Рочестер.
Его лицо выступало из дерева, словно двери вообще не существовало, и на этом лице, грубом, как скала, черные от горя глаза всматривались в стену прямо перед собой, а потом взгляд начал опускаться.
Харриет затрясло. Она зажмурилась так сильно, что глазам стало больно, вжалась спиной в стену и заскребла ногтями по половицам, чувствуя, что пират склоняется над ней.
Дверная ручка снова затряслась, и Харриет едва удержалась, чтобы не заскулить. Она видела синий свет даже сквозь веки, чувствовала дыхание мертвеца у себя на лбу…
Дверь, отворяясь, резко заскрипела, и Харриет вздрогнула. В горле рождался вопль…
– Черт подери!
– Бенедикт? – Харриет распахнула глаза. Можно было и не спрашивать – она отчетливо видела Брэдборна с фонарем в руке. Синий свет исчез вместе с пиратом.
– Что случилось? – Брэдборн осмотрел ее с головы до ног, пряча в карман небольшую металлическую отмычку. – С тобой все в порядке?
Харриет кивнула, поднялась на ноги, не обращая внимания на тупую боль в спине, но из чулана не вышла.
– Там с тобой кто-нибудь есть, Бенедикт?
– Нет. Я обошел каждую комнату, разыскивая тебя. – Бенедикт смотрел на нее, сведя брови.
– И ты не видел никого… ничего?
– Нет, – повторил он.
Ах, как хотелось Харриет, чтобы он увидел что-нибудь необычное, ну хоть что-нибудь! Она начинала чувствовать себя человеком, загнанным в ловушку одиночного безумия.
Харриет вышла из своей тюрьмы.
– Тогда давай выбираться отсюда.
– Харриет? – Он схватил ее за руку, пытаясь прочесть что-нибудь по ее лицу.
– Прошу тебя, – сказала она. – Я и наверху могу все объяснить.
Что уж там он увидел в ее лице, неизвестно, но кивнул и вслед за ней вышел из комнаты.
Харриет резко остановилась, увидев, что преградило им путь к дыре над коридором. Не синий свет, не шантажист, заперший ее в чулане, а огонь. Харриет отшатнулась и стукнулась о Бенедикта.
– Что за чертовщина?! – воскликнул он. Харриет посмотрела ему в глаза и увидела языки пламени, отражавшиеся в стеклах очков.
Бенедикт снова схватил Харриет, на этот раз весьма грубо, и потащил ее назад, в ту сторону, откуда они пришли.
– Там есть окно, – сказала она, когда Бенедикт втолкнул ее в комнату.
– Я видел, – ответил он, едва не наступая ей на пятки.
Они слышали, как пламя ревет в коридоре. Как ни странно, это звучало так, будто огромные океанские волны набегали на берег.
Окно оказалось закрытым. Харриет толкнула его, но оно не подалось. Ее сердце колотилось где-то между горлом и желудком.
– Застряло, – потрясение выдохнула она.
Бенедикт протянул руку и заколотил по окну кулаком. Огонь заполнил весь коридор, охватил дверной косяк, пополз вверх по стенам и плавно потек по каменному полу, который вообще не мог гореть.
– Бенедикт! – проскулила Харриет.
Он прошипел ругательство, которого она ни разу не слыхала даже в любимых игорных притонах отца, и, размахнувшись, ударил по окну фонарем. Стекло фонаря разбилось, осколки посыпались на пол. Оконная рама не шелохнулась.
– Бенедикт!
На полу у их ног огонь образовал дугу. Бенедикт, двигаясь быстро и плавно, вжал Харриет в холодную стену, прижался к ней всем телом, обнял за плечи, закрывая ее руками.
Когда до нее дошло, что он делает, из груди вырвалось рыдание. Харриет схватила его за отвороты сюртука и прижалась лбом к ямке у него на шее.
– Бенедикт, – прошептала Харриет, – мне кажется, я люблю тебя.
– Харриет, – произнес он, и ей подумалось, что ее имя, сказанное с таким сильным акцентом, – это самое лучшее, что можно услышать перед смертью.
И тут рев огня прекратился. Внезапно перестала трещать древесина. От наступившей тишины у Харриет заломило в ушах.
Они долго стояли неподвижно, не желая оказаться в дураках, не желая обернуться и увидеть злобное полыхание собственной смерти.
Бенедикт пошевелился. Он поднял голову, Харриет тоже.
В точности как и синий свет, и пират, огонь исчез, словно его никогда и не было.
Смех, сорвавшийся с губ Харриет, показался безумным ей самой.
Когда Бенедикт, открыв рот, посмотрел на нее расширенными глазами, Харриет сказала:
– Думаю, теперь я с удовольствием вернусь домой.
Глава 38
Они пожелали друг другу спокойной ночи, но Бенедикт чувствовал, что многое осталось недосказанным, что Харриет была неестественно спокойна и задумчива. Понадеявшись, что в дверь постучалась именно она, Бенедикт выкарабкался из своей не дарующей отдыха постели и открыл дверь. Харриет закуталась в свой поношенный халат, порванный стараниями мистера Эллиота, а волосы заплела в две косы.
Харриет оглядела коридор, потом посмотрела на Бенедикта и застенчиво улыбнулась.
– Я знаю, что спрашивать о таком неприлично, – прошептала она, – но можно мне сегодня спать с тобой?
Он откашлялся и постарался улыбнуться как можно искреннее.
– Ты собираешься мучить меня своими женскими чарами?
Харриет уставилась на него.
– Нет.
Бенедикт нахмурился:
– Тогда возвращайся в свою чертову комнату.
Он захлопнул дверь прямо перед ее носом и собрался выждать полную минуту, но не выдержал и половины. Открыв дверь снова, он обнаружил, что Харриет вовсе не заперлась в своей комнате. Она стояла, безвольно опустив руки, а глаза ее весело поблескивали.
– Ладно, можешь остаться, – сказал Бенедикт.
Харриет прошла мимо него в комнату. От нее едва уловимо пахло мылом и – подумав, решил Бенедикт – бренди.
– Только, пожалуйста, как следует запри дверь, – попросила она, скинула халат, аккуратно сложила его в изножье кровати и забралась под одеяло. Услышав, как щелкнул замок, Харриет прошептала: – Спасибо.
Бенедикт уже истратил все свои жалкие проблески юмора, поэтому насчет запертой двери пошутить не смог. Он молча прошел к кровати и лег. Комнату заполнила уютная тишина. Честно говоря, Бенедикт начал изводить себя картинками того, как всю жизнь будет ложиться в постель рядом с Харриет. Ее косы постепенно поседеют, а вокруг рта появятся морщины, потому что она так много улыбалась в юные годы. Его бакенбарды побелеют, а спина согнется. Он никогда в жизни ни о чем подобном не думал и предположил, что это Гарфилд Фергюсон парит где-то у него над головой – с кривыми ангельскими крыльями и понимающей усмешкой.
Харриет завозилась у него под боком, и кровать заскрипела, когда она повернулась к нему спиной. Он не обиделся. И раньше, когда они делили постель, она засыпала, лежа на боку.
Но ее дыхание так и не выровнялось, и Бенедикт сказал в потолок:
– Ты сегодня странно ведешь себя. Что мне сделать, чтобы ты почувствовала себя лучше?
Он не увидел, а услышал, как она покачала головой.
– Сначала мне было страшно, но теперь я почти уверена, что погрязла в жалости к себе. – Он вскинул бровь, и Харриет ответила, словно увидела это: – Это нечестно. Я за свою жизнь ни единой живой душе не навредила. Я понятия не имею, кто такой этот шантажист и как он связан с особняком, но мне кажется, он пытается меня убить. – Она глубоко вздохнула. – А тут еще неразбериха с мистером Эллиотом и мой первый опыт в так называемом сомнамбулизме. Мне что-то кажется, что целая стая черных кошек перебежала мне дорогу, когда я отвернулась.
Бенедикт тоже повернулся на бок и посмотрел на неровную дорожку, разделявшую волосы Харриет. Он вспомнил, как она выглядела, когда он нашел ее, скорчившуюся, в том чулане. Чтобы заговорить, ему пришлось разжать стиснутые зубы:
– Вполне понятно, что ты расстроена. Я был уверен, что после всего случившегося сегодня ты уедешь отсюда еще до сумерек. Иногда я забываю, – тут он невольно улыбнулся, – что ты за женщина.
Она насмешливо фыркнула:
– И что я за женщина?
– Ты сила, с которой нужно считаться. – Бенедикт посерьезнел. – Харриет, если бы этот мерзавец действительно пытался причинить тебе вред, у него была для этого масса возможностей. Мне кажется, он не собирается тебя покалечить. Думаю, он просто хочет запугать тебя, добиться, чтобы ты уехала. – Бенедикт положил руку на ее обнаженное плечо и сжал его. – Тебе не нужно бояться. Я с тобой и скорее умру, чем допущу, чтобы кто-то сделал тебе больно.
Единственная горевшая свечка почти потухла, и очки он положил на тумбочку, но когда Харриет повернулась и посмотрела на него, Бенедикт увидел, что щеки ее вновь обрели краски, и почувствовал тепло ее улыбки.
Она громко чмокнула его в губы и снова завозилась, устраиваясь так, чтобы прижаться спиной к его груди. Мягкими пальцами взяв Бенедикта за запястье, она потянула его руку, чтобы он обнял ее, словно укутал одеялом. Прошло всего несколько мгновений, и дыхание, овевавшее его ладонь, стало ровным и сонным.
Уютно прижавшись к ней, чувствуя, что его сердце бьется в одном ритме с ее, Бенедикт вспомнил слова, сказанные Харриет несколько часов назад, когда призрачный огонь едва не поглотил их. Он положил голову на подушку, прижался губами к волосам Харриет и вдохнул их опьяняющий аромат.
– Харриет, – выдохнул Бенедикт, – мне кажется, я тоже тебя люблю.
Утро наступило сумрачное, похожее на вечер. Харриет разбудил гром. Она приподняла ресницы и посмотрела на безотрадный серый рассвет. Выбравшись из-под тяжелой, как свинец, руки спящего Бенедикта, Харриет всунула ноги в тапочки. Тяжелые и плотные тучи, такие, чго, казалось, их можно потрогать, беспокойно неслись над верхушками деревьев. Порывы ветра прижимали к стеклу капли дождя, хлеставшие с неба.
Харриет посмотрела на спокойно спавшего Бенедикта. Он не храпел и не крутился во сне, и Харриет подумала, что могла бы мирно спать с ним рядом всю жизнь.
Тут ей в голову прокралась одна мысль, отвратительная и жестокая. Ни с того ни с сего Харриет вспомнила, что сегодня их последний вечер вместе. Завтра в это же время она погрузит свои вещи в карету и покинет особняк леди Крейчли.
Харриет запретила себе думать об этом и предаваться внезапной грусти, закравшейся в сердце. Не позволит она себе и лелеять мечту о том, что их отношения не обязательно должны завершиться в этом особняке.
Она попятилась, тихонько вышла в коридор и осторожно прикрыла за собой дверь. Только почуяв чье-то присутствие рядом, Харриет сообразила, что не проверила, есть ли кто в коридоре.
Она поморщилась, посмотрела влево, никого не увидела и обернулась вправо.
Руки мгновенно закоченели, а дыхание перехватило. Пират стоял, повернувшись к ней широкой спиной, смотрел на лестницу и не подавал виду, что заметил Харриет. С трясущимися руками, не отрывая взгляда от жилета мертвеца, Харриет попятилась к своей комнате. Она ужасно перепугалась, но не смогла заставить себя вернуться к Бенедикту. Вдруг он уже проснулся и заинтересуется ее испуганным видом?
Тут Харриет увидела, что Уоррен Рочестер не один. Его покойная жена стояла перед ним, он держал ее за руку. Харриет с облегчением заметила, что рука светлая, а не обгоревшая, как во время сеанса: Волосы Аннабель капюшоном укутывали лицо и плечи, а раскрасневшиеся щеки и полные слез глаза делали ее похожей на все, что угодно, только не на привидение.
Харриет протянула руку за спину и начала шарить по двери, нащупывая ручку, – и тут Аннабель упала.
– Уоррен, – сказала она, и голос ее звучал как музыка, и не было в нем ни ненависти, ни удивления.
– Нет! – закричал Рочестер, и Харриет прочувствовала это слово всем своим существом.
Она побежала – не в комнату, а к лестнице. Вцепившись ногтями в дерево перил, Харриет всматривалась в полутемный вестибюль внизу. Уоррен уже был не на ступеньках, а на полу. Он поднял обмякшее тело жены на руки и покачивал его. Голова Аннабель под неестественным углом улеглась на плечо Рочестера. Вокруг них разгоралось пламя, и кольцо огня отбрасывало золотистые блики на немигающие глаза Аннабель.
Уоррен оторвал взгляд от жены и посмотрел вверх. Щеки его были мокрыми от слез, а лицо исказилось в страдальческой маске. Он встретился взглядом с Харриет, и она прижала кулак к губам, чтобы удержать крик.
– Доброе утро, дорогая леди!
Чьи-то пальцы прикоснулись к спине, Харриет взвизгнула, резко повернулась, прижалась спиной к стене и увидела отдохнувшего и бодрого Рэндольфа.
Он тут же принял встревоженный вид и протянул к ней свои старческие руки ладонями вверх.
– Извините меня, Харриет. Я не собирался вас так пугать.
Харриет покосилась краем глаза и ничуть не удивилась тому, что всепожирающего огня в вестибюле уже не было, а мертвая пара исчезла. Харриет с трудом сглотнула, опустила руку и попыталась улыбнуться, хотя опасалась, что своими движения напоминает сумасшедшую. Она быстро покачала головой:
– Я просто не слышала, как вы подошли.
– Я направлялся вниз, выпить чаю. – Рэндольф успокоился. Его только что приведенные в порядок усы подергивались при каждом слове. – Мне кажется, день, у которого такое начало, просто требует чашечку горячего чая. Попросить заварить и для вас, моя дорогая? Он как раз будет готов, когда вы оденетесь.
Жар бросился в лицо Харриет – она вспомнила, что стоит в одной сорочке, а халат остался в комнате Бенедикта. Харриет кивнула, обхватив себя обеими руками:
– Будьте добры. Я только освежусь.
– Чудесно.
Бенедикт проснулся и был не столько удивлен, сколько разочарован, увидев, что рядом с ним в постели никого нет. Но молодой человек в промокшем сюртуке, удобно расположившийся в кресле рядом с дверью, произвел на него впечатление.
– Дверь была заперта?
– Дверь в дом – нет. – Юноша, младше его всего на несколько лет, сиял от гордости. – А дверь в твою комнату – да.
– Я должен прийти в восторг?
Гарфилд Фергюсон-второй разочарованно вздохнул:
– Вообще-то нет. Замок не особенно сложный. Открыть довольно легко.
Младший Фергюсон перенял от своего покойного отца не только талант взламывать замки, но и много других черт. У него были такие же ярко-рыжие волосы, зеленые глаза и крупные руки.
– Ты сам привез информацию? – Бенедикт выбрался из постели и потянулся за одеждой.
Фергюсон кивнул в сторону сложенного листа бумаги, лежавшего на тумбочке рядом с очками Бенедикта.
– Список имен. Рочестеры скрупулезно вели записи о рождениях и всякой всячине, как любят делать те, у кого аристократическая родословная.
Бенедикт надел очки и взял листок. Гарфилд-младший кашлянул. Когда он снова заговорил, его акцент стал гораздо заметнее. Бенедикт давно знал, что старший Фергюсон пользовался акцентом лишь в собственных целях – чтобы отпустить шутку, к примеру, или чтобы привлечь внимание особенно красивой женщины.
– Это твое, Бенедикт? Я почему спрашиваю, – тут голос Гарфилда задрожал от едва сдерживаемого смеха, – оно, похоже, немного порвано у рукавов.
Бенедикт, нахмурившись, обернулся.
– Кружавчики особенно хороши! – Фергюсон ухмыльнулся.
Он держал в руках изящный халат Харриет. Бенедикт увидел, как Гарфилд поднес мягкую ткань к лицу и понюхал.
– А она хорошо пахнет, Бенедикт. Как ее зовут?
– Харриет, – не колеблясь ответил Брэдборн. – А теперь положи, пока окончательно не порвал.
Фергюсон пожал плечами и аккуратно положил халат обратно на кровать, разгладив складки.
– Девочки о тебе беспокоятся. – У Гарфилда были только братья, так что речь шла о сестрах Бенедикта. – И мама, – добавил он. – Вообще с ней чуть припадок не сделался, когда мне пришлось вот так неожиданно уехать из Лондона, но я сказал, что еду повидаться с тобой. – Фергюсон не закончил фразу. – Я и сам немного беспокоился, Бенедикт. Никому неохота, чтобы ты навредил себе, пытаясь отыскать папиного убийцу. Он бы и сам этого не хотел. Он так тревожился о тебе, что и нас с мамой застыдил.
– О своей семье он тоже тревожился, – быстро ответил Бенедикт.
Фергюсон отмахнулся:
– Никому из нас не пришлось уехать из Шотландии в пятнадцать лет лишь в том, что было на нас надето, да еще и с двумя сестренками, которые едва вылезли из пеленок. Он тебя любил и не захотел бы, чтобы ты рисковал своей жизнью ради него, особенно теперь, когда его уже нет.
– Можешь успокоиться – по делу твоего отца я пока накопал совсем мало. Я помогаю леди Крейчли разобраться с кое-какими событиями, которые ее волнуют.
Фергюсон кивнул, сразу утратив всю свою серьезность, посмотрел на халат Харриет и улыбнулся.
– А ты изменился. Все из-за этой приятно пахнущей Харриет?
Бенедикт углубился в бумагу и ничего не ответил.
– Папа столько лет пытался уговорить тебя найти хорошую девушку и остепениться, – фыркнул Фергюсон – Я рад, что он хоть чего-то сумел добиться.
– Это написано по-английски? Я ни черта не могу разобрать.
Фергюсон выбрался из кресла, сердито бурча.
– У меня отличный почерк.
Бенедикт протянул ему листок.
– Здесь сказано, – начал Фергюсон, – что Рочестеров было двое: Уоррен и его брат, Арло, – и у каждого до того, как они умерли, родилось по сыну. Кстати, младшему Рочестеру выстрелили в затылок, когда он уходил из игорного зала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Его лицо выступало из дерева, словно двери вообще не существовало, и на этом лице, грубом, как скала, черные от горя глаза всматривались в стену прямо перед собой, а потом взгляд начал опускаться.
Харриет затрясло. Она зажмурилась так сильно, что глазам стало больно, вжалась спиной в стену и заскребла ногтями по половицам, чувствуя, что пират склоняется над ней.
Дверная ручка снова затряслась, и Харриет едва удержалась, чтобы не заскулить. Она видела синий свет даже сквозь веки, чувствовала дыхание мертвеца у себя на лбу…
Дверь, отворяясь, резко заскрипела, и Харриет вздрогнула. В горле рождался вопль…
– Черт подери!
– Бенедикт? – Харриет распахнула глаза. Можно было и не спрашивать – она отчетливо видела Брэдборна с фонарем в руке. Синий свет исчез вместе с пиратом.
– Что случилось? – Брэдборн осмотрел ее с головы до ног, пряча в карман небольшую металлическую отмычку. – С тобой все в порядке?
Харриет кивнула, поднялась на ноги, не обращая внимания на тупую боль в спине, но из чулана не вышла.
– Там с тобой кто-нибудь есть, Бенедикт?
– Нет. Я обошел каждую комнату, разыскивая тебя. – Бенедикт смотрел на нее, сведя брови.
– И ты не видел никого… ничего?
– Нет, – повторил он.
Ах, как хотелось Харриет, чтобы он увидел что-нибудь необычное, ну хоть что-нибудь! Она начинала чувствовать себя человеком, загнанным в ловушку одиночного безумия.
Харриет вышла из своей тюрьмы.
– Тогда давай выбираться отсюда.
– Харриет? – Он схватил ее за руку, пытаясь прочесть что-нибудь по ее лицу.
– Прошу тебя, – сказала она. – Я и наверху могу все объяснить.
Что уж там он увидел в ее лице, неизвестно, но кивнул и вслед за ней вышел из комнаты.
Харриет резко остановилась, увидев, что преградило им путь к дыре над коридором. Не синий свет, не шантажист, заперший ее в чулане, а огонь. Харриет отшатнулась и стукнулась о Бенедикта.
– Что за чертовщина?! – воскликнул он. Харриет посмотрела ему в глаза и увидела языки пламени, отражавшиеся в стеклах очков.
Бенедикт снова схватил Харриет, на этот раз весьма грубо, и потащил ее назад, в ту сторону, откуда они пришли.
– Там есть окно, – сказала она, когда Бенедикт втолкнул ее в комнату.
– Я видел, – ответил он, едва не наступая ей на пятки.
Они слышали, как пламя ревет в коридоре. Как ни странно, это звучало так, будто огромные океанские волны набегали на берег.
Окно оказалось закрытым. Харриет толкнула его, но оно не подалось. Ее сердце колотилось где-то между горлом и желудком.
– Застряло, – потрясение выдохнула она.
Бенедикт протянул руку и заколотил по окну кулаком. Огонь заполнил весь коридор, охватил дверной косяк, пополз вверх по стенам и плавно потек по каменному полу, который вообще не мог гореть.
– Бенедикт! – проскулила Харриет.
Он прошипел ругательство, которого она ни разу не слыхала даже в любимых игорных притонах отца, и, размахнувшись, ударил по окну фонарем. Стекло фонаря разбилось, осколки посыпались на пол. Оконная рама не шелохнулась.
– Бенедикт!
На полу у их ног огонь образовал дугу. Бенедикт, двигаясь быстро и плавно, вжал Харриет в холодную стену, прижался к ней всем телом, обнял за плечи, закрывая ее руками.
Когда до нее дошло, что он делает, из груди вырвалось рыдание. Харриет схватила его за отвороты сюртука и прижалась лбом к ямке у него на шее.
– Бенедикт, – прошептала Харриет, – мне кажется, я люблю тебя.
– Харриет, – произнес он, и ей подумалось, что ее имя, сказанное с таким сильным акцентом, – это самое лучшее, что можно услышать перед смертью.
И тут рев огня прекратился. Внезапно перестала трещать древесина. От наступившей тишины у Харриет заломило в ушах.
Они долго стояли неподвижно, не желая оказаться в дураках, не желая обернуться и увидеть злобное полыхание собственной смерти.
Бенедикт пошевелился. Он поднял голову, Харриет тоже.
В точности как и синий свет, и пират, огонь исчез, словно его никогда и не было.
Смех, сорвавшийся с губ Харриет, показался безумным ей самой.
Когда Бенедикт, открыв рот, посмотрел на нее расширенными глазами, Харриет сказала:
– Думаю, теперь я с удовольствием вернусь домой.
Глава 38
Они пожелали друг другу спокойной ночи, но Бенедикт чувствовал, что многое осталось недосказанным, что Харриет была неестественно спокойна и задумчива. Понадеявшись, что в дверь постучалась именно она, Бенедикт выкарабкался из своей не дарующей отдыха постели и открыл дверь. Харриет закуталась в свой поношенный халат, порванный стараниями мистера Эллиота, а волосы заплела в две косы.
Харриет оглядела коридор, потом посмотрела на Бенедикта и застенчиво улыбнулась.
– Я знаю, что спрашивать о таком неприлично, – прошептала она, – но можно мне сегодня спать с тобой?
Он откашлялся и постарался улыбнуться как можно искреннее.
– Ты собираешься мучить меня своими женскими чарами?
Харриет уставилась на него.
– Нет.
Бенедикт нахмурился:
– Тогда возвращайся в свою чертову комнату.
Он захлопнул дверь прямо перед ее носом и собрался выждать полную минуту, но не выдержал и половины. Открыв дверь снова, он обнаружил, что Харриет вовсе не заперлась в своей комнате. Она стояла, безвольно опустив руки, а глаза ее весело поблескивали.
– Ладно, можешь остаться, – сказал Бенедикт.
Харриет прошла мимо него в комнату. От нее едва уловимо пахло мылом и – подумав, решил Бенедикт – бренди.
– Только, пожалуйста, как следует запри дверь, – попросила она, скинула халат, аккуратно сложила его в изножье кровати и забралась под одеяло. Услышав, как щелкнул замок, Харриет прошептала: – Спасибо.
Бенедикт уже истратил все свои жалкие проблески юмора, поэтому насчет запертой двери пошутить не смог. Он молча прошел к кровати и лег. Комнату заполнила уютная тишина. Честно говоря, Бенедикт начал изводить себя картинками того, как всю жизнь будет ложиться в постель рядом с Харриет. Ее косы постепенно поседеют, а вокруг рта появятся морщины, потому что она так много улыбалась в юные годы. Его бакенбарды побелеют, а спина согнется. Он никогда в жизни ни о чем подобном не думал и предположил, что это Гарфилд Фергюсон парит где-то у него над головой – с кривыми ангельскими крыльями и понимающей усмешкой.
Харриет завозилась у него под боком, и кровать заскрипела, когда она повернулась к нему спиной. Он не обиделся. И раньше, когда они делили постель, она засыпала, лежа на боку.
Но ее дыхание так и не выровнялось, и Бенедикт сказал в потолок:
– Ты сегодня странно ведешь себя. Что мне сделать, чтобы ты почувствовала себя лучше?
Он не увидел, а услышал, как она покачала головой.
– Сначала мне было страшно, но теперь я почти уверена, что погрязла в жалости к себе. – Он вскинул бровь, и Харриет ответила, словно увидела это: – Это нечестно. Я за свою жизнь ни единой живой душе не навредила. Я понятия не имею, кто такой этот шантажист и как он связан с особняком, но мне кажется, он пытается меня убить. – Она глубоко вздохнула. – А тут еще неразбериха с мистером Эллиотом и мой первый опыт в так называемом сомнамбулизме. Мне что-то кажется, что целая стая черных кошек перебежала мне дорогу, когда я отвернулась.
Бенедикт тоже повернулся на бок и посмотрел на неровную дорожку, разделявшую волосы Харриет. Он вспомнил, как она выглядела, когда он нашел ее, скорчившуюся, в том чулане. Чтобы заговорить, ему пришлось разжать стиснутые зубы:
– Вполне понятно, что ты расстроена. Я был уверен, что после всего случившегося сегодня ты уедешь отсюда еще до сумерек. Иногда я забываю, – тут он невольно улыбнулся, – что ты за женщина.
Она насмешливо фыркнула:
– И что я за женщина?
– Ты сила, с которой нужно считаться. – Бенедикт посерьезнел. – Харриет, если бы этот мерзавец действительно пытался причинить тебе вред, у него была для этого масса возможностей. Мне кажется, он не собирается тебя покалечить. Думаю, он просто хочет запугать тебя, добиться, чтобы ты уехала. – Бенедикт положил руку на ее обнаженное плечо и сжал его. – Тебе не нужно бояться. Я с тобой и скорее умру, чем допущу, чтобы кто-то сделал тебе больно.
Единственная горевшая свечка почти потухла, и очки он положил на тумбочку, но когда Харриет повернулась и посмотрела на него, Бенедикт увидел, что щеки ее вновь обрели краски, и почувствовал тепло ее улыбки.
Она громко чмокнула его в губы и снова завозилась, устраиваясь так, чтобы прижаться спиной к его груди. Мягкими пальцами взяв Бенедикта за запястье, она потянула его руку, чтобы он обнял ее, словно укутал одеялом. Прошло всего несколько мгновений, и дыхание, овевавшее его ладонь, стало ровным и сонным.
Уютно прижавшись к ней, чувствуя, что его сердце бьется в одном ритме с ее, Бенедикт вспомнил слова, сказанные Харриет несколько часов назад, когда призрачный огонь едва не поглотил их. Он положил голову на подушку, прижался губами к волосам Харриет и вдохнул их опьяняющий аромат.
– Харриет, – выдохнул Бенедикт, – мне кажется, я тоже тебя люблю.
Утро наступило сумрачное, похожее на вечер. Харриет разбудил гром. Она приподняла ресницы и посмотрела на безотрадный серый рассвет. Выбравшись из-под тяжелой, как свинец, руки спящего Бенедикта, Харриет всунула ноги в тапочки. Тяжелые и плотные тучи, такие, чго, казалось, их можно потрогать, беспокойно неслись над верхушками деревьев. Порывы ветра прижимали к стеклу капли дождя, хлеставшие с неба.
Харриет посмотрела на спокойно спавшего Бенедикта. Он не храпел и не крутился во сне, и Харриет подумала, что могла бы мирно спать с ним рядом всю жизнь.
Тут ей в голову прокралась одна мысль, отвратительная и жестокая. Ни с того ни с сего Харриет вспомнила, что сегодня их последний вечер вместе. Завтра в это же время она погрузит свои вещи в карету и покинет особняк леди Крейчли.
Харриет запретила себе думать об этом и предаваться внезапной грусти, закравшейся в сердце. Не позволит она себе и лелеять мечту о том, что их отношения не обязательно должны завершиться в этом особняке.
Она попятилась, тихонько вышла в коридор и осторожно прикрыла за собой дверь. Только почуяв чье-то присутствие рядом, Харриет сообразила, что не проверила, есть ли кто в коридоре.
Она поморщилась, посмотрела влево, никого не увидела и обернулась вправо.
Руки мгновенно закоченели, а дыхание перехватило. Пират стоял, повернувшись к ней широкой спиной, смотрел на лестницу и не подавал виду, что заметил Харриет. С трясущимися руками, не отрывая взгляда от жилета мертвеца, Харриет попятилась к своей комнате. Она ужасно перепугалась, но не смогла заставить себя вернуться к Бенедикту. Вдруг он уже проснулся и заинтересуется ее испуганным видом?
Тут Харриет увидела, что Уоррен Рочестер не один. Его покойная жена стояла перед ним, он держал ее за руку. Харриет с облегчением заметила, что рука светлая, а не обгоревшая, как во время сеанса: Волосы Аннабель капюшоном укутывали лицо и плечи, а раскрасневшиеся щеки и полные слез глаза делали ее похожей на все, что угодно, только не на привидение.
Харриет протянула руку за спину и начала шарить по двери, нащупывая ручку, – и тут Аннабель упала.
– Уоррен, – сказала она, и голос ее звучал как музыка, и не было в нем ни ненависти, ни удивления.
– Нет! – закричал Рочестер, и Харриет прочувствовала это слово всем своим существом.
Она побежала – не в комнату, а к лестнице. Вцепившись ногтями в дерево перил, Харриет всматривалась в полутемный вестибюль внизу. Уоррен уже был не на ступеньках, а на полу. Он поднял обмякшее тело жены на руки и покачивал его. Голова Аннабель под неестественным углом улеглась на плечо Рочестера. Вокруг них разгоралось пламя, и кольцо огня отбрасывало золотистые блики на немигающие глаза Аннабель.
Уоррен оторвал взгляд от жены и посмотрел вверх. Щеки его были мокрыми от слез, а лицо исказилось в страдальческой маске. Он встретился взглядом с Харриет, и она прижала кулак к губам, чтобы удержать крик.
– Доброе утро, дорогая леди!
Чьи-то пальцы прикоснулись к спине, Харриет взвизгнула, резко повернулась, прижалась спиной к стене и увидела отдохнувшего и бодрого Рэндольфа.
Он тут же принял встревоженный вид и протянул к ней свои старческие руки ладонями вверх.
– Извините меня, Харриет. Я не собирался вас так пугать.
Харриет покосилась краем глаза и ничуть не удивилась тому, что всепожирающего огня в вестибюле уже не было, а мертвая пара исчезла. Харриет с трудом сглотнула, опустила руку и попыталась улыбнуться, хотя опасалась, что своими движения напоминает сумасшедшую. Она быстро покачала головой:
– Я просто не слышала, как вы подошли.
– Я направлялся вниз, выпить чаю. – Рэндольф успокоился. Его только что приведенные в порядок усы подергивались при каждом слове. – Мне кажется, день, у которого такое начало, просто требует чашечку горячего чая. Попросить заварить и для вас, моя дорогая? Он как раз будет готов, когда вы оденетесь.
Жар бросился в лицо Харриет – она вспомнила, что стоит в одной сорочке, а халат остался в комнате Бенедикта. Харриет кивнула, обхватив себя обеими руками:
– Будьте добры. Я только освежусь.
– Чудесно.
Бенедикт проснулся и был не столько удивлен, сколько разочарован, увидев, что рядом с ним в постели никого нет. Но молодой человек в промокшем сюртуке, удобно расположившийся в кресле рядом с дверью, произвел на него впечатление.
– Дверь была заперта?
– Дверь в дом – нет. – Юноша, младше его всего на несколько лет, сиял от гордости. – А дверь в твою комнату – да.
– Я должен прийти в восторг?
Гарфилд Фергюсон-второй разочарованно вздохнул:
– Вообще-то нет. Замок не особенно сложный. Открыть довольно легко.
Младший Фергюсон перенял от своего покойного отца не только талант взламывать замки, но и много других черт. У него были такие же ярко-рыжие волосы, зеленые глаза и крупные руки.
– Ты сам привез информацию? – Бенедикт выбрался из постели и потянулся за одеждой.
Фергюсон кивнул в сторону сложенного листа бумаги, лежавшего на тумбочке рядом с очками Бенедикта.
– Список имен. Рочестеры скрупулезно вели записи о рождениях и всякой всячине, как любят делать те, у кого аристократическая родословная.
Бенедикт надел очки и взял листок. Гарфилд-младший кашлянул. Когда он снова заговорил, его акцент стал гораздо заметнее. Бенедикт давно знал, что старший Фергюсон пользовался акцентом лишь в собственных целях – чтобы отпустить шутку, к примеру, или чтобы привлечь внимание особенно красивой женщины.
– Это твое, Бенедикт? Я почему спрашиваю, – тут голос Гарфилда задрожал от едва сдерживаемого смеха, – оно, похоже, немного порвано у рукавов.
Бенедикт, нахмурившись, обернулся.
– Кружавчики особенно хороши! – Фергюсон ухмыльнулся.
Он держал в руках изящный халат Харриет. Бенедикт увидел, как Гарфилд поднес мягкую ткань к лицу и понюхал.
– А она хорошо пахнет, Бенедикт. Как ее зовут?
– Харриет, – не колеблясь ответил Брэдборн. – А теперь положи, пока окончательно не порвал.
Фергюсон пожал плечами и аккуратно положил халат обратно на кровать, разгладив складки.
– Девочки о тебе беспокоятся. – У Гарфилда были только братья, так что речь шла о сестрах Бенедикта. – И мама, – добавил он. – Вообще с ней чуть припадок не сделался, когда мне пришлось вот так неожиданно уехать из Лондона, но я сказал, что еду повидаться с тобой. – Фергюсон не закончил фразу. – Я и сам немного беспокоился, Бенедикт. Никому неохота, чтобы ты навредил себе, пытаясь отыскать папиного убийцу. Он бы и сам этого не хотел. Он так тревожился о тебе, что и нас с мамой застыдил.
– О своей семье он тоже тревожился, – быстро ответил Бенедикт.
Фергюсон отмахнулся:
– Никому из нас не пришлось уехать из Шотландии в пятнадцать лет лишь в том, что было на нас надето, да еще и с двумя сестренками, которые едва вылезли из пеленок. Он тебя любил и не захотел бы, чтобы ты рисковал своей жизнью ради него, особенно теперь, когда его уже нет.
– Можешь успокоиться – по делу твоего отца я пока накопал совсем мало. Я помогаю леди Крейчли разобраться с кое-какими событиями, которые ее волнуют.
Фергюсон кивнул, сразу утратив всю свою серьезность, посмотрел на халат Харриет и улыбнулся.
– А ты изменился. Все из-за этой приятно пахнущей Харриет?
Бенедикт углубился в бумагу и ничего не ответил.
– Папа столько лет пытался уговорить тебя найти хорошую девушку и остепениться, – фыркнул Фергюсон – Я рад, что он хоть чего-то сумел добиться.
– Это написано по-английски? Я ни черта не могу разобрать.
Фергюсон выбрался из кресла, сердито бурча.
– У меня отличный почерк.
Бенедикт протянул ему листок.
– Здесь сказано, – начал Фергюсон, – что Рочестеров было двое: Уоррен и его брат, Арло, – и у каждого до того, как они умерли, родилось по сыну. Кстати, младшему Рочестеру выстрелили в затылок, когда он уходил из игорного зала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31