Марк притянул ее к себе и сказал:
— Я знаю, моя любимая, я знаю. Но когда я ревновал и мучил тебя, то это было частично из-за Талиссии. Мне трудно было поверить в женскую верность.
Энэлайз улыбнулась и переспросила:
— Что это ты сказал о женской верности? То же можно сказать и о мужской верности?!
Марк улыбнулся:
— Что касается мужской верности, то это мало ко мне относится…
— Но я не потерплю твоих измен, — пригрозила Энэлайз.
Марк рассмеялся.
— Не беспокойся, — сказал он и, притянув к себе, нежно поцеловал. — Может во мне и остались какие сумасбродные черты характера Клэя Ферриса, но для Марка Шэффера, как и для всех Шэфферов, характерна любовь только к одной женщине. Мне никто не нужен, кроме тебя. Запомни это!
— Марк, — хотела было что-то сказать Энэлайз, но не смогла, так как Марк страстно поцеловал ее в губы.
Когда они прибыли в Балтимор, Марк посадил Энэлайз на поезд и телеграфировал отцу о времени прибытия поезда, чтобы тот ее встретил. Он не мог поехать с нею дальше, потому что ему нужно было срочно приступить к выполнению своих обязанностей.
Энэлайз приложила все усилия, чтобы мужественно перенести момент расставания. По правде говоря, она чувствовала себя одинокой и напуганной. А еще ей было холодно. Она не привыкла к такому холодному ветру, что был на Севере. Ветер продувал ее юбки и пробирал до костей. Она дрожала от холода и чуть было не плакала при виде своего покрасневшего от холода носа. Ей было ужасно от мысли, что в памяти Марка она останется с покрасневшим носом, дрожащая от холода и располневшая в талии. Энэлайз расплакалась и обняла его. Марк тоже нежно обнял ее. Он никогда не думал, что ему так трудно будет расставаться с нею. Ему казалось, что свет померкнет в его жизни, когда она уедет.
— Энэлайз, я люблю тебя, — прошептал он ей на ухо. — Я больше никого так не любил в своей жизни.
Она еще крепче прижалась к нему и утерла слезы. Вскоре подошел поезд. Марк проводил ее в вагон и усадил на свое место. Он ухаживал за нею, как курица-наседка за своим птенцом, и оставался с ней до тех пор, пока проводник не попросил провожающих выйти из вагона. Поезд тронулся. Энэлайз подошла к окну и выглянула из него — там на платформе одиноко стоял Марк с печальным видом.
Она попыталась улыбнуться ему, но губы ее задрожали, и она просто помахала ему рукой. Поезд с шумом набирал скорость. Фигура Марка все удалялась и удалялась и наконец исчезла из вида совсем. Энэлайз расплакалась. Слезы текли у нее по щекам, и она ничего не могла с собою поделать. Вдруг какая-то женщина взяла ее за руку и сказала приятным голосом, что расставанья для всех нелегки и что она прекрасно понимает состояние Энэлайз.
Но, когда Энэлайз вежливо поблагодарила женщину за утешение, та как-то странно посмотрела на нее. Энэлайз поняла, что это была реакция на ее южный акцент.
Энэлайз не так уж часто доводилось ездить в поездах, и эта поездка была для нее неприятной. Ей больше по душе были путешествия на пароходах по реке или на кораблях по морю. Даже катание на старой плоскодонной лодке, решила Энэлайз, было намного лучше поездки в поезде. По крайней мере, лодка шла спокойно и ровно и не дергаясь так, как этот поезд.
Когда поезд прибыл в Нью-Йорк, Энэлайз сошла на платформу и огляделась. Ее била мелкая дрожь, и она была совершенно ошеломлена суматохой и шумом, что царили на вокзале. Казалось, что каждый передвигается здесь почти бегом. В ее родном Новом Орлеане никто так быстро не ходил, да и это было не к чему. Ее уши коробило от быстрых гнусавых звуков. Люди здесь говорили так быстро и так невнятно, что она могла лишь наполовину разобрать то, о чем говорили. И там, и здесь в шуме толпы она различала густой провинциальный ирландский акцент и гортанный немецкий акцент.
Энэлайз охватила паника в этой столь непривычной для нее суматохе. Сейчас она очень пожалела о том, что Марк не смог достать билет для Мэй, чтобы та могла сразу поехать с ними. Ей не было бы так одиноко, и она чувствовала бы себя намного лучше и увереннее, если бы рядом с нею была Мэй.
Вдруг кто-то окликнул ее:
— Миссис Шэффер?
Энэлайз быстро повернулась. Перед нею стоял черноволосый, коротко остриженный человек с темными глазами, очень похожими на глаза Марка, только без его огня и задора.
— Да, — ответила Энэлайз. — А Вы будете отцом Марка?
— Да, — ответил мужчина, и тонкая усмешка коснулась уголков его рта. — Значит, вы — моя невестка?
— Да, — ответила Энэлайз. — Спасибо Вам за то, что пришли меня встретить. Признаюсь Вам, что этот шум совсем напугал меня.
Пожилой человек улыбнулся. Энэлайз заметила, что печаль мелькнула в его глазах.
— Простите, я что-то не так сказала? — спросила его Энэлайз.
— Нет, моя дорогая. Ваш голос просто напомнил мне кое-кого из моего прошлого, — ответил он.
Энэлайз стало очень жаль этого человека. Неужели он до сих пор любит свою красивую и неверную южанку-жену?
Прентисс Шэффер — так звали отца Марка — быстро провел Энэлайз через здание вокзала и подвел ее к своему экипажу. Кучер уже принес ее багаж. Они все уселись и отправились в путь. Энэлайз с чувством облегчения поставила ноги на теплые кирпичи, которые специально для этой цели лежали в экипаже, и выглянула в окно. Все вокруг было покрыто как белым покрывалом.
Энэлайз еще нигде не видала такой белизны. Она была зачарована этой красотой, так как никогда еще не видала снега.
— Я вижу, что Вы одеты для жаркого климата, — сказал Прентисс Шэффер. — Завтра Вы с Фрэнсис, моей дочерью, сходите и купите себе теплую одежду.
Энэлайз согласно кивнула головой. Она-то думала, что в Балтиморе было холодно, а в этом городе было еще хуже… Она поражалась тому, как люди могли жить в таком климате.
— Меня радует, что Марк наконец-таки женился, — сказал мистер Шэффер. — Женитьба, надеюсь, остепенит его. Я думаю, что женившись, он перестанет делать те глупости, что позволял себе раньше. Честно говорю Вам, что я был приятно удивлен, когда получил его письмо, в котором он написал, что уже пять месяцев назад женился.
Энэлайз вдруг испугалась — а вдруг старик Шэффер подозревает, что свадьба была намного раньше? И она с чувством благодарности думала о Марке, потому что он позаботился об этом и о том, чтобы ее встретили.
— Я, признаться, боялся, что Марк, возможно, женился второпях и выбрал плохо. Но сейчас я вижу, что я ошибался, — сказал Прентисс Шэффер и добавил. — Добро пожаловать в семью Шэфферов. Вы — приятное прибавление к нашей семье.
Вообще мистер Шэффер был неразговорчивым человеком. Сказав все, что считал нужным, он замолчал, и дальше они ехали молча. Энэлайз все время смотрела в окно и созерцала мрачный по сравнению с югом пейзаж. Сердце у нее в пятки ушло при мысли, что ей придется прожить в этом холоде несколько месяцев.
Дом Шэфферов был большим зданием, выстроенным из темного кирпича. Мрачный цвет дома усилил опасения Энэлайз и навеял на нее тоску. И еще больше ей стало не по себе при мысли о встрече с сестрой Марка. Когда ее представление сестре Марка состоялось, Энэлайз была совсем разочарована.
Никакого сходства с Марком, как мечтала Энэлайз, и в помине не было. Вернее, глаза и волосы у нее были черными, как у отца и брата, но очки, которые она носила, и гладко зачесанная в узел на затылке прическа делали ее окончательно некрасивой. Довершало это впечатление темно-синее платье, без малейшего намека на кокетство. С Энэлайз она держалась очень натянуто. Трудно было поверить, что эта сухая старая дева состояла в родстве с Марком. Фрэнсис показала Энэлайз ее комнату и ушла, ничего не сказав. Энэлайз попыталась дважды или трижды завести разговор с нею, но на все вопросы она отвечала коротко и уклончиво. Она даже начала думать, что Фрэнсис имела что-то против нее, хотя она представить себе не могла — что именно.
Энэлайз уселась за стол и, пребывая в ужасном настроении, написала длинное, слезное послание своему мужу, в котором просила забрать ее из этого дома. Но, отдохнув и обдумав все хорошенько, на следующее утро она разорвала это письмо. Она подумала, что Марку, должно быть, и так трудно без ее проблем. Несомненно, она и сама сможет справиться с угрюмой золовкой. Успокоившись, она поднялась наверх только для того, чтобы убедиться, что она ошибалась по поводу Фрэнсис. Но сестра Марка была и на сей раз холодна в обращении.
По настоянию Прентисса Шэффера, Фрэнсис отвела Энэлайз в магазины, чтобы купить шерстяное белье и теплую верхнюю одежду. Но Фрэнсис едва произнесла и слово во время их пребывания в магазинах и подавляла каждую попытку со стороны Энэлайз начать разговор.
Вечером у них была гостья — хорошенькая дама-блондинка, несколько старше Энэлайз. Она была искушенной в житейских делах и красивой женщиной, но Энэлайз сразу невзлюбила ее. Женщину звали Филиппой Картер. И, хотя гостья улыбалась и болтала с Энэлайз, последняя чувствовала, как непроизвольно нарастает в ней недовольство и раздражение в адрес собеседницы.
Только после того, как Филиппа ушла, Фрэнсис вздохнула и сказала:
— Бедная Филиппа! Она была шокирована, когда ты приехала сюда. Ведь Марк был помолвлен с нею перед тем, как отправиться на войну. Мы все считали ее уже членом нашей семьи. Она так дорога нам. Но когда Марк написал письмо и сообщил нам о тебе…
В голосе Фрэнсис было такое отвращение, что Энэлайз рассердилась и резко спросила:
— Хорошо, Фрэнсис! Скажи, почему ты невзлюбила меня?
— Невзлюбила тебя? — переспросила Фрэнсис. Энэлайз сверкнула глазами.
— Ты не хочешь общаться со мной. Ты питаешь отвращение ко мне с момента моего прибытия. И вообще ты совершенно не хочешь разговаривать со мной. Может быть у вас так заведено? — спросила Энэлайз.
Фрэнсис спокойно взглянула на нее и сказала:
— Если ты желаешь, то я скажу тебе. Да, ты не нравишься мне. Ты — южанка, а я знаю женщин с Юга. Они неумны, очень лживы; они, наконец, вероломны, и у них только любовь на уме.
— А ты не находишь это обвинение слишком грубым? — спросила Энэлайз и засмеялась. Она не могла быть серьезной, понимая, что Фрэнсис говорила о своей матери.
— И что же тут смешного? — язвительно спросила Фрэнсис. — А, впрочем, я ожидала этого от тебя!
— Я знаю все о вашей матери. Марк рассказал мне, что ты не любишь ее.
— Марк рассказал тебе о ней? — перебила в изумлении Фрэнсис. Она, очевидно, была поражена этой новостью.
— Ты говоришь так, будто я совсем чужая Марку. Я — жена Марка, — сказала резко Энэлайз.
— Жена при довольно странных обстоятельствах! — парировала Фрэнсис.
— Что ты этим хочешь сказать? — спросила грозно Энэлайз.
— То, что мне кажется довольно странным, то что Марк не писал нам ничего о своей женитьбе и сделал это спустя несколько месяцев после свадьбы, — сказала Фрэнсис.
Энэлайз невозмутимо посмотрела на собеседницу и сказала:
— Это значит, что Марк не любит писать письма.
Фрэнсис сжала губы так, что они превратились в узенькую полоску. Она была просто уверена, что эта прекрасная южная женщина вскружила Марку голову. Мужчины всегда были падки до красоты. Как только они встречали на своем пути хорошенькое личико, то всегда теряли голову. Конечно же, все мужчины — глупые создания. Они осознают свои ошибки гораздо позже, а потом они сожалеют о случившемся.
Фрэнсис не сомневалась, что эта Энэлайз ослепила Марка своей красотой, обольстила его и сделала так, что Марк вынужден был жениться на ней. Потом, со временем, он все поймет и сотни раз пожалеет, как сожалел всю свою жизнь их отец.
Только сейчас Энэлайз поняла, что эта ничем не приметная старая дева страдает ревностью. В жизни она уже встречала таких женщин. Бедные создания! Они так боготворят своих отцов или братьев, что ревнуют их к их женам. И, конечно, не было ничего удивительного в том, что Фрэнсис невзлюбила Энэлайз и особенно потому, что та была такой же красивой южанкой, как и ее презираемая мать. Энэлайз все прекрасно понимала, как и прекрасно понимала то, что ей придется провести здесь не столь приятное для нее время.
Она пришла к выводу, что для нее лучше будет, если она будет избегать встреч с этой отвратительной женщиной. Расстроенная, Энэлайз поднялась наверх, к себе в комнату. Оставшись одна, она взяла ручку, лист бумаги и уселась писать письмо Марку. Она решила, что напишет ему очень хорошее письмо, в котором ничего не будет об отношении к ней Фрэнсис.
Вечером за ужином, Энэлайз поинтересовалась, как можно отправить письмо к Марку. Мистер Шэффер объяснил, что все письма у них оставляются в коридоре на столе и, что по утрам когда почтальон приносит почту, он забирает со стола оставленную там корреспонденцию.
После ужина Энэлайз прошла в коридор и оставила на столе, где указал мистер Шэффер, свое письмо. На следующее утро Энэлайз не выходила из своей комнаты до самого обеда. Она не хотела встречаться с Фрэнсис. Поэтому она и не видела, как Фрэнсис прошла в коридор и подошла к столу с корреспонденцией.
Сестра Марка не могла допустить, чтобы это письмо, в котором эта южанка вероятнее всего пожаловалась на нее, ушло к нему. Она ненавидела ее за то, что та завладела братом. Фрэнсис считала, что именно сейчас, когда Марку было так тяжело на фронте, его нельзя было тревожить ничем. Она была хитрой как лисица и не сомневалась в том, что влюбленность Марка очень быстро пройдет, если она не даст хода письмам его жены. Значит, никто не узнает о том, что это письмо не было отправлено.
Она была уверена, что это спасет Марка от боли и печали в дальнейшем, если его любовь умрет сейчас и быстро. Ему не придется убиваться всю свою жизнь.
Еще раз оглянувшись вокруг, Фрэнсис взяла письмо, положила его себе в карман и поспешила из зала.
Глава 11
Зима подходила к концу. Но, порой, Энэлайз казалось, что тепло никогда не наступит. Ей постоянно было холодно. Холод пробирал ее до костей. Одетая в новое шерстяное платье, с шерстяной шалью на плечах и в толстых шерстяных носках, она никогда не могла согреться, даже сидя у камина. Лицо ее, как правило, пылало от огня, а самой ей было холодно. Ей всегда поддувало снизу — шла она по улице или сидела в доме. Стоило ей выйти прогуляться, как лицо ее начинало шелушиться на морозе, а нос краснел. Из-за холода и из-за боязни подскользнуться и повредить ребенку, она редко выходила на улицу.
А пребывание в доме в компании с суровой и непреклонной Фрэнсис доводило ее до отчаяния. Фрэнсис так и не изменила своего отношения к ней. Она все также была груба и холодна.
Даже с ее подругами порой было легче общаться, чем с ней самой. Та же элегантная Филиппа Картер постоянно болтала о «дорогом Марке», но никогда не позволяла себе говорить о расползавшейся фигуре Энэлайз.
Правда, все другие подруги походили на саму Фрэнсис. Они были приличными старыми девами с жеманными манерами и разговорами. Как правило, они проводили время за вязанием носок и шарфов для солдат, хотя Энэлайз видела, что они дойдут до армии именно к началу теплого виргинского лета.
Они, в основном, говорили об отмене рабства, о генерале Гранте и о поражении Юга. Что касается Энэлайз, то она, как и все южане, считала генерала ничтожным пьяницей и поражалась тому, как он смог одержать победу над провинциалами из Теннесси. У нее всегда на кончике языка вертелся вопрос о том, почему эти старые девы никогда не говорили о виргинской кампании, где армия южан одержала неоспоримую победу.
Но Энэлайз молчала и старалась игнорировать ядовитые замечания и лукавые взгляды в ее сторону. Стоило ей только возразить, как ее положение в этом доме еще более ухудшилось. Энэлайз знала и помнила об этом. Единственным человеком, кто хорошо относился к ней, был сам мистер Шэффер.
По вечерам он часто играл с нею в шахматы или они вместе обсуждали прочитанные книги. Отец Марка был намного добрее к ней, чем Фрэнсис. Но он появлялся дома только по вечерам и в целом был человеком замкнутым и скрытным. И Энэлайз не могла по-настоящему считать его своим другом. Эта недружелюбная атмосфера в доме усугублялась для Энэлайз тем, что Марк не отвечал ей на письма.
Сначала Энэлайз говорила себе, что хочет слишком быстро получить ответ и совсем не учитывает того, что письма с фронта идут долго. Потом она успокаивала себя тем, что они могли задержаться в пути, и находила еще тысячу других причин.
Она утешала себя тем, что Марк вообще не любил писать, но внутренний голос возражал, что если бы он любил ее, то преодолел свою неприязнь. Ведь он даже не поинтересовался, как ей здесь живется?
Прошло еще несколько месяцев, но от Марка не было ни слова. Она больше не сомневалась в том, что Марк больше не любит ее. В последние дни своей беременности, когда она уже окончательно устала от равнодушия и оскорблений Фрэнсис и когда она уже отчаялась чего-то ждать, она излила все свои чувства, все, что наболело и накипело, в большом письме к мужу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34