А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Да-да, вы правы, конечно. Но в любом случае мне кажется, что пока продолжается шторм, мы в полной безопасности. Кто захочет сражаться в такую погоду?
Капитан потер свою жесткую обветренную щеку не менее жесткой обветренной рукой.
— Я бы не стал что-либо загадывать относительно этих мятежников, мисс. Туман для них как раз то, что надо: он спрячет их, когда они захотят к нам приблизиться, и мы не успеем даже опомниться… — Он быстро прервал себя на полуслове, заметив на ее лице выражение тревоги.
— Прошу прощения, мисс Трент, я не должен был говорить об этом с вами. Все это заботы вашего старого капитана. — Он по-отечески похлопал ее по руке. — Вам не о чем беспокоиться. Я посадил людей на мачты, чтобы они следили за всеми судами, — впрочем, как и всегда, — и они, разумеется, не пропустят ни одного подозрительного корабля. Все в порядке!
Однако капитан говорил нарочито уверенно, поэтому Элизабет с тревогой стала вглядываться в его лицо. Что-то он от нее скрывал, желая избавить от излишнего беспокойства. Ее охватил страх, хотя она постаралась держаться совершенно спокойно.
— Ну конечно, капитан, если вы считаете, что беспокоиться не о чем, тогда мне и подавно не стоит об этом думать, — сказала Элизабет с любезной улыбкой, хотя в то же время лихорадочно старалась припомнить все, что слышала о морских разбойниках.
Она знала, что это были так называемые «легальные» пираты, то есть люди, нанятые мятежными американскими колониями для того, чтобы чинить препятствия английской торговле. Они выходили в море на кораблях, вооруженные до зубов, и их единственной целью был захват британских торговых судов, причем их интересовало все: и груз, и команда. Таким способом они подрывали основы британской экономики.
Пираты заставляли королевский флот метаться по морям в поисках мятежников, вместо того чтобы пускать ко дну военные корабли или захватывать укрепленные порты повстанцев. Кроме того, военные суда вынуждены были охранять торговые от нападения пиратов.
Смысл существования каперов был в том, чтобы разрушать и захватывать. С ними очень трудно было бороться. Люди на этих пиратских судах были дерзкие, бесстрашные, чрезвычайно опасные. Они находили в войне удовольствие, чувствовали к ней особую привязанность, и к тому же от захвата британских судов получали хорошую прибыль. За каждую успешную операцию — безразлично, какое судно им попалось: торговое или военное, — им платили большие деньги. Множество людей сделали себе таким путем состояние.
Пока шла война, эти денежные премии были соблазнительно высоки: ходили слухи, что простой юнга, получавший на корабле меньше всех, часто в результате одной удачной экспедиции зарабатывал больше, чем другие за многие годы королевской службы.
Элизабет вспомнила все предупреждения Томаса Пен-рифа относительно повстанческих кораблей, которые «прочесывают моря». Тогда эта угроза казалась ей такой далекой и нереальной, что о ней не стоило даже и думать. Но теперь, когда густой туман окутывал корабль со всех сторон, как одеяло, Элизабет замирала от страха, особенно после случайно вырвавшихся слов капитана Милза. Она пыталась представить себе, какие причины заставили его чувствовать грозящую им опасность.
Но ее мысли внезапно были прерваны шумом драки, начавшейся на палубе неподалеку от них. Капитан Милз, разумеется, тоже все слышал и обернулся.
— Что случилось? — рявкнул он, сжимая кулаки, в то время как Элизабет еще только пыталась разглядеть разворачивающуюся перед ней картину.
К ним приближался Хокинс, таща за собой Генри, которому он изо всех сил сжимал горло своими цепкими пальцами. Генри бешено сопротивлялся, на его лице во многих местах проступили красные пятна — следы ударов.
— Я ничего не сделал! — кричал он сдавленным голосом, когда казначей наконец приволок его и поставил перед капитаном. — Я не виноват! Я не виноват!
— Капитан, я поймал этого гнусного крысенка в тот момент, когда он запускал свои когти в хранящуюся на складе провизию, — удовлетворенно провозгласил Хокинс. — Я застал его, когда он воровал лимонный сок, очевидно, радуясь при этом, что мы все из-за него получим уменьшенную порцию. — При этом пальцы Хокинса все еще продолжали сжимать горло мальчика. — Да-да, все именно так и было, мерзкий крысенок!
Генри завизжал от боли, а Элизабет в ужасе замерла.
— Хорошо, — строго скомандовал капитан Милз, — довольно. Освободи его, Хокинс.
Генри рухнул на пол, как только казначей разжал свои пальцы, и Элизабет тут же заботливо склонилась над мальчиком, пытаясь ласковыми словами привести его в чувство. Сверкая глазами, она обратилась к Хокинсу:
— К вашему сведению, мистер Хокинс, Генри взял лимонный сок для меня. Еще за завтраком он мне сказал, что капитан Милз распорядился увеличить мою порцию, считая, очевидно, что у меня сопротивляемость цинге ниже, чем у других, более приспособленных к морским путешествиям. — Элизабет на мгновение замолчала. — Генри наверняка собирался отдать мне этот сок за обедом, — продолжала она в бешенстве. — Может быть, вы имеете какие-нибудь возражения?
Слушая ее пламенную речь, Хокинс хмурился, и в его глазах появилось выражение ядовитой злости. Он облизал губы и в растерянности смотрел то на Элизабет, то на капитана, который неодобрительно взирал на все происходящее, расставив ноги и уперев руки в бока.
— Ну так что, Хокинс? — сухо и требовательно обратился к нему капитан.
Хокинс прочистил горло.
— Я этого не знал, сэр, — не очень убедительно произнес он.
— Теперь знаете, — жестко отрезал капитан. — Мальчик следовал моим указаниям. Однако, — тут он сделал паузу и принялся проницательно изучать казначея своими голубыми глазами, — даже если бы юнга что-нибудь украл, у вас не было никаких полномочий его наказывать. Вы должны были отправить мальчика прямо ко мне.
— Но я так и сделал, капитан! — запротестовал Хокинс. Его лицо раскраснелось от возмущения. — Я как раз отправил его прямо к вам!
— После того, как избили до полусмерти и едва не вышибли из него всю душу. Я капитан корабля, Хокинс, я здесь решаю, кто из моей команды должен быть наказан, a кто нет, и не желаю, чтобы вы или кто-нибудь еще присваивали себе мои полномочия! — Его голос, исполненный гнева и раздражения, рокотал по всей палубе. — Вам ясно?
— Да, сэр, — произнес Хокинс, почти не разжимая губ, и посмотрел на Генри, который с помощью Элизабет пытался встать.
В глазах казначея Элизабет увидела настоящую ненависть, причем ей показалось, что ненавидел он не только мальчика, но и ее. Она вся съежилась. «Почему?» — спрашивала Элизабет себя. Неужели потому, что сейчас одержала над ним победу? Нет, глубоко в душе она чувствовала, что дело совсем не в том. Элизабет оказалась свидетелем его унижения, и этого он ей не простит. Хокинс был очень тщеславным человеком и не любил получать выговоров, особенно когда при этом присутствовала женщина. Она подозревала, что он никогда не простит ни ее, ни капитана, ни мальчика за свое сегодняшнее унижение; обязательно захочет отомстить, возможно, не капитану Милзу, но уж, во всяком случае, ей, или Генри, или им обоим. Теперь они станут объектами его мести. Более чем когда-либо она поняла, что этого человека следует избегать.
— Можете идти, — кивнул в его сторону капитан Милз. Хокинс отсалютовал, бросив напоследок уничтожающий взгляд на Элизабет, и удалился. Капитан тем временем обратил внимание на Генри, который с трудом пытался подняться на ноги.
— С тобой все в порядке, мальчик?
— Да, сэр, — его голос звучал слабо, и Элизабет заметила, что он пытается скрыть слезы.
— Капитан, — произнесла она быстро, — разрешите Генри, прежде чем он снова примется за выполнение своих обязанностей, отдохнуть немного в моей каюте. Он ведь скоро должен принести мне еду и, если можно, пусть захватит с собой собственный обед. Может быть, сегодня ему будет позволено поесть у меня? — она умоляюще посмотрела на капитана. Тот утвердительно кивнул.
— Хорошо, мисс. В таком состоянии от него все равно мало пользы. — Он ласково улыбнулся Генри. — Эй, парень, приходи в себя. Мисс Трент присмотрит за тобой, а потом можешь снова приступить к работе. — Потом повернулся к Элизабет. — Всего хорошего, мисс. И не забудьте, пожалуйста, вашу дополнительную порцию лимонного сока!
Он поклонился и пошел от нее прочь, попутно отдавая приказания матросам, которые, разинув рот, глазели на то, что происходит на палубе. Услышав приказания, они вдруг почувствовали прилив активности и бросились их выполнять, совершенно не желая оказаться на месте злополучного казначея.
Элизабет между тем привела Генри в свою каюту, бережно усадила на кровать, смочила платок в холодной воде и начала поочередно прикладывать его к многочисленным синякам. Лицо мальчика распухло и, как ей казалось, сильно болело.
— Все будет хорошо, — приговаривала она, чтобы ободрить Генри, потому что слезы все еще продолжали течь по его бледным щекам. — Этот человек больше никогда не посмеет тронуть тебя даже пальцем!
— Я… я боюсь, — пролепетал он, безуспешно пытаясь побороть слезы. — Теперь он обязательно сделает что-нибудь страшное!
— Ты слышал, что сказал капитан? — напомнила ему Элизабет. — Поверь мне, он теперь даже пальцем тебя не тронет!
В его больших детских глазах промелькнуло удивление.
— Неужели вы действительно так думаете, мисс?
Она улыбнулась.
— Я в этом совершенно уверена. И знай, если он снова попытается причинить тебе какой-нибудь вред или просто начнет угрожать, ты должен сразу же мне сказать. Капитан Милз не потерпит на своем корабле такое поведение, и нет никаких причин бояться сказать ему обо всем. Уж он-то знает, как поступить в таком случае. — Она взяла мальчика за подбородок и заглянула ему в глаза. — Ты обещаешь в случае чего сразу же рассказать мне?
Генри кивнул, и хотя слезы все еще текли, счастливая улыбка тронула уголки его губ.
— Благодарю вас, мисс, — выдохнул он и, закинув руки, обнял ее за шею. Она тоже слегка сжала его в своих объятиях. Так они просидели некоторое время.
— Ну а теперь, если ты чувствуешь себя лучше, — сказала Элизабет, разжимая объятия, — может быть, принесешь мне мой обед? А заодно и свой. Сегодня мы с тобой устроим маленький праздник!
Генри быстро вскочил на ноги и, не дожидаясь дальнейших указаний, бегом бросился по коридору. Через минуту его торопливые шаги уже раздавались по палубе.
Элизабет поднялась и начала медленно вышагивать по каюте. Перед ее мысленным взором все еще стояло лицо Хокинса, ужасное, перекошенное от гнева. Она никак не могла отогнать от себя этот образ и с беспокойством думала о том, что он обязательно попытается отомстить. Но как и когда?
Во всей этой истории хорошим было только то, что после инцидента на палубе Хокинс перестанет так грубо обращаться с ребенком. И она снова принялась размышлять о судьбе маленького мальчика, совершенно лишенного каких-либо радостей детства. Как все это несправедливо! Она с горечью подумала, что такой же была судьба бесчисленного количества других английских детей, которые имели несчастье родиться в нищете.
Праздный досуг и роскошь, привычные ей с детства, были уделом аристократии. Другие же дети совершенно не знали каких-либо удовольствий, не могли себе позволить, например, покататься на пони или отправиться на воскресный пикник. А что в дальнейшем ждет Генри? Она прекрасно понимала, что и дальше у него будет только тяжелая работа. Безродный корабельный юнга никак не мог рассчитывать на то, что сможет высоко подняться по служебной лестнице. В лучшем случае после многих лет ученичества и прислужничества он станет матросом, и никем больше. Его место в мире было предопределено заранее, в момент рождения, и у него не было никаких шансов, чтобы изменить свое положение.
«Как стыдно, — вдруг подумала Элизабет, — что ребенок, такой милый и смышленый, осужден на столь жалкое существование». Внезапно девушку поразила мысль: никогда раньше несправедливость английского общества не волновала ее. Ни разу за все счастливые годы жизни она не задавала себе вопросов, что это за система, которая позволяет ей жить в роскоши, в то время как другие бедствуют в нищете. Если бы не это путешествие, Элизабет никогда бы не стала общаться с представителями низших классов. Ведь она привыкла вращаться в замкнутом кругу избранных, тех, которые составляли в Англии сословие пресыщенных, наделенных властью и богатством людей. Элизабет невесело улыбнулась, представляя себе, как бы отнеслись к подобным рассуждениям эти самые леди и джентльмены, если бы случайно подслушали ее мысли.
Шторм начался с новой силой около полуночи, безумствовал до рассвета, а затем перешел в бесконечный, беспросветный ливень, продолжавшийся большую часть следующего дня. Элизабет не выходила из своей каюты. За ужином Генри сказал ей, что дождь наконец перестал, и она решила перед сном ненадолго выйти на палубу.
Ветер стих, и погода стояла удивительно спокойная. На небе не было видно ни звезд, ни луны, а шум моря доносился до нее, как будто где-то там, внизу шевелились тысячи темных невидимых существ. Элизабет поежилась. Несмотря ни на что, туман был даже гуще, чем прежде, он нависал над морем, как тяжелое, непроницаемое одеяло, поглощая все звуки и цвета.
Облокотившись на поручни, Элизабет с жадностью пыталась представить, что сейчас происходит в Лондоне. Без сомнения, в доме Алмаков проходит ассамблея, в театре уже началось представление, где-то наверняка назначен на сегодня вечер виста. Лондонская жизнь теперь была от нее так далека, что вспоминалось о ней, как о далеком прошлом, хотя… Боже мой… неужели? Прошло всего десять коротких дней? Что-то похожее на сожаление вкралось в ее сердце, но она без промедления запретила себе думать о доме. Что хорошего может быть в воспоминаниях о прошлом? Какая от этого польза? Она сделала свой выбор, и нельзя давать ни малейшей лазейки для бесполезных сожалений, следует думать только о будущем. После того как дядя Чарльз поправится, она вернется в Англию и снова начнет жить прежней веселой и счастливой жизнью, забудет ужасное путешествие со всеми его неудобствами и лишениями, как будто ничего не было!
Элизабет плотнее запахнула плащ и отошла от перил, направляясь обратно в свою каюту. На лестнице было темно и сыро, она с трудом нащупывала скользкие деревянные ступени. Коридор был пуст и непривычно темен. Интересно, почему это не горят свечи? Она ощупью пробиралась в темноте, держась рукой за шершавую деревянную стену, направляясь к первой двери налево — к ее двери. Элизабет не покидало чувство смутной, непонятной тревоги. Она никак не могла найти ключ, хотя сама же его положила в карман своего голубого муслинового платья. Наконец нашла ключ и попыталась нащупать замочную скважину, чтобы открыть дверь. Темнота была непроглядная, ей стало душно, но внезапно холодок ужаса пробежал по ее спине. В следующую секунду она уже поняла почему, ибо в ноздри ударил едкий запах жареной рыбы и подгоревшего масла. Не успела она закричать, как волосатая рука грубо зажала ей рот и голос Хокинса, отвратительный свистящий шепот, язвительно раздался у нее над ухом.
— Ну что, мисс, вы ведь не захотите поднимать шум, не так ли? — он тихо засмеялся, чувствуя ее попытки вывернуться из его рук. Он плотнее прижал ее к себе, чтобы она не сопротивлялась.
— А теперь ты дашь мне свой маленький ключик, и после этого мы с тобой приятно побеседуем в твоей каюте!
Элизабет боролась изо всех сил, но Хокинс скрутил ей руку и спокойно вынул ключ из ее обессилевших пальцев. Усмехаясь, он открыл дверь и грубо втолкнул ее в каюту.
Свеча, зажженная перед уходом, все еще горела на стене, и в ее слабом мерцании она увидела, что на ухмыляющейся физиономии Хокинса застыло выражение настоящего торжества. Он захлопнул дверь и запер ее изнутри. Она отпрянула. Нет! Этого не может быть! Все это происходит не с ней! В его глазах читалась только ненависть, или нет, не только — что-то еще. Что же? Похоть, бешеное возбуждение. Она поняла, что ждет ее в скором времени — именно сегодня, сейчас. Обессиленная и устрашенная, Элизабет в растерянности ловила ртом воздух.
— Нет! Нет! Выйдите вон! Вы пожалеете, если сделаете это!
— Я пожалею, если не сделаю этого! — ухмылялся он бесстыдно и вдруг неожиданным рывком снова заломил ей за спину руки и швырнул на постель, придавив сверху всей своей тяжестью. Элизабет снова попыталась закричать, однако Хокинс ударил ее по лицу один раз, другой, третий, до тех пор, пока она не застонала от боли. Каюта показалась ей расплывчатым темным пятном, голова кружилась и болела, словно в нее вонзился миллион светящихся игл; почти потеряв сознание, она чувствовала его вес, прижимающий ее к постели, горячее зловонное дыхание прямо возле своего рта, шеи… И вдруг его руки принялись безжалостно терзать платье, потом нижнее белье, и вот уже ее девичья грудь оказалась совершенно обнаженной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39