— «А я смогу присмотреть за тобой, защитить тебя», — подумала при этом Сюзанна. Она заставила себя улыбнуться. — Я пошлю в город, и тебе привезут все, что нужно для работы. Мы даже можем превратить одну из гостевых комнат во временную мастерскую. Я ведь не требую, чтобы ты вообще бросила работу.
— Мама, если бы я могла тебе объяснить, как важны для меня мои занятия! — воскликнула Софи.
— Я это понимаю. Я это поняла еще тогда, когда ты была совсем малышкой. Ты уже в то время была погружена в себя, отказывалась ходить в гости, веселиться с другими детьми, ты лишь рисовала без конца, часами, и всегда была вымазана красками. Я понимаю, Софи.
— Если бы ты действительно понимала, — натянуто произнесла Софи, — нам бы не пришлось сейчас спорить.
Сюзанна вздрогнула. И тут же решила переменить тему, поговорить о том, что особенно сильно тревожило ее теперь.
— Ты не слишком хорошо выглядела за ленчем. Что-нибудь случилось?
Софи, колеблясь, взглянула на мать. Сердце Сюзанны упало.
— Дело в нем, не так ли? Ты знаешь, что можешь довериться мне, дорогая.
Софи едва заметно задрожала.
— Мне он показался очень привлекательным, мама, — призналась она наконец.
Сюзанна очень осторожно ответила:
— Женщинам всегда нравятся мужчины такого типа, милая. Ты лишь одна из сотен, уверяю тебя.
— Я это понимаю. Просто… — Софи вспыхнула. — Я ведь что-то вроде парии в обществе, и первым человеком, оказавшимся по-настоящему добрым со мной, стал Эдвард Деланца… и он был именно добр, не более того.
Сюзанна подвела Софи к дивану, и они уселись рядом. Несколько мгновений Сюзанна всматривалась в лицо дочери.
— Он просто играет с тобой, дорогая. Я знаю таких мужчин. Деланца точно такой же, как твой отец, он живет по собственным правилам, для него не существует запретов, ему ничего не стоит погубить невинность.
— Мама! — Софи была возмущена. — Ты не права относительно мистера Деланца, он не нашел во мне ничего привлекательного… и ты не права, что говоришь так плохо о моем отце.
Лицо Сюзанны исказилось.
— Позволь мне говорить то, что я считаю нужным. Так слушай же: Джейк О'Нил был распутным волокитой, и таков же Эдвард Деланца.
Софи выпрямилась.
— Мама, прошу тебя!.. Это несправедливо. Папа умер. Он не может постоять за себя.
Сюзанна горько улыбнулась:
— Даже если бы он был жив, он ничего не смог бы возразить на этот счет.
Софи какое-то время колебалась, потом прижалась к матери, обняла ее.
— Он любил тебя, мама, я знаю.
Но Сюзанна высвободилась из объятий дочери и встала.
— Меня не интересует, любил меня Джейк О'Нил или нет. — Но, произнося эти слова, Сюзанна осознавала, что лжет.
— Иной раз люди причиняют друг другу боль невольно, не желая того, — медленно проговорила Софи.
— Он хотел причинить мне боль, — не уступала Сюзанна, глядя в лицо дочери. — Именно поэтому он оставил все тебе, а мне — ни единого цента.
— Нет, — воскликнула Софи, — ты не права! Это была просто ошибка, я уверена! — Она весело улыбнулась. — Ну и вообще это не важно. Мне ведь не нужно столько денег. Их хватит нам обеим.
Сюзанну охватило болезненное чувство вины.
— Это дело принципа, Софи, — пробормотала она. Софи промолчала, явно сочувствуя матери. Наконец она мягко сказала:
— Мне очень жаль, что папа огорчил тебя.
— Он меня не огорчал, — холодно откликнулась Сюзанна, передернув плечами.
Главное в жизни — условности, это она крепко усвоила; да, когда-то она была очень молодой и полагала, что сможет пренебречь мнением общества, не обращать внимания на косые взгляды и презрение… Но как же быстро она поняла, что никто не может сопротивляться холоду света, его неумолимому порицанию. И в двадцать пять лет она наконец повзрослела и вышла замуж за Бенджамина — не потому, что любила его, а потому, что хотела снова добиться признания в свете, вернуть респектабельность, снова вращаться в обществе, которое породило ее и которое отвергло ее.
Сюзанна прошлась по комнате, желая одного: навсегда забыть прошлое. Но она знала, что лишь прошлое помогает ей удержаться в настоящем.
— Довольно болтать о твоем проклятом отце. Что говорил тебе Эдвард Деланца, когда вы остались на веранде вдвоем?
Софи посмотрела на мать:
— Он просто был очень добр ко мне. Я рассказала ему, почему я хромаю… и он был невероятно добр.
— Его доброта скрывает лишь одну цель — намерение совратить, погубить тебя, — настаивала на своем Сюзанна.
— Нет, — твердо сказала Софи. — Нет, ты ошибаешься. Эдвард и не думал совращать меня. Он был просто галантен и вежлив. Он вел себя как джентльмен.
Сюзанна изумленно раскрыла глаза.
— Софи, но ты слишком взволнованна! Если он и вправду не имел дурных намерений, тебе очень повезло. Надеюсь от всей души, что ты права и что тебе не придется страдать из-за человека, живущего слишком вольной жизнью. А кстати, контрабанда алмазов — это тоже по-джентльменски? Или то, что он спит с Хилари Стюарт, не обвенчавшись? А он действительно любовник Хилари Стюарт! Как ты думаешь, почему я поселила их в соседних комнатах?
Софи встала и подняла руки, словно защищаясь.
— Я сама догадалась, что он влюблен в Хилари, — хрипло проговорила она.
Сюзанна почувствовала, как ее словно что-то обожгло изнутри. Она видела, что дочь влюбилась в Эдварда и была в смятении из-за его отношений с их соседкой. Сюзанна ужаснулась. Ей уже виделась трагедия… Джейк в свое время почти погубил ее, и она предчувствовала, что Эдвард погубит ее дочь.
— Хилари не ночевала в своей комнате, вот что тебе следует знать.
Софи побледнела.
— Откуда тебе это известно?
— Ее постель была не смята. Я это видела собственными глазами, когда заглянула в ее комнату перед завтраком, а горничные не поднимаются в комнаты гостей так рано, Софи. — Видя смущение дочери, Сюзанна мягко добавила: — Я считаю своим долгом знать, что происходит в моем доме, девочка.
— Я не хочу больше говорить об этом.
— Мне очень жаль, Софи, что тебе пришлось так рано окунуться в реальную жизнь. Но это лишь на пользу тебе. Если ваши пути снова пересекутся, смотри на него трезвым взглядом.
Софи сдержанно кивнула:
— Я все поняла, мама. Мне было приятно кокетничать с ним, но не более того. Тебе нечего бояться. — Она глубоко вздохнула. — Если я не вернусь в город, мама, я не смогу вовремя закончить портрет мисс Эймс, а ведь я обещала написать его к ее дню рождения. Разве ты забыла, что сама настаивала на этом?
Сюзанна изучающе посмотрела на дочь, почти не слыша ее слов. Если Софи влюбилась в Деланца, следует немедленно изменить тактику. Летний дом Хилари расположен тут же, на взморье, неподалеку от дома Ральстонов, и Эдвард, пожалуй, будет проводить слишком много времени в Ньюпорт-Бич, согревая постель миссис Стюарт… Ну а если в свободные часы он начнет охотиться за Софи?
— Я передумала, — внезапно сказала Сюзанна, чувствуя, как на лбу у нее выступают капельки пота. Одна лишь мысль о том, что Эдвард может оказаться слишком близко к Софи, заставила ее сердце испуганно сжаться. — Ты можешь уехать утром в понедельник, как и собиралась.
— Спасибо, мама!
Софи обняла мать, с подозрением глянувшую на нее, и выбежала из комнаты.
Сюзанна смотрела вслед дочери, мучаясь неуверенностью. Софи никогда прежде не интересовалась мужчинами, Сюзанна была уверена в этом, а теперь вдруг заинтересовалась слишком явно, вопреки своим заверениям в обратном.
Она подошла к двери и увидела, что девушка неловко поднимается наверх. Сюзанна нахмурилась. В этом нет никакого смысла. Эдвард Деланца может заполучить любую женщину. С какой бы стати он стал преследовать Софи? Разве что от скуки, от эксцентричности… или же в нем и вправду пробудилось сочувствие? Да нет же, вряд ли он стал бы всерьез добиваться Софи… Только не он.
Ладони Сюзанны повлажнели. Она решила, что не должна оставить Деланца ни единого шанса. Она напишет миссис Мардок, чтобы та ни на минуту не спускала глаз с Софи. Если даже Эдвард Деланца по каким-то невообразимым причинам вздумает преследовать девушку в Манхэттене, Сюзанна сразу об этом узнает.
Глава 7
Нью-Йорк
Грохот все нарастал, становился оглушающим. Земля под ногами Софи ощутимо задрожала, как и стена кирпичного здания за ее спиной; задребезжали стекла в окнах. Холст на мольберте трепетал под ее рукой. Но Софи ничего не замечала.
Стоя на тротуаре Третьей авеню, Софи сосредоточенно работала, удары ее кисти были короткими и быстрыми. Но вот поезд миновал эстакаду, и снова стали слышны обычные звуки улицы — зазывные выкрики уличных торговцев, резкие еврейские голоса, крик и смех детей, играющих возле многоквартирных домов и под эстакадой надземной железной дороги. Копыта лошадей цокали по булыжнику мостовой, катили коляски и двуколки, громыхали конные платформы. Где-то неподалеку раздалась предостерегающая трель полицейского свистка. Кучера и возчики кричали на мальчишек, гоняющих мяч чуть ли не под колесами. А на противоположной стороне улицы стоял в дверях своей лавки толстый немец-бакалейщик, наблюдая за Софи и присматривая за тем, чтобы никто из прохожих не стащил его товар с выставленных на улицу лотков.
Софи с июня приходила сюда, чтобы писать. Когда она впервые появилась здесь, на нее глядели с недоумением, но теперь, похоже, привыкли к ее постоянному присутствию. Софи вздохнула, всмотрелась в холст и отложила кисть.
Софи знала, что уже пора уходить, она и так слишком задержалась сегодня. Рядом с мольбертом стоял небольшой складной столик, на котором лежали необходимые для работы принадлежности; там же были и большие мужские часы. Посмотрев на них, Софи снова вздохнула. Мисс Эймс с минуты на минуту придет к ней домой, чтобы увидеть свой портрет и забрать его. И все же девушка медлила, ей не хотелось уходить.
Слегка нахмурясь, Софи снова взглянула на холст. Что ж, в этой жанровой сцене ей удалось схватить настроение: она изобразила двух коренастых женщин, сидящих на крылечке многоквартирного дома, — женщины явно устали, но оживленно о чем-то разговаривали, их истрепанная одежда сохранила яркие краски. На одной из них, миссис Гутенберг, было красное платье, оно выглядело сверкающим всполохом на фоне в основном темной живописи. Но несмотря на неожиданное красное пятно и свет, танцующий на мостовой, работе все же чего-то не хватало.
Софи хорошо знала, в чем одна из ее проблем. Она не была зачарована тем, что писала. А объект, который неудержимо манил ее, она отказывалась писать. Потому что этим объектом был Эдвард Деланца.
Она не будет писать его.
Софи вздохнула. Вернувшись в город больше недели назад, она почти все свое время тратила вот на этот холст и на портрет мисс Эймс и все же никак не могла выбросить из головы Эдварда. Софи прикинула, что за тот уик-энд на взморье они с Эдвардом разговаривали в общей сложности не более пятнадцати минут. И тем не менее он постоянно вторгался в ее мысли.
Софи поморщилась. Несмотря ни на что, Эдвард Деланца был великолепным, неповторимым образцом мужчины, и как модель для портрета он был изумителен. Как же ей устоять перед искушением написать его? Как?
Где взять силы, если даже мысль об этом обжигает предвкушением, предчувствием…
Софи заставила себя снова сосредоточиться на жанровой сценке, которую она твердо решила завершить до конца лета. В таких местах, в такой обстановке, как здесь, Софи никогда прежде бывать не приходилось и вряд ли удастся прийти сюда снова в ближайшее время; вот когда ей исполнится двадцать один, она сможет распоряжаться собой и жить, где ей вздумается. А мать ни за что не позволила бы ей посещать подобные районы, несмотря на то что Софи очень хотелось написать что-нибудь из жизни рабочего класса и иммигрантов. Не стоило бы и пытаться получить такое разрешение, ей бы все равно отказали. И сейчас Софи работала здесь без позволения. Она чувствовала себя немножко виноватой, однако искусство было для нее превыше всего.
Над этим холстом Софи работала тайком. Она совсем не случайно взялась за него именно летом, ведь Сюзанна находилась на безопасном расстоянии, в Ньюпорте, и вероятность быть пойманной с поличным сводилась к минимуму.
Предполагалось, что в эти часы Софи находится на занятиях в Академии. Но те занятия, что проводились там сейчас, не слишком интересовали Софи: ее не привлекала гравюра, и в последние шесть недель она самостоятельно занималась живописью маслом с натуры.
Кучер с коляской ожидал девушку неподалеку. Софи сказала Биллингсу, что работает над заданием, полученным в Академии. Вряд ли он ей поверил, но он любил Софи и ни за что бы ее не выдал, и в то же время он слишком боялся выпустить ее из виду. Слуги Ральстонов знали дочь своей хозяйки с девятилетнего возраста, и каждый из них был прекрасно осведомлен о любви Софи к рисованию и живописи.
Эта страсть была очевидна уже тогда, когда девушка впервые появилась в особняке Ральстона как его приемная дочь. Бенджамин коллекционировал предметы искусства и картины. Подобно многим людям его круга, он в основном интересовался работами американских художников, но в то же время, как и некоторые наиболее проницательные коллекционеры, он приобрел с дюжину работ французских художников-барбизонцев начала девятнадцатого века; у него было несколько сельских пейзажей Милле и Руссо, были и более броские, эротичные работы художников Салона — Кутюрье и Кабанеля. Еще куда более важным было то, что Ральстон посетил большую нью-йоркскую выставку 1886 года. Ему понравились работы нового направления — этих художников пресса и критики назвали импрессионистами, — и Бенджамин купил работы Писарро и Дега, а четыре года спустя приобрел еще одного Дега и натюрморт Мане. Софи была ошеломлена, увидев галерею Ральстона. Она каждый день проводила там многие часы.
Софи увлекалась рисованием задолго до того, как поселилась в особняке Ральстона, с самого раннего детства. В доме отчима в программу ее занятий входило и рисование, и гувернантка девочки весьма серьезно отнеслась к карандашным наброскам и акварелям Софи. Но к двенадцати годам она превзошла свою учительницу, и мисс Холден, понимая это, поговорила с Сюзанной, пытаясь обратить ее внимание на талант малышки. Но миссис Ральстон совершенно не интересовало то, что ее дочь одержима противоестественной, как она считала, для девочки склонностью к искусству, и она вовсе не намеревалась подыскивать для Софи настоящего учителя.
Софи умоляла, настаивала, скандалила. После смерти отца она стала очень тихой девочкой, ничего не требовала, ни на что не жаловалась, была очень скромна во всем. Но не в данном случае. Сюзанна, по-настоящему раздраженная, пригрозила вообще выбросить из дома все краски и кисти, запретила дочери рисовать и говорить о рисовании. Но, к счастью, Бенджамин Ральстон, привлеченный необычным шумом в доме, вмешался.
Поскольку Бенджамин крайне редко интересовался делами своей падчерицы — да и своей собственной дочери тоже, — Сюзанна не смогла оставить без внимания вмешательство мужа и нашла для Софи наставника. Поль Веро преподавал в Академии изящных искусств и порой давал частные уроки на стороне — если считал, что ученик того стоит.
Он мгновенно понял, что на Софи не следует жалеть ни времени, ни усилий. Девочке было тринадцать лет, когда она начала занятия с Веро, и продолжались они более трех лет. Веро был требователен и взыскателен, часто бранил работы своей ученицы и очень редко хвалил. Он настаивал, чтобы Софи начала с азов — с изучения рисунка, с гипсов. В первый год она рисовала только углем, чуть не по пятьсот раз повторяла одни и те же натюрморты, и вообще рисовала все, что только можно нарисовать, пока не научилась наполнять кипучей жизнью даже простейшие композиции из двух-трех яблок.
Годом позже Веро заявил, что она вполне овладела рисунком и настало время перейти к цвету и свету. Софи ликовала — она любила цвет. И Веро видел, что время частных уроков подходит к концу. Он был потрясен до глубины души, когда понял, что его юная ученица обладает огромным талантом, что ее чувство цвета почти совершенно. Софи хотела пользоваться красками дерзко, в неортодоксальной манере, но Веро пока что не позволял ей этого.
«В один прекрасный день вы сможете позволить себе быть оригинальной, ma petite, но только после того, как овладеете всем, чему я должен вас научить», — говорил он ей, и этот рефрен сопровождал Софи в последующие годы, когда, ворча, одну за другой копировала работы старых мастеров в разных музеях города. Софи хотела творить самостоятельно, а Веро требовал копирования, копирования…
Наконец Софи исполнилось шестнадцать. Она держала экзамен и была принята в Академию, где ей предстояло продолжить уроки как с Веро, так и со многими другими преподавателями. Но вот однажды Веро пришел к Софи расстроенный, на его глазах блестели слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
— Мама, если бы я могла тебе объяснить, как важны для меня мои занятия! — воскликнула Софи.
— Я это понимаю. Я это поняла еще тогда, когда ты была совсем малышкой. Ты уже в то время была погружена в себя, отказывалась ходить в гости, веселиться с другими детьми, ты лишь рисовала без конца, часами, и всегда была вымазана красками. Я понимаю, Софи.
— Если бы ты действительно понимала, — натянуто произнесла Софи, — нам бы не пришлось сейчас спорить.
Сюзанна вздрогнула. И тут же решила переменить тему, поговорить о том, что особенно сильно тревожило ее теперь.
— Ты не слишком хорошо выглядела за ленчем. Что-нибудь случилось?
Софи, колеблясь, взглянула на мать. Сердце Сюзанны упало.
— Дело в нем, не так ли? Ты знаешь, что можешь довериться мне, дорогая.
Софи едва заметно задрожала.
— Мне он показался очень привлекательным, мама, — призналась она наконец.
Сюзанна очень осторожно ответила:
— Женщинам всегда нравятся мужчины такого типа, милая. Ты лишь одна из сотен, уверяю тебя.
— Я это понимаю. Просто… — Софи вспыхнула. — Я ведь что-то вроде парии в обществе, и первым человеком, оказавшимся по-настоящему добрым со мной, стал Эдвард Деланца… и он был именно добр, не более того.
Сюзанна подвела Софи к дивану, и они уселись рядом. Несколько мгновений Сюзанна всматривалась в лицо дочери.
— Он просто играет с тобой, дорогая. Я знаю таких мужчин. Деланца точно такой же, как твой отец, он живет по собственным правилам, для него не существует запретов, ему ничего не стоит погубить невинность.
— Мама! — Софи была возмущена. — Ты не права относительно мистера Деланца, он не нашел во мне ничего привлекательного… и ты не права, что говоришь так плохо о моем отце.
Лицо Сюзанны исказилось.
— Позволь мне говорить то, что я считаю нужным. Так слушай же: Джейк О'Нил был распутным волокитой, и таков же Эдвард Деланца.
Софи выпрямилась.
— Мама, прошу тебя!.. Это несправедливо. Папа умер. Он не может постоять за себя.
Сюзанна горько улыбнулась:
— Даже если бы он был жив, он ничего не смог бы возразить на этот счет.
Софи какое-то время колебалась, потом прижалась к матери, обняла ее.
— Он любил тебя, мама, я знаю.
Но Сюзанна высвободилась из объятий дочери и встала.
— Меня не интересует, любил меня Джейк О'Нил или нет. — Но, произнося эти слова, Сюзанна осознавала, что лжет.
— Иной раз люди причиняют друг другу боль невольно, не желая того, — медленно проговорила Софи.
— Он хотел причинить мне боль, — не уступала Сюзанна, глядя в лицо дочери. — Именно поэтому он оставил все тебе, а мне — ни единого цента.
— Нет, — воскликнула Софи, — ты не права! Это была просто ошибка, я уверена! — Она весело улыбнулась. — Ну и вообще это не важно. Мне ведь не нужно столько денег. Их хватит нам обеим.
Сюзанну охватило болезненное чувство вины.
— Это дело принципа, Софи, — пробормотала она. Софи промолчала, явно сочувствуя матери. Наконец она мягко сказала:
— Мне очень жаль, что папа огорчил тебя.
— Он меня не огорчал, — холодно откликнулась Сюзанна, передернув плечами.
Главное в жизни — условности, это она крепко усвоила; да, когда-то она была очень молодой и полагала, что сможет пренебречь мнением общества, не обращать внимания на косые взгляды и презрение… Но как же быстро она поняла, что никто не может сопротивляться холоду света, его неумолимому порицанию. И в двадцать пять лет она наконец повзрослела и вышла замуж за Бенджамина — не потому, что любила его, а потому, что хотела снова добиться признания в свете, вернуть респектабельность, снова вращаться в обществе, которое породило ее и которое отвергло ее.
Сюзанна прошлась по комнате, желая одного: навсегда забыть прошлое. Но она знала, что лишь прошлое помогает ей удержаться в настоящем.
— Довольно болтать о твоем проклятом отце. Что говорил тебе Эдвард Деланца, когда вы остались на веранде вдвоем?
Софи посмотрела на мать:
— Он просто был очень добр ко мне. Я рассказала ему, почему я хромаю… и он был невероятно добр.
— Его доброта скрывает лишь одну цель — намерение совратить, погубить тебя, — настаивала на своем Сюзанна.
— Нет, — твердо сказала Софи. — Нет, ты ошибаешься. Эдвард и не думал совращать меня. Он был просто галантен и вежлив. Он вел себя как джентльмен.
Сюзанна изумленно раскрыла глаза.
— Софи, но ты слишком взволнованна! Если он и вправду не имел дурных намерений, тебе очень повезло. Надеюсь от всей души, что ты права и что тебе не придется страдать из-за человека, живущего слишком вольной жизнью. А кстати, контрабанда алмазов — это тоже по-джентльменски? Или то, что он спит с Хилари Стюарт, не обвенчавшись? А он действительно любовник Хилари Стюарт! Как ты думаешь, почему я поселила их в соседних комнатах?
Софи встала и подняла руки, словно защищаясь.
— Я сама догадалась, что он влюблен в Хилари, — хрипло проговорила она.
Сюзанна почувствовала, как ее словно что-то обожгло изнутри. Она видела, что дочь влюбилась в Эдварда и была в смятении из-за его отношений с их соседкой. Сюзанна ужаснулась. Ей уже виделась трагедия… Джейк в свое время почти погубил ее, и она предчувствовала, что Эдвард погубит ее дочь.
— Хилари не ночевала в своей комнате, вот что тебе следует знать.
Софи побледнела.
— Откуда тебе это известно?
— Ее постель была не смята. Я это видела собственными глазами, когда заглянула в ее комнату перед завтраком, а горничные не поднимаются в комнаты гостей так рано, Софи. — Видя смущение дочери, Сюзанна мягко добавила: — Я считаю своим долгом знать, что происходит в моем доме, девочка.
— Я не хочу больше говорить об этом.
— Мне очень жаль, Софи, что тебе пришлось так рано окунуться в реальную жизнь. Но это лишь на пользу тебе. Если ваши пути снова пересекутся, смотри на него трезвым взглядом.
Софи сдержанно кивнула:
— Я все поняла, мама. Мне было приятно кокетничать с ним, но не более того. Тебе нечего бояться. — Она глубоко вздохнула. — Если я не вернусь в город, мама, я не смогу вовремя закончить портрет мисс Эймс, а ведь я обещала написать его к ее дню рождения. Разве ты забыла, что сама настаивала на этом?
Сюзанна изучающе посмотрела на дочь, почти не слыша ее слов. Если Софи влюбилась в Деланца, следует немедленно изменить тактику. Летний дом Хилари расположен тут же, на взморье, неподалеку от дома Ральстонов, и Эдвард, пожалуй, будет проводить слишком много времени в Ньюпорт-Бич, согревая постель миссис Стюарт… Ну а если в свободные часы он начнет охотиться за Софи?
— Я передумала, — внезапно сказала Сюзанна, чувствуя, как на лбу у нее выступают капельки пота. Одна лишь мысль о том, что Эдвард может оказаться слишком близко к Софи, заставила ее сердце испуганно сжаться. — Ты можешь уехать утром в понедельник, как и собиралась.
— Спасибо, мама!
Софи обняла мать, с подозрением глянувшую на нее, и выбежала из комнаты.
Сюзанна смотрела вслед дочери, мучаясь неуверенностью. Софи никогда прежде не интересовалась мужчинами, Сюзанна была уверена в этом, а теперь вдруг заинтересовалась слишком явно, вопреки своим заверениям в обратном.
Она подошла к двери и увидела, что девушка неловко поднимается наверх. Сюзанна нахмурилась. В этом нет никакого смысла. Эдвард Деланца может заполучить любую женщину. С какой бы стати он стал преследовать Софи? Разве что от скуки, от эксцентричности… или же в нем и вправду пробудилось сочувствие? Да нет же, вряд ли он стал бы всерьез добиваться Софи… Только не он.
Ладони Сюзанны повлажнели. Она решила, что не должна оставить Деланца ни единого шанса. Она напишет миссис Мардок, чтобы та ни на минуту не спускала глаз с Софи. Если даже Эдвард Деланца по каким-то невообразимым причинам вздумает преследовать девушку в Манхэттене, Сюзанна сразу об этом узнает.
Глава 7
Нью-Йорк
Грохот все нарастал, становился оглушающим. Земля под ногами Софи ощутимо задрожала, как и стена кирпичного здания за ее спиной; задребезжали стекла в окнах. Холст на мольберте трепетал под ее рукой. Но Софи ничего не замечала.
Стоя на тротуаре Третьей авеню, Софи сосредоточенно работала, удары ее кисти были короткими и быстрыми. Но вот поезд миновал эстакаду, и снова стали слышны обычные звуки улицы — зазывные выкрики уличных торговцев, резкие еврейские голоса, крик и смех детей, играющих возле многоквартирных домов и под эстакадой надземной железной дороги. Копыта лошадей цокали по булыжнику мостовой, катили коляски и двуколки, громыхали конные платформы. Где-то неподалеку раздалась предостерегающая трель полицейского свистка. Кучера и возчики кричали на мальчишек, гоняющих мяч чуть ли не под колесами. А на противоположной стороне улицы стоял в дверях своей лавки толстый немец-бакалейщик, наблюдая за Софи и присматривая за тем, чтобы никто из прохожих не стащил его товар с выставленных на улицу лотков.
Софи с июня приходила сюда, чтобы писать. Когда она впервые появилась здесь, на нее глядели с недоумением, но теперь, похоже, привыкли к ее постоянному присутствию. Софи вздохнула, всмотрелась в холст и отложила кисть.
Софи знала, что уже пора уходить, она и так слишком задержалась сегодня. Рядом с мольбертом стоял небольшой складной столик, на котором лежали необходимые для работы принадлежности; там же были и большие мужские часы. Посмотрев на них, Софи снова вздохнула. Мисс Эймс с минуты на минуту придет к ней домой, чтобы увидеть свой портрет и забрать его. И все же девушка медлила, ей не хотелось уходить.
Слегка нахмурясь, Софи снова взглянула на холст. Что ж, в этой жанровой сцене ей удалось схватить настроение: она изобразила двух коренастых женщин, сидящих на крылечке многоквартирного дома, — женщины явно устали, но оживленно о чем-то разговаривали, их истрепанная одежда сохранила яркие краски. На одной из них, миссис Гутенберг, было красное платье, оно выглядело сверкающим всполохом на фоне в основном темной живописи. Но несмотря на неожиданное красное пятно и свет, танцующий на мостовой, работе все же чего-то не хватало.
Софи хорошо знала, в чем одна из ее проблем. Она не была зачарована тем, что писала. А объект, который неудержимо манил ее, она отказывалась писать. Потому что этим объектом был Эдвард Деланца.
Она не будет писать его.
Софи вздохнула. Вернувшись в город больше недели назад, она почти все свое время тратила вот на этот холст и на портрет мисс Эймс и все же никак не могла выбросить из головы Эдварда. Софи прикинула, что за тот уик-энд на взморье они с Эдвардом разговаривали в общей сложности не более пятнадцати минут. И тем не менее он постоянно вторгался в ее мысли.
Софи поморщилась. Несмотря ни на что, Эдвард Деланца был великолепным, неповторимым образцом мужчины, и как модель для портрета он был изумителен. Как же ей устоять перед искушением написать его? Как?
Где взять силы, если даже мысль об этом обжигает предвкушением, предчувствием…
Софи заставила себя снова сосредоточиться на жанровой сценке, которую она твердо решила завершить до конца лета. В таких местах, в такой обстановке, как здесь, Софи никогда прежде бывать не приходилось и вряд ли удастся прийти сюда снова в ближайшее время; вот когда ей исполнится двадцать один, она сможет распоряжаться собой и жить, где ей вздумается. А мать ни за что не позволила бы ей посещать подобные районы, несмотря на то что Софи очень хотелось написать что-нибудь из жизни рабочего класса и иммигрантов. Не стоило бы и пытаться получить такое разрешение, ей бы все равно отказали. И сейчас Софи работала здесь без позволения. Она чувствовала себя немножко виноватой, однако искусство было для нее превыше всего.
Над этим холстом Софи работала тайком. Она совсем не случайно взялась за него именно летом, ведь Сюзанна находилась на безопасном расстоянии, в Ньюпорте, и вероятность быть пойманной с поличным сводилась к минимуму.
Предполагалось, что в эти часы Софи находится на занятиях в Академии. Но те занятия, что проводились там сейчас, не слишком интересовали Софи: ее не привлекала гравюра, и в последние шесть недель она самостоятельно занималась живописью маслом с натуры.
Кучер с коляской ожидал девушку неподалеку. Софи сказала Биллингсу, что работает над заданием, полученным в Академии. Вряд ли он ей поверил, но он любил Софи и ни за что бы ее не выдал, и в то же время он слишком боялся выпустить ее из виду. Слуги Ральстонов знали дочь своей хозяйки с девятилетнего возраста, и каждый из них был прекрасно осведомлен о любви Софи к рисованию и живописи.
Эта страсть была очевидна уже тогда, когда девушка впервые появилась в особняке Ральстона как его приемная дочь. Бенджамин коллекционировал предметы искусства и картины. Подобно многим людям его круга, он в основном интересовался работами американских художников, но в то же время, как и некоторые наиболее проницательные коллекционеры, он приобрел с дюжину работ французских художников-барбизонцев начала девятнадцатого века; у него было несколько сельских пейзажей Милле и Руссо, были и более броские, эротичные работы художников Салона — Кутюрье и Кабанеля. Еще куда более важным было то, что Ральстон посетил большую нью-йоркскую выставку 1886 года. Ему понравились работы нового направления — этих художников пресса и критики назвали импрессионистами, — и Бенджамин купил работы Писарро и Дега, а четыре года спустя приобрел еще одного Дега и натюрморт Мане. Софи была ошеломлена, увидев галерею Ральстона. Она каждый день проводила там многие часы.
Софи увлекалась рисованием задолго до того, как поселилась в особняке Ральстона, с самого раннего детства. В доме отчима в программу ее занятий входило и рисование, и гувернантка девочки весьма серьезно отнеслась к карандашным наброскам и акварелям Софи. Но к двенадцати годам она превзошла свою учительницу, и мисс Холден, понимая это, поговорила с Сюзанной, пытаясь обратить ее внимание на талант малышки. Но миссис Ральстон совершенно не интересовало то, что ее дочь одержима противоестественной, как она считала, для девочки склонностью к искусству, и она вовсе не намеревалась подыскивать для Софи настоящего учителя.
Софи умоляла, настаивала, скандалила. После смерти отца она стала очень тихой девочкой, ничего не требовала, ни на что не жаловалась, была очень скромна во всем. Но не в данном случае. Сюзанна, по-настоящему раздраженная, пригрозила вообще выбросить из дома все краски и кисти, запретила дочери рисовать и говорить о рисовании. Но, к счастью, Бенджамин Ральстон, привлеченный необычным шумом в доме, вмешался.
Поскольку Бенджамин крайне редко интересовался делами своей падчерицы — да и своей собственной дочери тоже, — Сюзанна не смогла оставить без внимания вмешательство мужа и нашла для Софи наставника. Поль Веро преподавал в Академии изящных искусств и порой давал частные уроки на стороне — если считал, что ученик того стоит.
Он мгновенно понял, что на Софи не следует жалеть ни времени, ни усилий. Девочке было тринадцать лет, когда она начала занятия с Веро, и продолжались они более трех лет. Веро был требователен и взыскателен, часто бранил работы своей ученицы и очень редко хвалил. Он настаивал, чтобы Софи начала с азов — с изучения рисунка, с гипсов. В первый год она рисовала только углем, чуть не по пятьсот раз повторяла одни и те же натюрморты, и вообще рисовала все, что только можно нарисовать, пока не научилась наполнять кипучей жизнью даже простейшие композиции из двух-трех яблок.
Годом позже Веро заявил, что она вполне овладела рисунком и настало время перейти к цвету и свету. Софи ликовала — она любила цвет. И Веро видел, что время частных уроков подходит к концу. Он был потрясен до глубины души, когда понял, что его юная ученица обладает огромным талантом, что ее чувство цвета почти совершенно. Софи хотела пользоваться красками дерзко, в неортодоксальной манере, но Веро пока что не позволял ей этого.
«В один прекрасный день вы сможете позволить себе быть оригинальной, ma petite, но только после того, как овладеете всем, чему я должен вас научить», — говорил он ей, и этот рефрен сопровождал Софи в последующие годы, когда, ворча, одну за другой копировала работы старых мастеров в разных музеях города. Софи хотела творить самостоятельно, а Веро требовал копирования, копирования…
Наконец Софи исполнилось шестнадцать. Она держала экзамен и была принята в Академию, где ей предстояло продолжить уроки как с Веро, так и со многими другими преподавателями. Но вот однажды Веро пришел к Софи расстроенный, на его глазах блестели слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48