Все это было теперь дорого моему сердцу.Я добралась до ворот, на которых было написано крупными медными буквами: «Кейсман-корт». Я пересекла лужайку, где великолепный павлин, сопровождаемый невзрачной самочкой, важно шествовал по траве. С болью вспоминала я о том времени, когда кормила их бобами, а отец смотрел, смеялся и спрашивал меня: не кажется ли мне, что в павлинах есть что-то очень глупое? Не является ли павлин для всех нас примером, показывающим, что не стоит чрезмерно гордиться дарами, которыми Господь наградил нас?Когда я вошла в холл, слуги с любопытством посмотрели на меня. Мне казалось, они сплетничают по поводу того, что происходит в Аббатстве. «Мы должны быть осторожны», — в страхе подумала я.Я спросила:— Как себя чувствует моя мать?— Роды были трудными, госпожа, — ответила одна из горничных, приседая в реверансе.Я взбежала вверх по лестнице. Я была уже в галерее, когда из комнаты вышел Саймон Кейсман.— Так ты все-таки пришла, — сказал он.— Конечно, я пришла. Как матушка?— Она родила мальчика, но роды продолжаются.— Ты имеешь в виду, что не все идет так, как надо?— Мне кажется, родится еще один ребенок. Первый здоров и будет жить. Это тяжелое испытание для нее. В последнее время у нее было столько волнений. — Он укоризненно посмотрел на меня. — Она беспокоилась из-за твоего странного замужества.— В этом нет необходимости. Но я понимаю ее опасения. Когда она объявила мне о своем замужестве, я тоже тревожилась за нее.Повивальная бабка позвала нас, и мы подошли к комнате, где лежала моя мать.— Два малыша, — сказала повитуха. — И я ни за что на свете не смогу отличить их друг от друга.— Два! — воскликнул Саймон, и я почувствовала его волнение.— Как прошли роды? — спросила я. Повитуха начала рассказывать:— Вашей матушке было очень тяжело, но она благополучно родила их. Как ни была она измучена, но открыла глаза и сказала: «Мальчик!» Бедняжка, она так хотела сына! Я сказала ей: «Не один мальчик, моя дорогая, одного вам недостаточно. У вас их двое, и я никогда не видела таких крупных близнецов. Неудивительно, что они доставили столько хлопот при появлении на свет».— Могу я ее увидеть?— Благослови вас Господь, госпожа, именно этого она и хочет. Она спрашивала о вас много раз.Я вошла в комнату. Матушка лежала на спине на подушках, волосы в беспорядке, а на лице торжествующая улыбка.— Мама, — сказала я, становясь на колени у кровати, — ты родила здоровых близнецов. Она кивнула и улыбнулась.— Теперь тебе нужно отдохнуть, — промолвила я. Она улыбнулась мне, затем выражение ее лица изменилось.— Дамаск, ты счастлива?— Да, мама.Тень промелькнула на ее лице.— Это все так странно. Я не слышала ни о чем подобном. Твой отец был бы огорчен.— Мой отец на небесах, мама, — ответила я. — И я уверена, что он вместе со мной радуется моему замужеству.— Твой отчим беспокоится. Он опасается за тебя.— Скажи ему, пусть держит свои опасения при себе, мама. — Я видела, что конфликт между нами огорчает ее, поэтому быстро продолжала:— Теперь ты, должно быть, счастлива, у тебя два малыша. Однако теперь ты не сможешь проводить много времени в саду, тебе придется заботиться о близнецах.Она улыбнулась. Побеседовать о чем-то приятном — вот что ей было нужно. Если ее что-нибудь беспокоило, она старалась не думать об этом.Когда я вышла от матушки, Саймон Кейсман ждал меня.— Я хотел бы немного поговорить с тобой, прежде чем ты уйдешь, Дамаск.Я пошла вслед за ним в комнату, которая была кабинетом моего отца. Много раз мы беседовали здесь, глядя на лужайку у реки. Я почувствовала острую тоску по былому, и мне захотелось увидеть отца, обсудить с ним свои опасения. Я могла бы даже поговорить с ним о Бруно.— Я хочу знать, что происходит в Аббатстве, — сказал Саймон Кейсман. — До меня дошли странные слухи.— Какие слухи? — Я надеялась, что мой голос не выдаст охватившую меня тревогу.— Слухи о возвращении некоторых монахов. Я осторожно сказала:— Клемент и Юджин, работавшие на моего отца, получили у нас место.— Монахи! — произнес он, прищурив глаза, — И другие тоже. Все монахи.— Земли в Аббатстве обширные, — возразила я. — Есть ферма, которая должна давать прибыль. Если там и есть один или два монаха, то только потому, что они искали работу.— Надеюсь, — сказал он, — что вы с мужем не совершаете ничего противозаконного.— Я не понимаю тебя.— Аббатство Святого Бруно распущено. Было бы неразумно возрождать его, даже человеку, носящему фамилию Кингсмен.— Многие Аббатства стали поместьями, поскольку король и его министры подарили их. Надеюсь, вы не возражаете против этого?— Лишь в том случае, если те, кому они были подарены, не нарушают закон.В этот момент я ощутила твердую уверенность в том, что Саймон предал моего отца и ненавидела его за это.Я решила помучить его:— Владельцы таких Аббатств, как наше, конечно, должны полностью использовать возможности своих владений. Я и понятия не имела о том, как велико оно и сколько в нем было всего: ферма, мельница, пруды, полные рыбы. Аббатство очень богатое, и мы хотим получать большие доходы.Я увидела зависть, светившуюся в его глазах. Его губы скривились.— Будь осторожна, Дамаск. Боюсь, что в Аббатстве происходит много странного. Ты можешь оказаться в опасности.— Ты боишься этого! Нет, ты надеешься на это.— Теперь мне трудно тебя понять.— Ты хотел бы добавить Аббатство к своим владениям. Ты говорил мне об этом. Но ты опоздал. Оно наше.— Ты не правильно меня поняла. Разве не был я всегда добр к тебе? Разве я не позволил тебе жить здесь как дома?— У меня уже был дом.— Ты намерена мучить меня. Ты всегда это делала. Прекрати, Дамаск. Так будет лучше. Если бы ты была моим другом…— Я не понимаю, что ты имеешь в виду.— Я предлагал тебе замужество.— И быстро утешился с моей матерью.— Я сделал это, чтобы сохранить тебе крышу над головой.— Ты так заботлив.— Ты и твой муж не слишком раздражайте меня. Если правда, что вы собираете монахов, то берегитесь. Я знаю, что у вас живут не только Клемент и Юджин.— Эти двое пришли из этого дома, помни это. Ты обвиняешь нас в том, что мы даем приют монахам, а ты сам? Разве не на тебя они работали? Как бы тебе самому не оказаться виновным в том, в чем ты обвиняешь нас. У моего мужа есть добрые друзья при дворе. Он был даже представлен королю.С этими словами я поклонилась и оставила Саймона Кейсмана. Я знала, что он смотрит мне вслед взглядом, в котором смешиваются гнев и желание, взглядом, который я так хорошо знала. Он никогда не простит мне, что я отказала ему и вышла замуж за Бруно. И тем более не простит Бруно то, что тот приобрел Аббатство, которым он так хотел завладеть.Его слова продолжали звучать в моих ушах: «Берегись!».Не посоветовавшись с Бруно, я наняла двух служанок. Они были сестрами служанок из Кейсман-корта. Они собирались предложить свои услуги моей матери, но, узнав о моем приглашении работать в Аббатстве, охотно согласились.Я объяснила Бруно, что таким образом наши владения будут больше походить на обычное поместье, и это его позабавило.Через несколько недель одна из них, Мэри, пришла ко мне с глазами, полными благоговейного страха. Она была в лесу, в доме матушки Солтер. Она немного покраснела, поэтому я догадалась, что ходила она за приворотным зельем. И матушка Солтер послала мне весточку. Она хотела немедленно встретиться со мной.Тем же утром я заглянула в хижину старухи. Как и прежде, там горел огонь. От почерневшего котла шел пар. Черный кот прыгнул на лавку и смотрел на меня своими желтыми глазами.— Присядь, — сказала матушка Солтер, и я села у очага напротив нее. Она что-то помешала в котле и сказала:— Пришло время, госпожа, сдержать свое обещание. Сейчас у тебя прекрасный дом. Ты готова принять ребенка.Она встала и отдернула занавеску — на соломенном тюфяке лежал спящий ребенок. Я посчитала, что ей должно было быть почти два года, ибо она была дочерью Кезаи и Ролфа Уивера. Ребенок, о котором я обещала позаботиться.Так много всего случилось с тех пор, как я дала это обещание, что успела забыть о нем. И теперь я была в замешательстве. Когда я давала клятву взять ребенка, мой отец был жив. Он согласился с тем, что ребенок будет жить в нашем доме.Матушка Солтер почувствовала мою тревогу.— Ты не можешь отказаться от обещания, данного умирающей, — сказала она.— С тех пор как я дала его, обстоятельства изменились.— Но клятва есть клятва.Ребенок открыл глаза. Девчушка была красавицей. У нее были темно-синие, фиалкового цвета глаза, а ресницы густые и черные, как и волосы.— Возьми ее, — велела матушка Солтер. Ребенок улыбнулся и потянулся ко мне. Когда я подняла ее, она обвила руками мою шею, как велела ей матушка Солтер.— Ну, дитя жимолости, — сказала ей ведьма, — обними свою мать.Девочка удивленно взглянула мне в лицо. Я никогда не видела такого прелестного существа.— Вот, — сказала матушка Солтер, — помни свою клятву. Горе тем, кто нарушает обеты, данные умершим.Я с девочкой на руках вышла из хижины ведьмы. Я отнесла ее в Аббатство.— Что это за ребенок? — требовательно спросил Бруно.— Я принесла ее, чтобы она здесь жила, — ответила я. — Она будет нашей дочкой.— Клянусь Богом, — воскликнул он, — ты делаешь странные вещи, Дамаск! Зачем ты принесла в дом этого ребенка? Я уверен, у тебя скоро будет собственное дитя.— Я обещала взять ее. Тогда это было легко. Мой отец был жив. Я рассказала ему о своем обещании, и он сказал, что я должна его сдержать.— Но зачем давать такие обещания?— Оно было дано умирающей. Он пожал плечами:— Слуги позаботятся о ней.— Я обещала относиться к ней, как к своей дочери.— Кому ты дала такое обещание?— Бруно, — сказала я, — я дала его Кезае на ее смертном одре.— Кезае! — Лицо его потемнело от гнева. — Кезае. — Он так произнес это имя, словно в нем было что-то непристойное. — Ребенок этой твари! Здесь!«Ох, Бруно, — подумала я, — разве сам ты не ребенок этой твари?!» Конечно, он рассердился именно по этой причине.— Послушай меня, — сказала я. — Кезая умирала и попросила меня позаботиться о ребенке. Я обещала и не возьму назад своего слова.— А если я не захочу, чтобы ребенок жил здесь?— Ты не будешь так жесток.— Ты еще меня не знаешь, Дамаск.Я пристально посмотрела на него. Таким я его еще никогда не видела. Лицо его было искажено от гнева. Казалось, будто расшалившийся малыш сдернул маску с этих неотразимых совершенных черт, которые так околдовали меня. Ненависть к этому невинному существу делала его похожим на дьявола.Как всегда, когда я была встревожена, язык мой становился необычайно остер.— Кажется, мне предстоит узнать нечто такое, что не доставит мне удовольствия! — воскликнула я.— Ты отнесешь ребенка туда, откуда принесла, — приказал он.— Ее место здесь.— Здесь! В моем Аббатстве!— Ее место со мной. Если это мой дом, то и ее тоже.— Немедленно отнеси ее туда, откуда принесла.— К ее прабабке, матушке Солтер, в хижину в лесу?«О, Боже, — подумала я, — ведь она может быть и твоей прабабкой».Я бы хотела, чтобы мне в голову не приходили такие мысли. Эта невинная малышка его сестра по матери, и поэтому он не желает держать ее в своем доме. Где же то божество, которым я так восхищалась? Его заменил человек с непомерной гордыней! Я ощутила страх. В этот момент я понимала Бруно лучше, чем когда-либо прежде, и я чувствовала, что он боится. Я была уверена, что могу любить в нем и его слабости, но в тот момент мои чувства к нему изменились. Обожание исчезло. Оно уступило место глубокой материнской нежности.Мне хотелось обнять его и сказать: «Будем же счастливы. Забудем о том, что ты не такой, как другие люди. Мы принадлежим друг другу, мы чудесным образом получили замечательное Аббатство! У нас есть будущее. Давай построим наше Аббатство как приют для тех, кто в нем нуждается. Давай вырастим наших детей в мире и согласии, и пусть эта малышка будет первой».Однако я поняла, что не вполне верю его складной истории о том, как он получил Аббатство.— Я думал, что ты будешь делать только то, что мне нравится, — произнес Бруно.— Ты знаешь, что самое большое мое желание — это угодить тебе.— И все же ты делаешь это… Мы так недавно женаты, а ты уже поступаешь вопреки моей воле.— Потому что я дала обещание — священный обет умирающей женщине. Ты должен понять, что я не могу нарушить моего слова.— Отдай ребенка тому, кто до сих пор о нем заботился.— Это ее прабабка, госпожа Солтер. Она угрожала мне проклятьем, если я не возьму ребенка. Но я оставлю ее у себя не из страха, а потому, что дала слово, и намерена сдержать его.Несколько минут он молчал. Потом сказал:— Я понимаю, что ты дала опрометчивое обещание. Это было неразумно. Это было глупо. Что же, пусть ребенок останется, но чтобы он не попадался мне на глаза. Я не желаю ее видеть.Он повернулся и пошел прочь, а я печально смотрела ему вслед. Я была несчастна. Мне хотелось быть такой, как моя мать, безмятежной и несклонной к критике. Но я не могла сдержать ход своих мыслей. Я не могла не понимать, что Бруно побоялся обидеть лесную ведьму.В наших отношениях появилась трещина. Ничто больше не будет прежним. Бруно понимал, что позволил маске на мгновение соскользнуть и что я увидела то, что за ней скрывается. И это сделал ребенок. Маленькая девочка заставила его проявить свою мстительность и, что еще хуже, трусость. С того момента между нами все изменилось. Мы реже бывали вместе. Ребенок занял значительную часть моего времени. Девочка была умной, шустрой и шаловливой, и каждый день я поражалась ее невероятной красоте. Она чувствовала неприязнь Бруно, хотя с первого дня ее появления в Аббатстве они едва ли видели друг друга. Я была уверена, что в душе она считала его чем-то вроде великана-людоеда.Хани повсюду топала вслед за мной, так что мне не легко было где-нибудь бывать без нее. Я чувствовала, что она всегда в тревоге, если меня нет. При виде меня ее глаза вспыхивали радостью и облегчением, и это было восхитительно.Естественно, что появление ребенка изменило домашний уклад. Если раньше он был довольно необычным, то теперь стал более нормальным. Бруно по-прежнему советовался со мной по поводу дома, строительство которого уже началось, и вел себя так, словно между нами не было разлада, но я понимала, что со временем он будет чаще видеть Хани и бесполезно станет прятать ее от него.Казалось, он понимал это и смирился с неизбежным присутствием девочки. Я была рада, хотя и видела, что между ними существует явная неприязнь. У Бруно она выражалась в притворном безразличии, но Хани была слишком мала, чтобы скрывать свои чувства. Она убегала от него, а когда он был поблизости, прижималась ко мне.Обстоятельства были непростыми, но с каждым днем я все больше любила девочку. Бруно я тоже любила, но иначе. Я обнаружила, что в мои чувства к нему закрадывается жалость.Матушка объявила о предстоящем крещении близнецов, и Кейт написала, что приедет, оставив Кэри с няньками, а Ремуса с его делами. Конечно, она остановится в Кейсман-корте, но первым делом заглянет в Аббатство повидать меня.Через несколько дней она появилась и, верная своему слову, тотчас же пришла в Аббатство. В своем чудесном бархатном платье красавица Кейт выглядела более элегантной, чем когда-либо. Октябрьский ветер разрумянил ее лицо и теребил выбившиеся из прически прядки волос.Кейт вошла в холл и огляделась. Я стояла на площадке, расположенной наверху первого лестничного пролета, и увидела ее за несколько секунд до того, как она заметила меня.— Кейт! — воскликнула я. — Ты прекрасна, как никогда!Она сделала гримасу:— Я готова умереть от скуки. Даже двор стал смертельно скучным. Я должна многое рассказать тебе, Дамаск. Но прежде есть много, что я хотела бы узнать.Она оглядела громадный холл с деревянным потолком, лепными арками и резными украшениями.— Так это и есть жилище старого аббата. Очень красиво. Клянусь, оно выигрывает в сравнении с замком Ремуса. Но я даже сейчас не могу поверить в твое замужество, Дамаск!Она схватила мою руку и взглянула на кольцо на моем пальце.— Чему ты так удивляешься? — спросила я.— Вообще-то Бруно следовало жениться. И, конечно, это должна была быть одна из нас. А я уже вышла замуж за Ремуса, так что оставалась только ты. Но эта усадьба… и обстоятельства ее приобретения… им, который был так беден. Как Аббатство попало в его руки?— Это было чудо, — ответила я. Она широко распахнула глаза и испытующе поглядела на меня.— Еще одно чудо? — спросила она. — Невозможно! Нас обманули в первый раз, не так ли? Ты знаешь, Дамаск, мне кажется, что я не верю в чудеса.— Ты всегда отличалась вольнодумием. Кейт взглянула на резьбу на стенах.— Но это прекрасно. И теперь это твой дом! Почему ты не написала мне и не рассказала о том, что случилось? Почему ты молчала? Тебе следовало предупредить меня.— Не было времени.— Ну, теперь я хочу, чтобы ты мне обо всем рассказала. Это твой дом, Дамаск. Наше старое Аббатство — твой дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41