Покупая Лито, Квинт сомневался, однако желание получить для дочери достойную воспитательницу, пересилило его страхи. Тем более, что он слышал, что жительницы знаменитого острова воспевают романтическую, или платоническую любовь. Союз духа, но не тел. Тем не менее, записка Лито расстроила Квинта. Значит, гречанка все же любила Юлию и не смогла до конца совладать со своей ревностью.
Но почему? Ты ведь всегда доверял Лито больше всех? Ты не имел ни малейшего повода, чтобы быть недовольным ею? — Юлия не знала, что ей думать. Отец в последнее время стал как будто совсем чужим. Он сторонится ее, он не хочет разговаривать, он перестал приходить к ней вечером, чтобы пожелать спокойного сна. Что с ним творится? Юлия была в отчаянии, самые близкие люди будто исчезали из ее жизни. Даже предстоящий брак с Септимусом Секстом уже не волновал ее так сильно как прежде.
— Юлия! Я не могу тебя понять-то ты утверждаешь, что любишь Секста и желаешь как можно скорее стать его женой, то ты просишь отложить свадьбу, только потому, что Лито написала тебе записку, а жрец из храма Гестии сказал поехать в Фессалию, чтобы узнать причины отсрочки поточнее! Это же абсурд!
— Отец, я умоляю тебя, — Юлия опустилась на колени и протянула к нему руки.
— О, боги! Прекрати, — сердце Квинта не могло этого вынести. Он сжал Юлию в объятиях, но в этот момент почувствовал, что еще чуть-чуть, и его охватит безумие. Вдохнув запах ее волос, тела, сенатор ощутил, как пол под его ногами качается. Он оттолкнул Юлию, прежде чем его губы успели запечатлеть страстный и совсем не отеческий поцелуй на ее шее. — Уезжай! Уезжай немедленно! — Квинт выбежал, именно выбежал из зала, не оборачиваясь, словно спасался от Медузы Горгоны, чей взгляд может обратить его в камень.
Юлия смотрела отцу вслед, и сама не понимая почему, внезапно залилась красной краской. Она никак не могла понять, отчего ей так стыдно и неловко, что хочется провалиться сквозь землю!
Всю ночь Юлия провела в тяжелых раздумьях. Быть может, лучше ничего не знать? Септимус Секст так красив…. Так желанен… Юлия не могла совладать с собой, желание охватило ее, словно лесной пожар сухую кипарисовую рощу. Она представила себе, как Секст обнажит ее тело, и проведет своими большими, немного грубоватыми ладонями от шеи Юлии, к ее груди, затем погладит ее по спине, крепко сжав ягодицы своей невесты. Затем одним сильным движением подхватит ее на руки и сольется с ней в страстном, глубоком и долгом поцелуе. Юлия сама не заметит, как окажется на постели. Септимус должен быть очень тяжелым, потому что он высок ростом и отличается мощным телосложением. Его широкие плечи и сильные руки окажутся сверху, над Юлией, и она будет гладить их, ласкать, приводя мужа в исступление. Его узкие бедра окажутся между ее ног…
Девушка застонала, погружаясь в пучину неизведанного, страшного и удивительно сладкого вожделения… Когда она очнулась от своего безумия, то увидела, что лежит голой, разметав все покрывала, и чувствует себя мокрой, словно после купания в термах. Приятное тепло и усталость разлились по ее телу. Юлия укрылась, и свернувшись в мягкий, уютный комочек, мгновенно уснула.
Сенатор снабдил свою дочь всем необходимым для путешествия. Ее сопровождал вооруженный отряд, несколько рабов, для того, чтобы прислуживать девушке в дороге; на расходы Квинт выдал Юлии солидную сумму. Ведь девушке предстояло преодолеть длинный путь до побережья, там нанять галеру, которая доставит ее в Грецию, в Фессалийскую долину. Сойдя на берег в Месалонгионе, Юлии предстоит еще три или четыре дня пути До древнего храма Гестии, для этого потребуются лошади, повозка, проводник. В общем Квинт дал дочери двадцать тысяч сестерциев, чтобы та могла ни в чем себе не отказывать. Может быть, ей попадутся прекрасные украшения или одежды и будет обидно, если у девушки не окажется денег. И тем не менее, сенатор отчетливо понимал всю опасность этого путешествия. Он успокаивал себя только тем, что дорога Юлии проходит по тем местам, где утверждено могущество Рима, дороги оживленные и охраняемые, по ним движутся длинные караваны купцов, а города славятся порядком на своих улицах.
Юлия, отправляясь в путь, была очень подавлена. Она не знала, правильно ли поступает. Отец простился с ней очень холодно, а мать вообще не выходила из своих покоев со вчерашнего дня. По дороге она хотела даже заглянуть в дом Секстов, но остановилась, потому что если бы она только хоть на минуту оказалась в объятиях Септимуса, то уже никуда не смогла бы поехать. Препятствия, возникающие на пути их союза, заставляли Юлию еще более страстно желать их соединения. И все же семена сомнения, посеянные в ее душе, дали свои всходы. Девушка не смогла бы спокойно жить, не узнав сути предостережения Гестии.
Улицы Рима были наводнены людьми. После победы над Карфагеном, огромное количество богатств, одежды, продовольствия и рабов, хлынули в вечный город. Носилки знатных римлян сверкали на солнце позолотой и драгоценными камнями. Повсюду можно было увидеть граждан, одетых в дорогие, яркоокрашенные материи, увенчанных венками из роз, золота, серебра. Нередко вслед за носилками какого-нибудь человека, следовал огромный мускулистый охранник, который нес в руках небольшой сундук для денег. Это означало, что римлянин направляется или в порт, покупать торговую галеру, или же на рынок рабов. Самыми дорогими были по-прежнему греческие рабы, знавшие грамоту и обучавшиеся в какой-нибудь академии, а также восточные женщины, чьи изнеженные тела были готовы одарить своих новых хозяев сказочной усладой. Иногда, самые богатые римские матроны, которые могли себе позволить такую роскошь, приобретали восточных красавиц, для того, чтобы те обучили их самым изысканным и сложным способам занятий любовью, возбуждения мужчин и удержания их страсти. Поговаривали, что мать Юлии — Клодия Прима, однажды купила для себя наложницу из далекой, жаркой страны. Кожа девушки была ослепительно белой, а глаза и волосы черными. Рабыня была невысока ростом и прекрасно сложена, кроме того, обладала удивительной гибкостью. Эта девушка знала тысячу способов «возлежания», как принято говорить на востоке, она умела готовить снадобья, разжигающие страсть, а также знала, как женщина может получить полное удовлетворение сама, не прикасаясь к мужчине. Рабыня была подлинным сокровищем, но никто никогда ее больше так и не увидел. Говорили, что, возможно, Клодия держит ее в одном из провинциальных имений, доставшихся ей в наследство от отца — Германика, куда уезжает обыкновенно несколько раз в год, чтобы предаться там ужасающему разврату. Но это были только слухи.
Отовсюду слышались крики торговцев, зазывавших женщин в свои лавки, чтобы приобрести украшения, одежды, ткани или благовония. На женщин и пиры тратились огромные римские состояния, результат многолетних войн и ограбления покоренных народов. Повсеместно также можно было увидеть каменные, полированные фаллосы — опознавательный знак публичных домов. Проституток на улицах Рима также было несметное количество.
Там и сям можно было увидеть на дорожной пыли отпечатки их сандалий, «следуй за мной». Эту надпись выбивали на деревянной подошве специально, чтобы клиент мог отличить проститутку, скажем, от рабыни, спешащей по делам, или добропорядочной жены ремесленника, которая шла за водой. Публичные дома были при храмах, при термах, при цирках, они занимали целые улицы в нижнем го-»« роде. Ничто в Риме не стоило так дешево и так дорого как женщины. Юлия отогнула угол тонкого полога своих носилок, чтобы посмотреть на городскую жизнь. Мимо нее с грохотом проехала двуколка, куда были запряжены быки. На двуколке стояла клетка, внутри которой сидел мужчина. Так перевозили гладиаторов. Юлия невольно залюбовалась высоким, красивым галлом. О том, что мужчина был именно из галльских племен, говорил его высокий рост, светлые волосы, голубые глаза, мощное телосложение, длинные, но очень сильные и мускулистые ноги. Должно быть, так должен выглядеть галльский Геркулес. Гладиатор заметил Юлию и пристально взглянул на нее. Девушка смутилась, почувствовав, однако, трепет. Она быстро опустила полог, но через несколько секунд осторожно отодвинула и снова посмотрела вслед двуколке, но той уже не было видно. Голубые глаза этого галла почему-то врезались в память Юлии, они никогда не видела таких ярких голубых глаз…
На выезде из города, Юлия отослала свои носилки обратно домой и приобрела две красивых и удобных повозки, а также лошадей для охраны. Уложив вещи, путешественники продолжили свой путь.
Предместья Рима были очень живописны. Настолько хватало глаз, простирались фруктовые сады. К вечеру их сменили хлебные поля; судя по тому, что темнело очень и очень быстро, отряду надлежало остановиться на ночлег.
— Здесь недалеко должен быть постоялый двор, — сказал Юлии начальник охраны.
— В этом есть такая уж необходимость? — девушке больше хотелось заночевать в поле, на свежем воздухе, чем останавливаться на грязном постоялом дворе и спать в какой-нибудь маленькой, затхлой клетушке, слушая пьяный гвалт, доносящийся из обеденной залы.
— Это было бы намного безопаснее, — заметил начальник охраны.
— Касс, неужели ты так боишься разбойников? — насмешливо спросила Юлия.
— Вы зря недооцениваете опасность, в которой находитесь. Я ничего не боюсь, но, по-моему, неразумно подвергать напрасному риску вашу охрану. Вы везете с собой крупную сумму денег. Месячное жалование центурии. Поверьте, найдется много охотников заполучить эти деньги любой ценой.
— Ладно, Касс, раз уж ты такой трус, мы доедем до постоялого двора.
Касс метнул в сторону девушки ненавидящий взгляд. Он вообще не любил женщин, особенно молодых. Сколько же в них еще самоуверенности, наглости и глупости! Если бы не материальные затруднения, он бы ни за что не нанялся охранять эту сопливую девчонку в ее «паломничестве». Поразительно, что такой уважаемый в армии и всем Риме человек как сенатор Квинт, ни в чем не может отказать своей дочери и выполняет все ее капризы!
Говорили, что Касс был центурионом на северных границах Республики, но за жестокость и неукротимую ярость по отношению к подчиненным, пленным и местному населению, его лишили звания и разжаловали до простого легионера. Касс был частым гостем в одном из очень специфических римских публичных заведений. Этот бордель находился на самом краю города, и представлял собой что-то вроде глухой, каменной башни, где малюсенькие окна были только на самом верху. Из этого каменного мешка не доносилось ни единого звука. Не было и обычной для публичного дома вывески — фаллоса, ни единого зазывалы, или девицы снаружи. Высокая мрачная башня когда-то была построена в качестве сторожевой, но с тех пор, как пределы Рима расширились, надобность в ней отпала. Внутри этой башни находился тайный застенок. Сюда не мог попасть случайный клиент, только по знакомству и разрешению со стороны владельца. В башне содержался редкий сорт девиц — нимфоманок, склонных к жестокости. Касс был постоянным посетителем комнаты порки. Его привязывали за руки к двум цепям, свешивавшимся с потолка, после чего две высокие негритянки, больше похожие на злых нубийских богинь, начинали бичевать центуриона. Боль доставляла Кассу особенное наслаждение. Он словно боролся сам с собой, стискивая зубы и заставляя себя каждый раз держаться дольше, чем в прошлый. После того, как он достигал своего болевого предела, Касс приказывал остановиться, и переходил в другую часть публичного дома. Здесь он, напротив, выступал в качестве мучителя. Собранные в другой половине девицы были совсем молодыми. Клиент получал любую из них в полное свое распоряжение на всю ночь. Мог убить, а мог оставить жизнь. Стоило это недешево, но от желающих все равно не было отбоя. Чем больше прав получили свободные римские женщины, тем тяжелее была участь безгласных рабынь черной башни. Мужчины приходили сюда, чтобы излить свой гнев на женщин и самоутвердиться. Владелец заведения отмечал, что жестокость его клиентов возрастает с каждым годом. Если раньше, лет пять назад, случаи убийства проституток были редки, то теперь это случалось почти что каждую ночь. Да и способы издевательства над женщинами стали гораздо более изощренными.
Нерсис, владелец черной башни, в этом году впервые получил от своего постоянного клиента Касса странную просьбу — пропустить в застенок женщину, которая также изъявила желание принять участие в жестоких эротических игрищах, и даже была готова заплатить двойную цену за то, чтобы ей было позволено развлечься в тайном притоне.
Нерсис не мог отказать Кассу, которого, честно говоря, побаивался.
— Надеюсь, ты, сутенер, не захочешь узнать, кто она? — спросил Касс у Нерсиса, угрожающе глядя тому в глаза.
— Конечно, нет, Касс. Я и тебя бы предпочел не знать, — постарался отшутиться Нерсис, который, пожалуй, сам бы согласился заплатить, лишь бы не узнать имени женщины, которую приведет с собой бывший центурион.
Постоялый двор оказался не таким уж отвратительным, как представляла его себе Юлия. Вместо одного большого дома, выстроенного по принципу виллы, внутри деревянной ограды тянулся длинный ряд одноэтажных построек, напоминавших домики для рабов на плантациях, но гораздо лучше обустроенных. Стены были сложены из известняка, помещения были довольно просторными и хорошо обставленными. Юлия заняла один из таких домиков. Главная постройка представляла собой огромную таверну, с большими столами, посреди которой находился стол для знатных гостей. Вокруг этого стола было высокое, обитое материей ложе. Однако Юлия потребовала, чтобы ужин принесли в ее домик. Лежать посреди залы, наполненной пьяным плебсом, ей совсем не хотелось.
Ужин состоял из овощной похлебки и двух перепелов, приготовленных особым способом. Тушки обмакивали в мед, затем обваливали в толченых орехах, после обильно посыпали специями, смешанными с небольшим количеством муки, затем птиц зажаривали на вертеле. Этот способ приготовления пищи пришел в Рим из Азии вместе с шелком и пряностями. Вино, которое принесли к ужину, было также вполне сносным, однако пить его Юлия не стала. Девушка попросила подать ей кувшин родниковой воды. Затем послала рабыню узнать, нет ли в таверне чего-нибудь сладкого. Рабыня вернулась через полчаса с тарелкой различных сладостей. Печеное яблоко, орехи в меду, маленький крендель с корицей, смесь из фруктов и изюма. Юлия съела все это с огромным удовольствием. Она так и не избавилась от детского пристрастия к сладостям. Сразу же после ужина, утомленная долгой дорогой и волнениями последних Дней, девушка почувствовала, что ее клонит в сон. Юлия расположилась на широкой кровати, покрытой сеном, поверх которого лежали шкуры и одеяла, и быстро уснула.
Ей приснился странный сон. Она увидела себя на свадебной церемонии. Юлия чувствовала себя очень счастливой. Вот-вот Септимус прижмется к ее губам, вот-вот сбудутся ее самые сокровенные мечты и тайные желания, как вдруг, она поднимает глаза и видит, что руку ее держит Квинт, ее отец! И улыбается, как будто ничего странного не происходит. Юлия хочет закричать, остановить церемонию, вырваться, но словно каменеет, не может издать ни звука, не может пошевелиться!
— Госпожа! — кто-то настойчиво тряс девушку за плечо. Юлия открыла глаза, мгновение не могла понять, где находится, а затем облегченно вздохнула. Слава богам, что этот кошмарный сон был всего лишь видением. Напротив сидела Неле, рабыня, которой поручили прислуживать Юлии во время путешествия.
Что? Что случилось? — вокруг было совершенно темно.
— Госпожа, Касс затеял драку в таверне, и кажется, кого-то убил! Он совсем пьян, разломал всю мебель, искалечил нескольких крестьян, перебил посуду! Огромный ущерб! Хозяин требует, чтобы вы вмешались! Но, по-моему, сейчас туда лучше не ходить…
— О, боги! — Юлия вскочила со своего ложа, и быстро надев легкую тунику, поверх которой набросила плащ, вставила ноги в простые сандалии, без шнуровки, предназначенные для того, чтобы ходить в доме, выскочила во двор.
Она за минуту преодолела расстояние, отделявшее ее домик от большой таверны, но когда увидела, что происходит внутри, замерла на пороге. Касс, похожий на разъяренного минотавра, стоял на столе, согнав в угол всех, кто имел несчастье оказаться в зале таверны в эту ночь, и щелкал огромным бичом. Люди, сами не свои от страха, боялись пошевелиться. Слышалось только порывистое дыхание и сдавленные всхлипывания. Несколько раненых лежали на полу и стонали. Юлия увидела также бездыханное тело рядом со столом, на котором стоял Касс. Люди увидели девушку, и начали издавать жалобные звуки, напоминающие крики о помощи, но от страха перед разящим бичом, что был в руке разъяренного центуриона, никто не решился что-либо произнести.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20