Когда же проснулся, то почти сразу понял, что лежит на мягком матрасе и на чистых простынях. И где-то рядом тикали часы, причем тиканье это казалось тихой песней, вселявшей надежду.
Хейдон с облегчением вздохнул; он наслаждался чистотой и покоем. Было неясно, где он и как сюда попал, но одно не вызывало сомнений: он больше не гниет в вонючей камере и смерть не стоит у него за спиной.
Сделав над собой усилие, Хейдон открыл глаза.
В комнате было темно, значит, ночь еще не кончилась. Пламя, пылавшее в камине, бросало в темноту оранжевые отблески, блики играли на ковре, на одеяле, а также… Чуть повернув голову, Хейдон увидел кресло, а в нем спавшую женщину в белой ночной рубашке. В следующее мгновение он понял, что перед ним мисс Макфейл. Она спала поджав под себя ноги и подложив под голову тонкую изящную руку. Ее рыжевато-золотистые волосы рассыпались по белоснежной ночной рубашке, и рубашка эта… Да, она была влажной и помятой. На столике же рядом с креслом стоял тазик с водой, а рядом лежали какие-то тряпки. «Выходит, это мисс Макфейл ухаживала за мной», – догадался Хейдон. И судя по всему, она ужасно устала, так как спала очень крепко, даже не чувствовала, что от окна тянет холодом.
Хейдон разглядывал свою спасительницу с благоговейным восторгом: грудь ее то поднималась, то опадала, а нежная ручка, которую она подложила под голову, иногда едва заметно шевелилась. «Но почему же она ухаживала за мной?» – спрашивал себя Хейдон снова и снова.
Он не помнил, чтобы какая-нибудь женщина оставалась возле него, чтобы так за ним ухаживать. А эта… Она совсем его не знала, но тем не менее спасла, совершенно беспомощного.
А ведь он действительно стал совершенно беспомощным, и в этом не было ничего удивительного. Сначала жестокое избиение, когда он столкнулся с убийцами недели две назад, потом болезнь, свалившая его в тюрьме, и под конец побои, которые нанес ему всего несколько часов назад надзиратель Симс. Разве можно было после всего этого сохранить силы и здоровье?
Но как же он выбрался из тюрьмы, как оказался в этом доме? Он помнил лишь Джека, внезапно подбежавшего к нему, и помнил прелестную мисс Макфейл, стоявшую у дома среди окружавших ее детей – кажется, те махали ему и звали к себе.
В этот момент она вдруг зашевелилась и открыла глаза. Несколько мгновений она с изумлением смотрела на него, смотрела так, будто пыталась сообразить, как этот избитый полуголый мужчина оказался в ее постели. Потом резко выпрямилась и, тут же наклонившись, подняла с пола шерстяную шаль, чтобы прикрыться ею.
– Добрый вечер, – с трудом прохрипел Хейдон; в горле было ужасно сухо.
Расправив шаль, Женевьева тщательно прикрыла плечи и грудь, затем взглянула на Хейдона. Когда же он проснулся? И как долго так на нее смотрит? О чем она думала, когда заснула рядом с голым мужчиной? Заснула босая и растрепанная, в то время как ей полагалось заботиться о нем.
Поднявшись на ноги, Женевьева взяла со столика кувшин и налила стакан воды. Шагнув к кровати, сказала:
– Попытайтесь сделать хотя бы глоток. – Одной рукой придерживая шаль на груди, она поднесла стакан к губам Хейдона.
Он сделал глоток, потом еще один и еще… В конце концов он осушил весь стакан. Хейдон неплохо разбирался в винах, но не помнил, чтобы какое-нибудь из них, даже самое изысканное, доставляло ему большее удовольствие, чем эта вода.
– Спасибо, – пробормотал он.
Женевьева поставила стакан на стол и поправила на плечах шаль.
– Как вы себя чувствуете?
– Уже лучше.
Она посмотрела на поднос, который Юнис принесла несколько часов назад.
– Хотите бульона? Он холодный, но я могу сходить на кухню и подогреть.
– Я не голоден.
Женевьева молча кивнула – она не знала, о чем в такой ситуации можно говорить.
Всю ночь она ухаживала за этим человеком, хотя Оливер и Дорин возражали, говорили, что она и так сделала все, что могла. Они уверяли, что все теперь в руках Божьих. Но уже много лет Женевьева не отдает на милость Бога то, что хоть в какой-то степени зависит от нее. Кем бы ни был этот человек, что бы он ни сделал, она не могла уйти, оставив его мучиться ночью в одиночестве.
И она осталась с ним.
Она часами обтирала влажными тряпками его избитое тело и постоянно прижимала ладонь к его горячему лбу и колючим щекам, пытаясь понять, удалось ли сбить жар. Она уже на ощупь узнавала очертания его груди, плеч и живота и знала, как он шевелится, как раскидывает руки и ноги, страдая от изнуряющего жара. Она знала, сколько воды отжать с тряпки ему в рот, знала, как следует его обтирать, чтобы это успокаивало, а не причиняло боль. Она знала каждый его синяк, каждую царапину и каждый шрам, и временами ей даже казалось, что они с ним знакомы много лет и ей не нужно его стесняться, не нужно опасаться.
Но после того как он проснулся, все изменилось, и теперь он снова стал совершенно незнакомым человеком, возможно, убийцей.
– Вы ему помогли?
Она посмотрела на него с удивлением.
– Я про мальчика, – пояснил Хейдон, с трудом выговаривая слова. – Это вы помогли ему освободить меня?
Сначала она хотела сказать, что нет, разумеется, но потом поняла, что это было бы неправдой. Она ведь заметила, что Джек украдкой снимает ключи с ремня надзирателя, но не остановила его. Напротив, она подняла шум, чтобы отвлечь внимание тюремщика. А потом не побежала за Джеком, чтобы привести его в кабинет коменданта, а вместо этого ждала, когда он закончит свои дела и сам придет. Неужели она не догадывалась, что он намеревался сделать? Ведь, кажется, еще до этого Джек спрашивал, возьмет ли она с собой этого осужденного…
– У меня нет привычки вызволять осужденных из тюрьмы, – проговорила наконец Женевьева.
– Но вы ведь забрали Джека.
– На совершенно законных основаниях. Комендант Томсон обо всем знал и не возражал. К тому же Джек всего лишь мальчик. Ему не место в тюрьме.
– Мне тоже, – со вздохом пробормотал Хейдон и закрыл глаза.
Внимательно посмотрев на него, Женевьева поняла, что он снова почувствовал сильную боль. Она смочила в тазике тряпку и приложила к его лбу, чтобы облегчить страдания. Он глухо застонал, потом крепко сжал зубы.
«Кто же он такой? – думала Женевьева, глядя на лежавшего перед ней мужчину. – Он ведь заступился за юного воришку, хотя сам мучился от жара и невыносимой боли». Джек говорил, что этот человек был ранен и тяжело болен еще до того, как встал с кровати, чтобы заступиться за него. И он, конечно, понимал, что не сможет в драке победить надзирателя Симса. К тому же он совсем не знал мальчика – ведь Джек сказал, что они почти не общались. Неужели этот человек – убийца? Нет, не верится. Для убийцы он поступил слишком благородно.
Вскоре дыхание его стало более глубоким, и он погрузился в сон. Женевьева осторожно прикоснулась к его лбу. Жар по-прежнему чувствовался, но был уже не таким сильным, как час назад. Но она прекрасно знала: температура может снизиться и резко подскочить. Значит, следовало постоянно наблюдать за ним. Поправив одеяло, Женевьева поднялась на ноги и взяла поднос, чтобы отнести его на кухню и принести свежей воды.
– Останьтесь.
Она вздрогнула и обернулась. Его голубые глаза были открыты, он смотрел на нее с мольбой и отчаянием.
– Я ненадолго, – сказала Женевьева.
– Скоро за мной придут, и меня повесят. До тех пор не уходите. Пожалуйста.
– Они придут, но я им ничего не скажу, – заявила Женевьева. – Им незачем знать, что вы находитесь здесь.
Он уставился на нее с удивлением. Потом молча закрыл глаза.
Женевьева помедлила какое-то время. Наконец поставила поднос на стол и снова села в кресло, приготовившись просидеть в нем остаток ночи.
Глава 3
– Перестань стучать! – заорал Оливер. – Я не могу идти быстрее!
Человек, стучавший в дверь, наверное, услышал его крик, потому что настойчивый стук прекратился.
– Неужели тебя никогда не учили терпению? – ворчал Оливер, дергая задвижку заскорузлыми пальцами. – Мать тебе не говорила, что неприлично ломиться в дверь к старику? – Распахнув дверь, он заорал: – Черт бы побрал тебя, бородатого… прошу прощения, комендант Томсон.
– Будь любезен, сообщи мисс Макфейл, что мы с констеблем Драммондом должны немедленно с ней поговорить по неотложному делу, – сказал Томсон.
Оливер прислонился к дверному косяку и поскреб в затылке:
– А в чем дело? Кто-то наконец принес факел в ваше скопище несчастий, которое вы называете тюрьмой?
Комендант от возмущения побагровел.
– Придется тебе напомнить, что я возглавляю одну из лучших тюрем – инспектор всегда так говорит. Что же касается мисс Макфейл, то не твое дело, о чем я буду с ней говорить. Похоже, после выхода из моей тюрьмы ты ничему не научился, кроме ремесла мясника. Но если все-таки научился, то мигом проведешь нас в комнату, где мы будем ждать мисс Макфейл.
Оливер язвительно усмехнулся:
– Бьюсь об заклад, ваш драгоценный инспектор изменит свое мнение, если недельку проведет у вас тюрьме. И я не привык пускать человека в дом, пока он не скажет, зачем пришел. Моя хозяйка – мисс Макфейл, и ей решать, будете ли вы сидеть у нее в доме или стоять у двери, дожидаясь, когда вас пригласят. – С этими словами Оливер захлопнул дверь. Затем, обернувшись, хохотнул. – Пусть немного померзнут. Мисс Женевьева, вы готовы?
– Почти, – ответила она, сбегая по лестнице. – Оливер, проводите их в гостиную. Скажете, чтобы подождали немного.
Снова открыв дверь, Оливер подвел констебля и Томсона к двери гостиной.
– Мисс Макфейл сказала, что встретится с вами обоими вот здесь, – проговорил он, взглянув на коменданта.
Томсон молча снял плащ и шляпу и протянул их Оливеру.
Тот усмехнулся и проворчал:
– С вашей стороны очень любезно, что вы мне это предлагаете, но я не слишком люблю черное. В черном становишься похожим на труп, если вы не возражаете, что я так говорю. К тому же вы все равно это отберете, когда будете уходить.
Комендант Томсон поморщился и прошел в гостиную, держа в руках шляпу и плащ. Констебль Драммонд снял шляпу и тоже вошел в комнату, всем своим видом показывая, что от Оливера ничего, кроме грубости, и не ждал.
И почти тотчас перед ним появилась Женевьева.
– Доброе утро, комендант Томсон, – сказала она. – Здравствуйте, констебль Драммонд. Садитесь, пожалуйста. Может, хотите чего-нибудь выпить?
– Спасибо не надо, – поспешно ответил констебль, так как понял, что комендант готов согласиться.
– Простите, что нарушаем ваш утренний распорядок, – пробормотал Томсон, усаживаясь в кресло. – Но к сожалению, произошло нечто ужасное. Лорд Редмонд сбежал.
Женевьева искренне удивилась:
– Кто?..
– Убийца, сидевший в одной камере с мальчиком, которого вы вчера забрали из тюрьмы, мисс Макфейл, – объяснил констебль Драммонд. – Это лорд Хейдон Кент, маркиз Редмонд. Насколько я знаю, перед уходом из тюрьмы вы о чем-то говорили с ним.
Констебль Драммонд, высокий и всегда хмурый мужчина лет сорока, был сегодня даже мрачнее обычного. Его не по моде длинные волосы нависали над воротником и прядями спускались по впалым щекам, от чего лицо казалось еще мрачнее. Женевьева увидела его впервые год назад, когда пришла в тюрьму вызволять Шарлотту, и сразу же невзлюбила. Именно он арестовал бедную девочку – тогда ей было десять лет – за страшное преступление: малышка пыталась украсть два яблока из сада, и именно констебль Драммонд непреклонно настаивал на обвинении; он утверждал, что человек, который не соблюдает закон, заслуживает самого сурового наказания независимо от того, взрослый он или ребенок. И констебль препятствовал тому, чтобы Женевьева взяла девочку под свою опеку.
– Может, я и говорила с ним, но только я не знала, как его зовут, – с невозмутимым видом ответила Женевьева. Она, конечно, удивилась, узнав, кто ее «гость», однако его титул не произвел на нее ни малейшего впечатления, так как сама она являлась дочерью виконта, а ее бывший жених был графом.
Но уже в следующую минуту Женевьева все же смутилась, вспомнив о том, что, сидя в кресле, заснула в одной лишь ночной рубашке – заснула перед полуголым маркизом.
Стараясь не выдать своих чувств, она проговорила:
– Но мне показалось, что он был очень болен. Как же он сумел убежать? И неужели его так трудно поймать?
– Меня уверяют, что он не мог далеко уйти, – проговорил комендант. – Да, верно, он действительно… в неважном состоянии.
Казалось, комендант пытался успокоить себя. Ведь из тюрьмы прямо перед казнью сбежал опасный преступник, убийца, и этот факт мог иметь для Томсона самые неприятные последствия. Возможно, он мог лишиться должности. Для Женевьевы это тоже было бы неприятностью; она давно уже наладила с Томсоном своего рода сотрудничество: если в стенах тюрьмы оставляли ребенка, ей исправно сообщали об этом, и она очень сомневалась, что новый комендант будет столь же «сговорчив», как нынешний.
– Я его найду, – заявил констебль. – Не беспокойтесь, к вечеру он снова будет в камере, а утром его непременно повесят.
Стараясь скрыть волнение, Женевьева изобразила улыбку:
– Ах, я очень рада это слышать, констебль. Представляете, как тревожится женщина, у которой шестеро детей, когда по городу расхаживает убийца. Пока вы его не изловите, я буду очень волноваться. Спасибо, что пришли предупредить меня, это очень любезно с вашей стороны. – Она встала, показывая, что разговор окончен.
– Вообще-то это не единственная цель нашего визита. – Комендант заерзал в кресле. – Видите ли, мы хотели поговорить с мальчиком.
– Вы имеете в виду Джека? Но зачем?
– Возможно, ваш новый… – Констебль Драммонд криво усмехнулся. – Возможно, ваш подопечный может подсказать, куда направился лорд Редмонд. – Слово «подопечный» констебль произнес с издевкой.
– Почему вы думаете, что он это знает?
Драммонд подался вперед и, сложив пальцы домиком, пристально посмотрел на Женевьеву.
– Ведь они должны были о чем-то разговаривать, мисс Макфейл. – Он говорил с ней так, будто втолковывал тупице самые простые вещи. – Видите ли, лорд Редмонд не из Инверари. Его арестовали вскоре после приезда. Он здесь почти никого не знает, поэтому не смог бы надежно спрятаться. Учитывая состояние… В общем, мы уверены, что он не мог далеко уйти. Нам известно, что он не вернулся в гостиницу, где жил до ареста. Не вернулся и в таверну, где напился в ночь убийства. Мы хотим спросить у парня, не упоминал ли лорд Редмонд каких-то знакомых, живущих в Инверари, или какое-нибудь место, куда он мог бы отправиться после побега.
– Я не так давно знаю Джека, но могу с уверенностью вам сказать, что он не из разговорчивых, – заявила Женевьева. Но если вы уверены, что он может помочь… Что ж, я не возражаю. Конечно, вы должны с ним поговорить. Оливер, будьте добры, найдите Джека и пригласите сюда! – прокричала она.
И тотчас же дверь приоткрылась, и в гостиную заглянул Оливер:
– Да, сейчас.
Минуту спустя он вернулся вместе с Джеком. Юноша, вошедший в комнату, совершенно не походил на того грязного бродяжку, которого вчера забрали из тюрьмы. Его дочиста отмыли мылом и щеткой, голову тщательно вымыли, а затем подстригли и причесали. Теперь он был в чистой курточке, белой рубашке и темных брюках. Ботинки же, хоть и немного поношенные, были начищены до блеска. То есть он выглядел как настоящий юный джентльмен, возможно, несколько неловкий.
Только враждебность в серых глазах и белевший шрам на щеке позволяли узнать в нем вчерашнего маленького арестанта.
– Джек, ты помнишь коменданта Томсона? – спросила Женевьева.
Мальчик пожал плечам и молча уставился на коменданта.
– А это констебль Драммонд, – продолжала Женевьева с невозмутимым видом, хотя ужасно тревожилась – ведь мальчик, не подумав, мог наговорить лишнего и вызвать подозрения у визитеров.
– Вообще-то мы с Джеком знакомы. – Констебль окинул его презрительным взглядом. – Не так ли, парень?
Мальчик коротко кивнул.
– Так вот, Джек, эти джентльмены хотели бы задать тебе несколько вопросов о лорде Редмонде, – сказала Женевьева. – Редмонд – это тот человек, с которым ты сидел в одной камере, – пояснила она. – Оказывается, лорд Редмонд сбежал из тюрьмы, представляешь?
Джек по-прежнему молчал.
– Скажи, парень, лорд Редмонд не говорил о своих планах побега? – с надеждой спросил комендант Томсон.
– Нет.
Констебль взглянул на мальчика с презрительной усмешкой; он был убежден, что Джек – вор и лжец, то есть человек, которому нельзя доверять.
– Он что-нибудь говорил о своих знакомых в Инверари? – допытывался комендант.
– Нет.
– Может, упоминал какое-нибудь место в Инверари – ну, таверну, например, или гостиницу, куда заходил поесть?
– Нет.
Констебль Драммонд хмурился, постукивая пальцами по ручке кресла.
– Он вообще не говорил о своих родственниках или друзьях?
Джек помотал головой.
– Тогда о чем же вы говорили? – в растерянности пробормотал Томсон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28