Рэйф широко зевнул и потянулся, улыбаясь.
– Я думаю, что готов лечь спать, – заметил он. – А ты?
Сердце Кэтлин часто забилось, когда его взгляд коснулся ее губ.
– Я тоже, – согласилась она. – Я ужасно устала.
Рэйф изумленно поднял брови и потянулся к ее руке.
– Не настолько устала, – поправилась она, мило покраснев.
Он гладил ее по спине, пока они спускались из зала в спальню. Он закрыл дверь и, очень медленно, стал раздевать ее.
– Черт возьми, – не сказал, а выдохнул он, когда расстегнул халат. – Ты прекраснее всех, кого я когда-либо видел.
Он обнял ее за талию и прижался головой к груди. Кэтлин прерывисто дышала, чувствуя, как внутри нее струятся горячие волны жела­ния. Ее пальцы блуждали в его волосах, а губы легко касались их.
Она услышала, как его дыхание участилось, когда он сбросил халат с нее и быстро вылез из брюк.
– Ты прекрасен, – прошептала Кэтлин в горячке. – Я никогда не думала, что мужчина может быть так прекрасен.
К шее Рэйфа прилила кровь от этого неожи­данного комплимента. Другие женщины тоже говорили о его мужественности, физической кра­соте и о способности удовлетворять их. Но никто никогда не говорил ему, что он прекрасен.
Он взял ее за руку, подвел к кровати и при­тянул к себе. Он хотел заняться с ней любовью медленно, нежно, но ее близость обострила чувства, и он взял ее самозабвенно и мощно.
Они провели три дня в доме, занимаясь любовью и узнавая друг друга. Рэйф вышел из дома только один раз, чтобы заверить Поли, что все в порядке, и сказать, что на следую­щей неделе дела пойдут как обычно.
Поли понимающе улыбнулся:
– Что-то вроде отложенного медового меся­ца, а?
– Можешь называть и так, – согласился Рэйф.
– Я позабочусь обо всем, – сказал Поли, еще шире улыбаясь.
Рэйф кивнул. Он чувствовал, пока шел до­мой, что Поли улыбается за его спиной.
Когда Рэйф вернулся, Кэтлин была в спальне и меняла простыни. Пока он смотрел на нее, мыс­ли о Поли и о ранчо улетучились из его головы.
Кэтлин взвизгнула, когда Рэйф схватил ее сзади и бесцеремонно уложил на кровать. Он стал щекотать ее и засмеялся, когда обнаружил, что она боится щекотки везде, где бы он ее ни тронул.
– Это невозможно! – завопила Кэтлин, ког­да его пальцы добрались до пяток. – Перестань, Рэйф! Пожалуйста, перестань!
– Да, мадам, – сокрушенно сказал он и, от­пустив ее ногу, сложил руки на коленях.
– Что ты делаешь?
– Я перестаю.
– О-о… – она казалась разочарованной.
– Ты ведь велела мне перестать, да?
– Я велела тебе перестать щекотать меня, – сказала Кэтлин, глядя снизу в его глаза, с иг­рающей на губах дразнящей улыбкой. – Мо­жет, ты подумаешь о том, чтобы заняться чем-нибудь получше?
– Я постараюсь, – серьезно сказал Рэйф.
Он так и сделал.
Только в четверг утром Кэтлин вспомнила о своем столкновении с Абнером Уайли. Она весь день думала, стоит ли говорить об этом Рэйфу. Она пыталась точно вспомнить все, что говорил Абнер, и вечером, когда готовила ужин.
– Что случилось, Кэти? – спросил Рэйф, за­метив ее сдвинутые брови, когда она села за стол.
– Ничего, я…
– Ну же, Кэти, скажи мне.
– Ты помнишь нашу поездку в город в прош­лую субботу?
– Да.
– Я видела Абнера Уайли.
Темные глаза Рэйфа немного сузились.
– Где?
– Рядом с магазином «Меркантайл».
– Что он хотел?
– Он сказал, что я должна была выйти замуж за него и что я бы вышла за него, если бы не ты.
– Что еще? Она колебалась.
– Ничего.
– Не обманывай меня, Кэтлин.
– Он попытался поцеловать меня, и я уда­рила его… туда. Ты знаешь. Я сказала ему, что ты убьешь его, если он еще хоть раз дотро­нется до меня, и он сказал, что надеется на то, что ты попытаешься.
– Проклятие, я убью его!
– Нет, Рэйф! Пообещай мне, что ты ничего не станешь делать. Пожалуйста. Это вызовет одни неприятности.
– Кэти…
– Пожалуйста, Рэйф, обещай мне.
– Хорошо, – неохотно согласился он, – я обещаю. Но если он снова сунется к тебе, я шкуру с него спущу, – глаза Рэйфа дико сверк­нули, – я знаю, как это делается.
Следующие несколько месяцев прошли в том же установившемся порядке. Они рано вставали, вместе завтракали, потом Рэйф уходил, а Кэтлин хлопотала в доме. Иногда он приходил домой на обед, а иногда Кэтлин при­езжала к нему с корзиной еды, и они устраи­вались под каким-нибудь тенистым деревом.
Обед был любимым временем для Рэйфа. Кэт­лин отлично готовила, и он жаловался, что толс­теет. Но ему нравилась не сама еда, ему нрави­лась Кэтлин. Она была воплощенной радостью. Он восхищался ее улыбкой, смехом и тем, как она балует его. После обеда они обычно разгова­ривали, Кэтлин что-то штопала или вышивала, пока Рэйф просматривал счета ранчо.
Но лучшим временем дня было время отхо­да ко сну, и с каждым вечером они ложились спать все раньше и раньше, а их страсть друг к другу становилась все сильнее и сильнее. Рэйф не переставал удивляться тому, как он нужда­ется в Кэтлин. Сейчас она принадлежала ему во всех отношениях, и все же его страсть к ней бушевала, как пожар. Если он обнимал ее, то обнаруживал, что хочет большего, но и это означало только короткую передышку.
И Кэтлин чувствовала то же самое. Она, казалось, никак не могла насытиться Рэйфом. Она нуждалась в его прикосновениях, как в воздухе, чтобы дышать, и как в воде, чтобы пить. Его улыбка очаровывала ее, а прикосно­вения заставляли затаить дыхание.
Дни пролетали быстро. Лето пошло на убыль, листья изменили цвет, облачив деревья в вели­колепные платья ярко-оранжевого, золотого и пурпурного цветов. Лошади стали линять, а животы коров раздулись из-за телят, которые должны были родиться весной, и начало разду­вать брюхо у Черного Ветра. Конюшню пере­строили; ее сделали больше, чем раньше.
Хал и Уишфул решили остаться на зиму, и Кэтлин знала, что это из-за Рэйфа. Они больше не считали его посторонним. Он умел общаться с людь­ми, был честен и справедлив, как ее отец; он всег­да охотно выслушивал их жалобы и предложения.
Они собрали остатки урожая и доверху на­полнили сеновал на зиму. Кэтлин чувствовала приливы гордости за хорошо сделанную рабо­ту, когда смотрела на свои стенные шкафы, где каждая полка была заставлена аккуратно помеченными банками.
Зима пришла вместе с порывами ветра и дож­дя, сорвала с деревьев последние листья и за­ставила реки выйти из берегов. Если погода позволяла, Рэйф много времени проводил на улице, ухаживая за скотом, проверяя, не упали ли заборы и не снесло ли в реку их обломки.
Первый снег накрыл землю мантией чис­тейшей белизны. Река замерзла, и ковбои ста­ли носить сено коровам. Это была тяжелая ра­бота. Кэтлин не хотела, чтобы Рэйф выходил на улицу в такой холод, но Рэйф не мог по­слать своих помощников и не пойти сам.
– Он не мог бы поступить лучше, – сказал Поли Кэтлин однажды вечером за ужином. Рэйф работал так же упорно, как и все, и люди уважали его за это.
За несколько дней до Рождества Кэтлин сказала, что хочет елку. Рэйф странно посмот­рел на нее, а потом улыбнулся.
– Рождественскую елку, – сказал он, растя­гивая слова. – Это было бы красиво.
– Похоже, что ты никогда раньше не слы­шал об этом, – заметила Кэтлин, недоверчиво глядя на него.
Рэйф засмеялся.
– Ну, лакота не особенно праздновали Рождество, – напомнил он ей. – В последний раз я видел елку в Новом Орлеане, в публичном доме.
– Рэйф!
– Это правда. Девочки не работали накану­не Рождества. Они украсили елку и потом си­дели вокруг нее, вспоминая лучших клиентов.
– Тебя они не забывали? – спросила Кэтлин с ноткой сарказма в голосе.
– А ты как думаешь, – сказал Рэйф, подми­гивая ей.
– Ты шутишь!
Рэйф смотрел на Кэтлин, не зная, как луч­ше ответить. Если сказать правду, она разо­злится. Лучше было бы соврать, с сожалением подумал он. Но ему не хотелось лгать ей.
– Это было давно, Кэтлин, – заверил Рэйф, глядя на нее очень серьезно.
Она знала, какую жизнь он вел в Новом Орлеане, он упоминал об этом раньше. Но сей­час они были женаты, и ее ужасно ранило то, что он был близок с другими женщинами.
– Кэтлин, прости меня.
– Все в порядке, – сказала она, избегая его взгляда. – Я знаю, что ты не был святым. – Он водил кончиками пальцев по ее руке, вызывая дрожь удовольствия.
– Я не сержусь.
– Ты сердишься. Ты ревнуешь, да?
– Конечно, нет.
– Признайся, моя Кэти. Ты ревнуешь, по­тому что я был с другими женщинами. Но у нас с тобой не так, Кэтлин. Раньше никогда не было так, как у нас с тобой.
– Правда, Рэйф?
– Правда.
Она прижалась к нему, положив голову на плечо. На улице падали кружевные снежинки, но внутри было тепло, очень тепло. Он не ска­зал слов, которые она хотела услышать, но обя­зательно сказал бы. Она знала, что сказал бы.
Слабо горела лампа, и Рэйф начал ласкать ее; тепло его глаз согревало лучше, чем пламя камина; его губы лучше слов говорили, что он любит ее, нуждается в ней.
Она подчинилась его губам, давая себе обе­щание, что никогда не будет ревновать и сомне­ваться в его любви. Она станет единственной женщиной в его будущем, единственной, с кем он захочет быть и без кого не сможет обойтись.
ГЛАВА 13
Пришла весна, и на деревьях, что потяну­лись ветвями к небесам, появилась молодая листва. Трава пробивалась сквозь последние островки снега, и казалось, птицы запели ве­селее, вознося к небу свои утренние гимны. Черный Ветер должна была скоро ожеребить­ся. Скотт, Поли и другие стали ездить по хол­мам и каньонам, сгоняя скот на ранчо. Отец Кэтлин заключил сделку на продажу восьми­сот голов в форт Ларами, и Рэйф обдумывал, как перегнать туда скот. Он не намеревался брать Кэтлин с собой, но у нее на этот счет были другие мысли, которые она до поры до времени благоразумно держала при себе.
Рэйф много времени проводил на улице, занимаясь хозяйством, а она принялась за ве­сеннюю уборку: скребла полы, мыла окна, вытряхивала ковры, сушила постельные при­надлежности.
Однажды вечером за ужином Рэйф сказал ей, что зима принесла кое-какие потери. Пока что они нашли четырнадцать мертвых коров и телят. Большинство животных были застигну­ты вьюгой и погибли от холода.
Но такие потери были обычным явлением, и Кэтлин не очень сокрушалась по этому пово­ду. Каждый день она проводила некоторое вре­мя в загонах для скота, наблюдая, как ковбои клеймят телят. Было пыльно, и пыль прили­пала к потным рукам и лицам ковбоев. Телята не хотели расставаться со своими матерями, а коровы не хотели покидать малышей, и ков­бои громко и замысловато ругались, когда при­гибали испуганных телят к земле и выжигали на теле клеймо в виде буквы «С» в круге и кастрировали бычков.
Обычно Кэтлин избегала этой процедуры, но Рэйф был в загоне и притягивал ее как маг­нит. Он быстро научился обращаться с тавро, и она с гордостью наблюдала, как он работает наравне со Скоттом, Нейтом и Уишфулом. В отличие от других ковбоев Рэйф работал без рубашки, и его мускулы перекатывались под бронзовой кожей, зажигая в груди Кэтлин огоньки желания. Он был такой красивый, было так приятно смотреть на него, высокого, худощавого и крепкого.
У нее всегда наготове было много еды, ког­да она ждала его в конце дня. Казалось, его совершенно не интересовало, что ему подают на обед, лишь бы было побольше еды и горяче­го кофе.
После ужина она грела воду для Рэйфа и мытья посуды. Часто мылила ему спину, по­том грудь, и они вдруг оказывались в ванне или на ковре в гостиной перед камином. Сколь­ко бы он ни работал, он никогда не уставал с ней.
Он рассказывал ей словами, поцелуями и долгими нежными ласками, что она прекрасна и желанна. Она упивалась его ласками, его сильным телом, нежными романтическими словами, которые он шептал ей на ухо, и тем, как он выкрикивал ее имя, когда их тела спле­тались в последней агонии страсти.
О да, думала она, брак – это чудесно, и Рэйф Галлахер был тем, о ком она всегда мечтала, хотя он никогда не говорил тех трех слов, ко­торые ей так хотелось услышать.
Холодной весенней ночью у Черного Ветра начались роды. Поли вызвал Рэйфа и Кэтлин, и они втроем заняли место в конюшне около стойла, откуда они могли все видеть.
Кобыла беспокойно ходила около часа, в конце концов легла, вытянув ноги, потом сно­ва встала.
Только Кэтлин успела подумать, что Поли ошибся, как Черный Ветер растянулась на зем­ле, тужась изо всех сил. Потом хлынул поток воды, и появились два крошечных копытца, темная морда, а потом понемногу голова и пле­чи. Черный Ветер немного передохнула, а за­тем, напрягшись в последний раз, вытолкнула из себя всего жеребенка.
Кэтлин почувствовала, как из ее глаз хлы­нули слезы.
– Это необыкновенно, да? – прошептал Рэйф. Он взял ее за руку, когда кобыла тихо заржала своему жеребенку. С трудом встав на ноги, Черный Ветер обнюхала его и начала об­лизывать шею маленькой лошадке.
– Она черная, как туз пик, – заметил Рэйф. Кэтлин улыбнулась.
– И эти ножки не длиннее трех футов.
– Она – прелесть! – объявил Поли.
Кэтлин и Рэйф подождали, пока жеребенок наберется сил, встанет на ноги и начнет сосать, потом пожелали доброй ночи Поли, который должен был остаться до тех пор, пока у Черно­го Ветра не выйдет послед. В ожидании этого он намазал йодом пупок жеребенку, чтобы предохранить его от инфекции, и приготовил для Черного Ветра пойло из отрубей.
Когда они возвращались домой, Рэйфу по­казалось, что Кэтлин чем-то расстроена.
– В чем дело? – спросил Рэйф.
– Эта лошадка прекрасна, – сказала Кэт­лин, подавляя рыдание. – Папа был бы так рад.
– Кэти… – Рэйф обнял ее.
– О, Рэйф, мне так его не хватает! – сквозь слезы проронила Кэтлин.
– Я знаю, Кэти, я знаю.
Она прижалась лицом к его груди, и слезы потекли быстрее, облегчая боль в ее сердце. Они с отцом были очень близки. После того, как умерла мать и убили братьев, Кэти и отец при­вязались друг к другу, как две потерянные души. Они вместе горевали и утешали друг друга, и между ними установились прочные узы.
Постепенно всхлипывания Кэтлин утихли, и она начала осознавать, что Рэйф гладит ее. У него такие сильные, умелые и ласковые руки!
– Папа хотел выращивать лучших лошадей в этой местности и создать новый семейный очаг для меня и моих братьев после смерти мамы. Он мечтал, чтобы имя Кармайклов что-то значило, хотел сделать что-нибудь, чем мож­но было бы гордиться. Но ему не было сужде­но осуществить свои мечты, Рэйф. Он сам чуть не умер от горя, когда индейцы убили братьев, но у него все еще оставалась мечта. Когда поя­вились Рэд и Черный Ветер, его надежды на будущее возродились, он стал думать, что еще не поздно, что его мечта о разведении хороших лошадей может осуществиться. А потом эти грязные дикари хладнокровно убили его. – Ненависть наполнила ее голос и высушила по­следние слезы. – Я бы хотела, чтобы все они подохли, Рэйф. Все до единого. – Ее гнев исчез так же быстро, как и появился. – Если бы он только мог увидеть жеребенка.
Она вдруг поняла, что мускулы на руках Рэйфа, напряглись, а челюсти сжались. Она сначала не поняла, а потом догадалась, что случилось. Слова «грязные дикари» пронеслись у нее в голове.
Она посмотрела вверх, взглядом умоляя, чтобы он понял ее. Она больше не думала о нем, как об индейце, он стал для нее мужем, человеком, которого она любила. Но она не могла найти в своем сердце прощения для ди­карей, убивших ее братьев, а потом отца и Лютера. Дикий Запад станет спокойным, если всех индейцев навсегда сотрут с лица земли.
– Рэйф…
– Все нормально, Кэтлин.
Его слова немного успокоили ее, но потом она увидела гнев в его глазах. Рэйф все-таки наполовину индеец, и она интуитивно понима­ла, что он относит ее слова и к себе.
– Я не имела в виду, что ты дикарь, – ска­зала Кэтлин, желая стереть плохо скрываемое выражение ярости в его глазах. – Я больше не считаю тебя индейцем, я… – Она замолчала, понимая, что только ухудшает положение. Он гордился своим индейским происхождением, гордился, что он такой, какой есть.
Рэйф отпустил ее и пошел к камину. Потом свернул и раскурил сигару. Он не мог винить Кэтлин в ненависти к индейцам. У нее было достаточно причин ненавидеть и бояться их, и все же ее слова наполнили его гневом и болью. Люди презирали его и смотрели на него свысо­ка из-за того, что в его жилах текла индейская кровь. Он терпел множество оскорблений, в душе у него рождался гнев, когда мужчины называли его грязным полукровкой. С женщи­нами дело обстояло не так плохо. Их пленяло то, что в нем кровь чероки, возбуждало, что он дикарь. Это ведь так романтично! Он знал, что если бы был маленьким, толстым и некраси­вым, они избегали бы его. От матери он унас­ледовал смуглую кожу, черные волосы и гла­за, а от Киллиана Галлахера – обаяние и добрый, но твердый взгляд.
Рэйф нахмурился и посмотрел в окно. Он ничего не знал о свойствах своего взгляда.
Женщины всегда льнули к нему, потому что им нравилось его худощавое телосложение и суровое выражение лица. Он не гордился своей внешностью, и если он привлекателен для дам, что ж, так тому и быть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26