас разные пальцы.И под одобрительные возгласы «барсов» Эракле пристегнул к куладже Моурави застежку цвета морской воды. Автандил любовался кольцом, предназначенным отцу, но засверкавшим на его пальце.Близился рассвет. На востоке ширилась оранжево-алая полоса, будто кто-то расправлял истамбольский пояс. Уже начинали петь птицы. Прощальный пир подходил к концу. Все молча встали, выпитое вино никого не опьянило, съеденные яства не вызвали удовольствия. Было тяжело расставаться с другом, встреченным на пути тяжелого странствия, с неповторимым Эракле.Не желая смущать витязей, которые несомненно проявят слабость при прощании, женщины тепло простились с Эракле, выразив надежду на скорое свидание, и удалились раньше.Хорешани искоса взглянула на Русудан; «Неужели, правда, ее сердце в камень замуровано?» Никогда не изменяя установленному порядку, Русудан и сейчас позвала слугу и спокойно приказала наполнить в комнате Моурави кувшин свежей холодной водой и получше взбить мутаки. Хорешани отбросила четки:— Непонятно, дорогая Русудан, почему четки липкими кажутся? Ага Халил уверял, что агат тверд, как гранит, а Дареджан оспаривает: мягче воска. Следят за мыслями, говорит, потому и форму меняют…Никто ей не ответил. Дареджан тихо плакала. «Счастливая, — подумала Русудан, — ей незачем сдерживать ни радость, ни горе».Где-то раздались едва слышные шаги Георгия. Их всегда улавливала Русудан: «Значит, „барсы“ проводили Эракле до его развалин. Конечно так. Вот еще открылась дверь… Дато спешит укрыться. Вот осторожный скрип… Ростом боится потревожить кого-нибудь. Еще стук… Элизбар. Нет, он не один… Пануш, Матарс… В другую дверь Папуна вталкивает стонущего Гиви… А-а, Димитрий. Зачем вызывающе хлопнул дверью?.. Разве я поверю твоему спокойствию?.. А ты, Автандил, мой мальчик, напрасно едва дыша приоткрыл дверь, все равно услышала…»Тишина! Трагическая тишина окутывала Мозаичный дворец! Ни сна, ни бодрствования. Так бывает при затмении солнца, когда мертвенно-бледный мрак поражает воображение людей, наполняя их души еще не осознанными предчувствиями. Как неживые, стояли на площадках слуги-ностевцы, облокотясь на копья. И возле ложа Саакадзе странно отсвечивало знамя: «Барс, потрясающий копьем».
Стамбул — город неожиданностей. Де Сези прислал Боно с известием, что в пятницу он сам отвезет Эракле ожерелье. По этой ясной причине он имеет честь просить монсеньёра Моурави присутствовать на церемонии передачи ожерелья и получения письма и медальона, так неосторожно врученных недостойной…Едва за откланявшимся Боно закрылась дверь, Дато высказал мысль, что день пятницы выбран не случайно: больше половины стражей, охраняющих Эракле, турки, — значит пойдут в мечеть…— Выходит, и тут предательство готовит посол?— Э-э, Матарс, почему Хозрева, верховного везира, упомянуть забыл?«Барсы» расселись в круг. Начался совет…К воротам Белого дворца де Сези подъехал с охраной: пятьдесят янычар и пять оруженосцев в монашеских плащах. К приятному удивлению графа, их беспрепятственно пропустили. И тотчас янычары, по заранее установленному знаку, разбежались по всему двору, явно оцепляя уцелевшую часть здания. Пять монахов остались при графе.— Высокочтимый, если ты пожаловал с ожерельем, то следуй за мной.Де Сези, приложив к глазам лорнет, оглядел дряхлого грека с повязкой на одном глазу и направился было к мраморной лестнице. Но старик повел его в другую сторону и учтиво попросил войти в крытое помещение, напоминающее конюшню. На недоуменный вопрос старик сокрушенно заметил:— Что делать, раньше господин Эракле принимал гостей во дворце, а их коней — в конюшне, но благодаря грабителям теперь гостей принимаем в уцелевшей конюшне, а их коней — в разрушенном дворце.— Моурав-бек здесь? — резко спросил де Сези. — И почему меня не встретил Афендули?— Господин посол, что делать на развалинах доблестному Саакадзе?— Я не ищу здесь развлечений! Моурав-бек обещал присутствовать при передаче мною ожерелья!— Некому передавать, высокочтимый. Мой благородный господин Афендули вчера покинул Стамбул.— Как?! Ты бредишь, безумный старик!— Видит бог, не порочу истину.— А… ожерелье?— Ожерелье просит тебя оставить себе на память. Оно ему не нужно.— Дьявол! Куда бежал твой обманщик Эракле и кто…— Почему, господин посол, обманщик? Разве непременно должен был ждать, пока янычары ворвутся сюда и схватят его?— Молчи, негодяй! — Де Сези потряс шпагой. — Не то сейчас приколю тебя, как мотылька! Итак, куда бежал Эракле?— В единоверную Русию, отплыл с попутным ветром. Оттуда решил просить у султана справедливого суда над…— А письмо? Медальон? Ну, где сувениры, черт побери? Где? С собой увез?Де Сези ужасало спокойствие старика, и вдруг он отпрянул: старик протягивал ему кожаный пояс.— Это не змея, высокий франк, возьми! Раз витязь гор обещал вернуть тебе письмо и медальон, то мой господин Эракле изрек: «Быть этому!» Проверь, посол, твои ли это вещи?С ловкостью пажа де Сези выхватил письмо и медальон, укрытые за подкладкой пояса, осмотрел со всех сторон и проворно сунул в карман.— А теперь, старик, следуй за мной.— Спасибо.— Ты вежлив, это похвально. Будь так же исполнительным. Подробно и правдиво доложи о своем господине.— Спасибо. Мой ангел, что сидит на моем левом плече, шепчет: «Твое „спасибо“ франк принимает за глупость. Не следуй за ним — избегнешь пыток, уготованных тебе иезуитами, или…» Я вежлив, не могу обидеть ангела, буду стеречь…— Обломки?! Эй, стража, связать его — и в яму!— В яму! Связать! — раздались крики извне.Дверь распахнулась настежь, и раньше, чем де Сези успел что-либо сообразить, ворвались янычары, сбили его с ног и ринулись на пятерых «монахов». Забив им всем им рот кляпами и связав, янычары, не скупясь на пинки, обыскали их. Вот извлечены обратно ожерелье, письмо, медальон, в придачу пять стилетов в железных ножнах…— Гюльдюр-гюльдюр! Осторожно, не обнажать ножи! Наверно, разбойники ядом смазали! — хрипло выкрикнул по-турецки рыжебородый янычар. — Оттащите их в угол! Делибаши, приоткройте дверь! Дверь приоткройте! Пусть дышат свежим воздухом!Выбравшись из сарая, «янычары» — вернее, переодетые «барсы» — и среди них старик, не замедливший содрать парик и вновь стать Матарсом, уже спокойно вышли из ворот и направились в баню.От фонтана отходили большие мраморные вогнутые уступы вроде чаш с бороздчатыми краями. Вода вытекала из самой верхней чаши и падала водопадом с одного уступа на другой, окатывая «барсов» вспененными струями. На бронзовых мускулах блестели тысячи алмазных капель, словно друзья резвились под освежающим ливнем, смывая походную пыль.Они сошлись на одном: ничего не может быть приятнее, чем одурачить врагов, да еще после долгого ожидания войны. Пять мнимых монахов, конечно, не много, но ярости, полыхавшей в их глазах, хватило б с излишком для братии целого монастыря иезуитов. Что касается графа, то не хватило лишь ярких синих и зеленых перьев для хвоста, чтоб он превратился в разъяренного петуха.Пустынным берегом «барсы» пришли к морю и бросили подальше в воду туго связанные узлы с янычарским одеянием. Теперь, когда они навели де Сези на ложный след, ибо Эракле как бы вернул ему ожерелье, письмо и медальон, а «башибузуки янычары» вновь овладели ими, — они могли перейти к выполнению других поручений своего предводителя.В Мозаичном дворце «барсы», к удовольствию Дареджан, ели и пили весь остаток дня.А там, за разрушенными стенами, происходило нечто странное. Настоящие янычары из орты «лев и пальма» спохватились и стали искать графа и пятерых монахов. Ругаясь от злобы и голода, они уже хотели покинуть развалины Белого дворца, как вдруг услышали звуки, напоминавшие мычание. Ворвавшись в конюшню, где, как они предполагали, должно быть в кадках молоко, они нашли связанных графа и монахов в самом жалком состоянии. С трудом сев на коня, граф велел беспощадно исполосовать стражей Эракле, но за воротами и возле стен никого не оказалось. Еще утром, щедро наградив бедняков, «барсы» разрешили им, после того как посол въедет в ворота, разойтись по домам, ибо сторожить больше некого. Посол приедет за господином Эракле и проводит его к греческому патриарху, в Фанар, откуда Афендули отправится в Афины.«Пусть эта весть облетит Стамбул от дворцов до хижин», — так определили «барсы», полагая, что и небылица полезное оружие против злодеев.
А Эракле Афендули в это время благополучно совершал путешествие в Венецию.
Хозрев неистовствовал. Он ударял ятаганом по арабскому столику, и эхо отдавалось на земле и на море. За Афендули понеслись галеры. Стамбул ощерился копьями. Кишели лазутчиками берега. Верховный везир занялся делом. Он потребовал от де Сези уплату за ожерелье. Изумленный неслыханной суммой, граф пробовал протестовать, наводя лорнет на пашу. Но Хозрев был неумолим, грозя в случае неуплаты неисчислимыми неприятностями. Довольно и того, что он, Хозрев, главный везир, согласился разделить поровну второе поместье Афендули.Неуступчивость паши претила графу, но он отложил лобовую атаку. Они одновременно подумали об одном и том же: не стоит терять время, — приятно улыбнулись и выехали на Принцевы острова.Великолепный дворец возвышался среди пальм и кипарисов. Виноградники, нежившиеся в мягких волнах света и тепла, манили взор. А изящная стена, выложенная цветными плитками? А аромат роз, образующих яркие гирлянды? И еще неизвестно, сколько богатств они найдут там…Хозрев и де Сези торопились, они понукали коней, кричали на стражу, но… У ворот их встретил степенный монах и заявил, что поместье Эракле Афендули подарил греческой патриархии, что дарственная запись хранится в костяном ларце у патриарха Кирилла Лукариса, а здесь вместе с церковной охраной находится охрана, присланная Фомой Кантакузином. Особенно покоробило Хозрева упоминание о Фоме… Заподозрив во всем этом руку Саакадзе, везир поклялся отомстить ему страшной местью.
«Как одинок бог, потерянный в сиянии тверди!» — сокрушался Клод Жермен, печалясь о себе. Запертый в иезуитской базилике, он строил всяческие предположения: когда же обессиленный враг наконец перестанет тревожить его? И может ли быть еще что-нибудь тоскливее, чем пассивное ожидание этого благодатного часа? Увы, граф обсчитал его, да покарает его святая Клара! Хозрев-паша — да станет он добычей кардиналов-инквизиторов! — так рассвирепел, будто бы Клод Жермен действительно присвоил большую часть добычи себе. А способен ли улучшить настроение глупый поступок Моурав-бека, да посрамит его Римский первосвященник! Вернуть сундук купцу, похожему на бочку!«Перед лицом совести кается тот, кто нанес ближнему ущерб, а сам не обогатился». О Иисусе, я не обогатился! Но, сняв с себя грех, я хочу ради справедливости получить сундук, дабы с досады не впасть в отчаяние. Кто вздумал обижать монаха, тому придется расплатиться начистоту! Я устроил набег — греховодники обогатились. Пусть не ждут поблажки осквернители доверия! Я им не поставщик дешевых отпущений!"Иезуит прислушивался. Ни малейшего звука не доносилось извне. Высокие свечи в каменных подставках, словно белые персты, указывали на небо, но оно безмолвствовало. Долго ли продолжится его затворничество? Как только, успокаивал де Сези, бросят в яму… для начала хотя бы алчного Эракле, который неизвестным путем приобрел неслыханное состояние и никогда не жертвовал на католические храмы. Закатывая глаза и стараясь походить на апостола, де Сези утверждал, что не кто иной, как сам святой Петр, в своем гневе направил карающую руку в сторону Белого дворца.Но любые обломки напоминают о жизни, базилика — о могиле. С желтоватым отсветом щек Клод Жермен уже сам напоминал мертвеца. Это однажды даже озадачило вошедшего де Сези. Но иезуит проявил столько экспрессии в разговоре, что граф успокоился. Зато Клод Жермен при виде лорнирующего графа впал в ярость и стал требовать, чтобы тот принял решительные меры и дал ему возможность беспрепятственно ходить по Стамбулу. Иезуит выхватил из подставки свечу и размахивал ею как шпагой. Это обеспокоило графа, он откланялся. Опять было вдоволь часов для размышлений. «Что это за обещание: „Вот Саакадзе отправится на войну с Габсбургами или в преисподнюю — это одно и то же, — тогда…“ Что тогда?! Драгоценности Эракле к этому сроку совсем испарятся. Кто не верит в дьяволов, пусть пристально вглядится в друзей Клода Жермена: пашу Хозрева и графа де Сези. Что наконец уязвит их? Не иначе, как раскаленный добела прут! По турецкому образцу! Хозрев давно пропах серой! Но почему королевский посол тянется к дверям ада?»Робкий стук в дверь базилики прервал размышления иезуита. Притаившись, Клод молчал. Стук повторился. Клод молчал. Стук стал повелительнее. Клод молчал. За дверью громко крикнули:— Для твоей пользы пришли, о монах из монахов! Клод нащупал под рясой нож и крикнул:— Входи, во славу Ордена!Их было трое, трое турок. По бедной одежде и робким поклонам их можно было причислить или к обедневшим грузчикам, или к еще не разбогатевшим контрабандистам. Вытолкнув вперед старшего, двое застыли в почтительных позах. Проводя рукавом по носу, старший заговорил:— Справедлив аллах в доброте своей, не позже как в эти дни он послал нам богатство. О Мухаммед! О пророк! Зачем всемогущий обогатил нас? Или мы паши? Или похожи на купцов? Почему на пыль наших жизней упала щедрость его глаз? Что делать нам с неслыханными сокровищами? Продать на базаре? Нас схватят стражи и под пытками заставят признаться, откуда взяли. Пытки не выдержим, еще не привыкли в горячей смоле кипеть, не латиняне…— Довольно о смоле!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88