А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Она также была уверена, что смертельно голодна и ей скучно так, что хочется кричать. Но в конце концов настало время обеда. Она не могла припомнить, когда в последний раз пробовала такую вкусную рыбу.«Какое облегчение!» — думала Скарлетт, когда Элали и Полина пошли наверх вздремнуть после обеда. Их воспоминания о Саванне превращаются в долгую историю и могут довести до убийства кого угодно. Она прошлась по дому, поднимая вещицы из китайского фарфора и серебра и ставя их назад, не разглядывая.Почему настоятельница оказалась таким сложным человеком? Почему бы ей было не поговорить с ней в конце концов? И почему такая женщина, как она, должна проводить целый день в уединении, даже если это такой святой день, как первая среда Великого Поста. Скарлетт была уверена, что настоятельница так добра, как только может быть человек. Зачем же ей нужно проводить целый день в молитвах и посте?Пост! Скарлетт побежала обратно в гостиную к высоким часам. Не может быть, что сейчас только четыре часа. И даже еще нет четырех. Только семь минут четвертого. А поесть нечего до завтрашнего обеда. Нет, это невозможно. Это бессмысленно.Скарлетт подошла к ручке звонка и дернула ее четыре раза.— Иди одевайся, — сказала она Панси, когда девушка прибежала. — Мы уходим.— Мисс Скарлетт, зачем мы идем в булочную? Повариха сказала, что продукты из булочной невозможно есть. Она делает всю выпечку сама.— Меня не интересует, что сказала повариха. И если ты хоть комунибудь скажешь, что мы были здесь, я с тебя шкуру сдеру.Скарлетт съела два пирожных и булочку прямо в магазине. Она принесла две сумки продуктов из булочной домой, к себе в комнату.Прямо в центре ее бюро аккуратно лежала телеграмма. Скарлетт бросила сумки с хлебом и пирожными на пол и подбежала к бюро.«…Генри Гамильтон», — гласила подпись. «Черт!» — она думала, что это от Ретта, который просит ее вернуться домой или находится уже в дороге, чтобы догнать ее.Она зло смяла тонкую бумагу в кулаке. Затем она разгладила ее. Лучше посмотреть, что ей хочет сказать дядюшка Генри. Начав читать телеграмму, Скарлетт улыбнулась.ВАША ТЕЛЕГРАММА ПОЛУЧЕНА ТЧК ТАКЖЕ ЧЕК ОТ ВАШЕГО МУЖА ТЧК ЧТО ЗА ДУРАЦКИЕ ВОПРОСЫ ЗПТ РЕТТ ПРОСИЛ МЕНЯ ИЗВЕСТИТЬ ГДЕ ВЫ ТЧК ПИСЬМО СЛЕДУЕТ ТЧКГЕНРИ ГАМИЛЬТОНЗначит, Ретт ее ищет. Этого она и ожидала. Ха! Она правильно сделала, что поехала в Саванну. Она надеялась, что дяде Генри хватит ума объяснить Ретту это телеграммой, а не письмом. И, может, он уже читает ее в эту минуту так же, как она читает телеграмму дади Генри. Скарлетт стала напевать мелодию вальса и танцевать с телеграммой, прижатой к сердцу. Он, может быть, сейчас уже в дороге. Поезд из Чарльстона прибывает приблизительно в это время. Она подбежала к зеркалу поправить прическу и нанести на щеки немного румян. Может, ей переодеться? Нет, Ретт может заметить и подумать, что она только и делала, что ждала его. Она подушила шею и виски туалетной водой.Итак, она готова. Ее зеленые глаза сверкали, как у дикой кошки. Не забыть бы наклеить ресницы. Она взяла банкетку, поставила ее к окну и села так, что оказалась спрятанной за занавеской и тем не менее могла все видеть вокруг.Прошел час, Ретт не приходил. Скарлетт впилась в булочку своими маленькими белыми зубами. Как тяжек этот Великий Пост. Только представьте себе, как можно есть, прячась в своей комнате, есть булочку даже без масла. Она была в очень плохом настроении, когда спустилась вниз.А там как раз был Жером с подносом, на котором он нес ужин для дедушки. Уже одного вида этого было достаточно, чтобы сделать ее гугеноткой или пресвитерианкой, подобно старику.Скарлетт остановила его в холле.— Эта пища выглядит отвратительно, — сказала она. — Возьми это назад и положи побольше масла в пюре. Положи в тарелку толстый кусок ветчины. Я знаю, у вас внизу есть ветчина, я видела ее в кладовой. И добавь кувшин со сливками и чашку клубничного джема.— Мистер Робийяр не сможет прожевать ветчину. А его доктор сказал, что ему нельзя сладкое, а также сливки и масло.— Доктор хочет, чтобы он смертельно голодал. Делай, что тебе говорят.Скарлетт сердито смотрела на Жерома, пока он не исчез.— Никто не должен быть голоден, — сказала она. — Никогда. Даже старый лула.Ее настроение внезапно изменилось, и она усмехнулась. Глава 37 Подкрепившись булочкой, Скарлетт весело напевала вполголоса, спускаясь вниз. Она застала своих тетушек в нервной суматохе приготовлений к дню рождения дедушки. Пока Элали боролась с ветками темно-зеленых листьев магнолии, предназначенных для украшения серванта и камина, Полина расхаживала между грудами льняных скатертей и салфеток, стараясь найти дедушкину любимую.— Какая разница? — нетерпеливо спросила Скарлетт. — Буря в стакане воды! Дедушка даже не увидит обеденный стол из своей комнаты. Возьмите ту, на которой меньше всего видно штопку.Элали уронила целый пучок шелестящих листьев.— Я и не слышала, что ты вошла, Скарлетт. Доброе утро.Полина холодно кивнула. Она простила Скарлетт все обиды, как и должна сделать добрая христианка, но, по всей вероятности, не забыла их.— На мамином полотне нет штопки, — сказала она. — Оно в прекрасном состоянии.Скарлетт посмотрела на груды, валяющиеся на длинном столе, и вспомнила изношенную чиненую одежду, которая была на ее тетушках в Чарльстоне. Если бы это зависело от нее, она бы упаковала эти вещи и взяла бы их обратно в Чарльстон. Дедушке это не нужно, а тетушки могли бы пользоваться. Я никого не буду бояться в своей жизни так, как они боятся старого тирана. Но если я скажу то, что думаю, то тетя Элали опять разрыдается, а тетя Полина будет час читать мне лекцию об обязанностях по отношению к старшим».— Я должна пойти купить подарок для дедушки, — сказала она громко. — Если вам тоже нужно что-нибудь купить — скажите.«И не вздумайте, — сказала она про себя, — предложить сопровождать меня. Мне нужно пойти в женский монастырь и увидеть настоятельницу. Не может же она до сих пор находиться в уединении! Если понадобится, я встану под воротами и поймаю ее на выходе. Мне чрезвычайно надоели ее отказы».Тетушки сказали, что они очень заняты, и удивились, что Скарлетт до сих пор не купила подарка для деда. Скарлетт вышла до того, как они смогли выразить степень своей занятости и глубину своего удивления.— Старые лула, — сказала она шепотом.Она не знала точно, что значила эта ирландская фраза, но уже одно ее звучание заставляло ее улыбаться.Деревья на лужайке выглядели почему-то толще, трава зеленее, чем дней раньше, а солнце теплее. Скарлетт чувствовала нарастающий оптимизм, который сопровождался первыми признаками весны. Сегодня должен быть прекрасный день, она была уверена в этом.— Быстрее, Панси, — сказала она автоматически, — не волочи ноги, как черепаха. — Она быстро зашагала по тротуару.Звук молотка и мужские голоса доносились со стороны здания собора через неподвижный залитый солнцем воздух. На мгновение она пожелала, чтобы священник взял ее в еще одну поездку по окрестностям. Но она здесь была не для этого. Она вошла в ворота женского монастыря.Та же самая старшая сестра вышла на звук дверного звонка. Скарлетт приготовилась к бою.— Настоятельница ждет вас, — сказала сестра. — Идите за мной.Скарлетт была ошеломлена, когда покинула монастырь десятью минутами позже. Настоятельница сразу же согласилась поговорить с епископом.Она сказала, что известит ее очень скоро. Нет, она не может сказать, когда это будет, но определенно в течение очень короткого времени. Она сама вернется в Чарльстон на следующей неделе.Скарлетт была в эйфории. Ее глаза были такими радостными, что в маленьком магазине на Альберкон-стрит бакалейщик забыл взять с нее деньги за украшенную бантом коробку шоколадных конфет, которую она выбрала в подарок дену.Ее отличное расположение духа сопровождало ее на протяжении последних приготовлений к праздничному обеду, которыми она занялась, когда вернулась в дом дедушки Робийяра. Но оно потускнело, когда она узнала, что ее идея может прийти на обед только ради шести его особенно любимых блюд. Ее воодушевление совсем исчезло, когда тетушки проинформировали ее, что ей не разрешается пробовать многие из деликатесов, которые будут на столе.— Скоромное запрещено во время Великого Поста, — строго сказала Полина. — Никакой подливки в рисе или овощах, которые вы будете есть.— И будь осторожной, Скарлетт. Постарайся, чтобы папа этого не заметил, — добавила Полина шепотом. — Он не одобряет поста.Ее глаза наполнились печалью.«Плач по отсутствию еды, — подумала Скарлетт. — Но я не виню ее». От ароматов кухни у нее у самой текли слюнки.— Для нас будет суп. И рыба, — сказала Элали с внезапной радостью. —И пирог тоже, замечательный пирог. Настоящее пиршество, Скарлетт.— Запомни, сестра, — предупредила Полина, — обжорство — грех.Скарлетт оставила их, она чувствовала, как ее раздражение выходит из под контроля. Это всего-навсего обед, напомнила она самой себе, успокойся. Даже с дедушкой за столом это не может быть так плохо. Что может испортить этот старик?Он мог, и Скарлетт узнала это однажды, запретить говорить за столом на всех языках, кроме французского.Ее «С днем рождения, дедушка», было проигнорировано, как будто она этого и не говорила. На приветствия тетушек последовал холодный кивок, и он сел на огромный, подобный трону, стул во главе стола.Пьер Огюст Робийяр перестал быть болезненным старцем в ночной рубашке. Безупречно одетый в старомодный сюртук и накрахмаленную рубашку, он выглядел мощнее, когда он сел, его военная осанка впечатляла. Его седые волосы были похожи на гриву старого льва, глаза под огромными белыми бровями были похожи на ястребиные, его большой костлявый нос напоминал клюв хищника. Определенно, так замечательно начавшийся день стремительно терял свою прелесть для Скарлетт. Она положила развернутую салфетку себе на колени и приготовилась к тому, чего она сама еще не знала.Вошел Жером, неся большую серебряную супницу на серебряном подносе размером с маленький столик. Глаза у Скарлетт расширились от удивления. Она никогда в жизни не видела такого серебра. Оно было богато инкрустировано. Целый лес из деревьев окружал ножку супницы, их сплетенные ветви и листья тянулись к ободку и окружали его. Лес был населен зверями и птицами — медведями, ланями, вепрями, зайцами, фазанами и даже совами и белками, которые сидели на ветвях деревьев. Крышка супницы была сделана в форме пня, обвитого виноградной лозой, на каждой веточке которой висела миниатюрная гроздь спелого винограда. Жером поставил супницу перед своим хозяином и поднял крышку рукой в белой перчатке. Изпод крышки выбилось облако пара, затуманив серебро и распространяя восхитительный аромат креветочного супа.Полина и Элали наклонились вперед, вдыхая вкусный запах. Жером взял суповую тарелку с серванта и положил ее рядом с супницей. Пьер Робийяр поднял серебряный черпак и наполнил тарелку. Полузакрытыми глазами он следил за тем, как Жером унес тарелку и поставил ее перед Полиной.Церемония была повторена для Элали, затем для Скарлетт. Ее руки так и чесались, чтобы схватить ложку. Но она держала руки на коленях, пока ее дед обслуживал себя и пробовал суп. Он пожал плечами с выражением неудовольствия и бросил ложку в тарелку.Элали слегка всхлипнула.«Старое чудовище», — подумала Скарлетт. Она начала есть суп. Он был очень вкусным. Она старалась поймать взгляд Элали и показать ей, что суп ей очень нравится, но Элали была совершенно подавлена. Скарлетт потеряла всю симпатию к теткам. Если они терпят такое обращение, то они заслуживают быть голодными. Но она не хотела, чтобы старик помешал ей обедать.Полина спросила что-то у своего отца, но она говорила по-французски, и Скарлетт не поняла, что сказала ее тетушка. Ответ ее дедушки был коротким, очевидно, он сказал что-то обидное. Скарлетт начала выходить из себя. Явно, что он нарочно собирается все испортить. «О, как бы мне хотелось говорить по-французски. Я бы тогда не сидела и не терпела всю его мерзость».Она молчала, пока Жером убирал суповые тарелки и серебряные подставки и ставил на их место другие тарелки, ножи для рыбы и вилки. Это казалось бесконечным.Но жареная сельдь заслуживала того, чтобы ее подождать. Скарлетт посмотрела на деда. Он не осмелился показать, что ему это не нравится. Он съел два маленьких кусочка. Звук ножа и вилки, упавших на тарелку, был ужасно громким. Полина и Элали сразу же перестали есть рыбу, которая еще оставалась у них на тарелках. Скарлетт дерзко глядела на деда поверх каждого кусочка пищи, который она подносила ко рту. Но даже она начинала терять аппетит. Неудовольствие старика было отравляющим.Но следующее блюдо восстановило ее аппетит. Сваренные в котелке голуби выглядели, как печеные яблоки, а подлива была похожа на мощную коричневую реку, текущую через картофельное пюре, а из турнепса были выложены легкие, как воздух, гнезда мяса. Пьер Робийяр погрузил зубья своей вилки в подливу, а затем поднес их ко рту. Это было все!Скарлетт думала, что она вот-вот взорвется. И только отчаянная мольба в глазах ее тетушек заставила ее сдержаться. Как можно быть таким злобным, как ее дедушка? Просто невозможно было, чтобы ему не понравилась еда. И ему было не так уж тяжело есть, даже с его зубами. Да и если бы их вообще не было, что за дело. Она знала, что он любит хорошую еду. После того как она заставила положить масло и подливу в ту кашицу, которую ему обычно Приносили, тарелка вернулась на кухню чистой, как будто ее вылизала собака. Нет, тут должны быть другие причины. И она видела их по его глазам. Они сверкали, когда он видел жалкое отчаяние тетушек. Он предпочитает заставлять их страдать, чем наслаждаться обедом. Обедом в день рождения, между прочим.Какая разница была между этим празднеством и тем, которое было на дне рождения Патриции!Скарлетт взглянула на скелетообразное прямое тело деда и его самодовольное невозмутимое лицо. Она презирала его за то, что он изводил тетушек. Но даже больше она презирала их самих за то, что они выносили его старческие пытки. У них не было ни капли достоинства. Как они могут сидеть и терпеть все это! Она сидела за столом дедушки в очаровательной розовой гостиной прекрасного розового дома и была охвачена возмущением и отвращением. Даже по отношению к себе самой. «А почему бы мне не сказать ему, как отвратительно все, что он делает? Мне не нужно знать французский, чтобы сделать это, он понимает по-английски так же, как и я. Я же взрослая женщина, а не ребенок, которому нельзя говорить, пока ему не разрешат. Что со мной? Это очень глупо».Но она продолжала сидеть спокойно, не прислоняясь спиной к спинке кресла и держа левую руку все время на коленях. Как будто ребенок, старающийся вести себя в обществе наилучшим образом. Присутствие ее матери было незаметно и даже невоображаемо, но Эллин Робийяр О'Хара была здесь, в доме, где она выросла, за столом, за которым она сидела так же, как сейчас Скарлетт, положив левую руку на накрахмаленную салфетку на коленях. И во имя ее любви, чтобы заслужить ее одобрение, Скарлетт была неспособна противостоять тирании Пьера Робийяра.Казалось, прошла целая вечность, пока она сидела, наблюдая за чопорной и медленной работой Жерома. Снова и снова менялись тарелки, ножи, вилки, и Скарлетт казалось, что это никогда не кончится. Пьер Робийяр последовательно пробовал и отодвигал каждое тщательно отобранное и приготовленное блюдо, которое ему предлагалось. К тому моменту, когда Жером внес праздничный пирог, напряженность и страдание достигли апогея. Скарлетт с трудом могла неподвижно сидеть на стуле, так велико было ее желание сбежать.Пирог был покрыт блестящей украшенной завитками меренгой, обильно обсыпанный серебристым драже.На верхушке вазы серебряной филигранью вились ветки папоротника и были установлены миниатюрные шелковые флаги Франции, армии императора Наполеона и полка, в котором служил Пьер Робийяр. Старик заворчал, возможно от удовольствия, когда все это поставили перед ним. Он посмотрел из-под полуопущенных век на Скарлетт и сказал по-английски:— Разрежь его.«Он надеется, что я собью флажки, — подумала она, — но я не собираюсь доставить ему это удовольствие». Как только она взяла у Жерома нож для пирога своей правой рукой, она быстро подняла блестящую вазочку с пирога левой рукой и поставила ее на стол. Затем она посмотрела прямо в глаза деду со сладчайшей улыбкой.Губы его передернуло.— И вы думаете, он ел это? — с чувством спросила Скарлетт. — Ничего подобного! Ужасный старик поддел своей вилкой не больше двух крошек после того, как он поскреб прекрасную меренгу, как будто она была литой или что-то в этом роде, и положил их в рот с таким видом, как будто он оказывает величайшую любезность. Затем он заявил, что слишком устал, чтобы открывать свои подарки, и удалился в свою комнату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94