— Ты еще не испробовала новую игрушку. А мой петушок невероятно затвердел и никак не хочет уняться. Посмотри, дорогая, это все потому, что ты так азартно его сосала.
Кристина взглянула, вздрогнула и, сжав кулаки, молча опустилась на колени перед ним. Боже, она сейчас умрет, если он снова ее не наполнит!
— Ты же не хочешь, чтобы все это пропало даром, когда твоя дырочка непрерывно сочится влагой?
— Но мне так нравилось сосать тебя…
Едва слышный лихорадочный шепот.
— Потом, дорогая, сможешь сосать меня хоть всю ночь.
Кристину затрясло.
— Как ты можешь быть так спокоен?!
— Больше опыта, — пояснил он, хотя его голод был не меньше, а может, и больше.
— Мне следовало бы отказаться.
— А ты не можешь.
— А ты можешь?
— Если бы хотел. Но я не хочу. Ну же, иди ко мне. Он и сам не знал, почему на некоем необъяснимом, чисто мужском уровне подсознания так стремился укротить это искушающее, бесстыдное самозабвение.
— А я должна подчиниться.
— Именно должна.
Он сел, прислонившись спиной к подушкам.
Она скорее перестанет дышать, чем сумеет противиться этому властному призыву. И поэтому качнулась к нему. Как он и ожидал.
Кристина взяла руку, предложенную Максом, и уселась на него верхом, закрыв от удовольствия глаза.
Ему не стоило говорить это: дважды он сдержался. Но на третий раз не вышло.
— Скажи, что не можешь жить без него.
Сидя верхом на возлюбленном, с полузакрытыми, мерцающими, как у нализавшейся сливок кошки, глазами, Кристина чуть улыбнулась, внезапно поняв, как велика ее сила.
— Не могу жить. Не могу жить без него, нигде и никогда, — промурлыкала она. — Когда бы ты меня ни захотел…
— Тогда здесь и сейчас, — прорычал он, сжимая ее бедра и поднимая над собой.
Теплый нефрит уперся в пульсирующие складки лона, когда Макс с силой насадил ее на свою плоть. Резной узор кольца чуть царапнул клитор.
Кристина вскрикнула.
Он снова сделал бедрами выпад снизу вверх, она вскрикнула во второй раз: высоким, пронзительным, сдавленным воплем, вызвавшим улыбку на губах Макса.
— Как тебе нравится это? — запоздало пробормотал он, держа ее так, что кольцо щекотало возбужденную плоть, посылая сквозь нее волну за волной горячечного желания. Утонченная пытка продолжалась и продолжалась, прерываясь лишь цепью исступленных, безумных, головокружительных оргазмов.
— Скажи, как сильно хочешь этого, — свирепо прошептал он, стремясь восстановить равновесие сил, вонзаясь в нее снова и снова.
Она не могла говорить… дышать… бессильная против этого беззастенчивого обладания, сотрясаемая все новыми конвульсиями, пока наконец не простонала:
— Не могу больше.
— Еще чуть-чуть, — настаивал он, исторгая в нее фонтан раскаленного семени.
Но Кристина не слышала. Она потеряла сознание.
И пришла в себя уже в его объятиях. Он успел снять кольцо и сейчас наблюдал, как слегка трепещут ее ресницы. Когда же ее глаза открылись, он покаянно прошептал:
— Прости…
Странно, ведь до Кристины ему в голову не приходило извиняться перед кем бы то ни было. Наверное, потому, что он никогда не заботился ни о чьих чувствах, кроме своих.
— Придумай для меня самую жестокую месть. Делай со мной что хочешь…
— Это в десять раз лучше, — прошептала она со слабой улыбкой. — Но ты все равно заплатишь мне.
— Все, что угодно, — повторил он, вне себя от тревоги за нее.
Но глаза Кристины весело заискрились.
— И сказал, что я могу сосать его всю ночь… потом…
Макс поднял брови:
— Вряд ли это можно считать наказанием…
— Зато я добьюсь своего.
— Вернее, мы оба добьемся.
Кристина погладила его по щеке:
— Скоро, дорогой. Ложись.
Он послушался, хотя не без легкого колебания, явно говорившего о его нежелании подчиняться приказу. Кристина это заметила.
— Ты не слишком покорен по натуре, не так ли? — жизнерадостно заметила она.
Макс закинул руки за голову, чуть повел плечом и, забыв о том, что еще минуту назад был готов на все, долго обдумывал ответ.
— Я, разумеется, попытаюсь, —дипломатично объявил он наконец.
— Не так уж это будет невыносимо, — заверила она, очевидно, наслаждаясь моментом.
— Уверен, что так и есть, — пробормотал он.
— Но? Я отчетливо чувствую «но».
— Ты чертовски назойлива, — ухмыльнулся он, — в самом приятном смысле, разумеется.
— А ты чертовски своеволен и упрям, хотя твои невероятные сексуальные таланты возмещают постоянное стремление командовать. И твое великолепное достоинство, постоянно находящееся в неудержимой, нескрываемой готовности, более чем возмещает твой деспотический темперамент. — Она осторожно взвесила на руке его тяжелую мошонку. — Интересно, у тебя еще что-то здесь осталось?
— Скоро узнаешь.
— Мне это… проглотить?
И без того внушительный отросток прямо на глазах стал удлиняться.
— Похоже… тебе это нравится, — пробормотала она, гладя морщинистый мешочек и слегка сжимая перекатывавшиеся внутри тугие шарики.
Макс с тихим стоном выгнул спину.
— Ты обещал быть хорошим, — прошептала она, продолжая перебирать бархатистые складки кожи. — Чтобы я могла играть с тобой сколько захочу.
На этот раз горловой стон был слышен яснее: его пенис послушно дернулся.
— Может, не так уж долго, — возразил он, глядя на него полузакрытыми жаркими глазами.
— Ты обещал, — кокетливо повторила она.
— Должно быть, я лгал, — выдавил он.
— Наверное, мне стоит поспешить.
Но он позволил ей делать все, напряженный, со стиснутыми кулаками, умиравший от желания вонзиться в нее с бессмысленным отчаянием, никогда ранее не испытываемым.
И Макс решил, наблюдая, как поднимается и опускается ее голова, борясь с нарастающей похотью, что все эти странные чувства вызваны их долгой разлукой и неопределенностью будущего. И он пытался, в самом деле пытался предоставить ей свободу действий.
Но на счете «сто двадцать» (Макс считал про себя, чтобы отвлечься от стремления взять верх) он капитулировал, вернее, применил силу, и Кристина оказалась на спине, с раздвинутыми ногами, приняв в себя плоть, которую успела довести до грани оргазма.
— Прости, — снова прошептал он, яростно погружаясь в нее. — Прости… прости… прости…
Каждое слово сопровождал все более мощный рывок.
— В следующий раз, — вздохнула она, забыв обо всем, не расстраиваясь и куда более стремясь к собственному удовольствию, чем к власти, желая только одного: ощущать его в себе или рядом… лишь бы быть вместе.
— Я всегда буду с тобой, — поклялся он. — Отныне и навеки.
На сердце Кристины стало теплее от его слов. Ах, пусть это всего лишь мечта, она позволит себе эту слабость.
— И когда-нибудь мы отпразднуем свое Рождество…
Макс нагнул голову и поцеловал ее в висок.
— Это всего лишь первое из многих, моя обожаемая женушка, — пообещал он, поднося свое кольцо к свету. — Отныне и навеки.
Кристина благоговейно коснулась подаренного им кольца, загадав желание, словно наивный ребенок, ожидающий, что случится чудо.
— Отныне и навеки, — повторила она.
Глава 21
Кристина скользнула через ведущую из подвала дверь, поднялась по истертым каменным ступенькам в кухню, а оттуда вышла в коридор. Везде было темно: слуги в это праздничное утро еще не поднялись. Пробежав на цыпочках к лестнице черного хода, она благополучно добралась до своих покоев как раз в тот момент, когда часы пробили пять.
Тихо закрыв дверь, она стащила соболью накидку и бросила на стул.
— Рано ты гуляешь!
Кристина замерла при звуках знакомого голоса.
— Я не могла заснуть, — пояснила она, стараясь говорить спокойно.
— Я заметил. Твоя постель нетронута.
Озноб прошел по ее спине от этого размеренного, холодно-равнодушного тона.
— Ты чего-то хочешь?
— Хочу, чтобы моя жена не раздвигала ноги перед кем попало.
— Вряд ли ты имеешь право чего-то требовать. Где был ты сам прошлой ночью?
Ганс поднялся, и Кристина наконец разглядела его в полутьме. Сейчас он казался еще выше и сильнее.
— Не твое дело. А теперь объясни, где ты была.
— Не твое дело.
— Нищие, не имеющие ни гроша жены вроде тебя не могут позволить себе подобные выпады. Будь благоразумной, драгоценная моя.
— Мне ни к чему быть благоразумной, — спокойно заметила она. — Пока под одной крышей с нами живет твоя мать.
Его улыбка напомнила ей звериный оскал.
— Она уехала ночью. Сказала, что неважно себя чувствует и предпочитает болеть дома.
Кристину словно ударили с размаху кулаком в живот. Она едва не согнулась, но постаралась не давать волю страху. Ее козырная карта бита!
— К сожалению, ты не смогла с ней попрощаться. Вернее, тебя так и не нашли. А теперь об утренних прогулках. Кто он?
— Не знаю, о чем ты. Я ходила гулять. Вот и все.
— От тебя несет прелюбодеянием.
— Ты бредишь, — упорно стояла на своем Кристина, отказываясь умолять о милости. — А вернее, в твоих ноздрях еще стоит запах твоей последней постельной игрушки.
— Моя последняя постельная игрушка предпочитает жасмин. Насколько я припоминаю, это не твой любимый запах.
— Весь этот разговор бесплоден. Я ходила гулять. Теперь вернулась. Жаль, что ты зря потратил время.
— Какая милая наивность. Впрочем, ты всегда была такой, женушка. А теперь о твоем будущем.
— Мое будущее принадлежит мне.
— Ошибаешься. Мне решать, что с тобой будет, и я от души надеюсь, что ты хорошо провела время, поскольку больше тебе это не удастся. Сегодня ты в последний раз предавалась разврату. Я сажаю тебя под домашний арест, чтобы оградить твою… — он сухо усмехнулся, — добродетель. И мою репутацию.
— О какой репутации ты толкуешь? Ты, всем известный распутник! Не посмеешь держать меня в заключении без ведома окружающих!
Кристина блефовала, потому что всего год назад молодая, сбившаяся с пути жена одного из соседей внезапно скончалась без всяких видимых причин.
— Почему же? Посмею. Я уже поговорил с доктором Кетчером, и он весьма сочувственно отнесся к моему описанию симптомов женской истерии. Он считает, что нервный срыв может быть вызван чересчур активной светской жизнью и бурными развлечениями. Поэтому и подписал все бумаги.
Какой безжалостный у него взгляд!
— Это мужской мир, дорогая, и власть принадлежит сильному полу, — спокойно добавил Ганс. — Жаль, что ты не поняла этого раньше.
Слегка поклонившись, он шагнул к двери. Кристина отчаянно надеялась, что он уйдет, что все это время просто запугивал ее. Но Ганс распахнул двери, и в комнату вошли три лакея.
— К моей жене никого не пускать, — грубо приказал он, — а если ослушаетесь, шкуру спущу.
Еще секунда — и она осталась одна. Двое стояли на страже в коридоре, третий сидел на стуле в гостиной. Другого входа в спальню не было: даже балконная дверь находилась в гостиной.
Войдя в спальню, Кристина бессильно прислонилась к позолоченной панели. Слезы жгли глаза. Чем она заслужила такую судьбу? Почему именно она?
Ноги подкосились, и она, рухнув на пол, зашлась в рыданиях.
Ей не следовало покидать сегодня дом! Какую ужасную ошибку она совершила! Хотя самой большой ошибкой был брак с Гансом. Конечно, прошлого уже не изменишь, но все же можно найти некоторое утешение в том, что могло бы быть, если… Какое счастье ее ждало! Ибо сегодня она погрузилась в нирвану, вознеслась на небеса, прямо в елисейские поля, в райские кущи.
Кристина поднесла к губам колечко, подаренное Максом, и поцеловала, вопреки всему надеясь, что оно принесет удачу, как принесло когда-то его бабушке. Она не питает иллюзий относительно благородства Ганса. Он способен на все. Но пусть не воображает, что ее так легко сломать!
Кроме того, у нее есть защитники: Макс и Берт Дэвис. Они не бросят ее. До них наверняка дойдут слухи, что ее заперли. Слуги любят сплетничать.
Кристина вытерла слезы, поднялась и глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.
Для паники нет причин.
Глава 22
Ранним рождественским утром Джонни и Фриц, собиравшиеся на каток, услышали тяжелые шаги в спальне. Мальчики потрясенно уставились на отца. До этого он никогда не бывал в их комнате на третьем этаже, и столь необычное появление заставило братьев тревожно переглянуться.
Отпустив слуг, Ганс щелкнул пальцами и жестом подозвал сыновей. Они робко шагнули вперед, но он повелительно ткнул пальцем в то место, где им надлежало стоять.
— Не горбиться и смотреть мне в глаза, — приказал он. — Вы не какие-то жалкие бюргеры, а сыновья князя!
Мальчики распрямили плечи и нервно воззрились на отца.
— Ваша мать заболела.
Дети побледнели, и Ганс еще больше помрачнел.
— Ну и маменькины сыночки! — презрительно бросил он. — Вы уже слишком взрослые, чтобы так разнюниться! Вашей матери необходимы покой и отдых, поэтому вам придется раньше обычного вернуться в школу. Сегодня вы уезжаете утренним поездом.
— А можно попрощаться с мамой? — выпалил Фриц, более порывистый, чем брат.
— Она спит.
— Мама не обидится, если мы ее разбудим! — вставил Джонни, забыв обычную осторожность.
— Невозможно. Доктор не велел к ней никого пускать.
— Доктор? — разом охнули мальчики.
— Я не допущу непослушания! — рявкнул отец. — Будете делать как велено. Даю вам час на сборы!
И, напоследок окинув мальчиков свирепым взглядом, он вышел из комнаты, спустился вниз и объяснил братьям и невесткам, что Кристине нездоровится и у нее, вероятно, та же болезнь, что и у вдовствующей княгини. Поэтому праздник закончен и все могут разъезжаться по домам.
— Как по-твоему, она в самом деле больна? — с трудом прошептал белый как полотно Фриц.
— Давай спросим Лизу, — предложил Джонни, пытаясь успокоить младшего брата. — Она наверняка знает.
Но когда мальчики побежали вниз, чтобы найти камеристку, выяснилось, что та якобы уехала погостить к матери.
— Но у Лизы нет матери, — прошептал Джонни, выходя из комнаты домоправительницы. — Вспомни, мама всегда жалела ее, потому что она сирота. Папа лжет, и миссис Ислинг тоже.
— Что же теперь делать? — заплакал Фриц.
— Прежде всего вернуться к себе и подумать.
— Но я не могу думать, когда мне страшно!
— Тогда я подумаю за нас обоих, — решительно заявил Джонни. — Вдруг мы нужны маме? Может, Йозеф сумеет нам помочь? Он не любит отца.
— Никто не любит отца, — пробурчал Фриц. — Он ужасно злой.
— Но все его боятся. Пойдем попросим Йозефа спуститься и узнать, действительно ли мама больна.
Их гувернер был более чем рад выручить своих подопечных. Молодой человек, только что из университета, искренне любил мальчиков и, как все в доме, обожал княгиню, которая не только знала всех слуг по имени, но интересовалась их делами. К сожалению, новости, принесенные им, обнадеживающими назвать было нельзя. Комнату княгини охраняли два лакея, и внутрь никого не пропускали. Когда он попытался справиться о ее здоровье, ему грубо посоветовали не задавать вопросов.
— Так я и знал! — воскликнул Фриц. — Она вовсе не больна.
— Хоть это хорошо, — вздохнул Джонни.
— Но через час нам нужно уезжать, — напомнил гувернер. — Вы прекрасно знаете, что слово вашего отца — закон.
— Может, подсунуть записку под дверь? — с надеждой предложил Фриц.
Но Йозеф покачал головой:
— Охрана не позволит.
— Он ее убьет? — дрожащим голосом спросил Джонни, глядя на гувернера таким паническим взглядом, что Йозеф попытался разубедить его:
— Ну, конечно, нет.
Он не сказал детям, что лакеи тоже были до смерти перепуганы и прогнали его, чтобы спасти свои шкуры.
Поспешный отъезд мальчиков не прошел незамеченным для привратника. Именно Берт открыл ворота и пожелал молодым господам счастливого пути. Но ему показалось странным, что они отказались от рождественских каникул, и еще более странным, что и остальные гости к полудню разъехались. Пытаясь обнаружить причину столь необычных событий, Берт при первом же удобном случае пробрался на кухню, чтобы выпить чаю с дворецким. Они едва ли не с первой встречи стали добрыми приятелями и часто проводили свободное время в местном кабачке, обмениваясь охотничьими историями. Отец Берта был старшим егерем у герцога Бакли, так что баек Берт знал великое множество. И при этом делал вид, что пьет, а сам старался вытянуть как можно больше информации.
Прежде всего Берт спросил лакея, не хочет ли тот пострелять кроликов. Мужчины стали договариваться о встрече, что было не так легко сделать, поскольку на Рождество слуги были заняты больше обычного. И тут Берт, наливая вторую чашку чаю, небрежно заметил:
— Молодые господа с утра пораньше отправились в школу. А за ними и остальные убрались.
Приятель поспешно отвел глаза.
— Похоже, так оно и есть, — пробормотал он.
— Непонятно как-то, — спокойно ответил Берт, добавляя сахара в чашку.
— Трудно сказать, — с притворным равнодушием пожал плечами лакей, неестественно улыбаясь. — У богатых свои причуды.
— Верно, верно, — поддакнул Берт, поднося ко рту чашку, и перевел разговор на чудесный рейнвейн, который подают в кабаке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Кристина взглянула, вздрогнула и, сжав кулаки, молча опустилась на колени перед ним. Боже, она сейчас умрет, если он снова ее не наполнит!
— Ты же не хочешь, чтобы все это пропало даром, когда твоя дырочка непрерывно сочится влагой?
— Но мне так нравилось сосать тебя…
Едва слышный лихорадочный шепот.
— Потом, дорогая, сможешь сосать меня хоть всю ночь.
Кристину затрясло.
— Как ты можешь быть так спокоен?!
— Больше опыта, — пояснил он, хотя его голод был не меньше, а может, и больше.
— Мне следовало бы отказаться.
— А ты не можешь.
— А ты можешь?
— Если бы хотел. Но я не хочу. Ну же, иди ко мне. Он и сам не знал, почему на некоем необъяснимом, чисто мужском уровне подсознания так стремился укротить это искушающее, бесстыдное самозабвение.
— А я должна подчиниться.
— Именно должна.
Он сел, прислонившись спиной к подушкам.
Она скорее перестанет дышать, чем сумеет противиться этому властному призыву. И поэтому качнулась к нему. Как он и ожидал.
Кристина взяла руку, предложенную Максом, и уселась на него верхом, закрыв от удовольствия глаза.
Ему не стоило говорить это: дважды он сдержался. Но на третий раз не вышло.
— Скажи, что не можешь жить без него.
Сидя верхом на возлюбленном, с полузакрытыми, мерцающими, как у нализавшейся сливок кошки, глазами, Кристина чуть улыбнулась, внезапно поняв, как велика ее сила.
— Не могу жить. Не могу жить без него, нигде и никогда, — промурлыкала она. — Когда бы ты меня ни захотел…
— Тогда здесь и сейчас, — прорычал он, сжимая ее бедра и поднимая над собой.
Теплый нефрит уперся в пульсирующие складки лона, когда Макс с силой насадил ее на свою плоть. Резной узор кольца чуть царапнул клитор.
Кристина вскрикнула.
Он снова сделал бедрами выпад снизу вверх, она вскрикнула во второй раз: высоким, пронзительным, сдавленным воплем, вызвавшим улыбку на губах Макса.
— Как тебе нравится это? — запоздало пробормотал он, держа ее так, что кольцо щекотало возбужденную плоть, посылая сквозь нее волну за волной горячечного желания. Утонченная пытка продолжалась и продолжалась, прерываясь лишь цепью исступленных, безумных, головокружительных оргазмов.
— Скажи, как сильно хочешь этого, — свирепо прошептал он, стремясь восстановить равновесие сил, вонзаясь в нее снова и снова.
Она не могла говорить… дышать… бессильная против этого беззастенчивого обладания, сотрясаемая все новыми конвульсиями, пока наконец не простонала:
— Не могу больше.
— Еще чуть-чуть, — настаивал он, исторгая в нее фонтан раскаленного семени.
Но Кристина не слышала. Она потеряла сознание.
И пришла в себя уже в его объятиях. Он успел снять кольцо и сейчас наблюдал, как слегка трепещут ее ресницы. Когда же ее глаза открылись, он покаянно прошептал:
— Прости…
Странно, ведь до Кристины ему в голову не приходило извиняться перед кем бы то ни было. Наверное, потому, что он никогда не заботился ни о чьих чувствах, кроме своих.
— Придумай для меня самую жестокую месть. Делай со мной что хочешь…
— Это в десять раз лучше, — прошептала она со слабой улыбкой. — Но ты все равно заплатишь мне.
— Все, что угодно, — повторил он, вне себя от тревоги за нее.
Но глаза Кристины весело заискрились.
— И сказал, что я могу сосать его всю ночь… потом…
Макс поднял брови:
— Вряд ли это можно считать наказанием…
— Зато я добьюсь своего.
— Вернее, мы оба добьемся.
Кристина погладила его по щеке:
— Скоро, дорогой. Ложись.
Он послушался, хотя не без легкого колебания, явно говорившего о его нежелании подчиняться приказу. Кристина это заметила.
— Ты не слишком покорен по натуре, не так ли? — жизнерадостно заметила она.
Макс закинул руки за голову, чуть повел плечом и, забыв о том, что еще минуту назад был готов на все, долго обдумывал ответ.
— Я, разумеется, попытаюсь, —дипломатично объявил он наконец.
— Не так уж это будет невыносимо, — заверила она, очевидно, наслаждаясь моментом.
— Уверен, что так и есть, — пробормотал он.
— Но? Я отчетливо чувствую «но».
— Ты чертовски назойлива, — ухмыльнулся он, — в самом приятном смысле, разумеется.
— А ты чертовски своеволен и упрям, хотя твои невероятные сексуальные таланты возмещают постоянное стремление командовать. И твое великолепное достоинство, постоянно находящееся в неудержимой, нескрываемой готовности, более чем возмещает твой деспотический темперамент. — Она осторожно взвесила на руке его тяжелую мошонку. — Интересно, у тебя еще что-то здесь осталось?
— Скоро узнаешь.
— Мне это… проглотить?
И без того внушительный отросток прямо на глазах стал удлиняться.
— Похоже… тебе это нравится, — пробормотала она, гладя морщинистый мешочек и слегка сжимая перекатывавшиеся внутри тугие шарики.
Макс с тихим стоном выгнул спину.
— Ты обещал быть хорошим, — прошептала она, продолжая перебирать бархатистые складки кожи. — Чтобы я могла играть с тобой сколько захочу.
На этот раз горловой стон был слышен яснее: его пенис послушно дернулся.
— Может, не так уж долго, — возразил он, глядя на него полузакрытыми жаркими глазами.
— Ты обещал, — кокетливо повторила она.
— Должно быть, я лгал, — выдавил он.
— Наверное, мне стоит поспешить.
Но он позволил ей делать все, напряженный, со стиснутыми кулаками, умиравший от желания вонзиться в нее с бессмысленным отчаянием, никогда ранее не испытываемым.
И Макс решил, наблюдая, как поднимается и опускается ее голова, борясь с нарастающей похотью, что все эти странные чувства вызваны их долгой разлукой и неопределенностью будущего. И он пытался, в самом деле пытался предоставить ей свободу действий.
Но на счете «сто двадцать» (Макс считал про себя, чтобы отвлечься от стремления взять верх) он капитулировал, вернее, применил силу, и Кристина оказалась на спине, с раздвинутыми ногами, приняв в себя плоть, которую успела довести до грани оргазма.
— Прости, — снова прошептал он, яростно погружаясь в нее. — Прости… прости… прости…
Каждое слово сопровождал все более мощный рывок.
— В следующий раз, — вздохнула она, забыв обо всем, не расстраиваясь и куда более стремясь к собственному удовольствию, чем к власти, желая только одного: ощущать его в себе или рядом… лишь бы быть вместе.
— Я всегда буду с тобой, — поклялся он. — Отныне и навеки.
На сердце Кристины стало теплее от его слов. Ах, пусть это всего лишь мечта, она позволит себе эту слабость.
— И когда-нибудь мы отпразднуем свое Рождество…
Макс нагнул голову и поцеловал ее в висок.
— Это всего лишь первое из многих, моя обожаемая женушка, — пообещал он, поднося свое кольцо к свету. — Отныне и навеки.
Кристина благоговейно коснулась подаренного им кольца, загадав желание, словно наивный ребенок, ожидающий, что случится чудо.
— Отныне и навеки, — повторила она.
Глава 21
Кристина скользнула через ведущую из подвала дверь, поднялась по истертым каменным ступенькам в кухню, а оттуда вышла в коридор. Везде было темно: слуги в это праздничное утро еще не поднялись. Пробежав на цыпочках к лестнице черного хода, она благополучно добралась до своих покоев как раз в тот момент, когда часы пробили пять.
Тихо закрыв дверь, она стащила соболью накидку и бросила на стул.
— Рано ты гуляешь!
Кристина замерла при звуках знакомого голоса.
— Я не могла заснуть, — пояснила она, стараясь говорить спокойно.
— Я заметил. Твоя постель нетронута.
Озноб прошел по ее спине от этого размеренного, холодно-равнодушного тона.
— Ты чего-то хочешь?
— Хочу, чтобы моя жена не раздвигала ноги перед кем попало.
— Вряд ли ты имеешь право чего-то требовать. Где был ты сам прошлой ночью?
Ганс поднялся, и Кристина наконец разглядела его в полутьме. Сейчас он казался еще выше и сильнее.
— Не твое дело. А теперь объясни, где ты была.
— Не твое дело.
— Нищие, не имеющие ни гроша жены вроде тебя не могут позволить себе подобные выпады. Будь благоразумной, драгоценная моя.
— Мне ни к чему быть благоразумной, — спокойно заметила она. — Пока под одной крышей с нами живет твоя мать.
Его улыбка напомнила ей звериный оскал.
— Она уехала ночью. Сказала, что неважно себя чувствует и предпочитает болеть дома.
Кристину словно ударили с размаху кулаком в живот. Она едва не согнулась, но постаралась не давать волю страху. Ее козырная карта бита!
— К сожалению, ты не смогла с ней попрощаться. Вернее, тебя так и не нашли. А теперь об утренних прогулках. Кто он?
— Не знаю, о чем ты. Я ходила гулять. Вот и все.
— От тебя несет прелюбодеянием.
— Ты бредишь, — упорно стояла на своем Кристина, отказываясь умолять о милости. — А вернее, в твоих ноздрях еще стоит запах твоей последней постельной игрушки.
— Моя последняя постельная игрушка предпочитает жасмин. Насколько я припоминаю, это не твой любимый запах.
— Весь этот разговор бесплоден. Я ходила гулять. Теперь вернулась. Жаль, что ты зря потратил время.
— Какая милая наивность. Впрочем, ты всегда была такой, женушка. А теперь о твоем будущем.
— Мое будущее принадлежит мне.
— Ошибаешься. Мне решать, что с тобой будет, и я от души надеюсь, что ты хорошо провела время, поскольку больше тебе это не удастся. Сегодня ты в последний раз предавалась разврату. Я сажаю тебя под домашний арест, чтобы оградить твою… — он сухо усмехнулся, — добродетель. И мою репутацию.
— О какой репутации ты толкуешь? Ты, всем известный распутник! Не посмеешь держать меня в заключении без ведома окружающих!
Кристина блефовала, потому что всего год назад молодая, сбившаяся с пути жена одного из соседей внезапно скончалась без всяких видимых причин.
— Почему же? Посмею. Я уже поговорил с доктором Кетчером, и он весьма сочувственно отнесся к моему описанию симптомов женской истерии. Он считает, что нервный срыв может быть вызван чересчур активной светской жизнью и бурными развлечениями. Поэтому и подписал все бумаги.
Какой безжалостный у него взгляд!
— Это мужской мир, дорогая, и власть принадлежит сильному полу, — спокойно добавил Ганс. — Жаль, что ты не поняла этого раньше.
Слегка поклонившись, он шагнул к двери. Кристина отчаянно надеялась, что он уйдет, что все это время просто запугивал ее. Но Ганс распахнул двери, и в комнату вошли три лакея.
— К моей жене никого не пускать, — грубо приказал он, — а если ослушаетесь, шкуру спущу.
Еще секунда — и она осталась одна. Двое стояли на страже в коридоре, третий сидел на стуле в гостиной. Другого входа в спальню не было: даже балконная дверь находилась в гостиной.
Войдя в спальню, Кристина бессильно прислонилась к позолоченной панели. Слезы жгли глаза. Чем она заслужила такую судьбу? Почему именно она?
Ноги подкосились, и она, рухнув на пол, зашлась в рыданиях.
Ей не следовало покидать сегодня дом! Какую ужасную ошибку она совершила! Хотя самой большой ошибкой был брак с Гансом. Конечно, прошлого уже не изменишь, но все же можно найти некоторое утешение в том, что могло бы быть, если… Какое счастье ее ждало! Ибо сегодня она погрузилась в нирвану, вознеслась на небеса, прямо в елисейские поля, в райские кущи.
Кристина поднесла к губам колечко, подаренное Максом, и поцеловала, вопреки всему надеясь, что оно принесет удачу, как принесло когда-то его бабушке. Она не питает иллюзий относительно благородства Ганса. Он способен на все. Но пусть не воображает, что ее так легко сломать!
Кроме того, у нее есть защитники: Макс и Берт Дэвис. Они не бросят ее. До них наверняка дойдут слухи, что ее заперли. Слуги любят сплетничать.
Кристина вытерла слезы, поднялась и глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.
Для паники нет причин.
Глава 22
Ранним рождественским утром Джонни и Фриц, собиравшиеся на каток, услышали тяжелые шаги в спальне. Мальчики потрясенно уставились на отца. До этого он никогда не бывал в их комнате на третьем этаже, и столь необычное появление заставило братьев тревожно переглянуться.
Отпустив слуг, Ганс щелкнул пальцами и жестом подозвал сыновей. Они робко шагнули вперед, но он повелительно ткнул пальцем в то место, где им надлежало стоять.
— Не горбиться и смотреть мне в глаза, — приказал он. — Вы не какие-то жалкие бюргеры, а сыновья князя!
Мальчики распрямили плечи и нервно воззрились на отца.
— Ваша мать заболела.
Дети побледнели, и Ганс еще больше помрачнел.
— Ну и маменькины сыночки! — презрительно бросил он. — Вы уже слишком взрослые, чтобы так разнюниться! Вашей матери необходимы покой и отдых, поэтому вам придется раньше обычного вернуться в школу. Сегодня вы уезжаете утренним поездом.
— А можно попрощаться с мамой? — выпалил Фриц, более порывистый, чем брат.
— Она спит.
— Мама не обидится, если мы ее разбудим! — вставил Джонни, забыв обычную осторожность.
— Невозможно. Доктор не велел к ней никого пускать.
— Доктор? — разом охнули мальчики.
— Я не допущу непослушания! — рявкнул отец. — Будете делать как велено. Даю вам час на сборы!
И, напоследок окинув мальчиков свирепым взглядом, он вышел из комнаты, спустился вниз и объяснил братьям и невесткам, что Кристине нездоровится и у нее, вероятно, та же болезнь, что и у вдовствующей княгини. Поэтому праздник закончен и все могут разъезжаться по домам.
— Как по-твоему, она в самом деле больна? — с трудом прошептал белый как полотно Фриц.
— Давай спросим Лизу, — предложил Джонни, пытаясь успокоить младшего брата. — Она наверняка знает.
Но когда мальчики побежали вниз, чтобы найти камеристку, выяснилось, что та якобы уехала погостить к матери.
— Но у Лизы нет матери, — прошептал Джонни, выходя из комнаты домоправительницы. — Вспомни, мама всегда жалела ее, потому что она сирота. Папа лжет, и миссис Ислинг тоже.
— Что же теперь делать? — заплакал Фриц.
— Прежде всего вернуться к себе и подумать.
— Но я не могу думать, когда мне страшно!
— Тогда я подумаю за нас обоих, — решительно заявил Джонни. — Вдруг мы нужны маме? Может, Йозеф сумеет нам помочь? Он не любит отца.
— Никто не любит отца, — пробурчал Фриц. — Он ужасно злой.
— Но все его боятся. Пойдем попросим Йозефа спуститься и узнать, действительно ли мама больна.
Их гувернер был более чем рад выручить своих подопечных. Молодой человек, только что из университета, искренне любил мальчиков и, как все в доме, обожал княгиню, которая не только знала всех слуг по имени, но интересовалась их делами. К сожалению, новости, принесенные им, обнадеживающими назвать было нельзя. Комнату княгини охраняли два лакея, и внутрь никого не пропускали. Когда он попытался справиться о ее здоровье, ему грубо посоветовали не задавать вопросов.
— Так я и знал! — воскликнул Фриц. — Она вовсе не больна.
— Хоть это хорошо, — вздохнул Джонни.
— Но через час нам нужно уезжать, — напомнил гувернер. — Вы прекрасно знаете, что слово вашего отца — закон.
— Может, подсунуть записку под дверь? — с надеждой предложил Фриц.
Но Йозеф покачал головой:
— Охрана не позволит.
— Он ее убьет? — дрожащим голосом спросил Джонни, глядя на гувернера таким паническим взглядом, что Йозеф попытался разубедить его:
— Ну, конечно, нет.
Он не сказал детям, что лакеи тоже были до смерти перепуганы и прогнали его, чтобы спасти свои шкуры.
Поспешный отъезд мальчиков не прошел незамеченным для привратника. Именно Берт открыл ворота и пожелал молодым господам счастливого пути. Но ему показалось странным, что они отказались от рождественских каникул, и еще более странным, что и остальные гости к полудню разъехались. Пытаясь обнаружить причину столь необычных событий, Берт при первом же удобном случае пробрался на кухню, чтобы выпить чаю с дворецким. Они едва ли не с первой встречи стали добрыми приятелями и часто проводили свободное время в местном кабачке, обмениваясь охотничьими историями. Отец Берта был старшим егерем у герцога Бакли, так что баек Берт знал великое множество. И при этом делал вид, что пьет, а сам старался вытянуть как можно больше информации.
Прежде всего Берт спросил лакея, не хочет ли тот пострелять кроликов. Мужчины стали договариваться о встрече, что было не так легко сделать, поскольку на Рождество слуги были заняты больше обычного. И тут Берт, наливая вторую чашку чаю, небрежно заметил:
— Молодые господа с утра пораньше отправились в школу. А за ними и остальные убрались.
Приятель поспешно отвел глаза.
— Похоже, так оно и есть, — пробормотал он.
— Непонятно как-то, — спокойно ответил Берт, добавляя сахара в чашку.
— Трудно сказать, — с притворным равнодушием пожал плечами лакей, неестественно улыбаясь. — У богатых свои причуды.
— Верно, верно, — поддакнул Берт, поднося ко рту чашку, и перевел разговор на чудесный рейнвейн, который подают в кабаке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28