Он видел гораздо больше крови, пролитой в яростных схватках, чем большинство людей, и не был чересчур щепетилен, но это хладнокровное убийство было ему не по душе. Пуллингс и Моуэт были такого же мнения, и когда Аллен понял, что его повествование производит дурное впечатление, он сразу сменил тему разговора.
Капитан очнулся от своих мыслей, услышав имя Ионы. Он было подумал, что речь идет о Холломе. Но затем понял: Аллен сказал, что, судя по анатомии морских гигантов, пророка, без сомнения, проглотил кашалот. Кашалоты и нынче изредка встречаются в Средиземном море.
Моряки, обрадованные тем, что освободились от фаллопиевых труб и желчных выделений, заговорили о кашалотах, которых они видели в Гибралтарском проливе. Что касается Ионы, то судьбу пророка (правда, без надежды на счастливый исход), увы, мог разделить каждый моряк… Трапеза в каюте Джека Обри закончилась самым задушевным образом. От морских разговоров перешли к сухопутным: стали вспоминать пьесы, которые видели, и балы, на которых танцевали. Под занавес настал черед рассказа об охоте на лис, во время которой гончие Моуэта и мистера Фернея наверняка наградили бы своих хозяев добычей, если бы мистер Ферней с наступлением темноты не угодил в дренажную канаву.
Гости капитанской каюты были по горло сыты кровавыми подробностями китобойного промысла, чего нельзя было сказать о кают-компании для младших офицеров. Штурман, в отсутствие капитана поощряемый судовым врачом и капелланом-натуралистом, вопреки неодобрению части сотрапезников, смог рассказать о всех анатомических особенностях китов, которые удержались в его цепкой памяти. Во всяком случае, мистер Адамс, казначей, человек ипохондрического склада, любил такие рассказы, не говоря о Говарде — офицере морской пехоты, которому даже описание гениталий кашалотихи напоминало о любовных утехах.
Впрочем, не все в историях Аллена было столь ужасно — многое вовсе не имело отношения к анатомии.
— Я читал рассказы о плаваниях в северных морях и о преследовании китов, — произнес отец Мартин, — но я никогда не мог понять экономическую сторону китового промысла. Как вы сравните промысел в северных и южных районах с этой точки зрения?
— В годы моей молодости, — отвечал Аллен, — а это было до того, как уровень вод вблизи Гренландии снизился, считалось, что пять хороших китов окупят экспедицию. В среднем мы могли добыть по тринадцати тонн китового жира из каждого экземпляра и около тонны китового уса. А в те дни тонна китового уса стоила около пятисот фунтов. Китовый жир шел по двадцать фунтов или чуть больше за тонну. Кроме того, полагались наградные по два фунта для всего экипажа, так что всего выходило около четырех с половиной тысяч фунтов. Сумму эту надо было делить на пятьдесят человек, и, кроме того, свою долю должен был иметь судовладелец. Но все равно получалась приличная сумма. А теперь ворвань стала стоить тридцать два фунта, китовый ус подешевел и стоит не больше девяноста фунтов. Киты измельчали, их стало меньше, и ушли они дальше, поэтому теперь, чтобы не прогореть, надо добыть за одну экспедицию около двух десятков штук.
— Я даже не знал, что китовый ус так дорог, — признался казначей. — А для чего его используют?
— Для изготовления шляпок, корсетов, фижм и зонтов.
— Но что вы скажете о южных районах промысла? — спросил отец Мартин. — Ведь если единственной целью лова являются кашалоты, то ни о каком китовом усе не может быть и речи. Целью экспедиции должна быть только добыча китового жира.
— Так оно и есть, — отозвался штурман. — И если учесть, что кашалот дает не больше двух тонн ворвани, в то время как хороший гренландский кит дает в десять раз больше, не считая добротного китового уса, то действительно экспедиция кажется глупой затеей. Хотя жир кашалота стоит вдвое против обычного китового жира, а тонна спермацета оценивается в пятьдесят фунтов, это не компенсирует отсутствие китового уса. Вот чертовщина-то! Прошу прощения.
— Объясните же мне, пожалуйста, это явное противоречие, — произнес Стивен.
— Неужели вы не понимаете, доктор? — отвечал Аллен со снисходительной улыбкой человека, наделенного тайной мудростью. — Неужели вы не видите, что дело тут во времени, которым вы располагаете? В Северный Ледовитый океан, в район Гренландии, мы выходим в начале апреля, чтобы достичь кромки льдов месяц спустя. В середине мая киты появляются, а в середине июня уже исчезают. Остаются лишь злобные финвалы да редкие бутылконосы, которые слоняются с места на место. Если вы не успели наполнить жиром половину своих бочек, вы можете повернуть на запад, к побережью Гренландии, и до августа пытать счастья среди дрейфующих льдов. Но к тому времени становится так холодно и темно, что приходится топать домой. То же происходит в проливе Дэвиса, хотя вы можете задержаться немного дольше в тамошних бухтах, если не боитесь, что ваше судно будет затерто льдами, после чего вас наверняка сожрут белые медведи. Меж тем кашалоты живут в умеренных и тропических водах, стало быть, можно охотиться на них столько, сколько вам вздумается. В настоящее время большинство китобоев отправляются на промысел на три года, рассчитывая убить штук двести и вернуться домой с полным трюмом.
— Конечно, конечно! — воскликнул Стивен, хлопнув себя по лбу. — И как это я не сообразил? — Повернувшись к вестовому, стоявшему у него за спиной, он произнес: — Вы не принесете мой портсигар, Падин? — А затем обратился к штурману: — Мистер Аллен, не возражаете, если мы прогуляемся по палубе? Вы дважды неодобрительно отозвались о финвалах. Мы с отцом Мартином были бы весьма признательны, если бы вы просветили нас по этому поводу.
— Через пять минут я к вашим услугам, — отозвался штурман. — Только перепишу начисто результаты полуденных наблюдений и отмечу место корабля на карте.
Оба стали ждать его возле поручней правого борта, и спустя некоторое время Стивен произнес:
— Если бы была хотя бы травинка или овечка, то можно было назвать эту сцену пасторалью…
Он выдохнул клуб дыма, который поплыл к носу, поскольку ветерок по-прежнему дул с кормы. Бесчисленное количество рубах, штанов, курток и головных платков, висевших на сложной системе линей, натянутых вдоль судна, наклонились к югу дружно, словно солдаты на параде. Не было никакого трепыхания — вещи сохли по-военному четко. Так же спокойно сидели их владельцы, расположившиеся в разных частях полубака и на шкафуте среди пушек. Эта часть дня отводилась на пошивку и починку одежды. Во всяком случае, новички смогли из отрезов парусины, которую им выдали утром, изготовить смену для жаркой погоды. Иглой орудовали не только рядовые матросы: один из юных гардемаринов, сидевший в проходе левого борта, Уильям Блакней, сын лорда Гаррона, учился штопать свои чулки под присмотром бородатого моряка, который прежде служил под началом его отца и теперь, естественно, выступал в качестве его дядьки. Будучи виртуозом иглы, он в свое время был удостоен чести латать адмиральские скатерти. Между тем Холлом, сидевший на трапе левого борта, показывал другому юнцу, как наилучшим образом пришить карман, потихоньку напевая при этом.
— Какой прекрасный голос у этого молодого человека, — заметил отец Мартин.
— В самом деле, — согласился Стивен, как следует прислушавшись. Действительно, голос звучал удивительно мелодично, совсем без фальши, и старая, всем надоевшая баллада звучала свежо и трогательно. Нагнувшись, доктор узнал певца. — Если он будет развивать свой голос, — стал размышлять он, — то матросы вскоре перестанут дразнить его Ионой.
Первое время Холлом ел жадно, как волк, и стал быстро поправляться. Он уже не выглядел неправдоподобно старой для помощника штурмана мумией. Его даже можно было бы назвать пригожим, если закрыть глаза на отсутствие в нем особой, свойственной морякам мужественности и решительности. Во всяком случае, нищета и невезение больше не лезли из него, как солома из прорех огородного пугала. Он получил аванс, которого оказалось достаточно для того, чтобы выкупить заложенный секстан и приобрести вполне приличный мундир. Поскольку в здешних широтах все носили парусиновые панталоны и куртки (офицеры надевали форму лишь при посещении капитанской каюты или несении вахты), он выглядел не хуже любого из них, поскольку мастерски владел иглой. Трапезовал он вместе с Уордом, добросовестным, спокойным, несколько бесцветным писарем Джека Обри, который много лет копил на залог с целью стать казначеем (это было его мечтой), и Хиггинсом, новым помощником Стивена. Он не выделялся особой сноровкой или энергией в дни лихорадочной подготовки к плаванию, но, с другой стороны, не сделал ничего такого, что заставило бы капитана пожалеть о том, что он взял его к себе.
«Море синее, прощай», — заканчивал Холлом куплет и шов.
— Смотри, — сказал он, обращаясь к юноше. — Когда заканчиваешь, пропусти нитку раз шесть, а затем сделай удавку. — Перерезав нитку, он протянул пареньку катушку и ножницы со словами: — Сбегай в каюту старшего канонира, верни все это миссис Хорнер и передай ей от меня привет и благодарность.
Стивен почувствовал, как кто-то толкает его в руку. Посмотрев вниз, он увидел, что это коза Аспазия, любимица младших офицеров, которая напомнила ему о своих правах.
— Хорошо, хорошо, — произнес он сердито, сделав последнюю затяжку. Погасив тлеющий конец сигары о кофель-нагель, обтер его и протянул окурок козе. Она неторопливо направилась в тень куриных клеток возле штурвала, с полузакрытыми глазами разжевывая на ходу табак, и пересекла дорогу спешившему на нос штурману.
— Прошу прощения за то, что заставил вас ждать, — произнес он. — Пришлось чинить перо.
— Ничего страшного, — ответили ему, и он стал продолжать: — Что касается этих старых финвалов, джентльмены, то их существует четыре главных вида. Рассказывать о них особенно нечего.
— Почему же, мистер Аллен? — неодобрительным тоном спросил отец Мартин: ему не понравилось, что столь крупная категория Божьих созданий оказалась отверженной.
— Потому что если вы вонзите гарпун в финвала, то он может запросто разбить ваш вельбот в щепки или нырнуть под воду так глубоко и быстро, что увлечет вас за собой или утащит весь линь. Вы и вообразить себе не можете столь огромного и быстрого существа; я видел одного кита, который мчался со скоростью тридцать пять узлов, господа! Глыба в сотню футов длиной и бог знает сколько тонн весом неслась вдвое быстрее скачущей галопом лошади! Я бы не поверил такому, если бы не видел этого собственными глазами. А если каким-то чудом вам удастся его убить или, что гораздо вероятнее, заставить выброситься на мель, то вы убедитесь, что китовый ус у него такой короткий, грубый и чаще всего черный, что коммерсанты не всегда его покупают. Да и получится из него не больше пятидесяти бочек посредственного жира.
— Вряд ли он достоин осуждения за то, что ему не хочется попасть на гарпун, — заметил отец Мартин.
— Вспоминаю свою третью экспедицию, — вновь начал Аллен и, сделав паузу, стал продолжать: — Мы находились у берегов Гренландии, несмотря на конец года, потому что не заполнили и половины трюма. Погода пасмурная, от севера идет зыбь, отчего громко трещит лед, надвигается страшно холодный вечер, а один из наших вельботов прочно зацепился за финвала. Как это у них получилось, не представляю. Эдвард Норрис, гарпунер, был опытным китобоем, а ведь даже первогодок может отличить финвала от настоящего кита по его фонтану. И вы можете заметить его задний плавник, когда он переворачивается и ныряет. Во всяком случае, находясь достаточно близко, чтобы всадить в него свое железо, вы отчетливо видите его. Что там произошло — то ли туман, то ли волны, то ли ветер ослепил гарпунера, но они оказались прочно связанными с финвалом. Они подняли флаг, требуя линей, и стали привязывать их один за другим. Работа эта непростая: линь скользит так быстро, что полуклюз нагревается и шипит, только успевай поливать его водой. Кит утащил за собой целых четыре бадьи и часть пятой — около мили линя — и оставался под водой долгое время, пожалуй с полчаса. Когда он всплыл, то старик Бингам, боец, метким ударом копья сразил его. Мы думали, что это конец. Из дыхала брызнул фонтан крови, он взбрыкнул хвостом и помчался курсом зюйдтень-вест словно скаковая лошадь. Все закричали, умоляя о помощи. Мы видели, как вельбот летел, рассекая белые волны, куда-то в темноту. Что там произошло, мы не знаем: то ли линь обмотался вокруг чьей-то ноги, сбросив бедолагу за борт, и остальные не решились перерезать этот линь, то ли он зацепился за банку. Во всяком случае, мгновение спустя все шестеро ушли под лед. Мы так и не отыскали их следов, не увидели даже меховой шапки на поверхности моря.
— Насколько я понимаю, кашалот не такой быстрый и опасный? — помолчав, спросил Стивен.
— Нет. Хотя с такой страшной челюстью он мог бы перекусить ваш вельбот пополам, даже не заметив этого. Но кашалотам свойственно смирение. Он может ненароком изувечить вас своим хвостом, лишь ныряя или мечась в предсмертной агонии. Но специально он этого не делает, в нем нет злобы. Да что там говорить, в старые времена, когда китобои редко появлялись в огромном Южном море, кашалот мог лежать и внимательно смотреть на вас добрыми маленькими глазками. Я даже трогал его, гладил рукой.
— А кашалоты нападают без всякой причины? — поинтересовался Мартин.
— Нет. Они могут наткнуться на вас и напугать, но только спросонок.
— Что вы чувствуете, когда вы убиваете такое животное, отнимаете жизнь у такого большого существа?
— Чувствую себя слегка разбогатевшим, — ответил Аллен со смехом. Однако в следующую минуту произнес: — Понимаю, что вы имеете в виду. Иногда я и сам думал…
— Земля на горизонте! — крикнул с мачты впередсмотрящий. — На палубе! Возвышенность один румб по правой скуле.
— Это должен быть Пик, — заметил штурман.
— Где? Ну где же? — вскричал отец Мартин. Он вскочил на кофель-планку, но оступился и припечатал каблуком пальцы на левой ноге Стивена.
— Справа от бушприта, — указал штурман. — Между двумя слоями облаков вы заметите сияющую белизной середину Пика.
— Я увидел Большие Канары! — воскликнул отец Мартин, блестя единственным глазом. — Мой дорогой Мэтьюрин, — произнес он, озабоченно посмотрев на доктора. — Надеюсь, я не зашиб вас.
— Ну что вы. Вы доставили мне удовольствие. И позвольте сообщить, что это не Большие Канары, а Тенерифе. Так что вы напрасно изволили прыгать. К тому же, если я что-то соображаю в морской службе, вам не позволят высадиться на берег. Вы не увидите канареек — ни больших, ни маленьких — в их естественных условиях обитания.
Недобрая весть почти всегда оказывается правдивой, и отец Мартин действительно увидел лишь ту часть острова, которую можно было разглядеть с марсовой площадки, пока «Сюрприз» стоял на якоре, да еще проталкивавшийся между многочисленными судами командирский баркас, который возвращался с жизнерадостным толстяком-негром, нагрузившим его медными сковородками для камбуза и рождественским пудингом со сладкими пирожками для моряков.
— Не расстраивайтесь, — продолжал доктор. — Вероятнее всего, мы примем воду на каком-нибудь из островов Зеленого Мыса. Хотелось бы, чтобы это были Сан-Николау или Санта-Лусия. Между ними имеется небольшой необитаемый остров под названием Бранко. И там водится топорок, не похожий ни на каких других топорков, впрочем, я никогда его не видел живьем.
— Как вы полагаете, долго ли нам туда добираться? — с просветлевшим лицом спросил его отец Мартин.
— Не больше недели, если поймаем пассат. Бывало, ветер начинал дуть с северной части Ла-Манша, потом поворачивал к линии тропика, пока его полоса едва ли не достигала экватора. Причем полоса эта тянулась на расстоянии двух тысяч миль!
— А что это за полоса?
— Хороший вопрос! Насколько я помню, в своем словаре Джонсон дает такое определение: это самая важная и большая деталь такелажа на судне, и желательно, чтобы она растягивалась. Тут, конечно, поэтическая фигура речи, которую используют моряки, обозначая плавное, беспрепятственное движение вперед. Зачастую их язык чрезвычайно витиеват. Когда они достигают зоны штилей и переменных ветров, что находится несколько севернее экватора, между полосой норд-остовых и зюйд-остовых пассатов, — зоны, которую французские моряки выразительно называют pot аи noir note 17, то говорят, что корабль находится в депрессии, словно это живое существо, которое очень грустит. И действительно, в этой экваториальной зоне штилей корабль находится без движения, паруса лениво полощутся среди изнурительной жары, несмотря на то что небо пасмурно.
Но в той точке, где находился «Сюрприз», небо было совершенно безоблачно, и корабль, хотя еще не обрел вновь свою прежнюю прыть, поскольку у него на борту было слишком много неумех, у которых не оттуда руки растут, бежал все же довольно резво.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Капитан очнулся от своих мыслей, услышав имя Ионы. Он было подумал, что речь идет о Холломе. Но затем понял: Аллен сказал, что, судя по анатомии морских гигантов, пророка, без сомнения, проглотил кашалот. Кашалоты и нынче изредка встречаются в Средиземном море.
Моряки, обрадованные тем, что освободились от фаллопиевых труб и желчных выделений, заговорили о кашалотах, которых они видели в Гибралтарском проливе. Что касается Ионы, то судьбу пророка (правда, без надежды на счастливый исход), увы, мог разделить каждый моряк… Трапеза в каюте Джека Обри закончилась самым задушевным образом. От морских разговоров перешли к сухопутным: стали вспоминать пьесы, которые видели, и балы, на которых танцевали. Под занавес настал черед рассказа об охоте на лис, во время которой гончие Моуэта и мистера Фернея наверняка наградили бы своих хозяев добычей, если бы мистер Ферней с наступлением темноты не угодил в дренажную канаву.
Гости капитанской каюты были по горло сыты кровавыми подробностями китобойного промысла, чего нельзя было сказать о кают-компании для младших офицеров. Штурман, в отсутствие капитана поощряемый судовым врачом и капелланом-натуралистом, вопреки неодобрению части сотрапезников, смог рассказать о всех анатомических особенностях китов, которые удержались в его цепкой памяти. Во всяком случае, мистер Адамс, казначей, человек ипохондрического склада, любил такие рассказы, не говоря о Говарде — офицере морской пехоты, которому даже описание гениталий кашалотихи напоминало о любовных утехах.
Впрочем, не все в историях Аллена было столь ужасно — многое вовсе не имело отношения к анатомии.
— Я читал рассказы о плаваниях в северных морях и о преследовании китов, — произнес отец Мартин, — но я никогда не мог понять экономическую сторону китового промысла. Как вы сравните промысел в северных и южных районах с этой точки зрения?
— В годы моей молодости, — отвечал Аллен, — а это было до того, как уровень вод вблизи Гренландии снизился, считалось, что пять хороших китов окупят экспедицию. В среднем мы могли добыть по тринадцати тонн китового жира из каждого экземпляра и около тонны китового уса. А в те дни тонна китового уса стоила около пятисот фунтов. Китовый жир шел по двадцать фунтов или чуть больше за тонну. Кроме того, полагались наградные по два фунта для всего экипажа, так что всего выходило около четырех с половиной тысяч фунтов. Сумму эту надо было делить на пятьдесят человек, и, кроме того, свою долю должен был иметь судовладелец. Но все равно получалась приличная сумма. А теперь ворвань стала стоить тридцать два фунта, китовый ус подешевел и стоит не больше девяноста фунтов. Киты измельчали, их стало меньше, и ушли они дальше, поэтому теперь, чтобы не прогореть, надо добыть за одну экспедицию около двух десятков штук.
— Я даже не знал, что китовый ус так дорог, — признался казначей. — А для чего его используют?
— Для изготовления шляпок, корсетов, фижм и зонтов.
— Но что вы скажете о южных районах промысла? — спросил отец Мартин. — Ведь если единственной целью лова являются кашалоты, то ни о каком китовом усе не может быть и речи. Целью экспедиции должна быть только добыча китового жира.
— Так оно и есть, — отозвался штурман. — И если учесть, что кашалот дает не больше двух тонн ворвани, в то время как хороший гренландский кит дает в десять раз больше, не считая добротного китового уса, то действительно экспедиция кажется глупой затеей. Хотя жир кашалота стоит вдвое против обычного китового жира, а тонна спермацета оценивается в пятьдесят фунтов, это не компенсирует отсутствие китового уса. Вот чертовщина-то! Прошу прощения.
— Объясните же мне, пожалуйста, это явное противоречие, — произнес Стивен.
— Неужели вы не понимаете, доктор? — отвечал Аллен со снисходительной улыбкой человека, наделенного тайной мудростью. — Неужели вы не видите, что дело тут во времени, которым вы располагаете? В Северный Ледовитый океан, в район Гренландии, мы выходим в начале апреля, чтобы достичь кромки льдов месяц спустя. В середине мая киты появляются, а в середине июня уже исчезают. Остаются лишь злобные финвалы да редкие бутылконосы, которые слоняются с места на место. Если вы не успели наполнить жиром половину своих бочек, вы можете повернуть на запад, к побережью Гренландии, и до августа пытать счастья среди дрейфующих льдов. Но к тому времени становится так холодно и темно, что приходится топать домой. То же происходит в проливе Дэвиса, хотя вы можете задержаться немного дольше в тамошних бухтах, если не боитесь, что ваше судно будет затерто льдами, после чего вас наверняка сожрут белые медведи. Меж тем кашалоты живут в умеренных и тропических водах, стало быть, можно охотиться на них столько, сколько вам вздумается. В настоящее время большинство китобоев отправляются на промысел на три года, рассчитывая убить штук двести и вернуться домой с полным трюмом.
— Конечно, конечно! — воскликнул Стивен, хлопнув себя по лбу. — И как это я не сообразил? — Повернувшись к вестовому, стоявшему у него за спиной, он произнес: — Вы не принесете мой портсигар, Падин? — А затем обратился к штурману: — Мистер Аллен, не возражаете, если мы прогуляемся по палубе? Вы дважды неодобрительно отозвались о финвалах. Мы с отцом Мартином были бы весьма признательны, если бы вы просветили нас по этому поводу.
— Через пять минут я к вашим услугам, — отозвался штурман. — Только перепишу начисто результаты полуденных наблюдений и отмечу место корабля на карте.
Оба стали ждать его возле поручней правого борта, и спустя некоторое время Стивен произнес:
— Если бы была хотя бы травинка или овечка, то можно было назвать эту сцену пасторалью…
Он выдохнул клуб дыма, который поплыл к носу, поскольку ветерок по-прежнему дул с кормы. Бесчисленное количество рубах, штанов, курток и головных платков, висевших на сложной системе линей, натянутых вдоль судна, наклонились к югу дружно, словно солдаты на параде. Не было никакого трепыхания — вещи сохли по-военному четко. Так же спокойно сидели их владельцы, расположившиеся в разных частях полубака и на шкафуте среди пушек. Эта часть дня отводилась на пошивку и починку одежды. Во всяком случае, новички смогли из отрезов парусины, которую им выдали утром, изготовить смену для жаркой погоды. Иглой орудовали не только рядовые матросы: один из юных гардемаринов, сидевший в проходе левого борта, Уильям Блакней, сын лорда Гаррона, учился штопать свои чулки под присмотром бородатого моряка, который прежде служил под началом его отца и теперь, естественно, выступал в качестве его дядьки. Будучи виртуозом иглы, он в свое время был удостоен чести латать адмиральские скатерти. Между тем Холлом, сидевший на трапе левого борта, показывал другому юнцу, как наилучшим образом пришить карман, потихоньку напевая при этом.
— Какой прекрасный голос у этого молодого человека, — заметил отец Мартин.
— В самом деле, — согласился Стивен, как следует прислушавшись. Действительно, голос звучал удивительно мелодично, совсем без фальши, и старая, всем надоевшая баллада звучала свежо и трогательно. Нагнувшись, доктор узнал певца. — Если он будет развивать свой голос, — стал размышлять он, — то матросы вскоре перестанут дразнить его Ионой.
Первое время Холлом ел жадно, как волк, и стал быстро поправляться. Он уже не выглядел неправдоподобно старой для помощника штурмана мумией. Его даже можно было бы назвать пригожим, если закрыть глаза на отсутствие в нем особой, свойственной морякам мужественности и решительности. Во всяком случае, нищета и невезение больше не лезли из него, как солома из прорех огородного пугала. Он получил аванс, которого оказалось достаточно для того, чтобы выкупить заложенный секстан и приобрести вполне приличный мундир. Поскольку в здешних широтах все носили парусиновые панталоны и куртки (офицеры надевали форму лишь при посещении капитанской каюты или несении вахты), он выглядел не хуже любого из них, поскольку мастерски владел иглой. Трапезовал он вместе с Уордом, добросовестным, спокойным, несколько бесцветным писарем Джека Обри, который много лет копил на залог с целью стать казначеем (это было его мечтой), и Хиггинсом, новым помощником Стивена. Он не выделялся особой сноровкой или энергией в дни лихорадочной подготовки к плаванию, но, с другой стороны, не сделал ничего такого, что заставило бы капитана пожалеть о том, что он взял его к себе.
«Море синее, прощай», — заканчивал Холлом куплет и шов.
— Смотри, — сказал он, обращаясь к юноше. — Когда заканчиваешь, пропусти нитку раз шесть, а затем сделай удавку. — Перерезав нитку, он протянул пареньку катушку и ножницы со словами: — Сбегай в каюту старшего канонира, верни все это миссис Хорнер и передай ей от меня привет и благодарность.
Стивен почувствовал, как кто-то толкает его в руку. Посмотрев вниз, он увидел, что это коза Аспазия, любимица младших офицеров, которая напомнила ему о своих правах.
— Хорошо, хорошо, — произнес он сердито, сделав последнюю затяжку. Погасив тлеющий конец сигары о кофель-нагель, обтер его и протянул окурок козе. Она неторопливо направилась в тень куриных клеток возле штурвала, с полузакрытыми глазами разжевывая на ходу табак, и пересекла дорогу спешившему на нос штурману.
— Прошу прощения за то, что заставил вас ждать, — произнес он. — Пришлось чинить перо.
— Ничего страшного, — ответили ему, и он стал продолжать: — Что касается этих старых финвалов, джентльмены, то их существует четыре главных вида. Рассказывать о них особенно нечего.
— Почему же, мистер Аллен? — неодобрительным тоном спросил отец Мартин: ему не понравилось, что столь крупная категория Божьих созданий оказалась отверженной.
— Потому что если вы вонзите гарпун в финвала, то он может запросто разбить ваш вельбот в щепки или нырнуть под воду так глубоко и быстро, что увлечет вас за собой или утащит весь линь. Вы и вообразить себе не можете столь огромного и быстрого существа; я видел одного кита, который мчался со скоростью тридцать пять узлов, господа! Глыба в сотню футов длиной и бог знает сколько тонн весом неслась вдвое быстрее скачущей галопом лошади! Я бы не поверил такому, если бы не видел этого собственными глазами. А если каким-то чудом вам удастся его убить или, что гораздо вероятнее, заставить выброситься на мель, то вы убедитесь, что китовый ус у него такой короткий, грубый и чаще всего черный, что коммерсанты не всегда его покупают. Да и получится из него не больше пятидесяти бочек посредственного жира.
— Вряд ли он достоин осуждения за то, что ему не хочется попасть на гарпун, — заметил отец Мартин.
— Вспоминаю свою третью экспедицию, — вновь начал Аллен и, сделав паузу, стал продолжать: — Мы находились у берегов Гренландии, несмотря на конец года, потому что не заполнили и половины трюма. Погода пасмурная, от севера идет зыбь, отчего громко трещит лед, надвигается страшно холодный вечер, а один из наших вельботов прочно зацепился за финвала. Как это у них получилось, не представляю. Эдвард Норрис, гарпунер, был опытным китобоем, а ведь даже первогодок может отличить финвала от настоящего кита по его фонтану. И вы можете заметить его задний плавник, когда он переворачивается и ныряет. Во всяком случае, находясь достаточно близко, чтобы всадить в него свое железо, вы отчетливо видите его. Что там произошло — то ли туман, то ли волны, то ли ветер ослепил гарпунера, но они оказались прочно связанными с финвалом. Они подняли флаг, требуя линей, и стали привязывать их один за другим. Работа эта непростая: линь скользит так быстро, что полуклюз нагревается и шипит, только успевай поливать его водой. Кит утащил за собой целых четыре бадьи и часть пятой — около мили линя — и оставался под водой долгое время, пожалуй с полчаса. Когда он всплыл, то старик Бингам, боец, метким ударом копья сразил его. Мы думали, что это конец. Из дыхала брызнул фонтан крови, он взбрыкнул хвостом и помчался курсом зюйдтень-вест словно скаковая лошадь. Все закричали, умоляя о помощи. Мы видели, как вельбот летел, рассекая белые волны, куда-то в темноту. Что там произошло, мы не знаем: то ли линь обмотался вокруг чьей-то ноги, сбросив бедолагу за борт, и остальные не решились перерезать этот линь, то ли он зацепился за банку. Во всяком случае, мгновение спустя все шестеро ушли под лед. Мы так и не отыскали их следов, не увидели даже меховой шапки на поверхности моря.
— Насколько я понимаю, кашалот не такой быстрый и опасный? — помолчав, спросил Стивен.
— Нет. Хотя с такой страшной челюстью он мог бы перекусить ваш вельбот пополам, даже не заметив этого. Но кашалотам свойственно смирение. Он может ненароком изувечить вас своим хвостом, лишь ныряя или мечась в предсмертной агонии. Но специально он этого не делает, в нем нет злобы. Да что там говорить, в старые времена, когда китобои редко появлялись в огромном Южном море, кашалот мог лежать и внимательно смотреть на вас добрыми маленькими глазками. Я даже трогал его, гладил рукой.
— А кашалоты нападают без всякой причины? — поинтересовался Мартин.
— Нет. Они могут наткнуться на вас и напугать, но только спросонок.
— Что вы чувствуете, когда вы убиваете такое животное, отнимаете жизнь у такого большого существа?
— Чувствую себя слегка разбогатевшим, — ответил Аллен со смехом. Однако в следующую минуту произнес: — Понимаю, что вы имеете в виду. Иногда я и сам думал…
— Земля на горизонте! — крикнул с мачты впередсмотрящий. — На палубе! Возвышенность один румб по правой скуле.
— Это должен быть Пик, — заметил штурман.
— Где? Ну где же? — вскричал отец Мартин. Он вскочил на кофель-планку, но оступился и припечатал каблуком пальцы на левой ноге Стивена.
— Справа от бушприта, — указал штурман. — Между двумя слоями облаков вы заметите сияющую белизной середину Пика.
— Я увидел Большие Канары! — воскликнул отец Мартин, блестя единственным глазом. — Мой дорогой Мэтьюрин, — произнес он, озабоченно посмотрев на доктора. — Надеюсь, я не зашиб вас.
— Ну что вы. Вы доставили мне удовольствие. И позвольте сообщить, что это не Большие Канары, а Тенерифе. Так что вы напрасно изволили прыгать. К тому же, если я что-то соображаю в морской службе, вам не позволят высадиться на берег. Вы не увидите канареек — ни больших, ни маленьких — в их естественных условиях обитания.
Недобрая весть почти всегда оказывается правдивой, и отец Мартин действительно увидел лишь ту часть острова, которую можно было разглядеть с марсовой площадки, пока «Сюрприз» стоял на якоре, да еще проталкивавшийся между многочисленными судами командирский баркас, который возвращался с жизнерадостным толстяком-негром, нагрузившим его медными сковородками для камбуза и рождественским пудингом со сладкими пирожками для моряков.
— Не расстраивайтесь, — продолжал доктор. — Вероятнее всего, мы примем воду на каком-нибудь из островов Зеленого Мыса. Хотелось бы, чтобы это были Сан-Николау или Санта-Лусия. Между ними имеется небольшой необитаемый остров под названием Бранко. И там водится топорок, не похожий ни на каких других топорков, впрочем, я никогда его не видел живьем.
— Как вы полагаете, долго ли нам туда добираться? — с просветлевшим лицом спросил его отец Мартин.
— Не больше недели, если поймаем пассат. Бывало, ветер начинал дуть с северной части Ла-Манша, потом поворачивал к линии тропика, пока его полоса едва ли не достигала экватора. Причем полоса эта тянулась на расстоянии двух тысяч миль!
— А что это за полоса?
— Хороший вопрос! Насколько я помню, в своем словаре Джонсон дает такое определение: это самая важная и большая деталь такелажа на судне, и желательно, чтобы она растягивалась. Тут, конечно, поэтическая фигура речи, которую используют моряки, обозначая плавное, беспрепятственное движение вперед. Зачастую их язык чрезвычайно витиеват. Когда они достигают зоны штилей и переменных ветров, что находится несколько севернее экватора, между полосой норд-остовых и зюйд-остовых пассатов, — зоны, которую французские моряки выразительно называют pot аи noir note 17, то говорят, что корабль находится в депрессии, словно это живое существо, которое очень грустит. И действительно, в этой экваториальной зоне штилей корабль находится без движения, паруса лениво полощутся среди изнурительной жары, несмотря на то что небо пасмурно.
Но в той точке, где находился «Сюрприз», небо было совершенно безоблачно, и корабль, хотя еще не обрел вновь свою прежнюю прыть, поскольку у него на борту было слишком много неумех, у которых не оттуда руки растут, бежал все же довольно резво.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47