и теплая комнатка, и лучшая еда, но недоставало знакомого лица, голоса, ласки…В то же время прекрасные надежды Яся таили на дне какой-то неприятный привкус. Он никак не мог понять: почему оба мальчика ни с того ни с сего пожелали заняться его образованием?.. В обещаниях Эдека и Тадека ему слышалась та же напоминавшая скрип песка по стеклу интонация, которая прозвучала когда-то в словах: «Ясь! Будь моим сыном… Ясь, будь нам братом…»Его сиротство привело к тому, что, сам того не ведая и не желая, он стал подозрительным, и обещания всех членов этой милосердной семьи пугали его больше, чем в свое время грубость и гнев пана Петра.Не прошло и двух дней, как новые опекуны и учителя принялись за дело. Мальчики, следуя указаниям отца, поделили обязанности: Тадек учил Яся читать и писать, Эдек преподавал арифметику и географию. От таких уроков да убережет бог всякою ребенка!Эдек обучал Яся дробям, но он и сам их знал не слишком хорошо, поэтому бедному ученику из этих скучных лекций запомнились только два утверждения: первое — что он глуп, а второе — что он осел. Тадек же, обнаружив, что в нормальных условиях ученик читает лучше, чем его учитель, изобрел оригинальную методику, приказав Ясю держать книжку вверх ногами!Супруга пана Кароля время от времени обращала внимание на эти странные педагогические упражнения, но, считая их веселой забавой, смеялась только и ничего не говорила мужу. Что поделаешь, Ясь не пользовался ее расположением!Наскучив преподаванием арифметики и чтения, оба мальчика обратились к латыни. Они задавали Ясю целые склонения, заставляли его учить по нескольку десятков слов зараз. Мало того: они требовали, чтобы он выучил весь урок в течение получаса.Пан Кароль тем временем в тиши кабинета трудился над уставом женских мастерских, а пани с улыбкой говорила мальчикам:— Не мучайте себя так, дети мои, ведь теперь каникулы!..— Надо, мама! — отвечал тогда Эдек. — Что же из него выйдет, если он смолоду не приучится к труду?..И мать, лаская своего не по годам развитого сынка, думала: «Как они похожи на отца!.. Одни и те же принципы!»Не довольствуясь преподаванием, молодые учителя установили для своего воспитанника целую систему взысканий. Они завели для него дневник и очень обстоятельно записывали: как он вел себя, как учился, внимательно ли слушал, сколько пропустил уроков… Внизу, под ежедневной рапортичкой, оба расписывались собственноручно.Однажды, исчерпав все «средства убеждения», молодые педагоги обратились к матери с просьбой: за лень оставить Яся без обеда. Просьба эта ей не понравилась. Ласково, но твердо она посоветовала мальчикам не так сурово обращаться со своим учеником и отняла у них по этому случаю позорную «ослиную шапку», почти всегда украшавшую голову Яся.В другой раз пан Кароль, которому окончательно наскучил устав женских мастерских, спросил у своих сыновей:— Ну, дети мои, каковы успехи вашего ученика?Мальчики подали ему дневник. Пан Кароль просмотрел его и спросил в присутствии Яся:— Что это значит?.. Я вижу здесь только дурные отметки.— Ха! А что же делать, папочка, раз он плохо учится?.. — ответил Эдек.— Разве он такой неспособный?— И неспособный, да и поленивается…Услышав это, Ясь залился румянцем.— Это правда, Ясь? — обратился к нему пан Кароль.Ясь молчал, опустив глаза, — но его выручила пани.— Они много с ним возятся, я это вижу, — заметила она. — Но, очевидно, поскольку результаты плохие, он не очень-то охотно садится за книжку.Ясь впился ногтями в ладонь и впервые в жизни почувствовал то, что взрослые люди называют отсутствием уважения к старшим. Пан Кароль, придав своему лицу суровое выражение, заговорил спокойно и сухо:— Ясь! Ты очень меня огорчил. Я допускаю, что у тебя нет способностей, но я с грустью вижу, что тебе вместе с тем недостает и желания. Знай, что каждый дурной поступок следует искупать раскаянием, поэтому мы завтра уедем на несколько дней в деревню, а ты останешься здесь.На следующий день пан Кароль с женой и детьми уехал в деревню, и Ясь остался один. Новые впечатления доставили ему обильный материал для раздумий.Он понял две вещи: во-первых, что уроки, которые ему давали мальчики, были злобным мучительством и, во-вторых, что пан Кароль поступил с ним несправедливо. Ясь ведь когда-то учил арифметику и отлично ее понимал; ему нетрудно было догадаться, что Эдек не силен в дробях, Ясь обучался и чтению, но никогда не слыхивал, чтобы кто-нибудь читал по книжке, перевернутой вверх ногами. Наконец, его учили иностранному языку, но совсем не так, как этой латыни.Ему вспомнилось, как мать знакомила его с французскими словами. Всякий раз, когда они выходили на прогулку и Ясь замечал новый предмет, мать тотчас объясняла ему его назначение, сообщала множество интересных подробностей и под конец называла этот предмет по-французски. Так, без усилий, играя, мальчик выучил множество иностранных слов. Он мог сказать, как по-французски будет небо, облака, птица, пруд, мельница, рыба, луг и скот, который на нем пасется. Вскоре он уже стал составлять короткие фразы.С тех пор стоило Ясю взглянуть на знакомый предмет, и сразу приходило на ум его французское название; а услышав наводящее слово, он тотчас вспоминал запах сена, шум мельницы, рыбу, неожиданным прыжком взволновавшую водную гладь, шелест камыша в пруду, — иначе говоря, всю прекрасную сельскую природу. Он не знал обычной скуки заучиванья слов, для него это было приятным, увлекательным занятием, — не удивительно, что он охотно учился.В сравнении с теми легкими и поэтическими уроками какой мрачной казалась латынь! Ясю она представлялась страшной пещерой, где нельзя было продвинуться ни на шаг вперед и где отвратительные совы и нетопыри непрестанно клевали его в голову, вереща: ум — sapientia, аист — ciconia, корабль — navis, летопись — annalis!.. Над всей этой гнусной стаей парили еще два дракона: первое и второе склонения, которые он не мог ни понять, ни запомнить.И вот за то, что он чувствовал отвращение к страшилищам, которых натравили на него сверстники, за то, что не хотел блуждать в темноте, — пан Кароль не взял его в деревню, запретил ему смотреть на небо, воды и леса, упиваться воздухом его детства. Кто знает, может быть, в какой-нибудь из полевых птах, что так сторонятся города, Ясь узнал бы старую приятельницу? Кто знает, может, в час вечерней прогулки теплый ветер принес бы ему давно уже не слышанные слова: «Ясь!.. Ясь!.. возвращайся домой, не то простудишься…»Где теперь тот дом и где та, которая с такой тревогой звала его?С отъездом семейства Кароля в сердце Яся пробудилась непобедимая тоска по деревне. Ему страстно захотелось еще хоть раз увидеть серые, крытые соломой овины, усадьбу, выглядывавшую из-за темно-зеленых листьев, Антосю, пана Анзельма и всю их семью. Для него после смерти матери только они одни и остались на этом свете. Он вспоминал дороги, разбежавшиеся в разные стороны, развалившуюся часовенку и прощальные слова пана Анзельма, ведь с той поры еще и года не прошло!Думая обо всем этом, Ясь пришел к весьма удивительному для его возраста решению — написать пану Анзельму письмо.Он помнил название почтового пункта, где пан Анзельм получал письма, и знал, что у ворот дома пана Кароля висит почтовый ящик. Этих двух обстоятельств было для него достаточно. Взял он лист бумаги, разлиновал его и начал: «Дорогой пан!Мама хотела сама Вам написать, но она уже умерла…»
Перечитав эти строки, он отложил перо и залился горькими слезами. «Умерла!..» Какое страшное слово, и он сам его написал!..Несколько раз он откладывал и снова продолжал начатое письмо, на котором большие, бесформенные буквы неизменно расплывались от слез. Наконец несколько дней спустя он опустил письмо в ящик, а вскоре после того посетители почтамта могли увидеть в шкафчике неоплаченной корреспонденции еще один конверт, на котором детским почерком был выведен адрес: «В собственные руки милостивого и дорогого пана Анзельма… В Вольке, пусть дойдет быстрей».
Смешной этот адрес был тем не менее верным; к несчастью, на конверте не было марки! Письмо не отправляли, хотя, кто знает, не зависела ли от него судьба и даже жизнь Яся.Когда великодушное семейство вернулось из деревни, пан Кароль заметил в Ясе перемену. Мальчик смотрел на всех смело, но угрюмо. Эдек и Тадек принялись рассказывать ему, как они ездили верхом, катались на лодке и лазали на деревья, но он прервал их, заметив:— Я это получше вашего знаю!И вышел, не дослушав рассказа.Вдобавок ко всему он с неохотой стал садиться за книжку, а когда самодеятельные учителя упрекали его в лени, отвечал:— Попробуй-ка я вас так учить, вы бы меня из дому выгнали!..Бывает так: ребенок поймает насекомое, и на мгновение оно цепенеет, прикидывается мертвым. Но как только его насаживают на булавку, оно начинает извиваться и пытается ужалить. Ясь уже извивался. Ребенок с более слабым характером, очутившись в его положении, покорился бы и до самой смерти служил бы игрушкой детям и взрослым; Ясь не покорился, и это его погубило. Пан Кароль, видя, что приемыш постоянно раздражен, а родные сыновья неизменно вежливы, вынес Ясю приговор за злонравие.— Столько было во мне симпатии к этому мальчику, — сказал он однажды жене, — а он не сумел это оценить и, как видно, не любит ни нас, ни наших детей.— Так всегда бывает с чужим птенцом!.. — ответила жена, целуя мужа в нахмуренный лоб.Вскоре пан Кароль снова забыл о приемыше и даже об уставе мастерской для женщин. Его деятельный и неизменно нацеленный на общественное служение ум занялся вопросом о сооружении жестяных мусорных ящиков для города. Отныне пан Кароль с головой погрузился в беседы с техниками, жестянщиками, колесными мастерами — и очнулся от своих новых мечтаний только тогда, когда в доме разразился скандал.Однажды Ясь, как обычно, корпел в детской над латынью, и, как обычно, ученье ему не давалось.Со стороны глядя, могло показаться, что Ясь тут один, на самом же деле их было двое: Ясь — и велосипед, который стоял у печки. Как ни старался Ясь сосредоточиться на книжке, ему упорно мешал его лукавый товарищ. То, казалось Ясю, он шевелил колесиком, то шатался, как пьяный, то вдруг будто оглядывался на мальчика и подавал ему какие-то знаки. Когда Ясь откладывал книжку в сторону, трусишка-велосипед стоял спокойно, но как только мальчик принимался за работу, велосипед возобновлял свои проделки, — и подчас презабавные. Он явно искушал мальчугана.Пантомима эта вывела наконец Яся из терпения, он подошел к хитрому велосипедишке и начал его осматривать. Потом сел на него и… осторожно проехался по комнате.Как раз в тот момент, когда всадник и конь повернули назад к печке, скрипнула дверь, и в комнату ворвались мальчики.— Ты видишь?.. — крикнул брату разгневанный Эдек. — Он катается, вместо того чтобы учить уроки!..— Слезай сейчас же, осел!.. — воскликнул Тадек и, схватив Яся за плечи, резко потянул его назад.Тадек так больно дернул его, что у Яся искры из глаз посыпались. Защищаясь, он неудачно махнул рукой и ударил Тадека по лицу.Завязалась короткая, но бурная схватка, в результате которой у Яся пошла носом кровь, а у братьев оказались фонари под глазами. На шум битвы влетела в комнату мать; Эдек и Тадек очень быстро перед ней оправдались, обвинив Яся в том, что он бросился на них с кулаками и стал драть их за волосы.Тут нежная пани преобразилась в львицу, защищающую своих детенышей. Ноздри у нее раздулись, глаза заволокло слезами… Не спрашивая о причине драки, не обращая внимания на нос Яся, она крикнула дрожащим от гнева голосом:— Вон отсюда!.. Ты недостоен играть с моими детьми, неблагодарный!..Возмущенный Ясь убежал в свою комнатку и кинулся на кровать. Вскоре снова послышался шум: это сыновья и мать жаловались на него пану Каролю. Бедный мальчик уже приготовился к беде; на счастье, скоро все утихло.Прошел час, другой. Гнев Яся остыл, зато вернулось беспокойство.— Что они собираются со мной сделать?.. — в ужасе шептал он.Пришло время обеда, и безмолвный лакей принес Ясю еду в комнату; мальчик ни к чему не притронулся, напряженно думая об одном: что с ним будет?..Когда миновали сутки, слуга провел Яся в кабинет хозяина. Сирота увидел там пана Кароля, его жену, обоих сыновей, а на письменном столе — маленькую модель жестяного мусорного ящика, над которой в настоящее время трудился филантроп.— Ясь! — начал пан Кароль без всяких признаков гнева. — Я взял тебя в дом в надежде, что ты способен проявить благодарность или по крайней мере сносно себя вести. Ты, однако, был скрытен, упрям, ленив, не обнаружил и тени привязанности к нам, а в довершение вчера ты обидел моих сыновей. Так как в силу общественных норм дурные поступки не следует оставлять безнаказанными и так как справедливость требует прежде всего устранения причин зла, я вынужден, к сожалению, удалить тебя из моего дома. Ты займешься ремеслом!..Ясь стоял неподвижно; пан Кароль продолжал:— А теперь, когда акт правосудия свершен, мы прощаем тебе все зло, которое ты нам причинил… Тадек, протяни Ясю руку!— Отец! — тотчас вмешался Эдек. — Мой брат не может подать руку тому, кто ударил его по лицу!..При этих словах осененное раздумьем лицо пана Кароля прояснилось, и он сказал:— Дети мои! Хотя злопамятность — это недостаток, я утешаю себя, однако, тем, что вы умеете уважать свое достоинство…После чего благородный филантроп поглядел на своих сыновей, потом на модель мусорного ящика, а под конец, поцеловав жене руку, шепнул ей:— Это один из прекраснейших дней в моей жизни!..Несколько часов спустя Яся снова вызвали в кабинет. Пан Кароль сидел в кресле, а в дверях стоял какой-то человек с красным носом.— Ясь, — сказал пан Кароль, — вот твой новый опекун. Ты сегодня же отправишься к нему. Уложи вещи.Когда Ясь вернулся в свою комнату, незнакомец прошел за ним; фамильярно взяв мальчика за лацкан сюртучка, он спросил:— Сюртук-го этот, видать, не в Варшаве шит?..— В Варшаве!.. — робко ответил Ясь.— Как проучишься у меня, малый, лет пять-шесть, так лучше будешь шить!.. — пробормотал незнакомый опекун; оказалось, что это портной.Пан Кароль и его жена холодно простились с Ясем. Когда он уже вышел на лестницу, следом выбежала старая кухарка и, сунув ему в карман несколько монеток, шепнула:— Будь здоров, дитятко!.. Может, другие люди лучше в тебе разберутся.Ясь, никогда не разговаривавший с этой женщиной, взглянул на нее с удивлением.— Да! Да! — продолжала она. — Ты хороший и толковый мальчик, только, что говорить, — сирота!..Ясь расплакался и поцеловал ей руку. От этой женщины он впервые услышал сердечное слово в доме вежливых, высоконравственных и милосердных марионеток. VIII. Новый друг Пан Каласантий Дурский, выдающийся представитель портновского искусства, жил в районе Старого Мяста, где в нижнем этаже одного из каменных домов содержал вместе с женой магазин, а на верхнем — мастерскую с положенным количеством учеников и подмастерьев. Это был человек старого закала: носил сюртук с длинной талией, а усы под красным носом подстригал так, что они походили на ершик для прочистки чубуков. Кроме того, он любил попиликать на контрабасе, питал нежные чувства к своей семье, равно как и к отечественным спиртным напиткам.С таким-то опекуном шел Ясь на свою новую квартиру; хоть путь был недальний, однако отнял много времени. На каждой улице пан Дурский оставлял Яся на каменных плитах тротуара, а сам «заходил по делу». Мальчик заметил, что «дела» эти неизменно совершаются в кондитерской или в пивной и, видимо, идут хорошо, поскольку пан Каласантий с каждым разом становился все живее и живее.Наконец опекун и воспитанник добрались до «Магазина мужского платья», где обнаружили тощего заспанного парня по имени Ендрусь и очень толстую даму — пани Дурскую. Увидев даму, Ясь отвесил поклон, а пан Дурский, попрочней утвердившись на раскоряченных ногах, воскликнул:— Ну что! Уважают нас люди! Вот, — сказал он, указывая на Яся, — вот парнишка, которого нам дали на воспитание. Взяли его, стало быть, туда, а он, видишь, оказался неблагодарным, да упрямым, да молодых кавалеров повадился поколачивать, ну и, стало быть, отдали его мне, Дурскому!.. У меня, сударь мой, чисто исправительный дом… Со всего света прощелыг ко мне присылают! Что скажешь на это Франя?Толстая дама внимательно приглядывалась к Ясю. Заметив это, пан Каласантий задрал мальчику голову, ущипнул его в щеку и патетически произнес:— Скажу я тебе, Франя, — это парень с образованием, только любит пошалить, и поэтому его отдали мне… мне, Дурскому! Ну, а я как прострочу его ремнем, да с пряжкой, так он у меня ангелом станет… все равно что Ендрусь!.. Дай-ка, Франя, злотый, надо сходить в город.— Да ведь ты только из города, — недружелюбно заметила дама. — Шел бы лучше наверх, они там на головах уже ходят…— А зачем это мне наверх?.. — вскипел мастер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
Перечитав эти строки, он отложил перо и залился горькими слезами. «Умерла!..» Какое страшное слово, и он сам его написал!..Несколько раз он откладывал и снова продолжал начатое письмо, на котором большие, бесформенные буквы неизменно расплывались от слез. Наконец несколько дней спустя он опустил письмо в ящик, а вскоре после того посетители почтамта могли увидеть в шкафчике неоплаченной корреспонденции еще один конверт, на котором детским почерком был выведен адрес: «В собственные руки милостивого и дорогого пана Анзельма… В Вольке, пусть дойдет быстрей».
Смешной этот адрес был тем не менее верным; к несчастью, на конверте не было марки! Письмо не отправляли, хотя, кто знает, не зависела ли от него судьба и даже жизнь Яся.Когда великодушное семейство вернулось из деревни, пан Кароль заметил в Ясе перемену. Мальчик смотрел на всех смело, но угрюмо. Эдек и Тадек принялись рассказывать ему, как они ездили верхом, катались на лодке и лазали на деревья, но он прервал их, заметив:— Я это получше вашего знаю!И вышел, не дослушав рассказа.Вдобавок ко всему он с неохотой стал садиться за книжку, а когда самодеятельные учителя упрекали его в лени, отвечал:— Попробуй-ка я вас так учить, вы бы меня из дому выгнали!..Бывает так: ребенок поймает насекомое, и на мгновение оно цепенеет, прикидывается мертвым. Но как только его насаживают на булавку, оно начинает извиваться и пытается ужалить. Ясь уже извивался. Ребенок с более слабым характером, очутившись в его положении, покорился бы и до самой смерти служил бы игрушкой детям и взрослым; Ясь не покорился, и это его погубило. Пан Кароль, видя, что приемыш постоянно раздражен, а родные сыновья неизменно вежливы, вынес Ясю приговор за злонравие.— Столько было во мне симпатии к этому мальчику, — сказал он однажды жене, — а он не сумел это оценить и, как видно, не любит ни нас, ни наших детей.— Так всегда бывает с чужим птенцом!.. — ответила жена, целуя мужа в нахмуренный лоб.Вскоре пан Кароль снова забыл о приемыше и даже об уставе мастерской для женщин. Его деятельный и неизменно нацеленный на общественное служение ум занялся вопросом о сооружении жестяных мусорных ящиков для города. Отныне пан Кароль с головой погрузился в беседы с техниками, жестянщиками, колесными мастерами — и очнулся от своих новых мечтаний только тогда, когда в доме разразился скандал.Однажды Ясь, как обычно, корпел в детской над латынью, и, как обычно, ученье ему не давалось.Со стороны глядя, могло показаться, что Ясь тут один, на самом же деле их было двое: Ясь — и велосипед, который стоял у печки. Как ни старался Ясь сосредоточиться на книжке, ему упорно мешал его лукавый товарищ. То, казалось Ясю, он шевелил колесиком, то шатался, как пьяный, то вдруг будто оглядывался на мальчика и подавал ему какие-то знаки. Когда Ясь откладывал книжку в сторону, трусишка-велосипед стоял спокойно, но как только мальчик принимался за работу, велосипед возобновлял свои проделки, — и подчас презабавные. Он явно искушал мальчугана.Пантомима эта вывела наконец Яся из терпения, он подошел к хитрому велосипедишке и начал его осматривать. Потом сел на него и… осторожно проехался по комнате.Как раз в тот момент, когда всадник и конь повернули назад к печке, скрипнула дверь, и в комнату ворвались мальчики.— Ты видишь?.. — крикнул брату разгневанный Эдек. — Он катается, вместо того чтобы учить уроки!..— Слезай сейчас же, осел!.. — воскликнул Тадек и, схватив Яся за плечи, резко потянул его назад.Тадек так больно дернул его, что у Яся искры из глаз посыпались. Защищаясь, он неудачно махнул рукой и ударил Тадека по лицу.Завязалась короткая, но бурная схватка, в результате которой у Яся пошла носом кровь, а у братьев оказались фонари под глазами. На шум битвы влетела в комнату мать; Эдек и Тадек очень быстро перед ней оправдались, обвинив Яся в том, что он бросился на них с кулаками и стал драть их за волосы.Тут нежная пани преобразилась в львицу, защищающую своих детенышей. Ноздри у нее раздулись, глаза заволокло слезами… Не спрашивая о причине драки, не обращая внимания на нос Яся, она крикнула дрожащим от гнева голосом:— Вон отсюда!.. Ты недостоен играть с моими детьми, неблагодарный!..Возмущенный Ясь убежал в свою комнатку и кинулся на кровать. Вскоре снова послышался шум: это сыновья и мать жаловались на него пану Каролю. Бедный мальчик уже приготовился к беде; на счастье, скоро все утихло.Прошел час, другой. Гнев Яся остыл, зато вернулось беспокойство.— Что они собираются со мной сделать?.. — в ужасе шептал он.Пришло время обеда, и безмолвный лакей принес Ясю еду в комнату; мальчик ни к чему не притронулся, напряженно думая об одном: что с ним будет?..Когда миновали сутки, слуга провел Яся в кабинет хозяина. Сирота увидел там пана Кароля, его жену, обоих сыновей, а на письменном столе — маленькую модель жестяного мусорного ящика, над которой в настоящее время трудился филантроп.— Ясь! — начал пан Кароль без всяких признаков гнева. — Я взял тебя в дом в надежде, что ты способен проявить благодарность или по крайней мере сносно себя вести. Ты, однако, был скрытен, упрям, ленив, не обнаружил и тени привязанности к нам, а в довершение вчера ты обидел моих сыновей. Так как в силу общественных норм дурные поступки не следует оставлять безнаказанными и так как справедливость требует прежде всего устранения причин зла, я вынужден, к сожалению, удалить тебя из моего дома. Ты займешься ремеслом!..Ясь стоял неподвижно; пан Кароль продолжал:— А теперь, когда акт правосудия свершен, мы прощаем тебе все зло, которое ты нам причинил… Тадек, протяни Ясю руку!— Отец! — тотчас вмешался Эдек. — Мой брат не может подать руку тому, кто ударил его по лицу!..При этих словах осененное раздумьем лицо пана Кароля прояснилось, и он сказал:— Дети мои! Хотя злопамятность — это недостаток, я утешаю себя, однако, тем, что вы умеете уважать свое достоинство…После чего благородный филантроп поглядел на своих сыновей, потом на модель мусорного ящика, а под конец, поцеловав жене руку, шепнул ей:— Это один из прекраснейших дней в моей жизни!..Несколько часов спустя Яся снова вызвали в кабинет. Пан Кароль сидел в кресле, а в дверях стоял какой-то человек с красным носом.— Ясь, — сказал пан Кароль, — вот твой новый опекун. Ты сегодня же отправишься к нему. Уложи вещи.Когда Ясь вернулся в свою комнату, незнакомец прошел за ним; фамильярно взяв мальчика за лацкан сюртучка, он спросил:— Сюртук-го этот, видать, не в Варшаве шит?..— В Варшаве!.. — робко ответил Ясь.— Как проучишься у меня, малый, лет пять-шесть, так лучше будешь шить!.. — пробормотал незнакомый опекун; оказалось, что это портной.Пан Кароль и его жена холодно простились с Ясем. Когда он уже вышел на лестницу, следом выбежала старая кухарка и, сунув ему в карман несколько монеток, шепнула:— Будь здоров, дитятко!.. Может, другие люди лучше в тебе разберутся.Ясь, никогда не разговаривавший с этой женщиной, взглянул на нее с удивлением.— Да! Да! — продолжала она. — Ты хороший и толковый мальчик, только, что говорить, — сирота!..Ясь расплакался и поцеловал ей руку. От этой женщины он впервые услышал сердечное слово в доме вежливых, высоконравственных и милосердных марионеток. VIII. Новый друг Пан Каласантий Дурский, выдающийся представитель портновского искусства, жил в районе Старого Мяста, где в нижнем этаже одного из каменных домов содержал вместе с женой магазин, а на верхнем — мастерскую с положенным количеством учеников и подмастерьев. Это был человек старого закала: носил сюртук с длинной талией, а усы под красным носом подстригал так, что они походили на ершик для прочистки чубуков. Кроме того, он любил попиликать на контрабасе, питал нежные чувства к своей семье, равно как и к отечественным спиртным напиткам.С таким-то опекуном шел Ясь на свою новую квартиру; хоть путь был недальний, однако отнял много времени. На каждой улице пан Дурский оставлял Яся на каменных плитах тротуара, а сам «заходил по делу». Мальчик заметил, что «дела» эти неизменно совершаются в кондитерской или в пивной и, видимо, идут хорошо, поскольку пан Каласантий с каждым разом становился все живее и живее.Наконец опекун и воспитанник добрались до «Магазина мужского платья», где обнаружили тощего заспанного парня по имени Ендрусь и очень толстую даму — пани Дурскую. Увидев даму, Ясь отвесил поклон, а пан Дурский, попрочней утвердившись на раскоряченных ногах, воскликнул:— Ну что! Уважают нас люди! Вот, — сказал он, указывая на Яся, — вот парнишка, которого нам дали на воспитание. Взяли его, стало быть, туда, а он, видишь, оказался неблагодарным, да упрямым, да молодых кавалеров повадился поколачивать, ну и, стало быть, отдали его мне, Дурскому!.. У меня, сударь мой, чисто исправительный дом… Со всего света прощелыг ко мне присылают! Что скажешь на это Франя?Толстая дама внимательно приглядывалась к Ясю. Заметив это, пан Каласантий задрал мальчику голову, ущипнул его в щеку и патетически произнес:— Скажу я тебе, Франя, — это парень с образованием, только любит пошалить, и поэтому его отдали мне… мне, Дурскому! Ну, а я как прострочу его ремнем, да с пряжкой, так он у меня ангелом станет… все равно что Ендрусь!.. Дай-ка, Франя, злотый, надо сходить в город.— Да ведь ты только из города, — недружелюбно заметила дама. — Шел бы лучше наверх, они там на головах уже ходят…— А зачем это мне наверх?.. — вскипел мастер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11