Более того, ей стало казаться, что после долгого и трудного путешествия она наконец вернулась домой…
Микаэла задумалась, пораженная этой мыслью. Годы жизни, которые она провела в доме Ибрагима, были счастливыми и плодотворными, насыщенными напряженной интеллектуальной работой. Но муж был для нее больше учителем и другом, чем возлюбленным, и с ним она никогда не испытывала ничего подобного…
Микаэла подняла голову и посмотрела на лэрда. Его красивое лицо, освещенное луной, было близко-близко.
– Я вовсе не хотел вас обидеть, – проговорил Дайрмид, не сводя с нее своих чудесных серебристых глаз.
– Вы меня нисколько не обидели, – прошептала она, чувствуя, что сердце сейчас выпрыгнет из груди.
– Милая моя, – пробормотал он, – почему мы не встретились пять лет назад? Вы были мне так нужны тогда!.. – Печально улыбнувшись, он стал задумчиво перебирать ее выбившиеся из-под платка локоны. – Тогда, но не сейчас. Увы, сейчас слишком поздно…
Он с нежностью и сожалением поцеловал ее в лоб, и Микаэла опустила глаза – ей было мало этой скромной ласки.
– Если бы я знала, что нужна вам, – сказала она, – я бы пришла.
– Правда? О господи!
Он негромко застонал и прижался губами к ее рту. Это был уже совсем другой поцелуй – Дайрмид завладел ее губами так, словно хотел вдохнуть в себя ее душу и не отпускать уже никогда. Но Микаэла и не желала свободы! Она обхватила его шею руками и вернула ему поцелуй, ощущая радость и облегчение оттого, что может отбросить стыдливость и делать то, к чему уже давно стремились ее душа и плоть.
Дайрмид целовал ее снова и снова, и с каждым новым поцелуем в ней все сильнее разгорался сладостный огонь, от которого у нее перехватывало дыхание и разбегались мысли. Микаэле казалось, что она никогда не сможет насытиться.
– Милая, милая моя, – бормотал он, покрывая поцелуями ее лицо.
Микаэла нашла губами чуть скошенный уголок его рта и приникла к нему, наслаждаясь солоноватым, чуть отдающим кларетом вкусом.
Он сделал то же самое со страстью мужчины, изголодавшегося по женской ласке. Его язые проник в ее рот, и по ее телу снова побежала горячая волна. Никогда еще ей не доводилось переживать ничего подобного. Ее собственный интимный опыт был более чем скромным, но, разумеется, она знала, что мужчины и женщины могут испытывать друг к другу физическую страсть. Более того, Микаэла читала в медицинских фолиантах о стадиях и признаках этой страсти, об опасностях, которые она в себе таит, однако самой ей не доводилось чувствовать, как зарождается и течет по телу эта чудесная сила, от которой плоть исходит жаром, а в ушах громом отдается стук собственного сердца.
Горячие ладони Дайрмида легли ей на грудь, он задышал быстрее и глубже. Когда же Дайрмид большими пальцами нащупал ее напрягшиеся соски, Микаэла дугой выгнулась в его объятиях и жадно припала к его губам.
Неожиданно он со стоном оторвался от ее рта и пробормотал, задыхаясь:
– Простите меня, Микаэла, я не должен был этого делать!
– Но, Дайрмид…
– Нет, послушайте меня… Я привык держать свои переживания при себе – к чему взваливать на других тяжкое бремя своего горя? Вы единственная, кому я о нем рассказал. А что до остального… – Он замолчал и, подождав, пока дыхание станет ровнее, добавил: – Вы, должно быть, думаете, что я выпил за ужином слишком много вина? Но дело не в вине, моя милая…
Дайрмид поцеловал ее в лоб и отодвинулся. Они помолчали.
– Не вините себя, – наконец сказала Микаэла. – Я хотела, чтобы вы выговорились: сердечные раны нужно очищать, как и все остальные, иначе они никогда не заживут. Что же касается того, что только что было между нами… – Она подняла на него глаза. – Мне этого тоже хотелось!
Дайрмид вздохнул и с глубокой печалью сказал:
– Мы должны все забыть, дорогая. Хотя мой брак давно уже стал пустой формальностью, я все еще женат.
Микаэле показалось, что ее сердце разбилось на тысячу осколков.
– Я знаю, вы говорили… – произнесла она едва слышно. – Простите и вы меня, я тоже виновата…
– Вы, наверное, не до конца понимаете, как плохи мои дела, – перебил он. – Церковный суд наложил на нас с Анабел епитимью: под страхом вечного проклятия мы дали слово никогда больше не осквернять святых уз брака – иначе мы бы никогда не получили разрешения разъехаться. Как видите, жениться на вас я не могу, а делать вас своей любовницей – не хочу. Поймите, дорогая, я могу принести вам только горе!
Микаэла хотела сказать, что и сама никогда бы не согласилась на позорную любовную связь, не освященную таинством брака, но слова застряли у нее в горле. Она вскочила на ноги, сбежала вниз по лестнице и бросилась к себе в комнату. Закрыв за собой тяжелую дубовую дверь, она в изнеможении привалилась к ней спиной, еле сдерживая рыдания.
Микаэла слышала, как Дайрмид подошел к ее спальне и постучал, но не отозвалась. В следующее мгновение она почувствовала легкий толчок и поняла, что он тоже прислонился к двери.
– Простите меня, Микейла, – проговорил он вполголоса. – Я не хотел заходить так далеко…
Она судорожно всхлипнула, но продолжала молчать. Дубовая дверь разделяла их и в то же время соединяла. Микаэле хотелось распахнуть ее, броситься Дайрмиду на грудь и сказать, что она его прощает, что она любит его больше жизни и будет для него всем, чем он ни пожелает… Ее глаза вновь наполнились слезами, она потянулась к задвижке, но пальцы задрожали, и молодая женщина в страхе замерла, как будто перед ней внезапно разверзлась пропасть. Она почувствовала себя беспомощной, как младенец, жалкой, неуверенной…
Прочная дубовая дверь отделяла ее от Дайрмида, но она слышала его голос. Любимый был так близко, а она не решалась ему открыть! Ее сердце разрывалось: в нем боролись любовь и страх. Какой-то тоненький осторожный голосок внушал ей, что глупо любить такого человека – изувеченного в бою, с тяжелым грузом горя на душе, обремененного заботой о ребенке-калеке, да к тому же не сумевшего получить развод… «Верно, все верно», – мысленно соглашалась Микаэла.
Но другой голос из самой глубины ее души, тихий и добрый, шептал, что в любви к Дайрмиду заключена сама ее жизнь. «Открой дверь, обними его, останься с ним навсегда!» – шептал этот голос. И все-таки Микаэла, изнемогая от желания броситься Дайрмиду на шею, не могла заставить себя пошевелиться.
Лэрд негромко постучал раз, другой… Через мгновение послышались его удаляющиеся шаги, и все стихло. Микаэла обхватила себя руками за плечи. Он прав: они встретились слишком поздно, их любовь была обречена. Нужно забыть о манящем призраке счастья и жить дальше, заключив сердце в броню равнодушия. Она должна убить в себе эту любовь…
Дело шло к вечеру, и болотистую вересковую пустошь, по которой Дайрмид с Ангусом возвращались обратно в Даншен, уже начало затягивать туманной дымкой. Поездка по владениям Кемпбеллов заняла несколько дней. Они посетили вождя клана, Кемпбелла из Лохава, потом двоюродных братьев Дайрмида и, наконец, его родного брата Колина, который после смерти Фионна жил в замке Гленбевис. Везде гостям был оказан великолепный прием по всем законам горского гостеприимства, время за пиршественными столами и мудрыми беседами пролетело незаметно.
По дороге домой Дайрмид с Мунго обсудили полученные сведения и пришли к выводу, что о действиях Ранальда Максуина нельзя сказать ничего определенного. Никто из Кемпбеллов не подозревал его в измене: Максуин не делал – во всяком случае, открыто – ничего такого, что могло причинить вред короне и государству. Вместе с тем очень немногие отзывались о нем хорошо, если не считать похвал его ловкости и удачливости в торговых делах. Дайрмид обнаружил, что его зятя откровенно недолюбливают за себялюбие и полное пренебрежение чужими интересами, но до явной вражды или обвинений дело не доходило.
– Ты пошлешь сообщение королю? – спросил Мунго. – Он наверняка с нетерпением ждет от тебя вестей.
– Мне не о чем ему сообщить, – вздохнул Дайрмид. – К тому же Кемпбелл из Лохава сказал, что король вскоре собирается приехать на западные острова – там я сам смогу встретиться с ним и рассказать о том, что узнал. К сожалению, я не смогу порадовать его определенным ответом на вопрос, который его так интересует: я не нашел ни доказательств измены Ранальда, ни того, что свидетельствовало бы о его преданности короне.
– Да уж, если он и предан чему-то, то только своему тугому кошельку! – заметил Мунго. – Впрочем, и изменником его не назовешь: он не торгует с англичанами, не помогает им блокировать наши западные торговые пути. В чем его можно обвинить? Только в том, что он захватил Глас-Эйлин. Но ведь он совершенно правильно говорит, что такую важную крепость нельзя доверить слабой женщине!
– Верно, там нужна сильная рука, – пожал плечами Дайрмид, – рука опытного бойца и морехода, который стоит на страже интересов Шотландии.
Мунго ухмыльнулся:
– Ранальд похож на кота, который, съев птенцов, уютно устроился в гнезде и отгоняет от него хозяев-птиц. О, он чертовски ловок! Каким-то образом умудряется процветать, когда другие беднеют и разоряются, а народ стонет от нехватки самых необходимых товаров. Может быть, он все-таки тайком приторговывает с англичанами, как ты считаешь?
– Все возможно, – задумчиво ответил Дайрмид. – Но если бы и впрямь что-то было, я бы уже знал об этом от брата Артура. Он бы обязательно заметил тайные сделки Ранальда. К тому же у Артура есть хорошие знакомые среди англичан.
– А что ты думаешь по поводу пиратского налета на английские порты, о котором рассказал лохавский Кемпбелл? – спросил Мунго. – Если верить слухам, шотландцы похитили огромное количество зерна и доставили его в Аргайлл. Знаешь, – Мунго искоса взглянул на друга, – эта новость наводит меня на одну мысль…
– Меня тоже, – усмехнулся Дайрмид. – В те несколько месяцев, пока я отсутствовал, мои галеры находились в полном распоряжении Артура. Думаю, он мог найти себе дополнительное занятие в свободное от торговых поездок время!
– Артур очень похож на тебя – любая галера в его руках порхает, как птичка, – одобрительно заметил Мунго. – Если он и правда участвовал в том налете, ему надо держать ухо востро: англичане таких вещей не прощают.
– Я за него спокоен, он малый не промах, – ответил лэрд. – Меня больше волнует мой зять. Он сказал, что привез из Ирландии партию отличного товара… Поеду-ка я в Глас-Эйлин, посмотрю, чем он набил свои лабазы! Его не будет еще неделю-другую, самое подходящее время для родственного визита – тем более что я очень соскучился по Сорче.
– Я, пожалуй, составлю тебе компанию, если не возражаешь, – оживился Мунго. – Мне тоже хочется повидать Сорчу. Ты возьмешь с собой леди Микаэлу?
– Вряд ли она согласится поехать, – мрачно ответил Дайрмид. Он был уверен, что после его исповеди и всего, что за ней последовало, Микаэла сердита на него и не пожелает не только путешествовать в его обществе, но даже дышать с ним одним воздухом.
– Да, она здорово обижена на Ранальда Максуина, – рассудительно заметил Мунго. – Но Сорче нужна помощь знающего врача, поэтому постарайся убедить миледи.
– Я уже просил ее поехать к Сорче, но она не сказала ни «да» ни «нет».
– Вот видишь, она же не отказалась наотрез! Пусти в ход свое обаяние, ты это умеешь. В конце концов, она же согласилась приехать к тебе в Даншен, хотя поначалу сопротивлялась изо всех сил!
– Что, прикажешь посадить ее на корабль и увезти силой, как в Перте? – нахмурился Дайрмид.
Мунго ухмыльнулся и, пришпорив лошадь, обогнал лэрда. А Дайрмид, наоборот, поехал медленнее, задумчиво глядя перед собой. Все эти дни, проведенные вдали от Даншена, он пытался не думать о Микаэле, но его мысли постоянно возвращались к ней – в любое время дня и ночи, во сне и наяву. С ее именем на устах он пробуждался и засыпал, ее нежное лицо он видел среди облаков, в дымке тумана, в золотом сиянии солнца и бледных лучах ночного светила.
«Влюблен, влюблен, как желторотый юнец!» – думал Дайрмид, досадливо морщась. Что может быть нелепее – потерять голову в его возрасте, с его-то горьким опытом! В жизни все гораздо сложнее, чем в любовных песнях Гилкриста…
Но почему образ Микаэлы неотступно преследует его, манит, возбуждает? Может быть, Микаэла и впрямь чародейка? Почему только ей он доверил свои самые сокровенные переживания и почему от ее сочувствия это ужасное бремя, которое он носит на сердце, стало как будто легче? То, что возникло между ними, было таким хрупким, таким прекрасным… и опасным для них обоих. Вот почему Дайрмид все безжалостно разрушил.
Но вырвать Микаэлу из сердца оказалось не так-то легко. Чем дальше Дайрмид уезжал, тем сильнее его тянуло к Микаэле. Безусловно, это было прежде всего могучее физическое влечение, томительное желание обхватить ее хрупкое тело, войти в теплую плоть… Но он ощущал и другую, более глубокую потребность, еще не до конца понятную ему самому. Его исстрадавшаяся душа нуждалась в женском тепле, в сочувствии, и это пугало Дайрмида, потому что он знал: очень скоро ему предстоит расстаться с Микаэлой…
Дайрмид не хотел, чтобы она стала его любовницей, потому что больше всего боялся поставить ее в неловкое, унизительное положение: ведь она была ему очень дорога. Если бы обстоятельства сложились иначе, он бы взял ее в жены… Но декрет церковного суда делал это невозможным. Разрешив Дайрмиду и Анабел жить раздельно, епископ взял с них клятву хранить чистоту, как будто их неудачный брак был грехом, требующим искупления!
Сердце Дайрмида разрывалось от горя. Он любил Микаэлу и не хотел причинять ей боль – слишком часто в жизни ему доводилось причинять страдания тем, кто был ему дорог… Сознавая, что должен расстаться с Микаэлой ради ее блага, Дайрмид твердо решил: вернувшись в Даншен, он заплатит ей жалованье, как обещал, и отошлет домой к брату. Как врач она сделала для Бригит все, что могла, а совершить чудо, по ее словам, была не в силах. Разумеется, Дайрмид не верил ей; впрочем, теперь это уже не имело никакого значения.
Но перед разлукой он хотел попросить ее о последнем одолжении…
Держа в руке гусиное перо, Микаэла вздохнула и склонилась над листом пергамента с гороскопом Бригит. Для работы она выбрала большую залу, где, кроме нее, почти никого не было – только Гилкрист негромко наигрывал на арфе для Бригит и Евы, немного сонных после сытного обеда.
Мелодия была красивая, и молодая женщина невольно заслушалась, рассматривая творение своих рук. Гороскоп был практически готов, и результаты его не на шутку озадачили Микаэлу. На Меркурий в шестом Доме, Доме здоровья, оказывал вредное влияние Сатурн, а Марс отрицательно воздействовал на Солнце. Во всем чувствовалось сильное влияние Весов и Козерога, что свидетельствовало о повышенной опасности для ног и коленей девочки. Гороскоп выявил также сильную связь с водой, что, впрочем, совсем не удивило Микаэлу. Ее удивило другое: положительное влияние Венеры свидетельствовало о том, что на Бригит должно благотворно подействовать прикосновение любящего ее человека. Более того, расположение планет указывало, что Бригит будет хворать только в раннем детстве и с возрастом выздоровеет, если удастся подобрать правильное лечение!
Гороскоп малышки оказался сложнее большинства гороскопов, которые Микаэле доводилось видеть прежде. Удастся ли ей разобраться во всех его деталях? Будь рядом Ибрагим, он бы наверняка все понял, но, увы, он уже не может прийти ей на помощь…
Неожиданно в голову Микаэле пришла кощунственная мысль: если бы она не овдовела, то не узнала бы победительного очарования даншенского лэрда! Как всегда, при воспоминании о Дайрмиде восхитительный трепет пробежал по ее телу – и, как всегда, в следующее мгновение сердце заныло от тоски. Им никогда, никогда не быть вместе!
Молодая женщина вздохнула, отложила перо и потерла лоб. Горец никак не выходил у нее из головы. Поначалу она даже обрадовалась его отъезду, надеясь, что разлука принесет ей облегчение, но ночью снова затосковала по его объятиям, по теплу, которое от него исходило…
Но довольно грезить, прочь несбыточные мечты! Лэрд Даншена не желает обременять себя ее глупой любовью, а раз так, то Микаэла покинет его замок! Она составит подробный план лечения Бригит, и Лили с Ионой справятся без ее помощи. Надо будет попросить Ангуса послать гонца в Кинглэсси. Гэвина там, конечно, нет, но домашние наверняка без промедления пришлют за ней кого-нибудь из слуг.
Уехать, навсегда покинуть Дайрмида, Бригит, Макартуров… У Микаэлы защемило сердце. Это будет нелегко, но иначе нельзя! Нужно взять себя в руки и решиться на неизбежное. Она тряхнула головой, прогоняя невеселые мысли, и вновь углубилась в свои расчеты.
Постепенно в большой зале начали сгущаться тени. Доиграв очередную мелодию, Гилкрист отложил арфу, Ангус отнес Бригит наверх, Ева тоже отправилась спать, и Микаэла, оставшись одна, с головой погрузилась в работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Микаэла задумалась, пораженная этой мыслью. Годы жизни, которые она провела в доме Ибрагима, были счастливыми и плодотворными, насыщенными напряженной интеллектуальной работой. Но муж был для нее больше учителем и другом, чем возлюбленным, и с ним она никогда не испытывала ничего подобного…
Микаэла подняла голову и посмотрела на лэрда. Его красивое лицо, освещенное луной, было близко-близко.
– Я вовсе не хотел вас обидеть, – проговорил Дайрмид, не сводя с нее своих чудесных серебристых глаз.
– Вы меня нисколько не обидели, – прошептала она, чувствуя, что сердце сейчас выпрыгнет из груди.
– Милая моя, – пробормотал он, – почему мы не встретились пять лет назад? Вы были мне так нужны тогда!.. – Печально улыбнувшись, он стал задумчиво перебирать ее выбившиеся из-под платка локоны. – Тогда, но не сейчас. Увы, сейчас слишком поздно…
Он с нежностью и сожалением поцеловал ее в лоб, и Микаэла опустила глаза – ей было мало этой скромной ласки.
– Если бы я знала, что нужна вам, – сказала она, – я бы пришла.
– Правда? О господи!
Он негромко застонал и прижался губами к ее рту. Это был уже совсем другой поцелуй – Дайрмид завладел ее губами так, словно хотел вдохнуть в себя ее душу и не отпускать уже никогда. Но Микаэла и не желала свободы! Она обхватила его шею руками и вернула ему поцелуй, ощущая радость и облегчение оттого, что может отбросить стыдливость и делать то, к чему уже давно стремились ее душа и плоть.
Дайрмид целовал ее снова и снова, и с каждым новым поцелуем в ней все сильнее разгорался сладостный огонь, от которого у нее перехватывало дыхание и разбегались мысли. Микаэле казалось, что она никогда не сможет насытиться.
– Милая, милая моя, – бормотал он, покрывая поцелуями ее лицо.
Микаэла нашла губами чуть скошенный уголок его рта и приникла к нему, наслаждаясь солоноватым, чуть отдающим кларетом вкусом.
Он сделал то же самое со страстью мужчины, изголодавшегося по женской ласке. Его язые проник в ее рот, и по ее телу снова побежала горячая волна. Никогда еще ей не доводилось переживать ничего подобного. Ее собственный интимный опыт был более чем скромным, но, разумеется, она знала, что мужчины и женщины могут испытывать друг к другу физическую страсть. Более того, Микаэла читала в медицинских фолиантах о стадиях и признаках этой страсти, об опасностях, которые она в себе таит, однако самой ей не доводилось чувствовать, как зарождается и течет по телу эта чудесная сила, от которой плоть исходит жаром, а в ушах громом отдается стук собственного сердца.
Горячие ладони Дайрмида легли ей на грудь, он задышал быстрее и глубже. Когда же Дайрмид большими пальцами нащупал ее напрягшиеся соски, Микаэла дугой выгнулась в его объятиях и жадно припала к его губам.
Неожиданно он со стоном оторвался от ее рта и пробормотал, задыхаясь:
– Простите меня, Микаэла, я не должен был этого делать!
– Но, Дайрмид…
– Нет, послушайте меня… Я привык держать свои переживания при себе – к чему взваливать на других тяжкое бремя своего горя? Вы единственная, кому я о нем рассказал. А что до остального… – Он замолчал и, подождав, пока дыхание станет ровнее, добавил: – Вы, должно быть, думаете, что я выпил за ужином слишком много вина? Но дело не в вине, моя милая…
Дайрмид поцеловал ее в лоб и отодвинулся. Они помолчали.
– Не вините себя, – наконец сказала Микаэла. – Я хотела, чтобы вы выговорились: сердечные раны нужно очищать, как и все остальные, иначе они никогда не заживут. Что же касается того, что только что было между нами… – Она подняла на него глаза. – Мне этого тоже хотелось!
Дайрмид вздохнул и с глубокой печалью сказал:
– Мы должны все забыть, дорогая. Хотя мой брак давно уже стал пустой формальностью, я все еще женат.
Микаэле показалось, что ее сердце разбилось на тысячу осколков.
– Я знаю, вы говорили… – произнесла она едва слышно. – Простите и вы меня, я тоже виновата…
– Вы, наверное, не до конца понимаете, как плохи мои дела, – перебил он. – Церковный суд наложил на нас с Анабел епитимью: под страхом вечного проклятия мы дали слово никогда больше не осквернять святых уз брака – иначе мы бы никогда не получили разрешения разъехаться. Как видите, жениться на вас я не могу, а делать вас своей любовницей – не хочу. Поймите, дорогая, я могу принести вам только горе!
Микаэла хотела сказать, что и сама никогда бы не согласилась на позорную любовную связь, не освященную таинством брака, но слова застряли у нее в горле. Она вскочила на ноги, сбежала вниз по лестнице и бросилась к себе в комнату. Закрыв за собой тяжелую дубовую дверь, она в изнеможении привалилась к ней спиной, еле сдерживая рыдания.
Микаэла слышала, как Дайрмид подошел к ее спальне и постучал, но не отозвалась. В следующее мгновение она почувствовала легкий толчок и поняла, что он тоже прислонился к двери.
– Простите меня, Микейла, – проговорил он вполголоса. – Я не хотел заходить так далеко…
Она судорожно всхлипнула, но продолжала молчать. Дубовая дверь разделяла их и в то же время соединяла. Микаэле хотелось распахнуть ее, броситься Дайрмиду на грудь и сказать, что она его прощает, что она любит его больше жизни и будет для него всем, чем он ни пожелает… Ее глаза вновь наполнились слезами, она потянулась к задвижке, но пальцы задрожали, и молодая женщина в страхе замерла, как будто перед ней внезапно разверзлась пропасть. Она почувствовала себя беспомощной, как младенец, жалкой, неуверенной…
Прочная дубовая дверь отделяла ее от Дайрмида, но она слышала его голос. Любимый был так близко, а она не решалась ему открыть! Ее сердце разрывалось: в нем боролись любовь и страх. Какой-то тоненький осторожный голосок внушал ей, что глупо любить такого человека – изувеченного в бою, с тяжелым грузом горя на душе, обремененного заботой о ребенке-калеке, да к тому же не сумевшего получить развод… «Верно, все верно», – мысленно соглашалась Микаэла.
Но другой голос из самой глубины ее души, тихий и добрый, шептал, что в любви к Дайрмиду заключена сама ее жизнь. «Открой дверь, обними его, останься с ним навсегда!» – шептал этот голос. И все-таки Микаэла, изнемогая от желания броситься Дайрмиду на шею, не могла заставить себя пошевелиться.
Лэрд негромко постучал раз, другой… Через мгновение послышались его удаляющиеся шаги, и все стихло. Микаэла обхватила себя руками за плечи. Он прав: они встретились слишком поздно, их любовь была обречена. Нужно забыть о манящем призраке счастья и жить дальше, заключив сердце в броню равнодушия. Она должна убить в себе эту любовь…
Дело шло к вечеру, и болотистую вересковую пустошь, по которой Дайрмид с Ангусом возвращались обратно в Даншен, уже начало затягивать туманной дымкой. Поездка по владениям Кемпбеллов заняла несколько дней. Они посетили вождя клана, Кемпбелла из Лохава, потом двоюродных братьев Дайрмида и, наконец, его родного брата Колина, который после смерти Фионна жил в замке Гленбевис. Везде гостям был оказан великолепный прием по всем законам горского гостеприимства, время за пиршественными столами и мудрыми беседами пролетело незаметно.
По дороге домой Дайрмид с Мунго обсудили полученные сведения и пришли к выводу, что о действиях Ранальда Максуина нельзя сказать ничего определенного. Никто из Кемпбеллов не подозревал его в измене: Максуин не делал – во всяком случае, открыто – ничего такого, что могло причинить вред короне и государству. Вместе с тем очень немногие отзывались о нем хорошо, если не считать похвал его ловкости и удачливости в торговых делах. Дайрмид обнаружил, что его зятя откровенно недолюбливают за себялюбие и полное пренебрежение чужими интересами, но до явной вражды или обвинений дело не доходило.
– Ты пошлешь сообщение королю? – спросил Мунго. – Он наверняка с нетерпением ждет от тебя вестей.
– Мне не о чем ему сообщить, – вздохнул Дайрмид. – К тому же Кемпбелл из Лохава сказал, что король вскоре собирается приехать на западные острова – там я сам смогу встретиться с ним и рассказать о том, что узнал. К сожалению, я не смогу порадовать его определенным ответом на вопрос, который его так интересует: я не нашел ни доказательств измены Ранальда, ни того, что свидетельствовало бы о его преданности короне.
– Да уж, если он и предан чему-то, то только своему тугому кошельку! – заметил Мунго. – Впрочем, и изменником его не назовешь: он не торгует с англичанами, не помогает им блокировать наши западные торговые пути. В чем его можно обвинить? Только в том, что он захватил Глас-Эйлин. Но ведь он совершенно правильно говорит, что такую важную крепость нельзя доверить слабой женщине!
– Верно, там нужна сильная рука, – пожал плечами Дайрмид, – рука опытного бойца и морехода, который стоит на страже интересов Шотландии.
Мунго ухмыльнулся:
– Ранальд похож на кота, который, съев птенцов, уютно устроился в гнезде и отгоняет от него хозяев-птиц. О, он чертовски ловок! Каким-то образом умудряется процветать, когда другие беднеют и разоряются, а народ стонет от нехватки самых необходимых товаров. Может быть, он все-таки тайком приторговывает с англичанами, как ты считаешь?
– Все возможно, – задумчиво ответил Дайрмид. – Но если бы и впрямь что-то было, я бы уже знал об этом от брата Артура. Он бы обязательно заметил тайные сделки Ранальда. К тому же у Артура есть хорошие знакомые среди англичан.
– А что ты думаешь по поводу пиратского налета на английские порты, о котором рассказал лохавский Кемпбелл? – спросил Мунго. – Если верить слухам, шотландцы похитили огромное количество зерна и доставили его в Аргайлл. Знаешь, – Мунго искоса взглянул на друга, – эта новость наводит меня на одну мысль…
– Меня тоже, – усмехнулся Дайрмид. – В те несколько месяцев, пока я отсутствовал, мои галеры находились в полном распоряжении Артура. Думаю, он мог найти себе дополнительное занятие в свободное от торговых поездок время!
– Артур очень похож на тебя – любая галера в его руках порхает, как птичка, – одобрительно заметил Мунго. – Если он и правда участвовал в том налете, ему надо держать ухо востро: англичане таких вещей не прощают.
– Я за него спокоен, он малый не промах, – ответил лэрд. – Меня больше волнует мой зять. Он сказал, что привез из Ирландии партию отличного товара… Поеду-ка я в Глас-Эйлин, посмотрю, чем он набил свои лабазы! Его не будет еще неделю-другую, самое подходящее время для родственного визита – тем более что я очень соскучился по Сорче.
– Я, пожалуй, составлю тебе компанию, если не возражаешь, – оживился Мунго. – Мне тоже хочется повидать Сорчу. Ты возьмешь с собой леди Микаэлу?
– Вряд ли она согласится поехать, – мрачно ответил Дайрмид. Он был уверен, что после его исповеди и всего, что за ней последовало, Микаэла сердита на него и не пожелает не только путешествовать в его обществе, но даже дышать с ним одним воздухом.
– Да, она здорово обижена на Ранальда Максуина, – рассудительно заметил Мунго. – Но Сорче нужна помощь знающего врача, поэтому постарайся убедить миледи.
– Я уже просил ее поехать к Сорче, но она не сказала ни «да» ни «нет».
– Вот видишь, она же не отказалась наотрез! Пусти в ход свое обаяние, ты это умеешь. В конце концов, она же согласилась приехать к тебе в Даншен, хотя поначалу сопротивлялась изо всех сил!
– Что, прикажешь посадить ее на корабль и увезти силой, как в Перте? – нахмурился Дайрмид.
Мунго ухмыльнулся и, пришпорив лошадь, обогнал лэрда. А Дайрмид, наоборот, поехал медленнее, задумчиво глядя перед собой. Все эти дни, проведенные вдали от Даншена, он пытался не думать о Микаэле, но его мысли постоянно возвращались к ней – в любое время дня и ночи, во сне и наяву. С ее именем на устах он пробуждался и засыпал, ее нежное лицо он видел среди облаков, в дымке тумана, в золотом сиянии солнца и бледных лучах ночного светила.
«Влюблен, влюблен, как желторотый юнец!» – думал Дайрмид, досадливо морщась. Что может быть нелепее – потерять голову в его возрасте, с его-то горьким опытом! В жизни все гораздо сложнее, чем в любовных песнях Гилкриста…
Но почему образ Микаэлы неотступно преследует его, манит, возбуждает? Может быть, Микаэла и впрямь чародейка? Почему только ей он доверил свои самые сокровенные переживания и почему от ее сочувствия это ужасное бремя, которое он носит на сердце, стало как будто легче? То, что возникло между ними, было таким хрупким, таким прекрасным… и опасным для них обоих. Вот почему Дайрмид все безжалостно разрушил.
Но вырвать Микаэлу из сердца оказалось не так-то легко. Чем дальше Дайрмид уезжал, тем сильнее его тянуло к Микаэле. Безусловно, это было прежде всего могучее физическое влечение, томительное желание обхватить ее хрупкое тело, войти в теплую плоть… Но он ощущал и другую, более глубокую потребность, еще не до конца понятную ему самому. Его исстрадавшаяся душа нуждалась в женском тепле, в сочувствии, и это пугало Дайрмида, потому что он знал: очень скоро ему предстоит расстаться с Микаэлой…
Дайрмид не хотел, чтобы она стала его любовницей, потому что больше всего боялся поставить ее в неловкое, унизительное положение: ведь она была ему очень дорога. Если бы обстоятельства сложились иначе, он бы взял ее в жены… Но декрет церковного суда делал это невозможным. Разрешив Дайрмиду и Анабел жить раздельно, епископ взял с них клятву хранить чистоту, как будто их неудачный брак был грехом, требующим искупления!
Сердце Дайрмида разрывалось от горя. Он любил Микаэлу и не хотел причинять ей боль – слишком часто в жизни ему доводилось причинять страдания тем, кто был ему дорог… Сознавая, что должен расстаться с Микаэлой ради ее блага, Дайрмид твердо решил: вернувшись в Даншен, он заплатит ей жалованье, как обещал, и отошлет домой к брату. Как врач она сделала для Бригит все, что могла, а совершить чудо, по ее словам, была не в силах. Разумеется, Дайрмид не верил ей; впрочем, теперь это уже не имело никакого значения.
Но перед разлукой он хотел попросить ее о последнем одолжении…
Держа в руке гусиное перо, Микаэла вздохнула и склонилась над листом пергамента с гороскопом Бригит. Для работы она выбрала большую залу, где, кроме нее, почти никого не было – только Гилкрист негромко наигрывал на арфе для Бригит и Евы, немного сонных после сытного обеда.
Мелодия была красивая, и молодая женщина невольно заслушалась, рассматривая творение своих рук. Гороскоп был практически готов, и результаты его не на шутку озадачили Микаэлу. На Меркурий в шестом Доме, Доме здоровья, оказывал вредное влияние Сатурн, а Марс отрицательно воздействовал на Солнце. Во всем чувствовалось сильное влияние Весов и Козерога, что свидетельствовало о повышенной опасности для ног и коленей девочки. Гороскоп выявил также сильную связь с водой, что, впрочем, совсем не удивило Микаэлу. Ее удивило другое: положительное влияние Венеры свидетельствовало о том, что на Бригит должно благотворно подействовать прикосновение любящего ее человека. Более того, расположение планет указывало, что Бригит будет хворать только в раннем детстве и с возрастом выздоровеет, если удастся подобрать правильное лечение!
Гороскоп малышки оказался сложнее большинства гороскопов, которые Микаэле доводилось видеть прежде. Удастся ли ей разобраться во всех его деталях? Будь рядом Ибрагим, он бы наверняка все понял, но, увы, он уже не может прийти ей на помощь…
Неожиданно в голову Микаэле пришла кощунственная мысль: если бы она не овдовела, то не узнала бы победительного очарования даншенского лэрда! Как всегда, при воспоминании о Дайрмиде восхитительный трепет пробежал по ее телу – и, как всегда, в следующее мгновение сердце заныло от тоски. Им никогда, никогда не быть вместе!
Молодая женщина вздохнула, отложила перо и потерла лоб. Горец никак не выходил у нее из головы. Поначалу она даже обрадовалась его отъезду, надеясь, что разлука принесет ей облегчение, но ночью снова затосковала по его объятиям, по теплу, которое от него исходило…
Но довольно грезить, прочь несбыточные мечты! Лэрд Даншена не желает обременять себя ее глупой любовью, а раз так, то Микаэла покинет его замок! Она составит подробный план лечения Бригит, и Лили с Ионой справятся без ее помощи. Надо будет попросить Ангуса послать гонца в Кинглэсси. Гэвина там, конечно, нет, но домашние наверняка без промедления пришлют за ней кого-нибудь из слуг.
Уехать, навсегда покинуть Дайрмида, Бригит, Макартуров… У Микаэлы защемило сердце. Это будет нелегко, но иначе нельзя! Нужно взять себя в руки и решиться на неизбежное. Она тряхнула головой, прогоняя невеселые мысли, и вновь углубилась в свои расчеты.
Постепенно в большой зале начали сгущаться тени. Доиграв очередную мелодию, Гилкрист отложил арфу, Ангус отнес Бригит наверх, Ева тоже отправилась спать, и Микаэла, оставшись одна, с головой погрузилась в работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35