А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Великая княгина блистала в роскошном лиловом платье, вышитом крупными цветами и отделанном золотыми кружевами. Зачесанные наверх и напудренные волосы удерживала булавка с одним-единственным бриллиантом, длинную стройную шею украшала двойная нитка жемчуга. Два блестящих каштановых локона ниспадали на чуть покатые плечи, которые спорили белизной с белоснежной отделкой рукавов.
«Красавицей ее, конечно, не назовешь, – подумала Казя, – но стоит взглянуть ей в глаза, присмотреться к грациозной манере держать голову, услышать ее искренний веселый смех, и сразу поймешь: если она захочет, ее обаянию не сможет противостоять никто из окружающих».
Придворные двигались между гостями, стоявшими группами, и подводили к Екатерине для продолжавшейся несколько секунд беседы то мужчину, то даму. В отдаленном конце зала оркестр негромко наигрывал коротенькие легкие мелодии, служившие аккомпанементом вежливому шелесту приглушенных голосов.
– Теперь уже, наверное, ждать недолго, – нетерпеливо произнес Лев. Глаза его горели от скрытого возбуждения, он постоянно оглядывался то в одну, то в другую сторону.
– Я тоже так думаю.
Казя нервничала, ей казалось, что она не сможет вымолвить ни слова на виду у стоящих за троном Екатерины фрейлин, тем более что многие из них без стеснения, не боясь привлечь этим ее внимание, пожирали ее глазами и с двусмысленными улыбками обменивались замечаниями, прикрывая рот веером. Тут Бубин заговорил чрезмерно громким тоном человека, желающего быть услышанным. Многие из гостей оборачивались на резкий звук его голоса.
– Т-т-ты не можешь говорить потише? – спросила Казя со сладчайшей улыбкой, как если бы она говорила своему спутнику нечто весьма приятное. От волнения он не мог устоять на месте и то пританцовывал, то приглаживал парик, то поправлял кружевной галстук.
Было невыносимо жарко. Стеной стоял тяжелый дымный воздух, еле колеблемый лишь взмахом широких юбок и игрой вееров, яркими бабочками порхавших в руках дам. Казю охватила тоска по Алексею. Кроме того, ей мучительно хотелось присесть – узкие вышитые туфли сильно жали. «Интересно, – думала она, – что скажет Екатерина и как узнать, когда следует удалиться».
Из-за мучительных мыслей о предстоящем испытании нервы ее напряглись. Ведь ей предстояла встреча с великой княгиней, а не с подругой детства Фике, спасавшейся вместе с ней от волков и покорно выслушивавшей брань Мишки, недовольного тем, как она ездит верхом.
Вокруг нее расстилалось сверкающее море красок: бархат, парча, атлас переливались всеми цветами радуги в свете десяти огромных люстр, замерзшими потоками хрусталя стекавших с высоченного потолка. Из пышных кружев выступали напудренные головы и груди. Полные плечи, бесчисленные бриллианты и инкрустированные драгоценными каменьями эфесы шпаг повторялись несчетное множество раз в высоких зеркалах, упиравшихся в блестящее золото лепнины вверху комнаты, которая могла бы без труда вместить всю станицу Зимовецкая.
Казю ослеплял блеск орденов и звезд на груди мужчин, а внизу, на их ботфортах – пряжек, равных каждая по стоимости цене небольшого табуна арабских скакунов. Со сложных сооружений из волос над густо напудренными лицами с излишне ярко нарумяненными щеками и подведенными бровями ей навстречу кивали перья и султаны. И, куда ни кинь взор, повсюду мелькающие в руках дам веера. Казя заметила, что у многих гостей отсутствующий взгляд, а кое-кто прикрывает изящной белой рукой в перстнях невольный зевок. И неудивительно – для большинства гостей это был всего лишь очередной прием, который надо было пережить, перед тем как можно будет предаться обычным вечерним занятиям: картам, выпивке и любви.
Правда, этот вечер был менее скучным, чем обычно: его оживляло присутствие незнакомой женщины рядом с довольно комичной фигурой графа Бубина.
– Говорят, она полька.
– Полька?!
– Авантюристка какая-нибудь, уж будьте уверены. А что это торчит у нее в волосах? Уж не плюмаж ли гвардейского офицера? С каких это пор Лев Бубин стал военным? А взгляните на ее платье, дорогая! Оно стоило ему, наверняка, целого состояния. «Бог мой, – думали стоявшие рядом мужчины, – при чем тут платье?»
Так переговаривались во всех концах гостиной, и дамы, разглядывая Казю жесткими оценивающими взорами, быстрее обмахивались веерами.
Мужчина в синем кафтане низко поклонился и отошел от свиты Екатерины. При его приближении Лев громогласно возвестил:
Дорогой князь, рад вас видеть! – но на лице князя не дрогнул ни один мускул.
– Не узнаете меня? Лев Бубин.
– А-а! – Тон был совершенно ледяной. – Уж извините. Передо мной проходит столько людей. – Он с легкой улыбкой взглянул на Казю.
– Разрешите представить вам графиню Раденскую. Мой старый друг князь Репнин. – Репнин взглянул на Льва так, словно перед ним был слизняк, которого он собирается раздавить башмаком.
– Я хорошо знаю Варшаву, – вежливо произнес он. Казе его глаза не понравились – бесцветные, скучные. – Но хотел бы еще ближе познакомиться с вашей прекрасной страной. Вы надолго в наш город? – Казя не знала, что ответить, но тут вмешался Лев:
– Графиня Раденская наполовину Чарторыйская, – сообщил он так, как если бы то была его личная заслуга.
– Вот как. Влиятельная семья. Будем надеяться, что они смогут направить политику Польши в верное русло и не дадут ей снова превратиться в поле сражений. – Он говорил, как человек более зрелого возраста, чем ему можно было дать по виду.
– А когда это она переставала быть полем сражений? – с огорчением поинтересовалась Казя.
«Глаза у нее того же синего цвета, что и у императрицы, – подумал Репнин, – но мягче, добрее и не по годам мудрые».
– Графиня Раденская?
Молодой человек, державший в руке булаву с золотым набалдашником, пригласил ее следовать за ним.
– Ее императорское высочество желает побеседовать с вами.
Казя вмиг перестала различать что-либо вокруг себя. Ей казалось, что все слышат стук ее сердца, заглушающий шуршание юбок по натертому до блеска полу. Лица людей, стоящих за креслом великой княгини, слились в одно большое пятно. Она видела только Екатерину, которая приветливо улыбалась ей навстречу. Казя присела в глубоком реверансе. Когда она медленно поднялась, оправляя вздернувшиеся юбки, Екатерина больше не улыбалась. Глаза ее смотрели жестко, голос, хотя и тихий, дрожал от сдерживаемого гнева.
– Я вынуждена, графиня, попросить вас снять с волос плюмаж с бриллиантом и никогда не появляться передо мной в таком виде.
Казя вспыхнула от обиды и твердо встретила взгляд Екатерины. Толпившиеся вокруг придворные целых десять секунд наблюдали, как две женщины смотрели друг другу в глаза в полной тишине. Ее нарушало лишь постукивание закрытого веера, которым Екатерина в раздражении била по руке. Не опуская глаз, Казя снова сделала реверанс и повернулась на каблуках. С высоко поднятой головой и красными пятнами от гнева на щеках она гордо прошла между расступавшимися перед нею гостями. Их любопытные взоры и плохо скрытые злорадные улыбки она встречала с невольным вызовом во взоре. Только в длинном коридоре за пределами зала самообладание изменило ей, и она почувствовала, что должна сесть.
Казя отыскала маленькую комнату и рухнула на стул перед небольшим туалетным столиком, полуослепленная слезами ярости, всем телом дрожа после пережитого унижения. «Да как она смеет так ко мне относиться? Как смеет? Только потому, что она великая княгиня и какая-то жалкая немецкая принцесса, которую я когда-то закидывала снежками и толкала в сугробы. Да как она смеет?» Казя ударила по столу кулаком.
Позади раздался тихий звук, и в зеркале перед Казей отразился мужчина, стоящий на пороге.
– Простите, если я вас напугал, – сказал он по-французски, приблизился к Казе и зорко взглянул ей в лицо.
– Казя?
В тусклом свете, отбрасываемом свечами, она увидела мужчину примерно своего возраста, в кафтане из бархата цвета красного вина и богато вышитом камзоле. Аккуратный парик прекрасно дополнял его необычайно красивое лицо. Он поклонился, держа руку на эфесе шпаги.
– Вы меня не узнаете? – застенчиво улыбнулся он. Казя покачала головой, слишком взволнованная для того, чтобы говорить.
– Станислав Понятовский.
Казя смотрела на него во все глаза, еще не в силах вымолвить ни слова.
– Я пришел с поручением, – в его мягком голосе звучали нотки извинения. – Ее высочество просила меня объяснить вам причину ее недовольства. – Он замялся, не зная, как продолжать.
– Да, пожалуйста, – холодно произнесла Казя. Понятовский нервно теребил пуговицы на кафтане, явно тяготясь своей миссией.
– Ее высочество никоим образом не возражает против того, чтобы вы носили бриллиант, – насколько мне известно, вы выиграли его в честном состязании, – но только не в сочетании с офицерским плюмажем, ибо опасается, что это может подтолкнуть некоторых людей к неблагоприятным для нее выводам. – Произнося эту маленькую речь, Понятовский стоял по стойке смирно, но, закончив, расслабился и, очаровательно улыбаясь, сказал: – Пожалуйста, не принимайте близко к сердцу, Казя. Можно мне так вас называть?
– Это мое имя. А если я ослушаюсь великой княгини?
– Тогда мы наверняка больше никогда не увидим вас при дворе. И вы наживете себе врага в лице великой княгини, что, разумеется, будет весьма и весьма неразумно. – Он приблизился к Казе.
– Красное больше подойдет к цвету ваших волос, – мягко сказал он, прикладывая к Казиной голове обшлаг своего рукава и попутно задевая кружевами его отделки ее обнаженное плечо. – Я совсем забыл, как прекрасны мои соотечественницы. – В его голосе слышались чуть ли не обольстительные интонации.
– Зато, уверена, у России немало других д-д-досто-инств, – так же мягко возразила Казя. Она подняла сияющие белизной руки и отколола плюмаж. Этот мужчина был любовником Екатерины, и Казя никоим образом не хотела ошибиться вторично.
– Вы же не станете отрицать наличие этих достоинств? – Понятовский еле заметно пожал плечами и отодвинулся от Кази, молча наблюдая за ней и удивляясь, с каких это пор она стала заикаться.
И тут он внезапно вспомнил, с каким волнением и огорчением его мать рассказала ему когда-то о гибели семейства Раденских. Все они считали, что Казя погибла в пламени волочисского пожара, а между тем вот она сидит перед ним, не только живая и невредимая, но и очень красивая.
Казя поднялась со своего места.
– Ну вот! Телец готов снова отправиться на заклание!
Краем глаза Екатерина заметила, что Казя и Станислав вернулись в зал и, стоя, беседуют. Она улыбнулась и кивнула Казе, та в свою очередь ответила ей улыбкой.
Великая княгиня была довольна – Казя поступила разумно: не устроила сцены и не отказалась возвратиться в зал. Они со Станиславом очень хорошо смотрелись рядом, но червь ревности не шевельнулся в душе Екатерины: она знала, что молодой поляк отдал свое сердце ей, а кроме того, прекрасно отдавала себе отчет в том, в какой мере она сама ему предана. И помимо этого, Казя привнесет в жизнь двора новую свежую струю.
– Ваше высочество так высоко ставит последнюю работу месье Вольтера? – спросил один из мужчин, окружавших трон Екатерины.
– Говоря о Вольтере, следует помнить, что ни один из смертных еще не замахивался с такой смелостью, – поощряемая одобрительными взглядами собеседников, Екатерина продолжала оживленно беседовать, блистая умом и остроумием. Глядя на нее, Казя решила, что ее бывшая подруга умеет держать аудиторию в руках.
– У нее вид счастливой женщины, – сказала Казя.
– Нет сомнений в том, что вы прощены.
– Я рада. У меня не было намерения обидеть ее.
– Ее высочество не помнит обид. – Казя явственно различила в его голосе обожание.
Придя в хорошее расположение духа, Казя заинтересовалась людьми, стоявшими вокруг трона, и стала расспрашивать Станислава, кто эти мужчины и женщины.
– А вон тот старик, опирающийся на трость? – Понятовский ответил не сразу, и от внимания Кази не ускользнуло, что он прищурился, стараясь понять, к кому относится ее вопрос. И сразу перед ее внутренним взором возникла картина: четверо детей играют в снегу, и одному из них, беспомощному щурящемуся мальчику, никак не удается попасть в цель.
– Во-о-н тот, у него еще вся грудь в орденах и в пятнах от пищи. Форменное старое пугало.
– Разве можно так отзываться о канцлере Бестужеве, первом государственном муже России? – быстро нашелся Понятовский.
У него совершенно больной вид. Старик доковылял до великой княгини и с трудом склонился над ее рукой. Так и кажется, что он вот-вот упадет и умрет. Придворные отступили от трона, оставив канцлера с глазу на глаз с Екатериной. Она указала ему на стул рядом с собой, и Бестужев, кряхтя от боли, уселся.
– Ничто не догорает с такой быстротой, как закатившаяся на небосводе звезда, – спокойно заметил Понятовский. – К тому же его терзает подагра: слишком много пьет. Из-за интриг австрийского посла графа Эстергази и козней французов он утратил расположение императрицы и все больше склоняется к молодому двору. И он по-своему прав: если кто-нибудь и может помочь бедняге восстановить свою былую власть, то только великая княгиня. – Понятовский говорил с глубокой гордостью. – Но для этого ему прежде всего надо взять верх над Петром. Если императрица скончается... – вдруг он на полуслове осекся: в конце концов, что ему известно о стоящей рядом даме? Они, правда, двоюродные брат и сестра, вместе играли в детстве, но...
– Какой позор, – поспешно сменил он тему, – что русские дворянки так нелепо наряжаются. Ни одна женщина со вкусом никогда не нацепила бы на себя такое множество драгоценностей. – Пламя свечей искрилось и тысячекратно отражалось от рубинов, изумрудов, бриллиантов, целыми гроздьями, словно это были не камни, а роскошные фрукты, свисавших с мысиков собольего Меха, которыми заканчивались спереди корсажи вечерних платьев.
– После Парижа, Лондона, даже Варшавы это производит отталкивающее впечатление.
– Вы, по-видимому, очень много путешествовали, – заметила Казя.
Канцлер поднялся со своего места и заковылял через весь зал к выходу. Многие из присутствующих при его приближении делали вид, что не замечают Бестужева. Некоторые с презрением наблюдали за его мучительным продвижением. Но были и такие, правда, наперечет, кто довольно любезно желал ему спокойной ночи.
– Да, – ответил Понятовский на вопрос Кази, – я объехал почти всю Европу. А вы?
– О да, я видела достаточно.
Понятовский понял, что ей неприятно вспоминать прошлое, и снова умело переключился на другую тему.
– Шелка, атлас, бархат, – улыбнулся он, – а под ними татарин.
Казя вспомнила, как ее отец говаривал: «Копни русского поглубже – и обнаружишь внутри монгола».
– Где еще вы сможете увидеть лакеев в грязных ливреях, напоминающих стадо собак, пожираемых блохами? Или позолоченные стулья о трех ножках? Блещет один фасад – и ничего более.
Тем не менее, Казя была ослеплена красочностью зрелища, какого ей не доводилось видеть, даже живя среди казаков.
– Если русские не занимаются любовью и не напиваются водкой, главное их развлечение – охота на блох, – с раздражением говорил Понятовский. – Россия походит на юную девушку с ее несдержанностью, невоспитанностью и неумением носить парижские туалеты. Даже менуэт и кадриль здесь совершенно не к месту – после нескольких стаканов вина русские пускаются в дикий пляс. Мы, поляки, по образу жизни сейчас значительно ближе к западу, чем они.
– Только на поверхности, уверяю вас.
Между ними завязался спор, но в самых миролюбивых тонах. Казя с удовольствием беседовала с Понятовским, ей нравились его острый ум и мягкий юмор, окрашивавший каждую фразу.
– Возьмите, к примеру, Версаль, – продолжал Понятовский. – Тоже хороший кроличий садок. Но те кролики, по крайней мере, начитаны. Здешние же – чистые варвары.
Раздался звонкий смех Екатерины. Понятовский прищурился, стараясь разглядеть, что происходит вблизи великой княгини.
– По-видимому, сострил по своему обыкновению Лев Нарышкин. – Около Екатерины стоял молодой человек с ироническим выражением лица, снова и снова смешивший Екатерину.
– Да, это, безусловно, он, – сказал Понятовский. – Так она смеется только над его шуточками. Скорее всего, он изображает какого-нибудь неудачливого вельможу.
– Около великой княгини две фрейлины. Одна очень хорошенькая, а у другой на лице шрам. Кто они?
– Графиня Брюс и княгиня Анна Гагарина.
– Бедная женщина, так изуродована.
– На нее обрушилась печь. Это случилось несколько лет назад в загородном имении Разумовского – в Гостилицах, где тогда находился двор. – Заметив на лице Кази удивление, Понятовский рассказал ей о Разумовском, фаворите императрицы, вышедшем из казаков, а под конец заметил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41