Он проводил Максима до машины и стоял рядом с ней, пока тот заводил мотор. Ему хотелось бы удержать брата, чтобы не оставаться в одиночестве, но он лишь украдкой сжал его плечо.
Солнце скрылось за черной тучей, предвещавшей грозу. Возвращаясь к дому, он остановился, чтобы снова взглянуть на фасад. Теперь он знал причины недомогания, которое чувствовал здесь в первый день, в первую ночь. В Роке его мать претерпевала ежедневную голгофу, которая привела ее к самому худшему. Что-то в ее поведении они должны были заметить, когда были детьми. А может быть, лучше остаться в неведении?
Нильс съехал с автострады А20 в Суйяке. Ему оставалось около тридцати километров, половина из них проходила вдоль Дордони. Дорога была ему настолько знакома, что он не обращал внимания на пейзаж и ехал, как обычно, быстро. Наконец он отдалился от берега и сбавил ход, чтобы свернуть на маленькую дорогу в направлении к Карлю.
Если бы ему посчастливилось осуществить свой проект, он знал, на какой натуре нужно снимать. Многие режиссеры выбирали Перигор, и в кино уже примелькались средневековые улочки Сарлата и окрестные замки, например Бейнак, в котором снималось продолжение «Пришельцев». Но Нильс здесь вырос, он знал эти места как никто другой, включая несколько жемчужин, не попавших в реестр исторических памятников. При определении натуры он разве что может затрудниться с выбором.
Сейчас, когда его проект приобретал очертания, к нему вернулся весь его прежний энтузиазм. Он наконец поймал удачу за хвост, его мечта стала реальной, после того как долго была химерой. Финансовая сторона продвигалась, сценарий был поручен превосходному автору, и он уже подумывал об актерах.
Погрузившись в свои мысли, Нильс едва не пропустил поворот на Пратс и свернул в последний момент. Неужели ему и в самом деле дадут возможность доказать, что он не лишен таланта? Что он отнюдь не неудачник и сумасброд? Глядя на братьев и отца, он испытывал громадную потребность жить по-другому – не как «бедный Нильс», каким его считали годы и годы, и не как «этот мерзавец Нильс», с тех пор, как он жил с Лорой. В другой профессии он, возможно, достиг бы успеха гораздо раньше, но кино было сродни лотерее, в которой выигравших счастливчиков можно было пересчитать по пальцам одной руки. Понятно, когда речь идет о значительной сумме, найдется не много охотников делать вложения в неизвестное имя. Однако достаточно было первого добровольца (господина Вильнёва Нильс еще не видел), как спонсоры стали объявляться один за другим. Возможно, эта поддержка, пришедшая из Сарлата,– подарок судьбы? Даже у отца Нильс никогда не смел просить денег на такое непредсказуемое дело, как кино.
Нильс подъехал к массивным воротам Рока и остановил машину. В прошлый раз, приехав ночью, он многого не разглядел, а сейчас, в лучах заходящего солнца, поместье казалось ему еще более прекрасным, чем в воспоминаниях детства. Должно быть, прошел дождь, потому что на листьях деревьев висели капли воды. Здесь тоже можно было снять романтические сцены, но, увы – Виктор никогда не даст ему разрешения. А жаль...
Нильс медленно ехал по аллее. Виктор говорил с ним по телефону уклончиво, однако Нильс выехал безотлагательно. Что ожидало его? Он нервничал от любопытства и беспокойства. Нильс достаточно хорошо знал своего брата, чтобы по голосу отгадать, какие чувства им владеют. Виктор звонил в полном смятении, и Нильс не понимал, что требовалось от него лично.
Он остановил машину в том месте, где аллея поворачивала на восток. Еще сто метров, и покажется фасад Рока, сверкающий камнем цвета светлой охры. Это чудное строение Нильс всегда предпочитал дому на Президьяль. Он бы с удовольствием купил его у отца – только, во-первых, он не сэкономил и трех су, а во-вторых, ему никто этого и не предлагал, да и вообще, он жил в Париже. До адюльтера с Лорой, может быть, достаточно было бы намекнуть отцу, до какой степени он любит Рок, чтобы тот сохранил поместье. Конечно, Виктор оформил сделку как положено. Впрочем, кроме Нильса, все Казели весьма уважительно относились к нормам и правилам, что для нотариусов было само собой разумеющимся!
Удивившись, что он чувствует в себе столько горечи, Нильс неспешно тронулся с места. Ему не за что упрекнуть Виктора, даже за то, что он выставил его за дверь. А сам он разве не сделал бы так, очутившись на его месте? «Сматывайся» – вот и все, чем ограничился его брат, выражение более чем сдержанное для обманутого мужа. Нильс не мог смириться с тем, что Виктор его отбросил, Максим попросту не замечал, а отец осуждал. Вернее, отец избегал любых контактов с ним – ни одной новости за пять месяцев. Наверное, он ожидал, что Виктор должен простить его первым.
Поставив свою машину под одной из голубятен, он выбрался из нее и почувствовал, как у него затекло тело. Он проехал весь путь без остановки, торопясь добраться, но сейчас не спешил идти в дом, мучимый вопросами, задавать которые на автостраде он избегал. Что именно от него понадобилось Виктору? Не случилось ли чего-нибудь с кем-то из членов семьи?
– Ты, наверное, мчался, как сумасшедший, да? – раздался позади голос брата.
Вероятно, он возвращался после прогулки, потому что джинсы внизу и мокасины были мокрыми. Рядом с ним, вывалив язык, резвился черный пес.
– Ты сам мне сказал, чтобы я торопился...
С потухшими глазами и усталым видом Виктор подошел к нему, неуверенно улыбаясь.
– Сейчас подъедет Макс,– объявил он.– Пока мы его ждем, можешь выпить...
– Макс? Зачем? Это что, семейный совет?
Перейдя в оборону, Нильс внимательно изучил лицо брата и нашел его выражение странным, не поддающимся расшифровке.
– Заходи в дом,– вздохнул Виктор.
Нильс почувствовал руку брата, взявшего его за плечо. Этот добрый жест потряс его до такой степени, что он даже стал запинаться, пока они шли.
– Но что такое... Если ты меня... Скажи же, наконец, что происходит?
– Нет, без Макса я тебе ничего не скажу. Сначала пойдем выпьем, тебе это понадобится.
Виктор отпустил его плечо только в кухне и пошел за бутылкой виски. Он налил два стакана и выставил на стол вазочку со льдом.
– Начнем с того, Нильс, что все же есть вещи, касающиеся только нас с тобой.
– Я тебя слушаю.
– Я решил подвести черту под прошлым. В настоящее время я уже вылечился от Лоры, а ты... Ты по-прежнему остаешься моим младшим братом, и с этим ничего не поделаешь.
На этот раз Нильс долго молчал, а потом пробормотал:
– Это что, так серьезно?
– Что?
– Остальное. То, о чем ты не хочешь говорить без Макса.
– Да.
– Серьезно до такой степени, что ты готов со мной помириться?
– Как тебе сказать... Во всяком случае, хороший предлог, чтобы это сделать.
– Но ты все-же обижаешься на меня?
– Нет...
Нильс был ошеломлен. Он ничего не понимал. Неожиданное великодушие плохо сочеталось с характером Виктора, который всегда отличался цельностью. Пока он собирался задать следующий вопрос, дверь открылась, и с усталым видом вошел Максим. Судя по всему, он тоже не был обижен на Нильса, поскольку дружелюбно сказал ему:
– Привет! Доехал нормально?
Взъерошив волосы Нильсу, он плюхнулся на табурет. Виктор принес еще один стакан и, не спрашивая, налил виски, а потом уселся рядом. Нильс переводил взгляд с одного на другого, чувствуя, как в нем крепнет тревога.
– Так что же происходит? – потерял он терпение.
Он не находил объяснения любезности братьев и одновременно их значительности.
В последний раз, когда он звонил Максиму, тот смешал его с грязью.
– У нас очень серьезные неприятности, у всех троих,– спокойно ответил Виктор.– Что требует, как ты называешь, семейного совета. Позавчера я совершенно случайно узнал кое-что... ужасное.
– Что же?
– Сейчас скажу... Поскольку тебя это касается еще больше, чем нас, а вернее, это касается твоей матери. И нашей...
– Моей матери? – обалдело повторил Нильс.
– Да, Нильс, ее смерти.
Пытаясь справиться с собой, Виктор обернулся за поддержкой к Максиму.
– Видишь ли, обстоятельства ее гибели несколько иные, чем мы знали ранее,– прибавил он.
Виктор выдержал паузу, чтобы дать Нильсу время сосредоточиться. От того, как представить драму, зависит сила его реакции.
– Не знаю, что ты помнишь об этом, Нильс.
Нильс ожидал объяснений, но никак не вопросов, и проворчал:
– Я ничего не помню!
Он и предположить не мог, что братья призовут его, чтобы поговорить о его матери. Ведь они ее даже не знали! Что же до него, несмотря на навязчивые мысли о ней, он практически ничего не мог вспомнить.
– Разве она не упала со стремянки? – спросил он.
– Да, но не сама.
– Как это не сама? Господи, Виктор, ну выкладывай же! Я ни слова не понимаю из того, что ты говоришь.
– Мама ужасно ее ревновала. Просто с ума сходила от ревности. При этом она до безумия любила папу. И была готова на что угодно. Здесь, в Роке, она стала одержимой, она не могла больше думать ни о чем другом, она просто помешалась... И однажды она перешла к действиям.
Повисла тишина, и задержавший дыхание Нильс смог наконец вздохнуть. Он замотал головой, словно хотел отогнать назойливое насекомое.
– Виктор...– В его голосе послышалась паника. Рядом с ним молча ерзал на табурете Максим.
– Она приехала к вам в Каор. Она хотела поговорить с твоей матерью или... Короче, это она...
Виктор хотел смягчить правду и, подбирая слова, спохватился, но нашел в себе силы честно закончить:
– Она вытолкнула ее из окна.
Последние слова произвели на Нильса действие, подобное разряду электричества.
– Нет! – закричал он, вскакивая с места. Мертвенно побледнев, он переводил блуждающий взор с Виктора на Максима.
– Кто вам сказал это? Кто? Папа?
– Нет, он пока ничего не знает.
– А ты? – Он схватил Виктора за ворот рубашки и начал трясти.– Ты-то откуда узнал это? Что за глупости? Неужели ты хочешь, чтобы я поверил, что Бланш убила ее? Ты издеваешься надо мной!
Он собирался ударить Виктора, но Максим, вскочив, оттащил его.
– Я запрещаю тебе говорить о моей матери! – орал Нильс, отбиваясь.– Ты придумал это, чтобы отомстить мне? Мерзавец, грязный ублюдок!
– Перестань, перестань,– увещевал его Максим. Ему удалось оттащить Нильса на середину кухни, подальше от Виктора.
– Я ничего не могу поделать, Нильс... Виктор обреченно махнул рукой.
– Сначала нам надо было поговорить с тобой,– тихо сказал он.
Его рубашка была порвана до самого ремня, но он, казалось, не замечал этого. Внезапно Нильс перестал биться в руках старшего брата.
– Это правда? Бланш ее... убила?
Произнесенное вслух слово казалось таким отвратительным, что Виктор, не выдержав, опустил глаза. Гнетущая тишина повисла между ними. Конечно, Нильс никогда больше не назовет мамой ту женщину, которая его воспитала.
– Но как? Скажи мне, как?
Виктор взглянул на Максима. Они заранее решили, что черный блокнот не должен попасть в руки Нильса. Некоторые фразы лишь добавили бы ему отравы, например те, в которых Бланш говорит об отвратительном малыше или о приемыше, которого она будет молча ненавидеть... Лучше уж рассказать ему, как бы тяжело это ни было, чем дать прочитать чудовищные записи.
– Она толкнула твою мать, и та выпала во двор. Вы жили на четвертом этаже. А потом она убежала. В руке у нее остался платок, который...
Нильс испустил глухой вопль и, обхватив голову руками, упал у ног Максима. Виктор подбежал к нему, опустился на колени и обнял за плечи.
– Успокойся. Это произошло так давно, это...
– На платке были лошади,– прошептал Нильс Я их очень хорошо помню.
Виктор отшатнулся назад. Он всём сердцем надеялся, что брат ничего не видел – ни Анеке, падающую в пустоту, ни Бланш, совершившую преступление.
Нильс по-прежнему был мертвенно-бледен, казалось, он вот-вот лишится чувств.
– Пойдем,– произнес Виктор, помогая ему подняться.– Давай сядем в гостиной...
Нильса надо было разместить на чем-то удобном, если он вдруг потеряет сознание. Эта перспектива не удивляла Виктора, потому что младший брат всегда был слабого здоровья, и с тех пор ничего не изменилось. В далекие школьные годы, когда случалось, что он приходил домой с синяком под глазом или с разбитыми коленками, надо было скорее нести пузырек с нашатырем, пока тот не брякнулся в обморок.
Виктор посадил Нильса в одно из старых глубоких кресел рыжеватой кожи, которые отец купил более сорока лет назад и не хотел с ними расставаться.
– Бланш... Бланш...– повторял Нильс, как заведенный. Он напоминал получившего сильный удар боксера. Затем он неловко вцепился в запястье Виктора, сидящего рядом с ним. – Ты скажешь правду папе?
– Не знаю...
– Нет, скажешь, обязательно! Из-за этой шлюхи, этой гнусной твари!..
Он повернулся к Максиму, который следил за ними, сидя в стороне.
– Да, конечно, это ваша мать... Но ведь папа никогда не любил ее. Вы ведь знаете об этом, разве нет?
– Сначала,– пробормотал Максим,– он должен был...
– А как же иначе? Она ведь слащавая зануда и святоша!
– Прекрати! – процедил Виктор сквозь зубы.
– Он говорил мне, сам признался, что женился не по любви! А любовь он нашел с моей матерью, и вы это сами прекрасно знаете!
Повисла пауза. Максим с Виктором обменялись коротким взглядом, который, тем не менее, помог им понять друг друга. Была ли Бланш достойна любви? Все то время, что они знали об изменах отца, у них никогда не появлялось мысли упрекнуть его в этом, словно мать не могла вызвать никакой страсти, ни чувственной, ни плотской. Сама же она испытывала небывалую жгучую страсть, о чем свидетельствовал ужасный черный блокнот.
– Но она тебя воспитала,– жестко напомнил Максим. Он, вероятно, недооценил тяжесть фразы, от которой Нильс буквально взвился.
– Но ведь это пустяки, разве вы не понимаете?! Она же не могла убить всех!
Молчание опять разделило братьев. Нервы Виктора были на пределе. Он наконец-то понял ужасную вещь. Бланш несла полную ответственность за то, что Нильс стал таким. Ее месть не закончилась со смертью Анеке. Она также задумала уничтожить и Нильса. День за днем, с помощью фальшивой снисходительности, вседозволенности, извинений и жалости. О чем она думала, когда ее собственные сыновья брали на себя вину «малыша», чьи проступки она покрывала? Зачем она так поступала? Чтобы превратить хорошенького светловолосого сына шведки в неудачника, загубившего свою жизнь? О да, она его действительно воспитала! И вот результат, и это преступление еще хуже первого, потому что для него потребовалось тридцать лет хладнокровия.
– Вам обоим,– снова заговорил Нильс хриплым голосом,– она не прощала ничего, а на мои проделки всегда закрывала глаза. Я вытворял невесть что, а она смотрела с улыбкой мадонны! При малейшем чихе она укладывала меня в постель и освобождала от спорта... Я прогуливал уроки, проваливал экзамены, подделывал ее подпись, но она молчала... С каждой моей новой выходкой она говорила, что мы не будем ничего говорить папе... Мы хранили свои маленькие секреты, она и я! Даже психоаналитик – это по ее милости и не без основания... В каждом его слове звенел гнев. С самого начала он копил в памяти зло, даже не понимая причины.
– Ты должен сказать папе, Виктор, ты скажешь ему, иначе я сам это сделаю!
– Ты ничего не сделаешь,– ответил Виктор сухо.
С момента приезда Нильса они забыли о Лоре, но тон Виктора напомнил ему о ссоре, которая не имела к Бланш никакого отношения.
– Не уверен, что это будет лучшим решением,– добавил Виктор более мягко.
– А ты видишь другое? – взорвался Нильс Закон молчания? Голову в песок? И ты, Макс, согласен с ним? Чего вы боитесь? Скандала? Полицейских у вас дома?
– Существует срок давности,– заметил Максим.
– Для закона – возможно, но не для папы! И прежде всего, как вы узнали? Кто вам сказал?
– Нечто вроде... признания, которое она спрятала, но его нашли.
– Я полагаю, это называется доказательством, не так ли?
Виктор посмотрел на Максима и ответил:
– Мы все сожгли.
– Как? Да вы оба чудовища!
В глазах Нильса появились слезы.
– По какому праву вы сделали это? По праву более сильных, более справедливых? Какое вам дело до того, что малейшая деталь имеет для меня решающее значение! Вот уже тридцать лет я гоняюсь за воспоминаниями! А вы все уничтожаете, даже не заботясь обо мне, лишь бы сохранить свое спокойствие! Вы мне противны, вы оба, вы гнусные...
Он повернулся к ним спиной и подошел к окну. Виктор видел, как вздрагивают его плечи. В порыве сострадания он хотел было заговорить с братом, но Максим преградил ему путь.
– Думаю, нам нечего больше сказать друг другу, потому что мы никогда не придем к взаимопониманию,– сказал Нильс, не оборачиваясь.– Предоставляю вам возможность урегулировать эту проблему между собой, тем более что вы уже все решили заранее, как всегда.
– Ну уж нет! – выступил Макс. Хотя бы раз ты останешься здесь и взвалишь груз на себя! Я знаю, что тебе отчаянно плевать на семью, но не нам!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27