Наконец подошло время: настала половина двенадцатого.
То, что стало известно Роберту Стюарту еще за три часа до прихода принца во дворец, занимало этим вечером всех.
В Лувре говорили только о предстоящей казни советника Дюбура, назначенной королем на послезавтра.
Принц нашел Дандело глубоко опечаленным, однако, поскольку эта казнь окончательно и неоспоримо подтверждала доверие, которым г-н де Гиз, неутомимо преследовавший советника Дюбура, пользовался у короля, Дандело испытывал отчаянное желание найти разрешение загадки, тем более что раскрытие этой тайны било по г-ну де Жуэнвилю и, по меньшей мере, сделало бы его предметом издевательских насмешек в обстановке кровавого триумфа его врагов-кальвинистов.
Как и накануне, коридор был погружен во мрак, а зал Метаморфоз был освещен одной лишь серебряной лампой; как и накануне, туалетный столик был подготовлен; как и накануне, подсвечники застыли в ожидании, чтобы вновь осветить очаровательные прелести.
Только на этот раз балюстр алькова был отворен.
Это было лишним доказательством, что свидание отменено не будет.
И как только принцу показалось, что он слышит шаги в коридоре, он быстро скользнул под кровать, не раздумывая, однако, над теми проблемами, что смущали его накануне (это доказывает, что можно привыкнуть ко всему, даже к пребыванию под кроватью).
Принц не ошибся: в коридоре действительно раздавались шаги, направлявшиеся в зал Метаморфоз; шаги эти стихли у входа, а затем принц услышал легкий скрип двери, поворачивающейся на петлях.
«Великолепно! — подумал он. — Наши влюбленные сегодня торопятся больше, чем вчера, и понятно — ведь они не виделись двадцать четыре часа».
Шаги приближались — легкие шаги крадущегося человека.
Принц вытянул голову и увидел голые ноги лучника шотландской гвардии.
«О-о! — удивился принц. — Что бы это значило?»
Подавшись ближе, он помимо ног вошедшего сумел рассмотреть и его туловище.
Он убедился, что не ошибся: в зал вошел лучник шотландской гвардии. Правда, этот лучник чувствовал себя здесь столь же неуверенно, как и принц накануне: приоткрывал шторы, приподнимал занавеси и скатерти, но, по-видимому, так и не нашел для себя укромного места; и вот, оказавшись у постели, он рассудил — точно так же как и принц — что укрыться здесь вполне возможно, и проскользнул под кровать со стороны, противоположной той, откуда только что залез г-н де Конде.
Однако прежде чем шотландец успел удобно расположиться под кроватью, он почувствовал, что к груди ему приставлен кончик кинжала, а прямо в ухо кто-то произнес:
— Я не знаю, кто вы и каковы намерения, что привели вас сюда, но одно слово, одно движение — и вы мертвы.
— Я не знаю, кто вы и каковы намерения, что привели вас сюда, — теми же словами ответил новоприбывший, — но условия мне не смеет ставить никто, так что вонзайте в мою грудь свой кинжал, если это вам угодно, — он направлен точно, а смерти я не боюсь.
— О! — проговорил принц, — вы, похоже, человек храбрый, а храбрых я всегда приветствую. Я, сударь, принц де Конде, и я вкладываю кинжал в ножны. Надеюсь, что и вы доверитесь мне и представитесь.
— Я, монсеньер, шотландец и зовут меня Роберт Стюарт.
— Это имя мне неизвестно, сударь. Шотландец промолчал.
— Не угодно ли будет вам, сударь, — продолжал принц, — сказать мне, с какими намерениями вы пришли в этот зал и что собираетесь делать, спрятавшись под кроватью?
— Вы подали мне пример откровенности, монсеньер, и было бы вполне достойно вас, если бы вы продолжили и рассказали о том, с какими намерениями сюда прибыли.
— Ей-Богу, сударь, нет ничего проще, — сказал принц, устроившись поудобнее, — я влюблен в мадемуазель де Сент-Андре.
— В дочь маршала? — уточнил шотландец.
— Вот именно, сударь, в нее. Получив из третьих рук уведомление о том, что она сегодня ночью встречается тут со своим любовником, я, каюсь, проявил любопытство и пожелал узнать имя счастливого смертного, который пользуется милостями благовоспитанной девушки, и потому устроился под этой кроватью, где, однако, мне не слишком удобно, смею вам признаться. А теперь ваша очередь, сударь.
— Монсеньер, пусть никто не скажет, что у человека неизвестного могут быть основания в меньшей степени доверять принцу, чем принц доверяет ему: это я позавчера и вчера писал королю.
— Ах, черт побери! Значит, это вы отправляли свои послания через окно маршала де Сент-Андре?
— Да, это я.
— Прошу прощения, — произнес принц, — однако…
— Что, монсеньер?
— Если мне не изменяет память, в этих письмах, по крайней мере, в первом, вы угрожали королю?
— Да, монсеньер, если он не освободит советника Анн Дюбура.
— И чтобы ваша угроза прозвучала более серьезно, вы написали, что убили президента Минара? — заметил принц, ошеломленный тем, что находится рядом с человеком, написавшим столь грозное послание.
— Да, поскольку именно я, монсеньер, и убил президента Минара, — ответил шотландец, ничуть не меняя тональности голоса.
— Возможно, вы даже осмелитесь произвести насильственные действия в отношении короля?
— Я здесь именно с таким намерением.
— С таким намерением? — воскликнул принц, забывая, что сам находится в опасности и что его могут услышать.
— Да, монсеньер; но позвольте предупредить ваше высочество, что вы говорите несколько громко, в то время как наше положение требует от нас, чтобы мы беседовали тихо.
— Вы правы, — согласился принц. — Да, черт побери, сударь, будем говорить тише, ведь мы говорим о таком, что звучит скверно в дворцах, подобных Лувру.
И он продолжал, понизив голос:
— Черт! Какое счастье для его величества, что тут нахожусь я, хотя и по иному поводу.
— Значит, вы надеетесь, что помешаете осуществлению моего плана?
— Я в этом уверен! Как вам только такое пришло в голову! Заняться королем, чтобы помешать сжечь советника!
— Этот советник, монсеньер, — самый честный человек на свете!
— Неважно.
— Этот советник, монсеньер, — мой отец!
— А! Тогда другое дело. Так вот, это большое счастье — не для короля, а для вас, — что я с вами встретился.
— Почему?
— Вы сами увидите… Простите, мне кажется, что-то послышалось… Нет, я ошибся… Значит, вы спросили, почему для вас большое счастье, что я с вами встретился?
— Да.
— Я вам об этом скажу; но прежде поклянитесь вашей честью, что не будете делать никаких попыток покушения на короля.
— Такой клятвы я ни за что не принесу!
— Однако, если я дам вам слово принца добыть помилование советнику, что будет тогда?
— Вы дадите ваше слово, монсеньер?
— Да.
— Что ж, я повторю ваши слова: тогда другое дело.
— Итак, даю слово дворянина, что сделаю все возможное, чтобы спасти господина Дюбура.
— Итак, даю слово Роберта Стюарта, монсеньер: если король даст помилование, его личность для меня будет священна.
— Двум людям чести достаточно обменяться честным словом — мы это сделали, сударь; теперь перейдем к другим вопросам.
— Думаю, монсеньер, лучше будет ни о чем не говорить.
— Вы услышали шум?
— Нет, но в любой момент…
— Ба! Тогда у нас достаточно времени, чтобы поговорить о том, как вы попали сюда.
— Очень просто, монсеньер: я проник в Лувр, переодевшись в этот наряд — форму лучника.
— Значит, вы не лучник?
— Нет, я взял эту одежду у друга.
— Вы могли очень подвести своего друга.
— Нет, я бы тогда заявил, что похитил его форму.
— Ну, а если бы вас убили еще до того, как вы бы успели сделать это заявление?
— Тогда у меня в кармане нашли бы бумагу, свидетельствующую о его невиновности.
— Хорошо, вижу, что вы человек, любящий порядок; но все это не объясняет мне, каким образом вы попали именно сюда и почему вы очутились под кроватью в этой комнате, где его величество появляется не чаще четырех раз в году.
— Потому, что его величество этой ночью придет сюда, монсеньер.
— Вы в этом уверены?
— Да, монсеньер.
— А почему вы в этом так уверены? Ну, говорите же!
— Я только что стоял в коридоре…
— В каком коридоре?
— Не знаю, в каком, я первый раз в Лувре.
— Что ж, для первого раза у вас все получается неплохо! Итак, вы находились в коридоре…
— Спрятавшись за портьерой неосвещенной комнаты, я в двух шагах от себя услышал шепот. Я насторожился и услышал разговор двух женщин: «Значит, сегодня ночью, как договорились?» — «Да». — «В зале Метаморфоз?» — «Да». — «Ровно в час король будет там. Я оставлю ключ».
— Именно это вы и услышали? — поразился принц, опять забыв, где он находится, и перейдя чуть ли не на крик.
— Да, монсеньер, — заявил шотландец, — другой вопрос: что он собирается делать в этой комнате?
— Вот именно, — произнес принц. И, отвернувшись, тихо проговорил:
— Так, значит, это король!
— Вы что-то сказали, монсеньер? — переспросил лучник, думая, что эти слова обращены к нему.
— Я просто поинтересовался, сударь, как вам удалось найти этот зал, вы ведь сейчас только признались, что в Лувре находитесь впервые.
— О! Все просто, монсеньер, я чуть отодвинул портьеру и проследил взглядом за той, что сказала про ключ: оставив ключ, она пошла дальше и скрылась в конце коридора. Тогда я решил рискнуть; однако, услышав приближающиеся шаги, вынужден был опять спрятаться за гобеленовой портьерой. Тут мимо меня прошел мужчина и скрылся во мраке. Как только он миновал мое укрытие, я стал следить за ним и заметил, как он остановился подле этой двери, толкнул ее и вошел. Тогда я сказал сам себе: «Вот он, король!», вверил душу Господу и, не теряя ни секунды, двинулся тем же путем, который мне по очереди указали сначала женщина, а потом мужчина. Я не только обнаружил ключ в замке, но и убедился, что дверь приоткрыта; толкнул ее, а затем вошел, но внутри никого не было. Я подумал, что ошибся: возможно, человек, который, как я видел, хорошо знает Лувр, находится где-то поблизости. Пришлось искать место, где можно было бы спрятаться. Увидел кровать… Остальное, монсеньер, вы знаете.
— Да, черт побери, знаю! Однако…
— Тише, монсеньер!
— Что?
— На этот раз действительно идут.
— Вы дали слово, сударь.
— И вы, монсеньер.
Руки обоих мужчин встретились.
Ковер приглушил легкий шаг — женский.
— Мадемуазель де Сент-Андре! — почти беззвучно произнес принц. — Там, слева от меня.
В этот момент раскрылась дверь на другом конце зала и вошел юноша, почти ребенок.
— Король! — почти беззвучно произнес шотландец. — Там, справа от меня.
— Черт! — пробормотал принц. — Вот уж о ком, признаться, я и подумать не мог!
XII. ПОЭТЫ КОРОЛЕВЫ-МАТЕРИ
Апартаменты Екатерины Медичи в Лувре, обитые коричневыми тканями и украшенные темными дубовыми панелями, ее длинное траурное платье (овдовев, она носила его уже несколько месяцев и будет носить всю жизнь) — все это производило, на первый взгляд, мрачное впечатление; но достаточно было посмотреть поверх балдахина, под которым она сидела, чтобы удостовериться в том, что здесь вовсе не некрополь.
И действительно, над балдахином находилась сверкающая радуга с греческим девизом, подаренная в свое время королем своей снохе, причем текст, как мы, кажется, уже рассказывали в другой книге, гласил в переводе: «Несу свет и безмятежность».
Вдобавок, если радуги — этого моста между прошлым и будущим, между трауром и празднеством — оказалось бы недостаточно, чтобы развеять мрачные мысли постороннего, внезапно оказавшегося в этих апартаментах, то следовало бы просто посмотреть не поверх балдахина, а под него и увидеть, что там, окруженная семью молодыми женщинами, прозванными «королевской плеядой», находилось поистине прекрасное создание, сидевшее в кресле и носившее имя Екатерина Медичи.

Родившаяся в 1519 году, дочь Лоренцо уже перешла сорокалетний рубеж; цвет ее одежд напоминал про холодную суровость смерти, но живые, проницательные глаза, сиявшие сверхъестественным блеском, выказывали жизнь во всем ее могуществе и во всей ее красоте. Более того, лоб цвета слоновой кости, яркий румянец щек, чистота, строгость и благородство линий лица, надменность взора, застывшие черты лица, постоянно контрастирующие с живостью глаз, — все делало голову этой женщины похожей на маску римской императрицы, а если посмотреть в профиль, то застывший взор, неподвижные губы придавали ей вид античной камеи.
Но сейчас лоб ее, обычно нахмуренный, был ясен; губы, как правило, неподвижные, наполовину приоткрылись и зашевелились, так что вошедшая госпожа адмиральша еле сдержала крик удивления при виде улыбки на лице женщины, которая так редко улыбалась.
Впрочем, г-жа де Колиньи сразу догадалась, под каким ветром эта улыбка расцвела.
Рядом с королевой находился его преосвященство кардинал Лотарингский, архиепископ Реймсский и Нарбонский, епископ Меца, Туля и Вердена, Теруана, Люсона, Баланса, аббат Сен-Дени, Фекана, Клюни, Мармутье и т.д.
Это был тот самый кардинал Лотарингский, которым, нам приходилось заниматься не меньше, чем занимаемся мы королевой Екатериной, поскольку он играет важную роль в истории конца XVI века; тот самый кардинал Лотарингский, второй сын первого герцога де Гиза, брат Меченого; тот самый кардинал Лотарингский, человек, внезапно обретший все церковные титулы и блага, известные и неизвестные во Франции, — короче, человек, который, будучи направлен в Рим в 1548 году, произвел в папском городе такое впечатление своей молодостью, красотой, грациозностью, внушительным ростом, могучим телосложением, приятными манерами, остроумием, любовью к наукам, что за все полученное им от природы и доведенное до совершенства воспитанием и образованием ему был дарован и римский пурпур, причем эту честь папа Павел III оказал ему уже через год после его приезда.
Он родился в 1525 году; в описываемый нами момент ему было тридцать четыре года. Это был великолепный и щедрый кавалер, надменный и расточительный, любивший повторять вместе со своей кумой Екатериной в ответ на упреки в вольном обращении с финансами: «За все следует возносить хвалу Господу; но надо же и жить».
Его кума Екатерина — раз уж мы так просто, обиходным словом назвали ее — была ему действительно кумой в полном смысле слова; в те времена она и шага не делала, предварительно не посоветовавшись с господином кардиналом Лотарингским. Столь доверительные отношения объясняются духовной властью кардинала над королевой-матерью; они позволяют понять, отчего при французском дворе Лотарингский дом обладал неограниченным влиянием и абсолютным могуществом.
Итак, увидев, что кардинал Лотарингский оперся о кресло Екатерины, госпожа адмиральша поняла смысл улыбки королевы-матери: без сомнения, кардинал рассказывал какую-нибудь весьма игривую историю, в чем он был непревзойденным мастером.
Кроме того, в непосредственной близости от королевы находились: Франсуа де Гиз и его сын, принц де Жуэнвиль, жених мадемуазель де Сент-Андре; маршал де Сент-Андре собственной персоной; принц де Монпансье; его жена Жаклина Венгерская, известная тем, что она была доверенным лицом Екатерины Медичи; принц де Ларош-сюр-Ион.
Чуть поодаль пребывали: сеньор де Бурдей (Брантом); Ронсар; Баиф, «столь же прекрасный человек, сколь и плохой поэт», как сказал о нем кардинал Дюперрон-Дора, или, как говорили о нем современники, «великолепный остроумец, никчемный поэт — Пиндар Франции».
Тут же был Реми Белло, чьи дурные переводы из Анакреона и поэма о разнообразии драгоценных камней не снискали ему особенной известности, зато его прославила бодрая песенка про месяц апрель; Понтюс де Тиар, математик, философ, теолог и поэт, как сказал Ронсар, «тот самый, кто ввел во Франции сонет»; Жодель, автор первой французской трагедии «Клеопатра», — да простит его Господь на небесах, как мы простили его на земле, — автор «Дидоны» — еще одной трагедии, комедии «Евгений» и целой кучи сонетов, канцон, од и элегий, модных в ту эпоху и забытых в нашу, — в общем, тут была вся «Плеяда», за исключением Клемана Маро, умершего в 1544 году, и Иоахима Дю Белле, прозванного Маргаритой Наваррской «французским Овидием».
Причиной, по которой в тот вечер у королевы-матери собрались все эти поэты, при обычных обстоятельствах вовсе не искавшие общества друг друга, явилось происшествие, случившееся накануне с юной королевой Марией Стюарт.
Тем не менее, это был предлог, устраивающий всех; по правде говоря, красота, юность, грация и остроумие этой молодой женщины бледнели в их глазах перед величием и всемогуществом королевы-матери. Так что после нескольких банальных соболезнований в связи с этим событием (которое, однако, должно было повлечь за собой столь ужасающие последствия, как потеря наследника короны), повод визита был совершенно забыт, а в мыслях остались лишь милости, благодеяния и выгоды для себя и своих близких.
Говорили также о двух угрожающих письмах, направленных королю Франции одно за другим через окна маршала де Сент-Андре;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36