– Возможно, именно это я себе и представляла, – слабым голосом согласилась Кларинда. – Что я великий воин, который отказывается поддаваться боли.
– А в конце тебя ждет чудесная награда, – подсказала Летти.
– Ты не должна думать, что тебе нужно быть храброй, – возразила Гвендолин. – Или по крайней мере не старайся молчать. Кричи так сильно, как тебе хочется, ты меня слышишь?
Кларинда улыбнулась:
– Я буду кричать, Гвендолин. Спасибо.
– Хочешь еще немного походить?
– Я предпочла бы прилечь. Боль утомила меня.
Гвендолин и Марджори с готовностью помогли ей перебраться на кровать.
– Ну вот, – сказала Гвендолин, поправляя подушку под головой Кларинды. – Тебе не холодно?
– Я в порядке.
– Теперь мы должны ждать, – сказала Марджори, усаживаясь на противоположный край кровати. – Бывает, роды затягиваются надолго.
– Почему бы тебе не рассказать нам сказку? – предложила Изабелла. – Так время пройдет быстрее.
Лицо Кларинды посветлело.
– Расскажи ту, в которой Могучий Торвальд отправился убить водяного, который украл дочь бедняка…
– …и обнаружил, что она живет как принцесса в волшебном королевстве на дне глубокого озера, – взволнованно закончила Изабелла.
Гвендолин удивленно взглянула на девушку.
– Откуда ты знаешь эту сказку, Изабелла? – спросила она. Эту занятную историю они сочинили с отцом во время прогулки по горам. – Я рассказывала ее только Дэвиду и Кларинде.
– Я…я, должно быть, слышала ее где-то еще, – промямлила Изабелла.
Гвендолин была в недоумении. Могучего Торвальда отец придумал специально для нее, а эта особенная сказка была единственной, которую они сочинили вместе. Она не представляла себе, как могла Изабелла слышать ее.
– Расскажи, Гвендолин, – попросила Летти, придвигая свой стул к кровати. – Похоже, это чудесная сказка.
– Хорошо, – ответила Гвендолин и села рядом с Клариндой. – «Давным-давно в стране, расположенной за краем океана, жил-был великий воин, обладавший необыкновенной силой и храбростью, которого все называли Могучий Торвальд…»
День постепенно сменился вечером, но женщины этого не заметили. Гвендолин сочиняла самые причудливые истории, которые только могла придумать, пытаясь сделать все возможное, чтобы отвлечь Кларинду от подступающей боли. Когда схватки становились сильнее, она держала Кларинду за руку и подбадривала ее, говоря, что нужно еще немного потерпеть и что скоро все закончится. А когда Кларинда обессиленно откидывалась на подушки и принималась всхлипывать, что она больше не в силах этого выдержать, Гвендолин ласково поглаживала ее вздувшийся живот, Изабелла вытирала лицо Кларинды смоченной в прохладной воде губкой, а Марджори и Летти рассказывали ей о том, какое это счастье – держать на руках собственного ребенка. Зажгли еще свечи, чтобы в комнате было светло. Дождь продолжал идти, и воздух в помещении был наполнен сладким ароматом влажного вереска и сосны.
– …Ну вот, Кларинда, ты просто молодец, – сказала Гвендолин, поддерживая плечи подруги, в то время как та изгибалась всем телом, стараясь вытолкнуть ребенка.
– Я уже вижу головку! – взволнованно объявила Марджори и, рассмеявшись, добавила: – О Боже! Какой лохматый!
– Дайте мне взглянуть, – сказала Изабелла, хотя до этого момента старалась не смотреть туда, откуда должен был появиться ребенок. Она осторожно передвинулась к краю кровати и ошеломленно взглянула на влажный венчик волос на голове ребенка.
А затем упала без чувств.
– Будем надеяться, что она не потеряет сознание, когда будет рожать собственного малыша, – пошутила Гвендолин.
– Давай, Кларинда, ты уже почти справилась, – сказала Летти, – еще несколько усилий, и он выйдет.
– Я больше не могу, – всхлипнула Кларинда, откидываясь на руки Гвендолин. – Не могу.
Она закрыла глаза и принялась плакать от боли и отчаяния.
Марджори бросила на Гвендолин тревожный взгляд.
– Она не должна сейчас останавливаться…
– Посмотри на меня, Кларинда, – приказала Гвендолин. – Открой глаза и посмотри на меня.
Кларинда подняла на нее измученный взгляд:
– Прости меня, Гвендолин.
– Тебе не за что извиняться, – твердо ответила Гвендолин. – У тебя отлично получается, и ты не должна сдаваться, слышишь? Теперь посмотри на меня. Собери все оставшиеся силы и тужься. Ты меня слышишь? Тужься!
Кларинда закрыла глаза.
– Я не могу.
– Можешь и будешь, – заявила Гвендолин тем же непререкаемым тоном, каким Алекс обращался к воинам во время занятий. – Мы уже почти закончили, и через минуту ты увидишь своего ребенка. Нужно только еще немного постараться. Теперь делай глубокий вдох… хорошо… Ты сильная, Кларинда, сильнее Могучего Торвальда. Ты слышишь меня? Теперь тужься и кричи, кричи изо всех сил!
Кларинда послушно тужилась. И кричала. Все громче и громче.
– Вот он! – ликующе крикнула Летти. – Пошел! О, Боже, Кларинда, это девочка! Она просто восхитительна!
В воздухе разнесся тонкий мяукающий плач. Одновременно с треском распахнулась дверь, и в комнату с искаженным от ужаса лицом ворвался Камерон.
– У тебя девочка, Камерон, – торжественно объявила ему Гвендолин, продолжавшая обнимать Кларинду. – Крохотная, чудесная девчушка!
Камерон с благоговейным ужасом смотрел на розовое, покрытое слизью существо, которое поднесла к нему Марджори. Он перевел взгляд на Кларинду, которая слабо улыбнулась ему, а затем на странную кровавую жидкость, пропитавшую простыни между ее ног.
Глаза бесстрашного воина закатились, и он рухнул без чувств рядом с Изабеллой.
Гвендолин откинулась на спинку стула и наблюдала за игрой света на щеках Дэвида. Спина и плечи ее болели, а ладони были покрыты красными полосами, которые оставили пальцы Кларинды. В изнеможении она закрыла глаза и прошептала:
– Благодарю тебя, Господи, за то, что сохранил жизнь Кларинде и ее дочери.
После появления на свет маленькой Эвелин Гвендолин и остальные женщины вымыли и удобно уложили Кларинду, не переставая восхищаться необыкновенной красотой ребенка. Они все время пересчитывали крохотные пальчики на ручках и ножках девочки, трогали мягкие рыжие волосы, падавшие ей на лоб, и единодушно заявляли, что это самый красивый ребенок, которого они когда-либо видели. Кларинда сияла от радости и тихим голосом благодарила их, говорила, что без их помощи никогда не справилась бы и что хотя она решила больше никогда не иметь детей, но с радостью посоветует другим женщинам клана обращаться к ним. Марджори смеялась и говорила, что испытывала точно такие же чувства после рождения каждого ребенка, а их у нее теперь шестеро. Наконец очнулась Изабелла, и они, естественно, были вынуждены развернуть Эвелин и еще раз восхититься ее пальчиками, ручками и ножками. Кларинда заверила Изабеллу, что чувствует себя хорошо, несмотря на свои предыдущие страдания. Комната наполнилась женским щебетанием и смехом, и Гвендолин почувствовала странное удовлетворение и ощутила связь с этими женщинами, вместе с которыми сделала такое чудесное дело.
Наконец очнулся Камерон. Он застонал и поднялся с пола, потирая голову. Смущенно извинившись перед женщинами за слабость, он приписал ее тому, что не ел весь день, и заявил, что вовсе не вид крови заставил его грохнуться на пол. Марджори попыталась утешить его гордость, говоря, что роды – это женское дело и что мужчинам лучше заниматься своими сражениями. Затем женщины, извинившись, удалились, оставив наедине новоиспеченных родителей, которые с нежностью рассматривали своего ребенка.
Было поздно, и почти все в замке уже спали, за исключением воинов, стоявших в дозоре на башнях. К счастью, дождь продолжал лить с прежней силой, что делало новую атаку Роберта маловероятной. Лоб Дэвида был прохладным и сухим, дыхание ровным и глубоким, и поэтому у Гвендолин не было причин задерживаться в его комнате. Тем не менее она осталась, с отчаянием смотря на спящего мальчика и пытаясь свыкнуться с разрывающей ее сердце мыслью, что завтра она покинет его.
Привезя ее сюда, Макдан приказал ей вылечить своего сына. Гвендолин неохотно согласилась, расчетливо выменяв жизнь Дэвида на свою свободу – в случае если он выздоровеет, – что казалось ей практически невозможным. В то же самое время она больше всего на свете хотела убежать от Макданов и отомстить Роберту. А теперь Дэвид был наконец здоров, и пришло время покинуть его.
Гвендолин казалось, что сердце ее разорвется от боли.
Когда она успела так сильно полюбить этого милого ребенка, растерянно спрашивала себя девушка. И в какой момент его жизнь стала так много значить для нее? Она с любовью и материнской преданностью смотрела на мальчика – такого с ней раньше никогда не было. Гвендолин еще не испытала материнскую радость и пока не подарила миру новую жизнь. Но она приняла этого умирающего ребенка, долго и тяжело ухаживала за ним, пытаясь исцелить его истощенное тело и укрепить его дух. В течение этих часов, дней и недель он постепенно завоевывал ее сердце, привязывая ее к себе, становясь частью ее. Он не был ее плотью и кровью, но любовь к Дэвиду стала у нее такой же сильной, как любовь матери к своему ребенку. Всю жизнь ее считали ведьмой, и она удивлялась, почему Господь позволяет людям так мучить ее. Но теперь она поняла, что у Него была причина отметить ее. Если бы люди не думали, что она ведьма, Макдан никогда не привез бы ее сюда, чтобы вылечить своего умирающего сына. Дэвид мог умереть, а она так и не узнала бы, что значит всем существом любить мужчину и ребенка. Судорожно вздохнув, Гвендолин провела пальцами по гладкой, веснушчатой щеке Дэвида, по маленькой милой ямочке на подбородке – совсем как у отца.
Затем она подхватила свечу и вышла из комнаты, боясь, что если задержится здесь еще на секунду, то заплачет и не сможет остановиться.
– Я так и думал, что найду тебя здесь, – сказал Макдан, появляясь из темноты коридора. Увидев ее лицо, он нахмурился. – Ты заболела?
– Я устала. – Гвендолин наклонила голову и быстро вытерла слезы. – Вот и все.
Он внимательно посмотрел на нее:
– После того как ты стояла на стене под ледяным дождем, а затем весь день и всю ночь помогала Кларинде при родах, будет настоящим чудом, если ты не подхватишь лихорадку и не свалишься на месяц в постель.
– Я никогда не болею, Макдан, – устало ответила Гвендолин. – Я уже много раз говорила об этом.
– Все равно тебе нужно поспать. Я провожу тебя в твою комнату, и ты будешь отдыхать до утра – понятно?
Слишком измученная, чтобы спорить, Гвендолин кивнула. Макдан предложил ей руку, и она, слегка опираясь на нее, пошла рядом с ним по освещенному факелами коридору.
– Я слышал, ты оказала неоценимую помощь Кларинде, когда она рожала дочь, – сказал он.
– Самая тяжелая работа выпала на долю Кларинды.
– Так всегда бывает, когда дело доходит до родов, – сдерживая улыбку, согласился Алекс. – Но, судя по словам Марджори, ты не давала ей упасть духом и поддерживала ее силы, когда она почувствовала, что больше не выдержит.
– Большинство из нас может вынести больше, чем нам кажется. Особенно когда у нас нет выбора.
– Это правда. Но не каждому удается заставить других поверить в это. Такое качество позволяет хорошему командиру вынудить своих людей сражаться, когда они готовы бросить мечи и принять смерть.
– Если бы Кларинду привязали к кровати, как того хотела Элспет, и она, и ее ребенок могли бы умереть, – заявила Гвендолин, чувствуя, как на нее накатывает новая волна гнева. – Элспет успела пожаловаться тебе, что я выгнала ее из комнаты.
Алекс кивнул.
– А еще она сказала, что ты угрожала превратить ее язык в змею, – добавил он и бросил на нее неодобрительный взгляд. – Это не похоже на тебя, Гвендолин, – пугать других.
– Думаю, было бы лучше, имей она вместо языка змею. Тогда она пореже раскрывала бы рот.
– Тем не менее, – вздохнул Алекс, – я бы предпочел, чтобы ты подобными угрозами не усиливала недоверие Элспет к тебе. Большинство членов клана постепенно признают тебя, и, если ты проявишь терпение, Элспет тоже примирится с твоим присутствием.
Гвендолин покачала головой. У нее нет времени на терпение, и она боялась, что после ее ухода другие женщины будут страдать от диких методов Элспет. Прежде чем уйти, ей нужно убедиться, что Макдан положит конец жестокости Элспет.
– Тебе известно, что Элспет привязывает рожениц к кровати и они бьются в агонии, не имея возможности повернуться так, чтобы им было легче произвести на свет своих детей? – спросила она. – Ты мужчина и можешь подумать, что так нужно. Но Марджори родила шестерых, и она говорит, что в этом нет необходимости. Летти тоже сказала мне, что ей было плохо связанной и что она чувствовала себя пленницей. А еще Элспет убеждает бедных измученных женщин, что боль – это наказание Господне за их грехи, что они не должны кричать, а молча терпеть, и они поверили, что совершат смертный грех, если с их губ сорвется хотя бы слабый стон. А если с ребенком что-то не так или он рождается мертвым, она обвиняет бедную мать, как будто истерзанная женщина могла каким-то образом предотвратить это!
Алекс на мгновение от ужаса лишился дара речи. Он совсем немного знал о родах, но то, что рассказала Гвендолин, было просто возмутительным. Элспет помогала Флоре во время всех ее родов, и двое младенцев родились мертвыми. Но ни разу Флора даже не намекнула, что Элспет мучила ее. Возможно, его милая жена была слишком наивна, чтобы понимать весь ужас того, что с ней происходило. А может, шок от смерти младенцев стер все воспоминания о том, что ее связывали, как животное, и обвиняли в смерти ребенка. Его охватило чувство вины, и голова его, казалось, расколется от внезапной резкой боли.
– Я… я этого не знал, – пробормотал он, удивляясь, почему такие вещи скрывали от него. – Мне никто об этом не говорил.
– Большинство женщин слишком застенчивы, чтобы обсуждать такие деликатные подробности не только с лэрдом, но даже с собственными мужьями, – объяснила Гвендолин. – А многие, конечно, поверили, что Элспет права и что им нужно молча терпеть ее жестокие правила. Но какова бы ни была причина их молчания, ты обязан поговорить с Элспет. Ты лэрд тех женщин, которые уже перенесли страдания, и тех, кто еще попадет в руки Элспет. Твоя обязанность – защитить их от подобного варварского обращения.
В ее широко раскрытых серых глазах застыла мольба, нижняя губа слегка дрожала, и он понял, насколько важна для нее эта просьба. Алекса глубоко тронуло ее стремление защитить женщин его клана.
– Завтра я поговорю с Элспет, – пообещал он, останавливаясь перед дверью в комнату Гвендолин. – Я позабочусь о том, чтобы она отказалась от подобных методов.
– Спасибо.
Черные волосы девушки в беспорядке разметались по плечам, ее платье было сильно помято, и этот милый беспорядок делал ее еще дороже для него. От воспоминаний о том, как она прошлой ночью лежала обнаженная рядом с ним, чувства его забурлили, по телу пробежала дрожь, кровь вскипела. Ему захотелось подхватить Гвендолин на руки, отнести в кровать, обнимать, целовать и ласкать ее, пока наконец страсть не захватит их обоих. Но под глазами ее залегли полукружия теней, а лицо выглядело еще бледнее – если это возможно, – чем обычно. Он чувствовал ее глубокую грусть, но приписывал это чрезмерной усталости девушки. Прошлой ночью он не давал ей заснуть до самого рассвета, а затем у нее был день, измотавший ее духовно и физически. Ее изможденный вид беспокоил его.
– Ты останешься в постели, пока не исчезнут синяки под глазами, – приказал он, касаясь их пальцем. – Если я увижу тебя до того, как это произойдет, то сам оттащу тебя в кровать. Понятно?
Гвендолин кивнула и подняла на него взгляд. Она больше никогда не увидит его, поскольку уйдет задолго до того, как замок начнет просыпаться. Ей так много хотелось сказать ему, но она обнаружила, что не плакать она не может, а слезы выдадут ее, возбудят в нем подозрения. Молча страдая, она смотрела на него и пыталась запомнить огненное золото его бровей и волос, сверкающую голубизну глаз, изящную линию скул и милую ямочку на подбородке, унаследованную сыном. «Я позабочусь о твоей безопасности», – поклялся недавно он, и она знала, что Макдан будет верен своим словам, даже если для этого ему придется умереть. Но у него был сын, который нуждался в нем, и клан, который от него зависел. Она не могла позволить, чтобы они страдали из-за ее собственной жизни, которую она ставила гораздо ниже.
– Спокойной ночи, Гвендолин. – Алекс склонился и запечатлел поцелуй на ее лбу. Он не осмелился поцеловать ее в губы, зная, что страсть тут же переполнит его, вытеснив все остальные чувства. – Приятных снов.
Она нерешительно подняла руку и медленно провела пальцами по его лицу, как совсем недавно по лицу его сына: вниз по шершавой, бронзовой от солнца щеке, остановившись в ямочке на подбородке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39