Отчет о потраченных суммах, которые представил Губерт, не удовлетворил короля, и бывший юстициарий был брошен в глубокое подземелье Тауэра, той самой крепости, законным владельцем которой он считал себя еще так недавно.
— Я подозреваю, что Уильяма Маршала отравили, — сказал Рикард де Бург. Его отец с братом только что прибыли из Ирландии и остановились в одной из многочисленных таверн Лондона.
— Это наверняка сделал кто-то желавший устранить одного из самых могущественных сподвижников нашего Губерта, — задумчиво произнес Фэлкон. — Вы ни в коем случае не должны выказывать лояльность к своему опальному дяде. Более того, я посоветовал бы вам обоим поступить на службу к королю.
— Послушай, отец, — начал было Рикард, но Фэлкон взмахом руки велел ему умолкнуть.
— Это жизненно необходимо для Губерта и для всех нас. Генрих не зол и не коварен, он просто слаб. Кто-то управляет им. Мне необходимо знать, кто именно так люто ненавидит нашу семью.
Рикард внимательно вгляделся в хмурое лицо отца и негромко спросил:
— Сможешь ли ты освободить его из Тауэра?
— Да, — твердо ответил Фэлкон. — И укрою его в церкви Дэвида.
Следующим же утром несколько рыцарей, прибывших с Фэлконом, проводили леди Маргарет, супругу Губерта де Бурга, и его маленькую дочь в одно из владений Фэлкона, в Шотландию. Король не решился бы послать своих людей на эту землю, опасаясь новых волнений и новой войны.
Для освобождения брата Фэлкон выбрал одну из безлунных ночей. Его воины и рыцари вступили в ожесточенную схватку с многочисленным гарнизоном Тауэра, но на их стороне были решимость, мужество и внезапность нападения. Битва длилась менее часа. Еще не рассвело, когда братья в сопровождении верных воинов направились к Дэвицу. Одной из причин, побудивших Фэлкона выбрать этот замок в качестве убежища для Губерта, была близость Бристольского канала, где стоял на якоре один из его кораблей.
Переплыв на нем реку Северн, Губерт мог бы оказаться в Уэльсе, не опасаясь преследований со стороны короля.
Через несколько дней сэр Рикард де Бург покорнейше просил его величество короля взять его к себе на службу. Улыбаясь королеве, бросавшей на него томные взоры, Рикард вспомнил слова отца: «Исход любой битвы бывает предрешен еще до ее начала».
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
19
Элинор, графиня Пембрук, вдовела уже больше года. Поначалу скандал, связанный с ее именем, будоражил все без исключения придворные умы и давал пищу для многочисленных сплетен. Но мало-помалу интерес со стороны придворных к тонкой и бледной молодой женщине иссяк сам собой. К тому же обеты, принятые Элинор, делали ее недоступной для распутных и жадных до удовольствий савоияров.
Королева Элинор была счастлива оттого, что ей больше не угрожало соперничество принцессы-тезки. Теперь златокудрая супруга короля могла по праву считать себя первой красавицей страны. Скоро врата обители навсегда закроются за Элинор Маршал, и само имя ее можно будет предать забвению.
Питер де Рош, епископ Винчестерский, единолично правил страной от имени юного Генриха. Король был на вершине блаженства. Освободившись от тяжелых и докучливых государственных дел, он проводил свое время, ублажая королеву и ее веселых, жизнелюбивых родственников. После смерти графа Честера Генрих вызвал Симона де Монтфорта из вновь покоренной Гаскони и великодушно пожаловал ему владения, окружавшие графство Лестер.
Симон де Монтфорт был потрясен известием о смещении Губерта де Бурга с поста юстициария и бегстве его в Уэльс. Он искренне горевал о смерти Уильяма Маршала. Хотя со времени ее прошел целый год, никто не удосужился сообщить Симону в Гасконь, что его друга и соратника больше нет в живых. Симон не без оснований заключил из этого, что скоропостижная кончина графа Пембрука заключала в себе какую-то мрачную тайну. При дворе шли приготовления к празднованию Рождества. Генрих подарил де Монтфорту обширные земли в Ковентри, близ Лестера. Юный монарх, без сомнения, причислил непобедимого Симона к своим фаворитам: ему больше некем было заполнить пустоту, образовавшуюся вокруг него после смерти Маршала и отставки де Бурга. Симон во что бы то ни стало хотел узнать как можно больше об обстоятельствах смерти Уильяма Маршала. Его младший оруженосец Гай, поддерживавший дружбу со многими королевскими рыцарями, однажды сказал своему господину:
— Все считают, что его угробила молодая жена.
— Как это? — недоверчиво спросил отец Гая, Рольф.
Подмигнув Симону, Гай объяснил:
— Да ведь он же годился ей в отцы, а она совсем молоденькая. Вот он и помер, стараясь ублажить ее в постели.
— Заткнись, — рявкнул Рольф, — какой же он старик? Ведь мы с ним ровесники!
— Но все говорят, что он умер именно в постели. Принцессу едва удалось вытащить из-под его окоченевшего тела.
Де Монтфорт кивнул:
— Я тоже слыхал об этом.
— Какая прекрасная смерть! — восхищенно прошептал Рольф, и оба его молодых собеседника не смогли удержаться от смеха.
— Это еще что, — продолжал Гай. — Послушали бы вы, папаша, что говорят о рыжей камеристке принцессы!
— Хватит болтать, — сурово оборвал его Симон. — Оседлай моего черного жеребца. Я хочу поохотиться со своим соколом в Виндзорском лесу. — И Симон де Монтфорт направился к конюшням.
— Придерживай язык, когда говоришь с его светлостью, — наставлял Рольф сына, следуя за графом. — Так ты говоришь, рыжая камеристка?
Гай расхохотался:
— Забудьте о ней, папаша. Она вот уже год как удрала из Виндзора.
Элинор полной грудью вдохнула свежий прохладный воздух. Впервые за целый год она выехала на верховую прогулку, впервые сняла с себя черные вдовьи одежды. При мысли о том, что хотя ее сердце разбито навек, окружающий мир не претерпел от этого ни малейших изменений, Элинор почувствовала досаду и легкую грусть. Она оглядывала деревья, простиравшие свои могучие зеленые ветви к яркому солнцу. В их кронах щебетали птицы, а над полевыми цветами порхали бабочки и гудели пчелы.
Здесь, в прохладной тишине леса, на залитых солнцем лесных полянах, Элинор впервые почти позабыла о своем горе, о чувстве вины, снедавшем ее.
Увидев выпорхнувшую из кустов куропатку, она подбросила вверх маленькую самку мерлина, и вскоре ловчая птица скрылась из виду. Через несколько минут она вернулась, но не отдала добычу хозяйке, а уселась на ветку дуба и принялась с жадностью поедать куропатку. Просидев целый год в своей клетке, маленький мерлин почти полностью утратил охотничьи навыки, и винить в этом Элинор могла лишь саму себя.
Внезапно неподалеку послышался свист, и крупный сокол-перегрин камнем упал сверху на маленького мерлина. Под ударами его мощных когтей и клюва изящная птица Элинор мгновенно превратилась в комок окровавленных серых перьев, который беспомощно свалился на землю.
Пронзительно вскрикнув, Элинор спешилась и бросилась к своему любимцу, которого в свое время подарил ей Уильям.
Симон де Монтфорт подозвал своего сокола, и тот послушно опустился на перчатку хозяина. Привязав кожаные ремешки, стягивавшие лапы птицы, к луке седла, Симон подошел к безутешно рыдавшей Элинор и без малейшего усилия поднял ее с земли:
— Не плачьте, бедное дитя, успокойтесь. Что сделано, то сделано. Своими слезами вы не воскресите этого мерлина.
— Я не дитя… Я женщина! — воскликнула Элинор, с ненавистью глядя на улыбавшегося ей великана.
— Простите меня, дорогая, — поклонился Симон, успев окинуть ее с ног до головы оценивающим взглядом. — Вы так малы ростом, что я принял вас за маленькую девочку.
— Вы ответите мне за это! — вне себя от ярости крикнула она. — Я убью эту проклятую птицу! — И она бросилась было к соколу Симона.
Де Монтфорту без труда удалось оттащить ее в сторону.
— Вы не сделаете ничего подобного. Возьмите себя в руки, маленькая дурочка.
— Тогда я убью вас, сукин вы сын! — И она впилась ногтями в его щеку.
Симон легонько толкнул ее, и Элинор оказалась на земле. Она продолжала с ненавистью смотреть на этого жестокого великана, ставшего невольным виновником гибели ее любимого мерлина.
— Кто вы такая? — спросил он. — Выглядите как придворная дама, а ругаетесь, как пьяный трактирщик.
— Я не собираюсь называть свое имя первому встречному.
Черные глаза де Монтфорта сузились.
— Довольно, англичанка. Вы совершенно не умеете себя вести.
— Это вам следовало бы поучиться хорошим манерам. Вам и этому дикому зверю, которого вы зовете ястребом.
— К вашему сведению, англичанка, это сокол-перегрин, самая быстрая и отважная из всех ловчих птиц.
— Провалиться бы вам к черту в пекло вместе с ним! — задыхаясь от ненависти, воскликнула Элинор.
— Хотите, я научу вас французским ругательствам? Они звучат гораздо изысканнее, чем английские.
— Вы!? Вы собираетесь учить меня французскому?! Представьте себе, я знаю его не хуже вас!..
— В таком случае я могу научить вас хорошим манерам, англичанка. — В голосе Симона слышалась угроза.
— Не смейте называть меня так! Вы — невоспитанный мужлан. Проклятый француз! Вы недостойны смахнуть пыль с моих башмаков!
В ответ на эти слова Симон неожиданно расхохотался. Эта маленькая грубиянка определенно начинала ему нравиться.
— Как же мне еще вас называть? Ведь вы отказались представиться.
— Сгиньте с моих глаз, — прошипела она.
Он пожал плечами:
— Но я все же попробую догадаться, кто вы такая.
— Черта с два это у вас получится.
— Надеюсь, я не ошибусь, если предположу, что вы делите ложе с кем-то из приближенных короля. Могу добавить к этому, что вы очень красивы… себе во вред. — Едва взглянув на Элинор, Симон почувствовал напряжение в чреслах. Мужская плоть его восстала и отвердела. Молодая женщина, стоявшая перед ним, была так миниатюрна, что он мог бы без труда переломить ее пополам, словно соломинку. Он жаждал дотронуться до нее, сорвать с нее темно-зеленое бархатное платье, хотя был почти уверен, что лоно этой юной дерзкой англичанки не смогло бы вместить его огромный член.
— Перестаньте пялиться на меня, негодяй! — крикнула Элинор так пронзительно, что ее кобыла шарахнулась в сторону и Симону пришлось схватить ее за поводья.
Когда животное успокоилось, Симон взял Элинор за плечи и рывком поднял ее на ноги.
— Я скоро узнаю, кто вы такая и чьей метрессой вы являетесь. Можете не сомневаться, я выкуплю вас у вашего господина.
Элинор побледнела от страха. Она поняла, что перед ней сумасшедший.
— Людьми не торгуют, — через силу прошептала она.
— Да неужто? — насмешливо спросил он и убрал руки с ее плеч.
— Я замужем, — сказала Элинор, гордо вскинув голову. — Надеюсь, вам не придет в голову торговаться обо мне с моим мужем?
Воспользовавшись его минутной растерянностью, Элинор подняла с земли мертвого мерлина, вскочила в седло и умчалась прочь.
В этот день к Элинор, графине Пембрук, впервые за долгое время вновь вернулось ощущение полноты бытия.
20
Через несколько дней Симон де Монтфорт был приглашен королем на обед. Кроме его величества, королевы Элинор и Симона за столом сидел Роберт Гроссет, епископ Линкольнский, управлявший самой обширной из английских епархий. Король с опаской поглядывал на его высокопреосвященство, ожидая неприятного для себя разговора. И в самом деле, едва только был подан десерт, Гроссет обратился к монарху:
— Сир, вы желали бы видеть Джона Мансела управляющим Танской пребендой, но я никак не могу пойти навстречу вашему пожеланию. Ведь он всего лишь жалкий выскочка и нисколько не заслуживает вашего покровительства.
Об этом назначении просил Генриха сам Питер де Рош, и король, поморщившись, попробовал переубедить епископа Линкольнского:
— Вас ввели в заблуждение, милорд епископ! Мансел — весьма способный молодой человек, и вы сами убедитесь в этом, когда он станет служить под вашим началом! Это назначение уже одобрено Королевским советом.
— Ваше величество! — веско произнес епископ. — Вы изволили позабыть, что я обладаю правом отлучения любого из сынов Церкви от причастия! Мне не составит труда также добиться интердикции для королевского собора в Вестминстере.
Король побледнел и поспешил переменить тему разговора.
Епископ незаметно подмигнул Симону, который не пропустил ни одного слова из этой перепалки. Он получил прекрасный урок и знал теперь, как следует вести себя с Генрихом.
— Надеюсь, вам не скучно при дворе, граф Лестер? — томно проговорила королева, бросая на Симона выразительный взгляд.
— Ручаюсь, что нет! — подхватил Генрих. — Ваши придворные дамы наверняка без ума от него, дорогая!
Симон пожал плечами:
— Среди них попадаются хорошенькие, и все же ни одна из этих леди пока не привлекла моего внимания. Я ценю в женщинах не только красоту, но и характер, силу духа.
Король выразительно взглянул на царапины, тянувшиеся по щеке Симона, и тот, перехватив его взгляд, кивнул и усмехнулся:
— Маленькая плутовка набросилась на меня, словно дикая кошка, и принялась шипеть и царапаться.
— Мне вспомнилась одна из моих сестер, — погрустнев, сказал король. — В свое время нам всем от нее доставалось. Малышка вполне была бы способна на такое. Я так скучаю по ней!
— Вы имеете в виду принцессу Изабеллу?
— Нет, та была кротким ребенком. Я говорю о младшей, Элинор. Овдовев, она дала обет целомудрия, стала настоящей затворницей и скоро должна принять постриг.
Симон молча подивился тому, какие противоречивые слухи о принцессе Элинор распространялись при дворе. Одни называли ее распутницей, другие, подобно его величеству, — скромницей, оплакивающей мужа. Кто же из них прав?
После дневных учений, которые он проводил с воинами дворцового гарнизона по просьбе короля, Симон неспешно прогуливался вдоль фасада Виндзора. Вскоре он поравнялся с бывшей резиденцией короля Джона. Внезапно взор его привлекла хрупкая фигурка, облаченная в траур. Симон тотчас же узнал в ней красавицу, которую встретил в лесу. Женщина достала ключ, отперла дубовую дверь и исчезла за пятнадцатифутовой стеной.
Через секунду Симон уже восседал на сложенной из камня садовой ограде, раздумывая о том, в какой уголок этого уединенного убежища могла удалиться эта бойкая особа с синими глазами и острым как бритва языком. Немного помедлив, он спрыгнул в сад и решительно направился к небольшому пруду, посредине которого был фонтан. Темноволосая красавица сидела на каменной скамье и задумчиво глядела в воду. Заслышав шаги Симона, она подняла голову. На лице ее отразились страх и возмущение.
— Вы! — воскликнула она. — Вы проникли сюда, подкупив моего садовника! Убирайтесь немедленно!
— Я перелез через стену, англичанка!
— Лжете! Повторяю: немедленно покиньте мой сад!
— Сколько вам лет, миледи? Шестнадцать? Семнадцать? И почему вы нынче в черном?
— Я ношу траур по мужу.
— В прошлую нашу встречу вы сказали, что состоите в браке, теперь называете себя вдовой. Впрочем, я верю, верю вам, — поспешно добавил он, видя, что глаза ее загорелись гневом. — И приношу свои глубочайшие соболезнования. Хотя вы и кажетесь мне слишком молодой, чтобы быть супругой, а уж тем более вдовой, миледи англичанка.
— Не смейте называть меня так, вы, никчемный иностранец!
— Тогда скажите мне, как ваше имя. Я уже не раз просил вас об этом.
— Кэтрин, — после недолгого раздумья произнесла Элинор.
— Кэт, — пробормотал де Монтфорт, и лицо его расплылось в широчайшей улыбке. — Мне очень приятно познакомиться с вами. А я — Симон де Монтфорт.
Глаза Элинор расширились.
— Бог войны? — недоверчиво переспросила она. Встретив его в Виндзорском лесу, она было решила, что он — один из ненавистных савойяров, какой-нибудь дальний родственник королевы, от которого можно ожидать любого оскорбления. Страх, владевший ею до этого момента, уступил место уверенности, что прославленный воин не сделает ей ничего дурного.
— Ваша репутация умелого стратега незаслуженна, милорд, — проговорила она, слегка склонив голову набок.
Настала очередь Симона широко открыть глаза от удивления. Он не нашелся сразу что ответить ей, и Элинор продолжала:
— Вы пренебрегли одним из основных правил ведения сражений: никогда не следует вступать в схватку с противником, который заведомо сильнее вас!
Симон звонко расхохотался, откинув назад темноволосую голову:
— А вы, оказывается, неглупы! Мы с вами прекрасно поладим.
— Никаких «мы»! — сурово оборвала его Элинор. — Если вы джентльмен, граф де Монтфорт, вы не посмеете больше нарушить мое уединение.
— Я вовсе не джентльмен, в чем вы очень скоро убедитесь. Но ведь и вы не леди. Так что
могу лишь повторить: мы с вами вполне подходим друг другу!
— Я — леди! — холодно возразила она. — Просто вам удалось вывести меня из себя, затронув самые чувствительные струны моей души. Вы огорчили и разозлили меня. — В ее сапфировых глазах стояли слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
— Я подозреваю, что Уильяма Маршала отравили, — сказал Рикард де Бург. Его отец с братом только что прибыли из Ирландии и остановились в одной из многочисленных таверн Лондона.
— Это наверняка сделал кто-то желавший устранить одного из самых могущественных сподвижников нашего Губерта, — задумчиво произнес Фэлкон. — Вы ни в коем случае не должны выказывать лояльность к своему опальному дяде. Более того, я посоветовал бы вам обоим поступить на службу к королю.
— Послушай, отец, — начал было Рикард, но Фэлкон взмахом руки велел ему умолкнуть.
— Это жизненно необходимо для Губерта и для всех нас. Генрих не зол и не коварен, он просто слаб. Кто-то управляет им. Мне необходимо знать, кто именно так люто ненавидит нашу семью.
Рикард внимательно вгляделся в хмурое лицо отца и негромко спросил:
— Сможешь ли ты освободить его из Тауэра?
— Да, — твердо ответил Фэлкон. — И укрою его в церкви Дэвида.
Следующим же утром несколько рыцарей, прибывших с Фэлконом, проводили леди Маргарет, супругу Губерта де Бурга, и его маленькую дочь в одно из владений Фэлкона, в Шотландию. Король не решился бы послать своих людей на эту землю, опасаясь новых волнений и новой войны.
Для освобождения брата Фэлкон выбрал одну из безлунных ночей. Его воины и рыцари вступили в ожесточенную схватку с многочисленным гарнизоном Тауэра, но на их стороне были решимость, мужество и внезапность нападения. Битва длилась менее часа. Еще не рассвело, когда братья в сопровождении верных воинов направились к Дэвицу. Одной из причин, побудивших Фэлкона выбрать этот замок в качестве убежища для Губерта, была близость Бристольского канала, где стоял на якоре один из его кораблей.
Переплыв на нем реку Северн, Губерт мог бы оказаться в Уэльсе, не опасаясь преследований со стороны короля.
Через несколько дней сэр Рикард де Бург покорнейше просил его величество короля взять его к себе на службу. Улыбаясь королеве, бросавшей на него томные взоры, Рикард вспомнил слова отца: «Исход любой битвы бывает предрешен еще до ее начала».
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
19
Элинор, графиня Пембрук, вдовела уже больше года. Поначалу скандал, связанный с ее именем, будоражил все без исключения придворные умы и давал пищу для многочисленных сплетен. Но мало-помалу интерес со стороны придворных к тонкой и бледной молодой женщине иссяк сам собой. К тому же обеты, принятые Элинор, делали ее недоступной для распутных и жадных до удовольствий савоияров.
Королева Элинор была счастлива оттого, что ей больше не угрожало соперничество принцессы-тезки. Теперь златокудрая супруга короля могла по праву считать себя первой красавицей страны. Скоро врата обители навсегда закроются за Элинор Маршал, и само имя ее можно будет предать забвению.
Питер де Рош, епископ Винчестерский, единолично правил страной от имени юного Генриха. Король был на вершине блаженства. Освободившись от тяжелых и докучливых государственных дел, он проводил свое время, ублажая королеву и ее веселых, жизнелюбивых родственников. После смерти графа Честера Генрих вызвал Симона де Монтфорта из вновь покоренной Гаскони и великодушно пожаловал ему владения, окружавшие графство Лестер.
Симон де Монтфорт был потрясен известием о смещении Губерта де Бурга с поста юстициария и бегстве его в Уэльс. Он искренне горевал о смерти Уильяма Маршала. Хотя со времени ее прошел целый год, никто не удосужился сообщить Симону в Гасконь, что его друга и соратника больше нет в живых. Симон не без оснований заключил из этого, что скоропостижная кончина графа Пембрука заключала в себе какую-то мрачную тайну. При дворе шли приготовления к празднованию Рождества. Генрих подарил де Монтфорту обширные земли в Ковентри, близ Лестера. Юный монарх, без сомнения, причислил непобедимого Симона к своим фаворитам: ему больше некем было заполнить пустоту, образовавшуюся вокруг него после смерти Маршала и отставки де Бурга. Симон во что бы то ни стало хотел узнать как можно больше об обстоятельствах смерти Уильяма Маршала. Его младший оруженосец Гай, поддерживавший дружбу со многими королевскими рыцарями, однажды сказал своему господину:
— Все считают, что его угробила молодая жена.
— Как это? — недоверчиво спросил отец Гая, Рольф.
Подмигнув Симону, Гай объяснил:
— Да ведь он же годился ей в отцы, а она совсем молоденькая. Вот он и помер, стараясь ублажить ее в постели.
— Заткнись, — рявкнул Рольф, — какой же он старик? Ведь мы с ним ровесники!
— Но все говорят, что он умер именно в постели. Принцессу едва удалось вытащить из-под его окоченевшего тела.
Де Монтфорт кивнул:
— Я тоже слыхал об этом.
— Какая прекрасная смерть! — восхищенно прошептал Рольф, и оба его молодых собеседника не смогли удержаться от смеха.
— Это еще что, — продолжал Гай. — Послушали бы вы, папаша, что говорят о рыжей камеристке принцессы!
— Хватит болтать, — сурово оборвал его Симон. — Оседлай моего черного жеребца. Я хочу поохотиться со своим соколом в Виндзорском лесу. — И Симон де Монтфорт направился к конюшням.
— Придерживай язык, когда говоришь с его светлостью, — наставлял Рольф сына, следуя за графом. — Так ты говоришь, рыжая камеристка?
Гай расхохотался:
— Забудьте о ней, папаша. Она вот уже год как удрала из Виндзора.
Элинор полной грудью вдохнула свежий прохладный воздух. Впервые за целый год она выехала на верховую прогулку, впервые сняла с себя черные вдовьи одежды. При мысли о том, что хотя ее сердце разбито навек, окружающий мир не претерпел от этого ни малейших изменений, Элинор почувствовала досаду и легкую грусть. Она оглядывала деревья, простиравшие свои могучие зеленые ветви к яркому солнцу. В их кронах щебетали птицы, а над полевыми цветами порхали бабочки и гудели пчелы.
Здесь, в прохладной тишине леса, на залитых солнцем лесных полянах, Элинор впервые почти позабыла о своем горе, о чувстве вины, снедавшем ее.
Увидев выпорхнувшую из кустов куропатку, она подбросила вверх маленькую самку мерлина, и вскоре ловчая птица скрылась из виду. Через несколько минут она вернулась, но не отдала добычу хозяйке, а уселась на ветку дуба и принялась с жадностью поедать куропатку. Просидев целый год в своей клетке, маленький мерлин почти полностью утратил охотничьи навыки, и винить в этом Элинор могла лишь саму себя.
Внезапно неподалеку послышался свист, и крупный сокол-перегрин камнем упал сверху на маленького мерлина. Под ударами его мощных когтей и клюва изящная птица Элинор мгновенно превратилась в комок окровавленных серых перьев, который беспомощно свалился на землю.
Пронзительно вскрикнув, Элинор спешилась и бросилась к своему любимцу, которого в свое время подарил ей Уильям.
Симон де Монтфорт подозвал своего сокола, и тот послушно опустился на перчатку хозяина. Привязав кожаные ремешки, стягивавшие лапы птицы, к луке седла, Симон подошел к безутешно рыдавшей Элинор и без малейшего усилия поднял ее с земли:
— Не плачьте, бедное дитя, успокойтесь. Что сделано, то сделано. Своими слезами вы не воскресите этого мерлина.
— Я не дитя… Я женщина! — воскликнула Элинор, с ненавистью глядя на улыбавшегося ей великана.
— Простите меня, дорогая, — поклонился Симон, успев окинуть ее с ног до головы оценивающим взглядом. — Вы так малы ростом, что я принял вас за маленькую девочку.
— Вы ответите мне за это! — вне себя от ярости крикнула она. — Я убью эту проклятую птицу! — И она бросилась было к соколу Симона.
Де Монтфорту без труда удалось оттащить ее в сторону.
— Вы не сделаете ничего подобного. Возьмите себя в руки, маленькая дурочка.
— Тогда я убью вас, сукин вы сын! — И она впилась ногтями в его щеку.
Симон легонько толкнул ее, и Элинор оказалась на земле. Она продолжала с ненавистью смотреть на этого жестокого великана, ставшего невольным виновником гибели ее любимого мерлина.
— Кто вы такая? — спросил он. — Выглядите как придворная дама, а ругаетесь, как пьяный трактирщик.
— Я не собираюсь называть свое имя первому встречному.
Черные глаза де Монтфорта сузились.
— Довольно, англичанка. Вы совершенно не умеете себя вести.
— Это вам следовало бы поучиться хорошим манерам. Вам и этому дикому зверю, которого вы зовете ястребом.
— К вашему сведению, англичанка, это сокол-перегрин, самая быстрая и отважная из всех ловчих птиц.
— Провалиться бы вам к черту в пекло вместе с ним! — задыхаясь от ненависти, воскликнула Элинор.
— Хотите, я научу вас французским ругательствам? Они звучат гораздо изысканнее, чем английские.
— Вы!? Вы собираетесь учить меня французскому?! Представьте себе, я знаю его не хуже вас!..
— В таком случае я могу научить вас хорошим манерам, англичанка. — В голосе Симона слышалась угроза.
— Не смейте называть меня так! Вы — невоспитанный мужлан. Проклятый француз! Вы недостойны смахнуть пыль с моих башмаков!
В ответ на эти слова Симон неожиданно расхохотался. Эта маленькая грубиянка определенно начинала ему нравиться.
— Как же мне еще вас называть? Ведь вы отказались представиться.
— Сгиньте с моих глаз, — прошипела она.
Он пожал плечами:
— Но я все же попробую догадаться, кто вы такая.
— Черта с два это у вас получится.
— Надеюсь, я не ошибусь, если предположу, что вы делите ложе с кем-то из приближенных короля. Могу добавить к этому, что вы очень красивы… себе во вред. — Едва взглянув на Элинор, Симон почувствовал напряжение в чреслах. Мужская плоть его восстала и отвердела. Молодая женщина, стоявшая перед ним, была так миниатюрна, что он мог бы без труда переломить ее пополам, словно соломинку. Он жаждал дотронуться до нее, сорвать с нее темно-зеленое бархатное платье, хотя был почти уверен, что лоно этой юной дерзкой англичанки не смогло бы вместить его огромный член.
— Перестаньте пялиться на меня, негодяй! — крикнула Элинор так пронзительно, что ее кобыла шарахнулась в сторону и Симону пришлось схватить ее за поводья.
Когда животное успокоилось, Симон взял Элинор за плечи и рывком поднял ее на ноги.
— Я скоро узнаю, кто вы такая и чьей метрессой вы являетесь. Можете не сомневаться, я выкуплю вас у вашего господина.
Элинор побледнела от страха. Она поняла, что перед ней сумасшедший.
— Людьми не торгуют, — через силу прошептала она.
— Да неужто? — насмешливо спросил он и убрал руки с ее плеч.
— Я замужем, — сказала Элинор, гордо вскинув голову. — Надеюсь, вам не придет в голову торговаться обо мне с моим мужем?
Воспользовавшись его минутной растерянностью, Элинор подняла с земли мертвого мерлина, вскочила в седло и умчалась прочь.
В этот день к Элинор, графине Пембрук, впервые за долгое время вновь вернулось ощущение полноты бытия.
20
Через несколько дней Симон де Монтфорт был приглашен королем на обед. Кроме его величества, королевы Элинор и Симона за столом сидел Роберт Гроссет, епископ Линкольнский, управлявший самой обширной из английских епархий. Король с опаской поглядывал на его высокопреосвященство, ожидая неприятного для себя разговора. И в самом деле, едва только был подан десерт, Гроссет обратился к монарху:
— Сир, вы желали бы видеть Джона Мансела управляющим Танской пребендой, но я никак не могу пойти навстречу вашему пожеланию. Ведь он всего лишь жалкий выскочка и нисколько не заслуживает вашего покровительства.
Об этом назначении просил Генриха сам Питер де Рош, и король, поморщившись, попробовал переубедить епископа Линкольнского:
— Вас ввели в заблуждение, милорд епископ! Мансел — весьма способный молодой человек, и вы сами убедитесь в этом, когда он станет служить под вашим началом! Это назначение уже одобрено Королевским советом.
— Ваше величество! — веско произнес епископ. — Вы изволили позабыть, что я обладаю правом отлучения любого из сынов Церкви от причастия! Мне не составит труда также добиться интердикции для королевского собора в Вестминстере.
Король побледнел и поспешил переменить тему разговора.
Епископ незаметно подмигнул Симону, который не пропустил ни одного слова из этой перепалки. Он получил прекрасный урок и знал теперь, как следует вести себя с Генрихом.
— Надеюсь, вам не скучно при дворе, граф Лестер? — томно проговорила королева, бросая на Симона выразительный взгляд.
— Ручаюсь, что нет! — подхватил Генрих. — Ваши придворные дамы наверняка без ума от него, дорогая!
Симон пожал плечами:
— Среди них попадаются хорошенькие, и все же ни одна из этих леди пока не привлекла моего внимания. Я ценю в женщинах не только красоту, но и характер, силу духа.
Король выразительно взглянул на царапины, тянувшиеся по щеке Симона, и тот, перехватив его взгляд, кивнул и усмехнулся:
— Маленькая плутовка набросилась на меня, словно дикая кошка, и принялась шипеть и царапаться.
— Мне вспомнилась одна из моих сестер, — погрустнев, сказал король. — В свое время нам всем от нее доставалось. Малышка вполне была бы способна на такое. Я так скучаю по ней!
— Вы имеете в виду принцессу Изабеллу?
— Нет, та была кротким ребенком. Я говорю о младшей, Элинор. Овдовев, она дала обет целомудрия, стала настоящей затворницей и скоро должна принять постриг.
Симон молча подивился тому, какие противоречивые слухи о принцессе Элинор распространялись при дворе. Одни называли ее распутницей, другие, подобно его величеству, — скромницей, оплакивающей мужа. Кто же из них прав?
После дневных учений, которые он проводил с воинами дворцового гарнизона по просьбе короля, Симон неспешно прогуливался вдоль фасада Виндзора. Вскоре он поравнялся с бывшей резиденцией короля Джона. Внезапно взор его привлекла хрупкая фигурка, облаченная в траур. Симон тотчас же узнал в ней красавицу, которую встретил в лесу. Женщина достала ключ, отперла дубовую дверь и исчезла за пятнадцатифутовой стеной.
Через секунду Симон уже восседал на сложенной из камня садовой ограде, раздумывая о том, в какой уголок этого уединенного убежища могла удалиться эта бойкая особа с синими глазами и острым как бритва языком. Немного помедлив, он спрыгнул в сад и решительно направился к небольшому пруду, посредине которого был фонтан. Темноволосая красавица сидела на каменной скамье и задумчиво глядела в воду. Заслышав шаги Симона, она подняла голову. На лице ее отразились страх и возмущение.
— Вы! — воскликнула она. — Вы проникли сюда, подкупив моего садовника! Убирайтесь немедленно!
— Я перелез через стену, англичанка!
— Лжете! Повторяю: немедленно покиньте мой сад!
— Сколько вам лет, миледи? Шестнадцать? Семнадцать? И почему вы нынче в черном?
— Я ношу траур по мужу.
— В прошлую нашу встречу вы сказали, что состоите в браке, теперь называете себя вдовой. Впрочем, я верю, верю вам, — поспешно добавил он, видя, что глаза ее загорелись гневом. — И приношу свои глубочайшие соболезнования. Хотя вы и кажетесь мне слишком молодой, чтобы быть супругой, а уж тем более вдовой, миледи англичанка.
— Не смейте называть меня так, вы, никчемный иностранец!
— Тогда скажите мне, как ваше имя. Я уже не раз просил вас об этом.
— Кэтрин, — после недолгого раздумья произнесла Элинор.
— Кэт, — пробормотал де Монтфорт, и лицо его расплылось в широчайшей улыбке. — Мне очень приятно познакомиться с вами. А я — Симон де Монтфорт.
Глаза Элинор расширились.
— Бог войны? — недоверчиво переспросила она. Встретив его в Виндзорском лесу, она было решила, что он — один из ненавистных савойяров, какой-нибудь дальний родственник королевы, от которого можно ожидать любого оскорбления. Страх, владевший ею до этого момента, уступил место уверенности, что прославленный воин не сделает ей ничего дурного.
— Ваша репутация умелого стратега незаслуженна, милорд, — проговорила она, слегка склонив голову набок.
Настала очередь Симона широко открыть глаза от удивления. Он не нашелся сразу что ответить ей, и Элинор продолжала:
— Вы пренебрегли одним из основных правил ведения сражений: никогда не следует вступать в схватку с противником, который заведомо сильнее вас!
Симон звонко расхохотался, откинув назад темноволосую голову:
— А вы, оказывается, неглупы! Мы с вами прекрасно поладим.
— Никаких «мы»! — сурово оборвала его Элинор. — Если вы джентльмен, граф де Монтфорт, вы не посмеете больше нарушить мое уединение.
— Я вовсе не джентльмен, в чем вы очень скоро убедитесь. Но ведь и вы не леди. Так что
могу лишь повторить: мы с вами вполне подходим друг другу!
— Я — леди! — холодно возразила она. — Просто вам удалось вывести меня из себя, затронув самые чувствительные струны моей души. Вы огорчили и разозлили меня. — В ее сапфировых глазах стояли слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37