Нас было пятеро таких, как я. Компания, в которой каждый старался переплюнуть другого, ну и понимаешь, мы все храбрились. Однажды мы охотились на кабана. – Гиллиам умолк, слегка приподняв плечо. – Я пообещал, что перед тем как убить зверя, я на нем прокачусь.
Николь села на пол и недоверчивым взглядом посмотрела на мужа снизу вверх.
– Не может быть.
– Да. Правда. Я проехался. Недолго. А в ответ он вывернул наружу все мои кишки. – Гиллиам улыбнулся. – Выходка глупого мальчишки. Хватит об этом. – Он протянул жене руку, чтобы поднять ее на ноги.
– Не могу поверить, что ты был таким дураком, – все еще не в состоянии переварить услышанное, проговорила Николь. – Верхом на кабане? Мне казалось, ты умнее.
– Не заставляй меня жалеть о том, что я тебе рассказал, – предупредил он.
Она снова покачала головой, не веря себе.
– Попробуй только насмехаться надо мной из-за этого, я тебе так отомщу…
– Неужели ты думаешь, что я боюсь тебя, великан? Ха! Я запомню эту историю о шраме на всю жизнь, великий охотник на кабанов. – Николь удовлетворенно улыбнулась.
– Однако ты зашла слишком далеко! – прорычал Гиллиам и схватил ее в объятия. Но прежде чем она успела воспротивиться, он швырнул ее на кровать и навалился сверху. – Я раздавлю тебя, как букашку.
– Нет! – заверещала Николь, придавленная тяжестью его огромного тела. – Прекрати! Ты сломаешь мне кости! Убирайся, дурачина, – с трудом выговорила она, – не то я надаю тебе пощечин.
Смеясь, Николь уперлась руками в грудь Гиллиаму, отталкивая его и заставляя подняться. Кожа его была гладкой и теплой, сердце сильно колотилось у нее под руками. Его тепло проникало в нее через ладони, и неожиданно ее пальцы поползли вверх по его груди и стиснули ему шею. Мягкие волосы мужа упали ей на руки, и какая-то невероятная горячая волна поднялась у нее внутри, настолько сильная, что Николь едва не задохнулась.
Они поцеловались, и даже сквозь многие слои одежды она почувствовала силу его желания. Он хотел ее, желал! Невероятно. Ни один мужчина никогда не хотел ее.
Внутри Николь все трепетало. Она попыталась взять себя в руки, посмотрела на его лицо и увидела, что он закрыл глаза. Гиллиам наклонился, желая поцеловать ямку у ее шеи, потом его губы пробежали по шее к уху, и там, где кожи касались его губы, она начинала гореть, вызывая неведомые прежде ощущения во всем теле.
– Нет, – прошептала Николь, отворачиваясь и пытаясь отстраниться от его губ.
Своими чарами он снова пытался ее околдовать, но ощущения, надо признаться, были невероятными, прекрасными, в ней все ожило, ничего подобного с Николь в жизни не случалось. Рука его скользнула от талии вверх, его пальцы обхватили маленькую грудь.
– Что ты делаешь! Нет! – хрипло запротестовала она, чувствуя, что соски твердеют, отвечая на его прикосновение. Ей надо было сопротивляться, а не лежать, как жертва паука, попавшая в паутину.
– Ты сводишь с ума. Желание просто разрывает меня, – прошептал Гиллиам ей в ухо, потом перевернулся на спину и уставился на полог у себя над головой. Он закрыл глаза и судорожно втянул воздух. – Ты сказала мне “нет”. Давай пойдем поскорей, Николь, а то я снова начну приставать к тебе. Я не могу обещать, что послушаюсь твоих “нет”, если мы останемся здесь дольше.
Николь подскочила на кровати. Что с ней такое? Ройя залаяла и тотчас оказалась у ее ног, и Джос, испуганно вскрикнув, проснулся. Она схватила оставшуюся одежду, рывком распахнула дверь и не глядя под ноги понеслась по лестнице. Наконец Николь остановилась у высокой стены, все еще дрожа. Боже, что случилось с ее решимостью сохранить для себя свое тело? Она закрыла глаза и поняла: ее собственное тело готово предать ее. Оно жаждало узнать Гиллиама, умоляя позволить ему снова и снова прикасаться к ней.
Она прислонилась лбом к холодным камням и принялась судорожно копаться в себе, отыскивая искры гнева, которые можно раздуть в пламя.
Что же она за дочь, если вздыхает по мужчине, убившему ее отца? Но как она ни старалась распалить себя, разозлить, ничего не получалось. Тело все еще трепетало, щеки горели.
Никогда раньше ни один мужчина не смотрел на нее так, как на ее подругу Тильду. Все соискатели ее руки добивались одного: Эшби. Но Гиллиам уже получил Эшби. И дело не только в нем. Такой мужчина, как он, мог бы обладать любой женщиной, но он сказал, что сходит с ума от желания к ней. К ней!
При этой мысли ее охватила необъяснимая гордость. А может, это еще одна из его ужасных игр? Никогда мужчины не прельщаются отвратительными великаншами вроде нее. Гнев, который Николь старательно разжигала в себе, наконец вспыхнул, сметая внезапную глупую слабость.
Она затянула пояс потуже и вздохнула. Сегодняшнее утреннее приключение должно стать для нее уроком, никогда больше она не должна позволять ему так с собой шутить. Надо быть постоянно настороже, если она хочет оградить себя от его нападений.
Николь быстро шла к залу через дворик; утренняя прохлада остудила жар в крови, который пробудил Гиллиам. Встав в дверях, Николь велела:
– Уина, принеси мне хлеба с сыром. После завтрака мы с тобой пойдем заниматься колбасами. Да, приготовь мне помыться, прямо на кухне. – Не ожидая ответа Уины, Николь повернула к кухне, на ходу восстанавливая свои бастионы, которые должны были защитить ее от тяги к Гиллиаму.
ГЛАВА 17
– Элис, – обратилась Николь к крестьянке, – роды скоро. Ребенок уже у порога. Смотри, как опустился живот. – И она коснулась большого живота Элис, который за последние дни действительно заметно опустился. – Если ребенок не появится до середины завтрашнего дня, оставайся дома.
По традиции хозяин Эшби устраивал эль – деревенский праздник с обедом для крестьян – трижды в год. Первый праздник устраивался после сева, второй раз столы накрывали в середине лета. Правда, события этого лета не располагали к праздникам. Последний, третий эль обычно праздновали на Мартынов день, 11 ноября, в честь окончания сбора урожая. Но так как лето выдалось тяжелым и урожай был очень скромным, этим праздником тоже пренебрегли. Но Николь не хотела оставить людей совсем без угощения и перенесла праздник на первый день декабря.
– Миледи, завтра вся деревня соберется в замке, – возразила крестьянка, смахивая остатки еды и крошки хлеба на пол, цыплятам. – А если мой малыш решит выйти на свет сразу, как только все рассядутся? Мне придется самой тащиться в зал и звать тебя на помощь? – Элис тихо рассмеялась, представив такую картину, и передала госпоже вымытые чашки.
Николь обошла очаг и поставила чашки на полку, прибитую к стене. Из-за высокого роста ей приходилось нагибаться под свисавшими с потолочных балок окороками и кусками копченой грудинки.
– Но музыка и танцы могут сослужить тебе дурную службу.
– Да уж вряд ли я буду танцевать, – возразила Элис. Потом помолчала и коснулась руки своей госпожи. – А почему ты так обо мне беспокоишься? Мне нетрудно рожать. Трудно было сохранить ребенка. Когда родился Эдвин, я быстро управилась. Помню, Агнес заметила, как легко он вышел. – В первый раз Элис родила мальчика раньше срока, он болел и умер в годовалом возрасте.
Николь слегка пожала плечами. Она все еще цеплялась за нелепую детскую мысль, что ребенок Элис снимет с нее тяжкую ношу вины за разрушение Эшби.
– Просто в голове у меня засела какая-то глупость. Я уехала из Эшби, когда замок и деревня лежали в руинах. А вернувшись, увидела, что все наполовину восстановлено и ты почти на сносях.
– Да. Марджери сказала мне, что ты считаешь это знамением, – улыбнулась Элис. – Значит, на мне лежит большая ответственность. Но ради тебя я постараюсь изо все сил, чтобы все прошло хорошо.
Элис села перед очагом, широко расставив колени, чтобы удобнее было держать тяжелый живот. Она достала начатую плетеную корзинку, пристроила ее на коленях и распухшими от работы пальцами взялась за привычное занятие.
– Со мной и с ребенком все будет в порядке. Так что до завтра, миледи.
– Ну что ж, до завтра, – улыбнулась Николь, но беспокойство не оставило ее. Роды всегда опасны, а ей отчаянно хотелось, чтобы ребенок появился на свет без всяких осложнений.
В тот день, когда исчезла дочь плотника и Гиллиам был вынужден поехать в Эйлингтон, Николь охранял солдат Уолтер. Она подала ему знак, что уходит. Уолтер, на простом лице которого была написана неподдельная скука, вышел первым из соображений безопасности. Николь пошла за ним, закрыв за собой дверь.
Казалось, весь безмолвный мир был завернут в одеяло из облаков. От влажного воздуха защипало в носу, и Николь почувствовала, что очень скоро пойдет дождь со снегом, а может быть, вообще выпадет ранний снег. Из-за холода Николь сменила свой груботканый головной убор на шарф из толстой шерсти.
– Сегодня ты, Уолтер, вытащил короткую соломинку, да? – Николь увидела его испуганный взгляд и подавила смешок.
Для нее было большим удовольствием узнать, что солдаты ее побаиваются. Они жаловались Гиллиаму, что она заставляет их работать с утра до ночи и выполнять некоторые обязанности слуг.
– Извините, миледи, вам не стоило бы знать об этом, – смутился он.
– Можешь пока расслабиться. Пойдем-ка навестим управляющего, а по дороге поговорим с тобой про воров, которые нам надоели, – предложила она. – Расскажи мне, почему мой муж так убежден, что все это вытворяет наш сосед? – Она сжала руки под накидкой, направляясь на край деревни, к последнему домику, который наметила сегодня посетить.
– Я думаю, из-за того, что слишком аккуратно все делается. Обычно воры торопятся, боятся, что за ними будет погоня, и у них не остается времени замести следы.
Николь посмотрела на солдата, понимая справедливость его слов, но они никак не соответствовали ее собственному убеждению.
– Может, это тоже воры, только другого сорта, – заявила она.
– Может быть, – согласился Уолтер, – но они никогда не оставляют следов, по которым можно судить, лорд Окслейд их нанял или они действуют сами по себе.
Николь остановилась перед деревянной дверью дома. Из дальнего конца пристройки донеслось коровье мычание, потянуло теплом. Надо признаться, Николь пришлось собрать все силы, чтобы заставить себя прийти в этот дом.
С той ночи у церкви, когда Томас так сурово набросился на Николь, она никак не могла найти в себе силы встретиться с управляющим лицом к лицу. Так как сегодня утром его не было за столом, а на улице стояла холодная погода, Николь подумала, что он мучается от болей в ногах. Девушка засунула руку в мешок, нащупала баночку с мазью и помолилась, чтобы она помогла по-настоящему, а не просто принесла краткое облегчение. Если Томас продолжает винить ее во всех смертных грехах, может, эта мазь “успокоит его гнев? Николь нерешительно подняла руку и резко постучала по задвижке. Дверь открыла невестка Томаса.
– Миледи! Какой сюрприз! – Невестка Томаса, молоденькая Джоанна со свежим личиком и блестящими глазами, была примерно на год старше Николь. Она хорошо ладила с молодым Томом и из обычной дочки фермера незаметно превратилась в жену влиятельного в деревне человека. Двухлетний сынишка цеплялся за юбки матери. После смерти Агнес невестка стала хозяйкой в доме, заняв такое положение на много лет раньше, чем должна была по возрасту.
– Старший Томас дома? – робко спросила Николь.
– Да. Он лежит, ему плохо, он очень мерзнет. Входите, миледи, входите.
Николь постаралась как следует вытереть ноги, прежде чем войти. Несколько цыплят бросились врассыпную, когда она шагнула в комнату.
– Спасибо, Джоанна. Может ли мой сопровождающий посидеть у огня?
– Конечно, миледи. – Джоанна повернулась к Уолтеру и пригласила его: – Садитесь. Хотите кружку эля и хлеба?
– Да, не откажусь. Спасибо, добрая женщина, – ответил с улыбкой Уолтер хорошенькой хозяйке. Он осторожно закрыл за собой дверь, и комната снова погрузилась в темноту, если не считать света от очага. Воздух, тяжелый от запаха животных и от дыма, был сдобрен резким ароматом коптящегося мяса и варившихся в большом железном горшке бобов.
Джоанна усадила сына, потом сняла со стены лампу и зажгла фитиль. Взяв из угла стул, она направилась в заднюю комнату. Николь шла следом за ней, с интересом оглядываясь.
Томас полностью восстановил дом, не изменив в нем почти ничего. Как и в любой другой хижине, очаг он вделал в стену с рядами полок: на них стояли чашки, маленькие горшочки, лежали ложки, ножи. На крюках висели железные инструменты с деревянными ручками, недавно натертыми маслом. Мешки с зерном, орехами, сухими фруктами стояли вдоль бочек с сидром и элем.
Своим приходом Николь отвлекла Джоанну от работы на ткацком станке. Она заметила отложенное в сторону веретено.
Новым в доме был помост, примыкавший к задней стене и покоившийся на толстых столбах. Залезть туда можно было только по лестнице. Но так как старому Томасу уже не под силу было одолеть эти ступеньки, Николь поняла, что на помосте спят Джоанна с Томасом.
– Отец, – позвала девушка. – Наша госпожа пришла тебя навестить.
Джоанна поставила стул рядом с кроватью, а лампу – на сундук. Слабый свет озарил толстый тюфяк, покрытый несколькими одеялами.
Томас спросонья испуганно крякнул и пошевелился; солома в тюфяке зашуршала.
– Пришла, да? – удивился он. Со стоном тучный мужчина сел, свет лампы выхватил из темноты лицо, бороду и краешек плотной оголенной груди.
Джоанна подала ему тунику, сняв ее с крюка на столбе, и Томас оделся. Николь уселась на стул, а Джоанна отошла к очагу. Госпожа и управляющий долго молчали.
– Миледи, это хорошо, что вы пришли навестить старика. – Официальное вежливое заявление не имело ничего общего с обычным тоном и манерами Томаса.
– Теперь я для тебя миледи, Томас? – мягко упрекнула его Николь. – А как насчет Колетт?
Медленная улыбка осветила лицо мужчины, оставшиеся зубы блеснули в слабом свете.
– Значит, ты меня простила за то, что я пытался вмешаться в твою жизнь? Я не имел права ругать тебя в тот день. Я потом думал, что ты из-за этого меня избегаешь.
– Ох, Томас, – тихо вскрикнула Николь. – Я избегала тебя, потому что мне было стыдно, а не из-за твоих слов. Милорд думает, что де Окслейд стоит за всеми случаями воровства. Если это правда, значит, я и тебя, и Эшби предала дважды. Я стала причиной смерти Агнес, а теперь еще и это. Как ты можешь простить меня?
– Эх, девочка. Так ты мучаешь себя, да? – Томас потер лицо дрожащей старческой рукой. – Давай начнем сначала. Со смерти Эгги. Если бы я послушал свою мудрую жену в то июньское утро, мы бы остались дома и обедали у своего огня. Она меня предупредила, что ты собираешься закрыть ворота и показать, на что способна. Я не обратил внимания на ее предупреждение. А теперь скажи мне, кто виноват в смерти жены? – Томас пытался говорить легким тоном, но голос предательски дрожал.
Николь удивленно посмотрела на управляющего.
– Ты себя винишь?
– Виню? Нет. Я отвечаю перед Богом за свою глупую гордость. Я несу наказание и молю о прощении. Какой смысл винить себя, когда Агнес все равно не вернуть: она убита. И не важно, кто это сделал А что до лорда Окслейда, Колетт, давно ли этот рыцарь охотится за Эшби?
Николь выпрямилась на стуле.
– С момента смерти моего брата. Как только я стала наследницей.
Тогда ей было двенадцать лет, но она уже была выше Хью.
– Итак, он стремится получить Эшби уже несколько лет. Тогда в чем ты виновата сейчас? Если это его проделки, то, я думаю, он пытается выяснить для себя, что за человек наш новый господин. Если бы лорда Эшби было легко запугать, Хью Окслейд давно уже проглотил бы нас всех с потрохами.
– Ах если бы ты был прав, – вздохнула Николь, однако не слишком уверенно.
– Кто вообще что-то может сказать? Я не собираюсь тратить свое время и вникать в мысли господ. Бесполезное занятие. – Глаза старика блеснули из запавших глазниц, потом сразу потускнели. – Единственная надежда, что моя маленькая потаскушка не участвует в делах лорда Окслейда против нас. – Томас протянул руку и коснулся шершавой ладонью щеки Николь. – Ты, Колетт, можешь только обидеть меня, а Тильда своим предательством может убить.
– Нет! – тут же ответила Николь. – Она никогда не предаст свой дом. – И умолкла. А почему бы нет? Ведь Тильда собиралась предать ее, выдав Хью? – Сердце ее здесь, – сказала Николь, стараясь придать голосу уверенность, которой не было в душе. – Когда Тильде надоест де Окслейд, она вернется домой. – Странно, но на самом деле ей совсем не хотелось, чтобы Тильда возвращалась. Разве можно восстановить их разрушенные отношения?
– Пускай лучше никогда не возвращается. – Слова Томаса были жестокими, но голос его дрогнул.
– Неужели ты отвернешься от собственной дочери?! Томас, ты не сможешь! – Возглас Николь прозвучал как мольба за себя и за Тильду.
– Ах, Колетт, я не смогу взглянуть на свою беспутную дочь и удержаться от злых слов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Николь села на пол и недоверчивым взглядом посмотрела на мужа снизу вверх.
– Не может быть.
– Да. Правда. Я проехался. Недолго. А в ответ он вывернул наружу все мои кишки. – Гиллиам улыбнулся. – Выходка глупого мальчишки. Хватит об этом. – Он протянул жене руку, чтобы поднять ее на ноги.
– Не могу поверить, что ты был таким дураком, – все еще не в состоянии переварить услышанное, проговорила Николь. – Верхом на кабане? Мне казалось, ты умнее.
– Не заставляй меня жалеть о том, что я тебе рассказал, – предупредил он.
Она снова покачала головой, не веря себе.
– Попробуй только насмехаться надо мной из-за этого, я тебе так отомщу…
– Неужели ты думаешь, что я боюсь тебя, великан? Ха! Я запомню эту историю о шраме на всю жизнь, великий охотник на кабанов. – Николь удовлетворенно улыбнулась.
– Однако ты зашла слишком далеко! – прорычал Гиллиам и схватил ее в объятия. Но прежде чем она успела воспротивиться, он швырнул ее на кровать и навалился сверху. – Я раздавлю тебя, как букашку.
– Нет! – заверещала Николь, придавленная тяжестью его огромного тела. – Прекрати! Ты сломаешь мне кости! Убирайся, дурачина, – с трудом выговорила она, – не то я надаю тебе пощечин.
Смеясь, Николь уперлась руками в грудь Гиллиаму, отталкивая его и заставляя подняться. Кожа его была гладкой и теплой, сердце сильно колотилось у нее под руками. Его тепло проникало в нее через ладони, и неожиданно ее пальцы поползли вверх по его груди и стиснули ему шею. Мягкие волосы мужа упали ей на руки, и какая-то невероятная горячая волна поднялась у нее внутри, настолько сильная, что Николь едва не задохнулась.
Они поцеловались, и даже сквозь многие слои одежды она почувствовала силу его желания. Он хотел ее, желал! Невероятно. Ни один мужчина никогда не хотел ее.
Внутри Николь все трепетало. Она попыталась взять себя в руки, посмотрела на его лицо и увидела, что он закрыл глаза. Гиллиам наклонился, желая поцеловать ямку у ее шеи, потом его губы пробежали по шее к уху, и там, где кожи касались его губы, она начинала гореть, вызывая неведомые прежде ощущения во всем теле.
– Нет, – прошептала Николь, отворачиваясь и пытаясь отстраниться от его губ.
Своими чарами он снова пытался ее околдовать, но ощущения, надо признаться, были невероятными, прекрасными, в ней все ожило, ничего подобного с Николь в жизни не случалось. Рука его скользнула от талии вверх, его пальцы обхватили маленькую грудь.
– Что ты делаешь! Нет! – хрипло запротестовала она, чувствуя, что соски твердеют, отвечая на его прикосновение. Ей надо было сопротивляться, а не лежать, как жертва паука, попавшая в паутину.
– Ты сводишь с ума. Желание просто разрывает меня, – прошептал Гиллиам ей в ухо, потом перевернулся на спину и уставился на полог у себя над головой. Он закрыл глаза и судорожно втянул воздух. – Ты сказала мне “нет”. Давай пойдем поскорей, Николь, а то я снова начну приставать к тебе. Я не могу обещать, что послушаюсь твоих “нет”, если мы останемся здесь дольше.
Николь подскочила на кровати. Что с ней такое? Ройя залаяла и тотчас оказалась у ее ног, и Джос, испуганно вскрикнув, проснулся. Она схватила оставшуюся одежду, рывком распахнула дверь и не глядя под ноги понеслась по лестнице. Наконец Николь остановилась у высокой стены, все еще дрожа. Боже, что случилось с ее решимостью сохранить для себя свое тело? Она закрыла глаза и поняла: ее собственное тело готово предать ее. Оно жаждало узнать Гиллиама, умоляя позволить ему снова и снова прикасаться к ней.
Она прислонилась лбом к холодным камням и принялась судорожно копаться в себе, отыскивая искры гнева, которые можно раздуть в пламя.
Что же она за дочь, если вздыхает по мужчине, убившему ее отца? Но как она ни старалась распалить себя, разозлить, ничего не получалось. Тело все еще трепетало, щеки горели.
Никогда раньше ни один мужчина не смотрел на нее так, как на ее подругу Тильду. Все соискатели ее руки добивались одного: Эшби. Но Гиллиам уже получил Эшби. И дело не только в нем. Такой мужчина, как он, мог бы обладать любой женщиной, но он сказал, что сходит с ума от желания к ней. К ней!
При этой мысли ее охватила необъяснимая гордость. А может, это еще одна из его ужасных игр? Никогда мужчины не прельщаются отвратительными великаншами вроде нее. Гнев, который Николь старательно разжигала в себе, наконец вспыхнул, сметая внезапную глупую слабость.
Она затянула пояс потуже и вздохнула. Сегодняшнее утреннее приключение должно стать для нее уроком, никогда больше она не должна позволять ему так с собой шутить. Надо быть постоянно настороже, если она хочет оградить себя от его нападений.
Николь быстро шла к залу через дворик; утренняя прохлада остудила жар в крови, который пробудил Гиллиам. Встав в дверях, Николь велела:
– Уина, принеси мне хлеба с сыром. После завтрака мы с тобой пойдем заниматься колбасами. Да, приготовь мне помыться, прямо на кухне. – Не ожидая ответа Уины, Николь повернула к кухне, на ходу восстанавливая свои бастионы, которые должны были защитить ее от тяги к Гиллиаму.
ГЛАВА 17
– Элис, – обратилась Николь к крестьянке, – роды скоро. Ребенок уже у порога. Смотри, как опустился живот. – И она коснулась большого живота Элис, который за последние дни действительно заметно опустился. – Если ребенок не появится до середины завтрашнего дня, оставайся дома.
По традиции хозяин Эшби устраивал эль – деревенский праздник с обедом для крестьян – трижды в год. Первый праздник устраивался после сева, второй раз столы накрывали в середине лета. Правда, события этого лета не располагали к праздникам. Последний, третий эль обычно праздновали на Мартынов день, 11 ноября, в честь окончания сбора урожая. Но так как лето выдалось тяжелым и урожай был очень скромным, этим праздником тоже пренебрегли. Но Николь не хотела оставить людей совсем без угощения и перенесла праздник на первый день декабря.
– Миледи, завтра вся деревня соберется в замке, – возразила крестьянка, смахивая остатки еды и крошки хлеба на пол, цыплятам. – А если мой малыш решит выйти на свет сразу, как только все рассядутся? Мне придется самой тащиться в зал и звать тебя на помощь? – Элис тихо рассмеялась, представив такую картину, и передала госпоже вымытые чашки.
Николь обошла очаг и поставила чашки на полку, прибитую к стене. Из-за высокого роста ей приходилось нагибаться под свисавшими с потолочных балок окороками и кусками копченой грудинки.
– Но музыка и танцы могут сослужить тебе дурную службу.
– Да уж вряд ли я буду танцевать, – возразила Элис. Потом помолчала и коснулась руки своей госпожи. – А почему ты так обо мне беспокоишься? Мне нетрудно рожать. Трудно было сохранить ребенка. Когда родился Эдвин, я быстро управилась. Помню, Агнес заметила, как легко он вышел. – В первый раз Элис родила мальчика раньше срока, он болел и умер в годовалом возрасте.
Николь слегка пожала плечами. Она все еще цеплялась за нелепую детскую мысль, что ребенок Элис снимет с нее тяжкую ношу вины за разрушение Эшби.
– Просто в голове у меня засела какая-то глупость. Я уехала из Эшби, когда замок и деревня лежали в руинах. А вернувшись, увидела, что все наполовину восстановлено и ты почти на сносях.
– Да. Марджери сказала мне, что ты считаешь это знамением, – улыбнулась Элис. – Значит, на мне лежит большая ответственность. Но ради тебя я постараюсь изо все сил, чтобы все прошло хорошо.
Элис села перед очагом, широко расставив колени, чтобы удобнее было держать тяжелый живот. Она достала начатую плетеную корзинку, пристроила ее на коленях и распухшими от работы пальцами взялась за привычное занятие.
– Со мной и с ребенком все будет в порядке. Так что до завтра, миледи.
– Ну что ж, до завтра, – улыбнулась Николь, но беспокойство не оставило ее. Роды всегда опасны, а ей отчаянно хотелось, чтобы ребенок появился на свет без всяких осложнений.
В тот день, когда исчезла дочь плотника и Гиллиам был вынужден поехать в Эйлингтон, Николь охранял солдат Уолтер. Она подала ему знак, что уходит. Уолтер, на простом лице которого была написана неподдельная скука, вышел первым из соображений безопасности. Николь пошла за ним, закрыв за собой дверь.
Казалось, весь безмолвный мир был завернут в одеяло из облаков. От влажного воздуха защипало в носу, и Николь почувствовала, что очень скоро пойдет дождь со снегом, а может быть, вообще выпадет ранний снег. Из-за холода Николь сменила свой груботканый головной убор на шарф из толстой шерсти.
– Сегодня ты, Уолтер, вытащил короткую соломинку, да? – Николь увидела его испуганный взгляд и подавила смешок.
Для нее было большим удовольствием узнать, что солдаты ее побаиваются. Они жаловались Гиллиаму, что она заставляет их работать с утра до ночи и выполнять некоторые обязанности слуг.
– Извините, миледи, вам не стоило бы знать об этом, – смутился он.
– Можешь пока расслабиться. Пойдем-ка навестим управляющего, а по дороге поговорим с тобой про воров, которые нам надоели, – предложила она. – Расскажи мне, почему мой муж так убежден, что все это вытворяет наш сосед? – Она сжала руки под накидкой, направляясь на край деревни, к последнему домику, который наметила сегодня посетить.
– Я думаю, из-за того, что слишком аккуратно все делается. Обычно воры торопятся, боятся, что за ними будет погоня, и у них не остается времени замести следы.
Николь посмотрела на солдата, понимая справедливость его слов, но они никак не соответствовали ее собственному убеждению.
– Может, это тоже воры, только другого сорта, – заявила она.
– Может быть, – согласился Уолтер, – но они никогда не оставляют следов, по которым можно судить, лорд Окслейд их нанял или они действуют сами по себе.
Николь остановилась перед деревянной дверью дома. Из дальнего конца пристройки донеслось коровье мычание, потянуло теплом. Надо признаться, Николь пришлось собрать все силы, чтобы заставить себя прийти в этот дом.
С той ночи у церкви, когда Томас так сурово набросился на Николь, она никак не могла найти в себе силы встретиться с управляющим лицом к лицу. Так как сегодня утром его не было за столом, а на улице стояла холодная погода, Николь подумала, что он мучается от болей в ногах. Девушка засунула руку в мешок, нащупала баночку с мазью и помолилась, чтобы она помогла по-настоящему, а не просто принесла краткое облегчение. Если Томас продолжает винить ее во всех смертных грехах, может, эта мазь “успокоит его гнев? Николь нерешительно подняла руку и резко постучала по задвижке. Дверь открыла невестка Томаса.
– Миледи! Какой сюрприз! – Невестка Томаса, молоденькая Джоанна со свежим личиком и блестящими глазами, была примерно на год старше Николь. Она хорошо ладила с молодым Томом и из обычной дочки фермера незаметно превратилась в жену влиятельного в деревне человека. Двухлетний сынишка цеплялся за юбки матери. После смерти Агнес невестка стала хозяйкой в доме, заняв такое положение на много лет раньше, чем должна была по возрасту.
– Старший Томас дома? – робко спросила Николь.
– Да. Он лежит, ему плохо, он очень мерзнет. Входите, миледи, входите.
Николь постаралась как следует вытереть ноги, прежде чем войти. Несколько цыплят бросились врассыпную, когда она шагнула в комнату.
– Спасибо, Джоанна. Может ли мой сопровождающий посидеть у огня?
– Конечно, миледи. – Джоанна повернулась к Уолтеру и пригласила его: – Садитесь. Хотите кружку эля и хлеба?
– Да, не откажусь. Спасибо, добрая женщина, – ответил с улыбкой Уолтер хорошенькой хозяйке. Он осторожно закрыл за собой дверь, и комната снова погрузилась в темноту, если не считать света от очага. Воздух, тяжелый от запаха животных и от дыма, был сдобрен резким ароматом коптящегося мяса и варившихся в большом железном горшке бобов.
Джоанна усадила сына, потом сняла со стены лампу и зажгла фитиль. Взяв из угла стул, она направилась в заднюю комнату. Николь шла следом за ней, с интересом оглядываясь.
Томас полностью восстановил дом, не изменив в нем почти ничего. Как и в любой другой хижине, очаг он вделал в стену с рядами полок: на них стояли чашки, маленькие горшочки, лежали ложки, ножи. На крюках висели железные инструменты с деревянными ручками, недавно натертыми маслом. Мешки с зерном, орехами, сухими фруктами стояли вдоль бочек с сидром и элем.
Своим приходом Николь отвлекла Джоанну от работы на ткацком станке. Она заметила отложенное в сторону веретено.
Новым в доме был помост, примыкавший к задней стене и покоившийся на толстых столбах. Залезть туда можно было только по лестнице. Но так как старому Томасу уже не под силу было одолеть эти ступеньки, Николь поняла, что на помосте спят Джоанна с Томасом.
– Отец, – позвала девушка. – Наша госпожа пришла тебя навестить.
Джоанна поставила стул рядом с кроватью, а лампу – на сундук. Слабый свет озарил толстый тюфяк, покрытый несколькими одеялами.
Томас спросонья испуганно крякнул и пошевелился; солома в тюфяке зашуршала.
– Пришла, да? – удивился он. Со стоном тучный мужчина сел, свет лампы выхватил из темноты лицо, бороду и краешек плотной оголенной груди.
Джоанна подала ему тунику, сняв ее с крюка на столбе, и Томас оделся. Николь уселась на стул, а Джоанна отошла к очагу. Госпожа и управляющий долго молчали.
– Миледи, это хорошо, что вы пришли навестить старика. – Официальное вежливое заявление не имело ничего общего с обычным тоном и манерами Томаса.
– Теперь я для тебя миледи, Томас? – мягко упрекнула его Николь. – А как насчет Колетт?
Медленная улыбка осветила лицо мужчины, оставшиеся зубы блеснули в слабом свете.
– Значит, ты меня простила за то, что я пытался вмешаться в твою жизнь? Я не имел права ругать тебя в тот день. Я потом думал, что ты из-за этого меня избегаешь.
– Ох, Томас, – тихо вскрикнула Николь. – Я избегала тебя, потому что мне было стыдно, а не из-за твоих слов. Милорд думает, что де Окслейд стоит за всеми случаями воровства. Если это правда, значит, я и тебя, и Эшби предала дважды. Я стала причиной смерти Агнес, а теперь еще и это. Как ты можешь простить меня?
– Эх, девочка. Так ты мучаешь себя, да? – Томас потер лицо дрожащей старческой рукой. – Давай начнем сначала. Со смерти Эгги. Если бы я послушал свою мудрую жену в то июньское утро, мы бы остались дома и обедали у своего огня. Она меня предупредила, что ты собираешься закрыть ворота и показать, на что способна. Я не обратил внимания на ее предупреждение. А теперь скажи мне, кто виноват в смерти жены? – Томас пытался говорить легким тоном, но голос предательски дрожал.
Николь удивленно посмотрела на управляющего.
– Ты себя винишь?
– Виню? Нет. Я отвечаю перед Богом за свою глупую гордость. Я несу наказание и молю о прощении. Какой смысл винить себя, когда Агнес все равно не вернуть: она убита. И не важно, кто это сделал А что до лорда Окслейда, Колетт, давно ли этот рыцарь охотится за Эшби?
Николь выпрямилась на стуле.
– С момента смерти моего брата. Как только я стала наследницей.
Тогда ей было двенадцать лет, но она уже была выше Хью.
– Итак, он стремится получить Эшби уже несколько лет. Тогда в чем ты виновата сейчас? Если это его проделки, то, я думаю, он пытается выяснить для себя, что за человек наш новый господин. Если бы лорда Эшби было легко запугать, Хью Окслейд давно уже проглотил бы нас всех с потрохами.
– Ах если бы ты был прав, – вздохнула Николь, однако не слишком уверенно.
– Кто вообще что-то может сказать? Я не собираюсь тратить свое время и вникать в мысли господ. Бесполезное занятие. – Глаза старика блеснули из запавших глазниц, потом сразу потускнели. – Единственная надежда, что моя маленькая потаскушка не участвует в делах лорда Окслейда против нас. – Томас протянул руку и коснулся шершавой ладонью щеки Николь. – Ты, Колетт, можешь только обидеть меня, а Тильда своим предательством может убить.
– Нет! – тут же ответила Николь. – Она никогда не предаст свой дом. – И умолкла. А почему бы нет? Ведь Тильда собиралась предать ее, выдав Хью? – Сердце ее здесь, – сказала Николь, стараясь придать голосу уверенность, которой не было в душе. – Когда Тильде надоест де Окслейд, она вернется домой. – Странно, но на самом деле ей совсем не хотелось, чтобы Тильда возвращалась. Разве можно восстановить их разрушенные отношения?
– Пускай лучше никогда не возвращается. – Слова Томаса были жестокими, но голос его дрогнул.
– Неужели ты отвернешься от собственной дочери?! Томас, ты не сможешь! – Возглас Николь прозвучал как мольба за себя и за Тильду.
– Ах, Колетт, я не смогу взглянуть на свою беспутную дочь и удержаться от злых слов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33